Недосказанность

У Прю голубые глаза... Нет, не так, чистейше-голубые, цвета родниковой воды, хотя Пайпер и видела их в последний раз блекло-зелёными, уже с налётом печальной участи Зачарованных. Пайпер всегда нравились голубые глаза, она считала их прекрасными, не то что собственные, невнятные и банальные карие. Кажется, в детстве она даже произнесла заклинание и поменялась цветом радужек со своей старшей сестрой. Тогда юная Прю была вне себя от ярости и чуть не свалила на Пайпер шкаф; слава богу, тяжёлый стеллаж успел застыть в воздухе прежде, чем случилось непоправимое. Пайпер вспомнила: у Прю всегда были голубые глаза. Но сейчас, когда они затянуты ужасающей белой плёнкой, вкупе со странно изогнутым телом, лежащим там же, где её застала смерть, ныне старшая Холливелл старается смотреть куда угодно, только бы не видеть взгляд сестры. Холодный и пустой. - Пайпер... "Не-смотри-не-смотри-не-смотри" скрипит, терроризирует нервы, тянет жилы невозможностью. Потому что не смотреть не получается. Разбитый куль плоти в груди агонизирует, разрывается на куски; Пайпер жадно вглядывается в покрытые некрозом черты лица, игнорируя на языке гнилостный вкус. Внезапный оглушительный инородный звон высекает искры из глубины черепа; лёгкие, но почти полностью закрывающие кругозор, пакеты падают из ослабевших рук. Продукты рассыпаются по полу, как и самообладание женщины, заставшей на своём веку слишком много потерь. - Этого не может быть... - севшим голосом шепчет Пайпер, не в силах очнуться, пошевелиться и оторвать взгляда от сестры, что не приходила ни на один её зов после того, как... Даже когда... Наконец, Пайпер понимает, что её так насторожило, едва переступив порог родного гнезда Холливеллов. Тишина. Мёртвая тишина. - Почему же, - Прю закатывает глаза и хрустит трухлявыми костями, а затем не к месту пружинисто вскакивает, стирая кровь, сочащуюся из глазниц. - Мы же Зачарованные, разве нет? С нами и не такое случалось. Прю заходится в невинном смехе, который вскоре прерывается тяжёлым кашлем. Пайпер едва сдерживает рвотный позыв и отчаяние, рвущееся наружу, наблюдая, как похороненная сестра выплёвывает из себя куски разорванных демонической силой органов и брезгливо оглядывает себя взглядом. Ей явно не нравится то, что она видит, и Пайпер в общем-то, согласна с ней. Согласна и не понимает, как ещё способна что-то чувствовать и не сходить с ума от пережитого. Она быстро оглядывается, пытаясь выдрать себя из тьмы, сгустившейся вокруг. Эта тьма в доме витает склизкой вуалью, мешающей вдохнуть полной грудью запах тлена и праха, осевшего на вещах толстым слоем. Мысли приобретают всё более мрачные оттенки, вгоняют в уныние и апатию, словно эссенция зла просачивается в каждую клетку тела, впрыскивая яд в саму ДНК. Это какой-то безумный, вырезающий нутро кошмар, от которого она хочет проснуться. Пайпер буквально вопит имя Лео в помутнённом сознании и продолжает впитывать почерневший образ Прю, что вдруг раздвигает окровавленные губы в нежной улыбке и оглядывается на сестру. - Что такое, Пайп? Разве ты не мечтала обнять старшую сестру? Ещё разок? Прю делает шаг-другой. Тянется к ней. Как в очень-очень старые добрые времена. А в голубых глазах замерли навечно укор и обида, уничтожающие даже больше, чем если бы в её взгляде плескалась ненависть. Вина, заскорузлая, притихшая, до сих пор тлеющая, буквально взвивается рёвом бешеного животного, почти сбивая с ног и связывая руки. Захлёстывает безликой массой с головой и испещряет сердце очередными незаживающими ранами, вырывает из реальности и заставляет желать собственной смерти. Выжить должна была Прю, не она. И это кристально-чистое осознание рвёт хлеще плети, хуже физической боли. Прю, двигаясь ломко и неправильно, идёт к ней с распростёртыми объятиями и знакомым прищуром глаз. Прю хочет... И Пайпер готова... Она сломлена и опустошена, как тогда. Она готова взорваться от ярости и отчаяния. Готова шагать прямиком в могилу, лишь бы не ощущать эту ответственность, душащую тоску и злобу на саму себя. Нужно просто... Хаос в голове стихает так же быстро, как и начался, когда знакомые голоса вытряхивают Пайпер из ступора и сталкивают с пути шаркающей ногами сестры. Голоса зовут её, так тихо, еле слышно, и так больно, щемяще, что женщине приходится прислониться к стене прямо на лестнице, переводя смятенный дух. Голосам нужна Пайпер, как сестра, как жена, как часть самой жизни, и она просто не может не отозваться. Не может иначе. Слишком многое и очень важное держит её на плаву, хотя это и не мешало ей бросаться с головой в омут для охоты на монстров. Однако недостаточно просто уйти - Холливелл чувствует недосказанность, незавершенность всей своей ведьмовской сущностью. Не зря она проходит весь этот ад, что-то явно желает её сломить. Если только... Пайпер осторожно оборачивается к застывшей у подножья лестницы Прю, что молча щурится с улыбкой на лице, и проглатывает груду камней, тяжелым ожерельем осевшим на горле. - Прости, Прю. Но... нет. Сестра в один длинный и ловкий прыжок оказывается рядом с уставшей от горя Пайпер, что даже не дёргается от окутавшего запаха мертветчины и несбывшегося будущего. Прю медленно склоняется ниже и заглядывает в глаза напротив, застывая серой статуей в ожидании чего-то. Пайпер тяжело сглатывает, коря себя за возможную глупость, и порывисто обнимает некогда красивую женщину, не обращая внимания на хлюпание под пальцами и вкус самой смерти на губах. Неважно, как выглядит её сестра, неважен ужас, курсирующий по венам, ведь только сейчас, когда слёзы застилают мокрой пеленой глаза, когда сдавливающие грудную клетку тиски исчезают, Пайпер понимает, что это испытание. И чьё оно. - Умница, сестрёнка, - ласково шепчет Прю. И обнимает в ответ.