Стежок за стежком

…этот старик странный. — Нежнее, ублюдок! Не дергается рука, не дрожат пальцы. Нить скользит сквозь ткань, стежок за стежком, стежок за стежком. Рядом с зажженной сигареты сыпется сизый пепел, потому что этот старик забывает дышать. Он так сосредоточен, так серьезен. Какое суровое лицо. Беркия хнычет и дергается, замирает и снова хнычет. Игла кажется раскаленной, обостряются чувства, ему обидно, обидно, обидно! — а Цубаки греет обиженных под шелком своих юкат. Но сейчас его жгут, этот огненный человек, этот чертов старик, с чьих губ осыпается пепел. — Хига-ан-ку-у-ун, — жмурясь, пищит Беркия. У него такое маленькое мягкое тело, он весь набит ватой, непролитыми слезами и жаждой крови, он очень хочет убивать, хочет убивать и погреться о чьи-нибудь руки, он так хочет внимания. Этот старик чертовски внимателен, он не упускает ни одной прорехи, он колет и колет, колет и колет! — он шьет по живому, и от каждого стежка внутри все вскипает и дрожит. Беркия очень хочет крови, но крови нет — даже в нем самом. Поэтому Беркия превращается. Натужно скрипит стол, нити на затягивающихся ранах исчезают. Остается одна — в руках этого странного старика, которые держат иголку, и иголка у Беркии под кожей. — Вынь это, — кривит Беркия губы и пинает Хигана в бедро. Тот послушно вытаскивает иглу и ловит капли заструившейся крови, сначала кончиками пальцев, затем ртом. У этого старика такой горячий язык. Он такой странный, этот старик. — Цуба-кун! — капризно зовет Беркия, взмахнув рукой. Цубаки нет ни в этой комнате, ни на этом этаже. Цубаки где-то далеко, и это очень, очень грустно. — Тише, тише, — просит Хиган, подняв ладони. Он довольно облизывается, гнусный извращенец. — Этот старик просто шутит, да? Беркия любит шутки. Он любит поиграть. Этот старик, кажется, хочет развлечься. Огненный, огненный Хиган. Хиган — художник. Хиган сделает из него, сделает из Беркии произведение искусства. Он нарисует на его теле карту метро и пустынных скорпионов, он нарисует алые цветы и диких зверей. Он заштопает раны чужих рук и надрежет собственные, и каждый из его рисунков будет гореть алым пламенем. Беркия улыбается и тянет руки к воротнику этого старика. — А? Ты думаешь, я еще гожусь для чего-то? Ах, какой глупый, глупый старик. Беркия зашьет ему рот при случае. Но сейчас — сейчас не время, потому что настоящие художники рисуют не только руками. Окурок обжигает Беркии пальцы, когда он выбрасывает его за спину, щетина обжигает Беркии щеку, когда он заменяет сигарету своим языком. Руки под его рубашкой горячие-горячие, и глаза напротив — горят…