Бессмертные

Марья сидела возле костра и застывшим взглядом смотрела на огонь. Ей нравилось тепло, исходящее от него, запах дыма, то, как он потрескивает, и его пляшущие языки, жадно облизывающие сухое дерево. Она даже почти перестала дышать, когда Иван вдруг подал голос: — Слышь, Маша, а ты это… — Я тебе не Маша! — зарычала она на него, и Иван отшатнулся: ее волчьи клыки сверкнули при свете костра, а глаза вспыхнули злым алым пламенем. — Мое имя — Марья! Она резко встала и с треском скрылась в кустах. — Чего это она? — Иван был в смятении. У него даже рот слегка приоткрылся от обиды. — Плохие воспоминания, Вань, — сказал Кощей. — Ты Машей ее больше не называй. Видишь — не по нраву ей это. Ты лучше спать вон иди. Утро вечера мудренее. Марья, прислонившись к дереву, пыталась успокоиться. Маша… Это имя она вот уже триста лет связывала с полным пренебрежением, постоянным унижением, ненавистью и болью. Так ее звала тетка, чтобы указать ей на ее место. Так ее звал этот ублюдок — ее бывший хозяин. Обычно он при этом постукивал кнутом по ладони, предвкушая скорую потеху. Она словно окунулась в свое человеческое прошлое, которое всеми силами старалась задавить и не вспоминать никогда. И которое раз за разом все равно всплывало в ее памяти, преследовало ее. Наконец, Марья почувствовала, что более-менее успокоилась, и решила вернуться, но когда она почти приблизилась к костру, то услышала, как Яга шипит на Кощея: — Да что же ты творишь, пень трухлявый?! Девку эту к себе приманиваешь, привязать пытаешься?! Она и так вон намучилась, так ты еще добавить хочешь! Ни стыда, ни совести у тебя нет! — Рот закрой, расщеколда старая! — зарычал Кощей, и в его голосе отчетливо слышалась досада. Он немного помолчал и сказал уже спокойнее: — Ты, Яга, прекрасно знаешь, что со мной творится. Я на нее смотреть спокойно не могу — внутри все переворачивается! Гляжу на нее и понимаю — тысячу лет бы от себя не отпускал. Тянет меня к ней, да так, что дрожь по всему телу идет. Я и волоска на ее голове тронуть никому не дам! Яга ахнула, а Марья так и застыла в кустах. — Кощеюшка, да ты что? А как же твой уговор с Муромцем? Нешто слово свое нарушишь?! — глаза у Яги были как плошки. — Так ведь я что Илье обещал? Ты припомни, Яга, — спокойно ответил Кощей. — Что ты ее в богатырские палаты доставишь… — Вот я и доставлю. О том, чтобы я ее отдал им, уговора у нас не было. Пускай они ее у меня отобрать попробуют, — усмехнулся Кощей. — Им тогда придется опять меня на части разобрать, да заморозить, да в подземелья заточить. Но просто так они ее не получат. Ни за что не получат. — Ты потерпи, костлявый, — Яга с жалостью смотрела на него. — Как вернемся, я что-нибудь придумаю… Отворот какой сделаю. — Даже не вздумай, старая, — Кощей покачал головой. — Я себя за последние несколько веков впервые живым по-настоящему почувствовал. Ведь света белого не видел, когда жена моя Любавушка умерла. А сейчас снова все ярким стало, как когда я ее в первый раз увидел… Марья не стала слушать дальше и опять сбежала от костра. Она, задыхаясь, смотрела на это небо, и почему-то ей хотелось кричать. Впервые за столько лет о ней кто-то заботился, она и забыть успела, как это бывает… Словно за каменной стеной, где до нее не дотянутся, где ей не навредят. Так странно… Так спокойно… Какое-то время Яга и Кощей сидели у костра молча. Наконец, Кощей встал на ноги. — Что-то Марьи нашей долго нет, — заявил он. — Пойду поищу ее. Кощей нашел Марью стоящей возле дерева и смотрящей в небо. — А я уж и беспокоиться начал, куда ты запропастилась, — тихо сказал он. — Небо здесь совсем другое, — ответила она. — Не такое, как в моем мире. И воздух как-то чище… Марья повернулась и посмотрела в Кощеевы глаза. У того в горле вдруг пересохло. — Белогорье… — голос у Кощея вдруг стал хриплый, словно он молчал лет сто. Она была так близко… Глаза у нее были чудо как хороши. Кожа белая, нежная. Губы так и манили. Он поднял руку и коснулся ее щеки пальцем — она была такой мягкой, шелковистой… — Краса ненаглядная, — он уже шептал, — две седмицы ведь тоскую по тебе. Ее рот приоткрылся, открывая ряд ровных белых зубов. Кощей, сам не свой, слегка наклонился и коснулся ее рта своими губами, лаская, заходясь от нежности. Марья вдруг сама прижалась к нему, вцепившись в его одежду, и ее язык коснулся его, совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы Кощей забыл обо всем: о том, что там сидит и дожидается Яга, о том, что он должен доставить эту девушку Муромцу… у него вылетело из головы все, о чем он думал до этого момента. Марья и не заметила, как Кощей уже сидел на земле, а она — у него на коленях. Он ласкал губами ее шейку, а его теплые руки спустили с ее плеч платье и поглаживали груди, задевая пальцами соски, напрягшиеся от его ласк. Кощей не был ни груб, ни напорист, его прикосновения были легкими, нежными… До сих пор Марья сторонилась всего этого, но сейчас она словно растворилась в этом мужчине. Может, дело было в проклятых колдовских браслетах, но сейчас ей было все равно. Она с тихими стонами подставляла ему все чувствительные места для поцелуев, и по всему ее телу растекался жар, который она испытывала разве что последние несколько дней во снах. Кощей уже некоторое время возился с завязками на штанах и с облегчением вздохнул, выпустив свою ноющую от каменной твердости плоть. Но, когда он приподнял девушку за бедра и слегка уперся кончиком в ее лоно, то она вдруг вздрогнула. — Хорошая моя, — Кощей прошептал, глядя в ее глаза, в которых так и мелькало недоверие, — я тебе больно не сделаю… Марья чуть расслабилась, и он осторожно двинул бедрами, медленно погружаясь в нее. Марья слегка закусила губу, и Кощей с трудом удержался, чтобы не войти в нее одним резким толчком. Он выдохнул и, не спеша, потянул ее навстречу себе. Так тесно… сладко… Кощей мягко двигался в ней, а Марья, негромко постанывая, дрожала и выгибалась в его руках. Наконец, она впилась в его рот жадным поцелуем и сильно двинулась ему навстречу, требуя большего, и Кощей перестал сдерживаться. Он тонул в ней, сливался с ней в одно целое и знал, что с ней происходит то же самое. Оба они вспыхнули, словно стали на какой-то миг ярким светом, и не знали, сколько это еще продлится, но никто из них не хотел, чтобы это прекращалось, а хотелось, чтобы продлилось это как можно дольше… В ночной тиши разносилось тяжелое рваное дыхание. Кощей и Марья сидели, тесно прижавшись друг к другу, и никто из них не выказывал желания хоть как-то отстраниться. Наконец, Кощей шевельнулся. — Века бы так сидел, да обратно пора, — хрипло сказал он. Марья молча кивнула. Они встали на ноги, и Кощей привлек ее к себе, целуя в висок. — Ты, Марьюшка, со мной рядом сегодня ляжешь. Теплее будет. Марья вдруг хихикнула. — Вампиры не мерзнут, — сказала она, весело блестя глазами. — Остальным об этом знать не обязательно, — хмыкнул Кощей. Когда они вернулись к костру, Яга внимательно посмотрела на них, вздернув брови, но ничего не сказала. Хотя хмуриться зло с этого момента перестала и на Кощея поглядывала с прежним расположением. Марья проснулась от того, что Кощей слегка терся об нее бедрами. Его теплая ладонь поглаживала ее живот, мягко перетекала, дотрагиваясь до груди. Все остальные вокруг еще спали, и она повернулась на спину, вопросительно заглядывая в его лицо. Кощей нетерпеливо смял своим ртом ее губы, вовлекая в поцелуй, от которого она вспыхнула до кончиков ушей. — Пойдем… тут, недалеко… — хрипло выдохнул Кощей, и она просто не смогла отказаться. Яга успела раздуть костер из угольков и подвесить на распорки котел, когда из Избушки выпрыгнул Иван. Он оглянулся и, не досчитавшись попутчиков, спросил: — А где Кощей и вампирша наша? — Там… — неопределенно махнула рукой Яга, — блудят. Иван наморщил лоб. — Что они делают, повтори, я чего-то не понял? — уточнил он. — Блудят! Али не догадался, неслух? — фыркнула Яга. Из-за деревьев показались довольный Кощей и льнущая к нему раскрасневшаяся Марья. — Догадался… чего уж тут не догадаться… — пробурчал Иван. — Наверное, он ее и накормить успел. — Уж не знаю, чем он ее там кормил, а нам завтракать пора! — Яга помешала в котле кашу, и на вкусный запах из избы выглянула Василиса. Кощей набросился на еду так, словно голодал лет триста, не меньше, а Яга поглядывала на него да ухмылялась. После завтрака костер был залит водой, утварь убрана по местам, и все погрузились в избу. Избушка уже почти достигла Белогорья. — Долго еще? — спросила Марья. — Скоро из леса выйдем, — ответил Кощей, и тут избу тряхнуло, и она встала. — Что за нафиг? — Иван выглянул за дверь и присвистнул. — Блин, дерево дорогу загородило! Ну и огромное же! — Вылезаем! — велела Яга. — Пускай моя горлица без лишнего веса его перепрыгнет. Но, когда они вылезли из избы, то из-за деревьев раздался заливистый свист. — Это еще чего такое? — Иван нахмурился, а Василиса и Кощей молча вынули мечи из ножен. На дороге, окружая путников, показались оборванные мужики. — О, разбойники! — радостно завопил Иван. — А ведь мы с вами уже виделись! Он не ошибся — это были те самые оборванцы, которые напали возле Белых гор, когда Яга хотела попасть во дворец Кощея. Разбойники, видно, тоже узнали Ивана и застыли, не зная, что им делать дальше. — А ну-ка, посторонись! — вперед вышла Марья. — Я тоже с ними виделась. Она широко улыбнулась во весь рот, сверкая клыками, и ее глаза полыхнули красным. — Ну что, добры молодцы, — ласково сказала она, — пойдем танцы спляшем? Один из татей вдруг издал полузадушенный писк, и в воздухе знакомо засмердело нечистотами. Марья мягко шагнула вперед, и разбойники, наконец-то, отмерли. Они с воплями прыснули кто куда, да так, что только пятки засверкали, а Марья с хохотом смотрела, как они улепетывают во всю прыть. — А ты-то их откуда знаешь? — она и не заметила, как Кощей оказался рядом и притянул ее к себе за талию. — Так ведь это те уроды, которых я убила, — хмыкнула Марья. — Только самого большого и косматого среди них я не вижу. Помер, в самом деле, что ли, от страха? — Нет, Марьюшка, не помер, — глаза Кощея нехорошо сузились. — И когда я до него доберусь, он пожалеет, что жив остался.