Пьяная Вишня

Куда идет человек, у которого есть деньги, и ему нечего терять? Если судить по моему опыту, то ровно туда же, куда идет человек, у которого этих денег нет. И я в свою очередь, имея копеечку за душой, тоже был нередким гостем в этом месте. Бедные, почти нищие, ошивались здесь, чтобы хоть немного прикоснуться к празднику, вечному блестящему и яркому празднику с умопомрачительной кадрилью. Редко кто из них хоть на что-то надеялся. В основном они сидели в тени и на последние гроши упивались неясным, но дешевым алкоголем. Время от времени, в своем ряду они терпели потери, вследствие отравления от той же сивухи. Бедолаги, стомленные градусом, засыпали прям на месте и больше никогда не открывали глаз. Богатенькие же, как, впрочем, и всегда, приходили, чтобы получить свою долю внимания и почета, эскорт красивых и далеко не робких девочек, а алкоголь для них был тем вкуснее, чем больше нулей имел в ценнике. Иногда, изрядно перепив и явно ощущая свое превосходство и важность, они устраивали разборки. А иногда наоборот, начинали всех угощать(то-то радости первым!) И целая толпа бедняков с радостным жужжанием, словно мухи облепляли щедрого джентльмена со всех сторон. Где-то сбоку зала целая толпа напряженно не отрывала глаз от стола. Люди играли в наперстки — нелепейшая, как по мне игра, а играют в нее либо новички, не успевшие ничего понять, либо идиоты, которым понять просто не суждено. Охрана, совсем забывшая свое предназначение, навеселе кидала кости и, в целом, ничем не выделялась из толпы. Как удивительно иронично перемешались бдители закона и обычные бандиты. Ближе к ночи музыку начинали перебивать выстрелы и звон стекла: стреляли по опустевшим бутылкам. Танцовщиц на сцене становилось все меньше и меньше, одна за другой они уходили, чтобы по-иному, чуть более индивидуально удовлетворить посетителей. Да, это было место не из простых, а по атмосфере своей было пристанищем для безнадежных и повернутых людей. Но для чего же ходил туда я, спросите вы? Что делал и к кому относился? Да ни к кому. Среди них я был промежуточным звеном, мирно сидящим за своим столиком. Но была такая неведомая сила, которая раз за разом заставляла меня оставить все и идти в это место. В кабаре “Пьяная вишня”. Всякий раз, проходя сюда, я думал, что же я забыл в этой дыре? А потом до меня начало доходить. Тогда я и увидел его. Человека, который больше всего выделялся на фоне этого и так сумасшедшего места. Человека, который отпугивал и приманивал посетителей одновременно. Он был действительно прекрасен, непонятно, чужеродно прекрасен. Он точно был молодым человеком, но удивительно похожим на танцовщиц. В номерах он появлялся редко, но всякий раз вызывал фурор: да, были недовольные и возмущенные тем, что он носит подобные откровенные наряды, что так же бесстыдно, словно девка, готов был расхаживать в каблуках по столам, время от времени оказывая потенциальным клиентам знаки внимания. Но кому как не мне, наблюдавшему со стороны, судить, каким резким становится перевес людей с ненавидящих до с животной страстью восхваляющих его после некоторого количества отстрелянных бутылок. Теперь уже даже те, кто раньше готовы были своими руками вздернуть его на дыбу, умоляюще падали к ногам и выцеловывали их. А он смотрел. Сверху вниз. Холодно, совсем-совсем бесстрастно. И было в этом взгляде что-то ненавидящее, презирающее и грустное. И я терял разум от этих ледяных глаз… А он уходил дальше, весь такой блестящий и красивый, с нефтяно-черным каре и стройными ногами. Мне оставалось лишь догадываться, видел ли он меня хоть раз, или же я, подобно остальным, оставался лишь презренной массой. Тот вечер был самым обычным. Пропитанный нотками бархатистого джаза, не самого лучшего виски и горечью жизненной желчи. Я вновь и вновь засматривался на него, стоило ему только попасть в поле моего зрения, которое, в свою очередь, становилось нечеловечески огромным для этого. Маленький сученыш, он прекрасно видел все эти голодные глаза и нарочно травил. Немного постояв, он тряхнул шевелюрой и поплыл меж столов, высматривая, к кому бы подсесть. Он никогда не садился за стол. Он садится на стол. И это причина, по которой я не допускал на собственном месте ни единой крошечки или капельки. Я оперся лицом на руки и начал наблюдать за тем, как мои шансы уменьшаются прямо пропорционально моей смелости. И тут он заглянул прямо в мою паршивенькую душонку. Под его пристальным взглядом я не мог ни отвести глаз, ни сделать хоть что-нибудь, чтобы не выглядеть глупо. Он словно поймал меня и приказал“смотри!”. Но не самое умное мое поведение не смутило его, даже напротив. Он кисло ухмыльнулся и пошёл прямо на меня. Мне оставалось только быстро моргать и пытаться упорядочить свои мысли, а лучше вовсе избавиться от них. Повеяло чем-то пряным, я не силен в парфюме, но, кажется, это была корица. —Как ваши дела, сэр? Надеюсь, вы наслаждайтесь вечером? — как я и сказал. Он сел на стол в три четверти ко мне и ногу сложил на ногу. —Теперь да, — это звучало менее смело, чем мне хотелось бы. —Прекрасно, — сказал он и сначала лишь чуть коснулся моей бороды, но она явно пришлась ему по вкусу. И он продолжил ласкаться. Я не ручаюсь сказать: ни то сердце в этот момент перестало качать кровь, ни то напротив в изобилии доставляло ее к моим щекам. —Вы очень приятный… —Михаил. —Миша. Он сладко улыбнулся, продолжая играться. —А вы? —А я… — он припал к моему уху, —А я могу быть тем, кем вы пожелаете… Теперь уже он потерся кончиком носа по моей щеке. Слова застряли поперек горла. Мне было и сладко, и горестно одновременно: его действия побуждали сравняться мой пульс с пульсом испуганного кролика, но меня убивала мысль о том, что я всего лишь один из. Что я просто очередной. Мешок с деньгами и тестостероном. И мне и горделиво собственнически обидно, и совершенно не хочется останавливаться. —Не молчите, прошу вас, — такой податливый и открытый, он буквально повис на мне. —И вас молчать не заставлю. —Я очень на это надеюсь, — я почувствовал легкое, но навязчивое прикосновение к рукам. В моем кулаке оказался зажат ключик с номером. —Надеюсь, вы позволите мне для начала подготовиться, — подмигнул он и уже через пару секунд вновь растворился среди столов и людей, находящихся в этом помещении. Не веря в произошедшее, я сначала рассматривал ключик, пытаясь убедиться в том, что он материален и вполне себе способен отворить дверь. Но стоило мне увидеть на нем номерок, как ничто и никто уже не способен был меня остановить. И я мгновенно потонул в этих коридорчиках, я был везде, но не тут. Мне казалось, я видел каждый квадратный метр воздуха, я видел, как он перемещается и циркулирует, отбиваясь от стенки к стенке, нарочно совершенно не всасываясь в мою пылающую кровь. Не говоря в оправдание и для составления светлой части моего далеко не светлого образа, я никогда не пробовал наркотика, но мне казалось, что я испытываю сильнейшую ломку. Ломку по дверью с заветным номером 21. Я всматривался в нечетную сторону и перед глазами моими крутились числа: 17…19… Мой бог. 21. Замок громко щелкнул, а дверца, такая же податливая, как и её хозяин, распахнулась мне навстречу. Окна застилали черные плотные шторы, я едва-едва мог различить выключатель на стене, чтобы осветить комнату. Корица. Все тонуло в этом сладком запахе, лишь чуть перебиваемым каким-то другим, посторонним. Я оставил свой светло-коричневый плащ и прошел вглубь небольшой комнаты. Большой туалетный столик — вот то, что бросалось в глаза первым. Я поправил волосы у зеркала, а затем принялся рассматривать сам предмет мебели: не знай я точно, где нахожусь, я бы и не смог подумать, что он принадлежит не женщине. Он был усеян в косметике. Я не скажу, ни что тут был идеальный порядок, ни полный бардак. Упорядоченный хаос, говоря короче. Я слегка расстроился, увидев пепельницу. Ни то чтобы я что-то имею против курящих людей, ведь и мой карман тяготят табачные скрутки, но я искренне не хотел бы, чтобы и Он так бездарно убивал свою жизнь. Комната имела минимальное количество декора, и, в общих красках, была оформлена довольно строго. Помимо туалетного столика и кровати, тут стояли небольшие комод и шкаф, зеркало в полный рост и красивейшего алого цвета бархатное кресло. Мои стереотипы о красивеньких блестящих комнатах борделей рушились. Хотя и Он был человеком далеко не стереотипным… Я оставил пиджак на спинке стула, а сам сел в кресло, терпеливо дожидаясь прихода. Настенные часы отщелкали минуту, потом вторую… да и в общей сложности я находился здесь уже немалый промежуток времени. Надежда вновь стала испаряться из души. Я прождал уже почти четверть часа, после чего только решил уходить. Мне было непонятно. И досадно. Очень досадно. Я оставил ключ на столе и вышел в коридор, и лишь только там я уже смог расслышать все то, что услышать стоило уже давно. —Я не собираюсь ничего делать. Пропустите меня! —Я, сука, сказал, — этот тип был нетрезв. Настолько нетрезв, что, видимо, в принципе не имел другого состояния, —Смотри, у меня есть зеленые бумажки! У меня деньги, а ты — шлюха! Соси, блять! Ты, сука, должен делать это! —Я ничего тебе не должен! Отвали! Я ненавижу себя за свою медлительность. Я мог бы, мог бы предотвратить это, если бы сразу же вмешался. Предмет моего ожидания и вдохновения попытался обойти мужлана и даже дать ему отпор, но тот был слишком массивен и слишком… подонок. —На колени, блять! — он так сильно ударил его по лицу, что парень действительно свалился на колени. У меня перекрыло поток кислорода к мозгу, а оттого единственное, что я смог придумать в этот момент — в срочном порядке выхватить из заднего кармана револьвер. —Руки чтобы я видел! Отошел от него! Сука, пристрелю — моргнуть не успеешь! Мужчина медленно развернулся, явно не ожидая такого. —Да ты чего, эй? Это ж просто ебаная шлюха. Ну если так хочешь сильно, можем вдвоем трахнуть, я не жадный. —Еще одно слово — и я разворочу тебе морду, чтобы твой поганый язык больше не смел поворачиваться, уебок. Проваливай нахуй, чтобы я тебя больше здесь не видел. —Да я… Я выстрелил в пол прямо рядом с его ногой. —Ты конченный?! Ладно-ладно! Ухожу, ноги моей здесь больше не будет! Он поспешно ретировался. А я стоял как истукан и не мог поверить, что это был я. Руки предательски вспотели, а адреналин внутри моего внезапно буйного тела превысил все допустимые нормы. А он смотрел… Все еще сидя на полу. И взгляд его больше не был ни надменным, ни пошлым. Он боялся, глядя на меня своими блестящими глазами, придерживая нижнюю часть лица рукой. —Мой Бог, как ты? — я наклонился рядом с ним. Рука, как и лицо, были залиты кровью, кровоточила разбитая губа. —Вот сука. Я помогу, все хорошо. Я помог ему встать, а он, все еще не отойдя от шока, приник ко мне, почти обнимая. —Я… в порядке. Сейчас, сейчас я приду в себя. —И по другому быть не может. И мы направились назад в комнату. В одной руке я держал его туфли с надломившимся каблуком, а под вторую вел и его самого, чему он сначала даже хотел сопротивляться. Я уложил его на кровать. —Не надо… — тихо попросил он. —Я не собираюсь ничего делать. Просто хочу помочь, можно? Он кивнул. Не сразу, нерешительно, но на всякий случай кивнул. —Голова кружится? Тошнит? —Все нормально, я не… Он замялся. Было видно, как он на секунду задумался и принял новое решение. —Если только чуть-чуть. Пожалуйста, не строй из меня королеву драмы. Если ты думаешь, что это единичный случай — то ты ошибаешься. —Потому я и волнуюсь. Его грудная клетка приподнялась и осталась в таком положении — он вздохнул и задержал дыхание. Он не произнес этого, но весь вид его так и кричал “Волнуется? Обо мне?”. Ну, мне так показалось... Мне было его невыносимо, до покалывания в сердце, жаль. —Надо обработать, кто знает, какая дрянь может туда попасть. У вас есть аптечка? Он отрицательно покачал головой. Но за то время, пока я ждал его, я успел во всех деталях рассмотреть комнату, благодаря чему у меня почти сразу родился план дальнейших действий. —И все таки, как тебя зовут? По-настоящему? — я отправился к тумбочке и приоткрыл ее, осматривая нижнюю полку. —Руслан. —Красивое имя. Тебе очень подходит, — выглянул я назад, но уже с бутылкой водки. —Она хорошая? —Что? Ну да… —Руслан присел на кровати и снял парик. Без парика он выглядел еще более прекрасно. —Не паленая? —Нет, эта точно нет. —Отлично, — под непонятливый взгляд, я открыл алкоголь. —Драть будет сильно, потерпи, — я смочил свой платок в водке и наклонился над его лицом, —И приоткрой чуть-чуть рот, пожалуйста. Сначала я просто стер краем платка сбежавшую кровь и лишь потом начал аккуратно протирать ранку так, чтобы не нанести ожогов. Руслан мужественно терпел, но я точно видел, как его руки сжали покрывающий кровать плед. Его губы были невероятно пухлыми и мягкими, я будто трогал какой-нибудь пудинг. Наверняка и такие же сладкие, — уже со стыдом подумал я. —Удивительная свертываемость, красоту действительно ничем не испортишь, — я оглядел свою работу со стороны. —Рассек сильно, но даже шов накладывать не придется. Зарастет быстро. Но на всякий случай мажь все это дело облепиховым маслом… —Почему ты все это делаешь? —Почему нет? Ты попал в беду, значит, тебе нужен кто-то, кто смог бы помочь тебе. Мне все равно кто ты. Главное, ты — живой человек. —Но тот ублюдок тоже был живым человеком. —Во-первых, я не причинил ему вреда, только припугнул. Во-вторых, ублюдок не может быть человеком. Это просто обезьяна, не знающая ничего в мире кроме спирта и собственного члена. А теперь я бы хотел еще кое-что проверить, ладно? — я взял со стола ближайшую ко мне косметическую кисточку. —Следи за её кончиком, пожалуйста. Я начал медленно водить ей в стороны, следя за его взглядом. —Все, отлично, — и коснулся его лба. Он так мило смущенно и непонятливо наблюдал за моими действиями. А мне не хотелось отпускать его лоб, хотелось начать гладить его. Но пришлось сдержаться. —Температуры тоже нет. Скорее всего, сотрясения нет, но если тебе вдруг станет хуже — лучше все таки обратись в больницу. Это не шутки. Я взглянул на настенные часы. —У нас остался еще час, — я положил деньги на тумбочку. Руслан потянулся к пуговицам на своем наряде, чтобы расстегнуть их. —Нет, — подавляя собственное желание жалостью, я улыбнулся так мягко, как у меня в жизни не получалось, —Отдыхай. Я ушел. Пожалуйста, береги себя. Руслан сидел как ошарашенный. Бедный парнишка, загнанный своей непутевой жизнью уже и не понимал, что такое человечность, и что в мире она все таки осталась. Я вновь потянулся за своим плащом, когда он окликнул меня. —Миша! — я не успел и развернуться, как быстро он подбежал ко мне. Притянув меня за подтяжки, он переложил руки мне на лицо и ровно в ту же секунду втянул меня в поцелуй. Я не чувствовал в этом чего-то наигранного и неискреннего, не чувствовал фальши, но чувствовал привкус металла и спирта. А еще я чувствовал то, что голову мне сорвало окончательно и бесповоротно. Я ответил. И клянусь, это было лучшее чувство, которое происходило со мной за целую жизнь. Я чувствовал себя живым, чувствовал, как по всему телу распространяется греющее душу тепло. Я чувствовал свои чувства! Светлые, прекрасные и на редкость приятные чувства. Но вот он прекратил этот божественный момент. Что ж, ничто не вечно под луной. —Спасибо большое, Миша. Огромное спасибо, — и снова поцеловал. Но уже легонько. Мягко коснувшись губами губ. —Пожалуйста, приходи еще. —Обязательно. Я обязательно приду, и ни раз, и ни два. Клянусь, — теперь уже я поцеловал его руку, но, чувствуя, что его глаза потихоньку начинают сонно слипаться, (кружащаяся голова давала о себе знать), наконец оставил в покое. —Не вздумаю прощаться, мой дорогой Руслан, — и он расплылся в улыбке.

***

Я не помнил, ни как прошло утро, ни как прошел день. Не помню, чем занимался, как работал и работал ли вообще. Обычно я всегда стараюсь добросовестно выполнять свою работу. То есть именно так, как я клялся делать, ведь клятва для доктора — далеко не пустой звук. Пусть же простят меня те бедолаги, которые проходили ко мне за помощью, но получали холодный ответ и рассеянного специалиста, которого после такого и язык не повернется специалистом назвать. В последствии мне однозначно будет стыдно, но никак не сейчас, ведь прямо сейчас я как зависимый распахнул двери и пулей помчался на ближайшее к сцене свободное место. Ему я тоже дал клятву. И в моих планах было исполнить ее так скоро, как только возможно. Я примерно прикинул, что у Руслана, вроде как, должно быть три номера, которые он не мог пропустить. Даже если их и было четыре или пять, то больше ждать я не был намерен. Его не заметить было сложно. А вот ему пришлось поискать меня глазами в неугомонной толпе. Клянусь, я был готов разбить лицо каждому, кто посмел освистать его, хотя он и совершенно не обращал на них внимания. Ну или очень старательно делал вид, что не обращал. Тем не менее, я был как кошка влюблен в его надменный вид. Мы нашли друг друга. И с тех пор он явно начал на этом отрываться. Он заигрывал с залом, обращался к другим мужикам, но при этом всякий раз игриво возвращал взгляд на меня, в попытке разглядеть на моем лице ревность. И ведь разглядывал. Хотелось бы сказать, что я подыгрывал и изображал для его удовлетворения эту самую ревность, но это было ни черта не так. Мне действительно хотелось метнуться с места и отнести его туда, где нас никто не достанет. Я не узнавал сам себя, будто какой-то зверь на время подселился в мою оболочку. Будто тем поцелуем Руслан подселил ко мне в душу какой-то странный вирус, заставивший меня потерять человеческое мышление, оставив только животные инстинкты. Но мне хотелось сорвать с него этот парик, сорвать это пестрое боа да и просто сорвать все, что сорвать было можно. Руслан же попытался сорвать мои нервы. Я сорвался с места. Поняв, что он имеет полный контроль и полную власть, он позволил себе пойти на такой поступок, который бы точно не остался незамеченным и безнаказанным. Его взгляд пал на какого-то проходимца примерно моего возраста, к которому он подошел с необычно громким и томно-пошлым: —Красавчик, ты не занят? Гепард бы склонил предо мной голову, увидев, как быстро я переместился от своего столика к его. —Занят, — я схватил Руслана за руку и вытащил из зала, оказавшись в каком-то очередном коридоре. Он цокал каблуками, поспешно пытаясь успевать за мной. Я развернул его и впечатал в стену, отгородив путь отхода рукой. —Наигрался? —Полегче, ковбой, — он усмехнулся, но явно был доволен. Его глаза были токсичны, они горели огнем, отравляя меня. Я набросился на его губы как тигр на жертву. Он застонал, но не жалел своей только-только зажившей губы. Он пытался доминировать, но я был настойчивей. Я целовал его так, как будто бы от этого зависела моя жизнь (хотя в какой-то степени так и было!), так, как будто бы я умирал от нехватки по нему, так, как будто бы если я сейчас же не сделаю этого — исчезнем мы оба. Казалось, будто я припал к роднику посреди раскаленной пустыни после долгих скитаний: пил, пил, пил и не мог напиться. Если бы мои физиологические способности могли послать к чертям дыхание, я бы так и сделал, но мне, к сожалению, пришлось оторваться. На несколько мгновений мы вновь уставились друг на друга: он был взлохмачен, а лицо и в яркой особенности щеки покраснели. Я снял с него парик, скинув на пол, после чего он с охотой закинул мне на пояс ноги, обхватив руками шею. Я придерживал его за бедра. Мы снова целовались как сумасшедшие. Это была бешеная пляска, самое странное в мире танго, но, сами того не заметив, мы снова прикружились к 21й двери. Мы ввалились в комнату, которую он, выходя на выступление, специально не стал закрывать. За нами же дверь захлопнулась, словно в звонком удивлении: да, это была дверь кабаре, но что-то мне подсказывает, что того, что происходило сейчас между нами, не видела ни одна здешняя дверь. Я был способен, кажется, продолжить начатое на любой поверхности, но человеческие отголоски заставили меня бросить его на кровать под металлический скрежет пружин. —Иди ко мне, — и я пошел. Я навис над ним, пытаясь разобраться, что делать с корсетом, но, не придумав ничего действенного, начал гладить ноги. Руслан сам привстал, потянув за шнуровку. Теперь можно было избавиться от верхней части одежды. Словно делая дебют в шахматах, он пошел навстречу, стягивая с меня рубашку. Он расстегнул только первые несколько пуговиц, через остальное, по его расчету, я должен был сам беспроблемно пролезть. Это предположение стоило мне нескольких пуговиц, на что было откровенно плевать. Я выцеловывал каждый миллиметр его шеи, не давая ему делать хоть что-то, но он все равно умудрялся бегать по моему телу руками и сладко постанывать. Он приостановил меня рукой: —Возьми меня. Прямо сейчас. —Читаешь мои мысли. И расстегнул ширинку моих брюк. Я не стал стягивать с него юбку, а лишь задрал ее. Руслан был, кажется, даже рад избавиться от белья. —Хочу тебе отсосать, — сказал он, перед тем, как я успел хоть что-то предпринять. —А я давал тебе на это разрешение? —Ты такой жестокий. —Только если ты так просишь. Я сбился со счету, сколько раз то я его, то он меня втягивал в этот и жаркий и влажный, как экваториальный климат, поцелуй. Он коснулся меня там, начиная стимулировать, после чего оторвался, чтобы словно с лицом человека, выигравшего какой-то важный спор, пронаблюдать изменение в моей мимике. Затем он наклонился, и, спрятав зубы, принялся делать то, к чему стремился. Когда в моем мозгу прозвучал маленький гонг, а по телу пробежал электрический ток, он резко решил остановиться. —Руслан, твою мать, просто дай мне сделать это! —Сделать что? —Не строй из себя идиота. —Ты в любой момент можешь отомстить мне, — он кинул в меня несколько презервативов. До баночки с кремом я смог дотянуться и сам. Несмотря на то, что он весьма раскрепощенно лег на спину, я все таки решил перевернуть его на локти. Теперь уже юбка мешала и была совершенно ненужным атрибутом. Он не нуждался в разработке. Печально, с одной стороны. С другой стороны — чего я вообще мог еще ожидать. Несмотря на это, входил я медленно, прислушиваясь, как из него выходит приглушенный стон. Мне приходилось терпеть, чтобы при таком раскладе, какой у нас сложился, не кончить слишком рано. А с его бархатным голосочком это было сложно. В конце концов, уже набрав темп до такого, на котором стоны вылетают не через раз, а уже постоянно, мне пришлось сдаться. Он вздрогнул. Я тоже. Я вышел и поменял презерватив. Но у него были свои планы. Он опрокинул меня так, что на этот раз я оказался под ним. —Ты не мог бы помочь… — промурлыкал он. Я присел полулежа, он явно собирался как следует получить удовольствие от этого вечера, взяв инициативу в свои руки. Руслан принялся седлать меня. Я вновь придерживал его, но он быстро вошел во вкус, оперевшись руками на мою грудную клетку. Самому ему было легче найти собственную простату, и, поверьте, я бы хотел навечно отпечатать в памяти момент, когда это произошло. Его ноги сводила судорога, отчего ему становилось сложнее двигаться самостоятельно. На самом пике я постарался максимально безболезненно уложить его обратно на спину и закончить со всем по-мужски. Он заикался, выкрикивая мое имя, которое впервые в жизни звучало как бальзам на душу. Я помог ему кончить и очень скоро и сам догнал его. Он обмяк, пытаясь отдышаться и смахнуть капельки пота с лица. Зато собственное семя его не смущало совершенно. Он подманил меня пальчиком, после чего мы в очередной раз приникли друг к другу устами. —А знаешь что, Миша? — спросил меня он, когда мы уже просто лежали. —Что же? —Заниматься любовью мне нравится гораздо больше, чем сексом, — он обнял меня.

***

Мы лежали, вцепившись друг в друга так, будто одного из нас сейчас уведут на смертную казнь. Мы лежали и просто боялись, что настанет утро. Но оно настанет, ненавистное, злополучное утро, и тогда нам снова придется разбежаться. И тогда мы снова поплывем по разным течениям, не зная, сможем ли встретиться вновь. Я так боялся за него. Он держал мою руку, глядя куда-то в потолок и изредка приятно щекотал ногтями мою ладонь и венки на запястье. Я не знаю, может ли это расцениваться как тот самый момент, когда я понял, что жизнь дальше, но без него — будет бессмысленной рутиной, сменой суток, передвижением стрелок на часах. Ничем большим. —Что-то случилось? — спросил он, развернувшись на бок. Я не мог осмелиться ответить. —Зачем тебе это? — я не рискнул смотреть ему в глаза. Признаться, я не смотрел вообще никуда и даже не задумывался о картинке, отраженной в моем хрусталике. —Что “это”? —Зачем тебе жить тут? Зачем заниматься этим? Он присел на кровати, потянувшись за сигаретами. На секунду в этой тьме по щелчку блеснул теплый огонек зажигалки. Он прикурил, нехило затянувшись. Пахло ментолом. —Я не хотел… —Ничего. Но раз так, может, тебе и стоит сказать… — и сделал еще одну затяжку и мое лицо пощекотал хвостик дымка. —Не каждый отправляется торговать телом из-за того, что ему так нравится прыгать из постели в постель. Конечно, есть и такие, но в основном это ужасное и ненавистное дело. —Что же тебя держит? Он тихонько смахнул пепел в небольшую белую пепельницу. Мои вопросы причиняли ему боль, и мое любопытство было достойно того, чтобы мне отрезали язык. —Понимаешь в чем дело. Я — шлюха. Шлюхи — не люди. Шлюх не охраняет закон, у нас нет никаких прав…Нас просто продали и посадили на цепь как щенков, о которых никто и не думает заботиться. Ну, еда есть, будка есть, а дальше сами. А нам лишь остается дожидаться, когда ошейник станет мал и удушит нас. И первое время ты пытаешься, пытаешься освободиться, а потом приходит смирение, — он затушил сигару об пепельницу. —Не говори про себя так. —Поздно. Я дошел до смирения. —Сбеги со мной. Он горько ухмыльнулся. —Я столько раз пытался… —И еще один раз будет не лишним. —Может и не будет. Но даже если я сбегу… нет. Даже если мы сбежим, я не смогу найти себе работу в этом чертовом кризисе. Я ненавижу это место всей душой, но тут у меня хотя бы есть крыша над головой. —Мы можем жить вместе. —Просто пойми, я не хочу тебе навредить. Ни навредить, ни тяготить — ничего из этого. —Ты даже не представляешь, что способно навредить мне, а что нет. Он вздохнул. —Я ценю это. Правда, — Руслан опустил взгляд и потянулся за еще одной сигаретой, которая заменила бы ему ту, которую он хотел выкурить несколькими минутами ранее, но затушил, чтобы не отвлекаться от разговора. Он встал у окна и приоткрыл шторы. —Светает. Тебе пора… С тяжелой душой я принялся одеваться. А он стоял и наконец-то вдоволь курил, все глядя за окно, а кожа на руках, неприкрытая халатом, прервалась мелкими мурашками. И он ведь даже ни разу не повернулся ко мне. Я вынул из кармана зажигалку и собственную пачку и тоже извлек из нее сигарету. Руслан печально смотрел на светлеющее небо, а его глаза всякий раз проводили стайки далеких птиц в их неизвестный полет. Я встал справа от него. Мы оба курили, и в этой маленькой комнате переплелись сразу два разных запаха двух разных сигарет. Его был сладковатым. Мой… обычный? Я слишком давно курю эту марку, чтобы хоть что-то сказать о ней. Я втянул в себя дыма, и, дождавшись, когда сам Руслан начнет выдыхать, поцеловал его. Это было что-то фантастическое, когда два этих грязно-серых облака перемешались у нас во рту, стремительно улетучиваясь. Этот поцелуй и та серия поцелуев, которые минули совсем недавно, сильно отличались между собой. Те горели огнем и прожигали все нутро, в то время как от этого остался только… дым, как ни странно. И был он каким-то печальным и тоскливым. Я не ручаюсь сказать, но, возможно, потому что он означал прощание. Мы докуривали в полной тишине. Тогда я пообещал себе, что вытащу его отсюда, во что бы то ни было.

***

POV Руслан.

Когда он вышел из комнаты стало пусто. Во всех смыслах. Я заверял себя, умолял, нельзя, нельзя привязываться к людям: в этом нет ни смысла, ни толку. Я заранее знал, что будет больно. Боль была такая, как будто бы нас сшили друг с другом, а когда он ушел — кусок меня оторвался с мясом и ушел вслед за ним. Я знал, что этим куском было сердце. Ну и пусть себе идет, сохраннее будет… А потом он вернется. Вернется, и тогда все снова заживет, пусть и ненадолго. Я искренне надеялся, что вернется. Такой взрослый, не дурак, а все живет детскими мечтами. Как будто бы я и сам не хочу покончить со всем этим. Хотел. Хотел любыми способами — и напоминание тому шрамы на запястьях, стыдливо прикрытые лентами. Я хотел уйти, но куда мне было податься? Как было смыть этот позор, эти воспоминания, где найти средств и сил начать все заново? Я мог отвлечься. Не менее отвратительно, убого и ужасно, но отвлечься. В течение долгого времени я уверял себя, я не виновен, я жертва, ведь первый раз я действительно не хотел принимать вещества. Мне было отвратительно в тот день: боль, стыд и унижения — вот то, что я могу сказать. Впрочем, так можно охарактеризовать “добрую” половину моей ненавистной создателем жизни. Если создатель вообще есть. А в этом теперь я очень и очень сомневаюсь… Меня всего ломало, вертело, так плохо мне в жизни не было, я был уверен, что умру именно так: лежа под каким-то извращенцем, которому в обязательном порядке было напичкать меня наркотиками. А потом понеслось. Не без влияния извне, конечно, мной было опробовано такое количество всякой дури разных фасовок и эффектов, что и вспоминать стыдно. Однако, в этом и состоит замкнутый круг. С ними я ни о чем не вспоминаю. Вот так малодушно и бесхарактерно, да. Я ненавистен сам себе. Я ненавистен сам себе — и это главная причина, по которой мне хочется уберечь Мишу от самого себя. Я согласен на секс с ним, смысла таить и увиливать нет, особенно проститутке. Но меня нельзя любить. Нельзя, точно так же, как и мне его. Это несет последствия, необратимые последствия. Он был хорош собой, я желал ему лучшей жизни. Смешной и милый, но в то же время, он был единственным человеком, который заступился за меня. Просто так. Он приходил ко мне часто, очень часто, и каждый такой день был маленьким праздником. При всем при том, он не всегда приходил ко мне за тем, за чем обычно приходят сюда. Однажды он был до невозможности пьян, и, много раз ощущая на своей шкуре людей далеко не трезвого состояния, я готовился к худшему. Но это чудо в перьях начало читать мне стихи. Всякие разные, я был изумлен от того, сколько он их знает. Он читал стихи и всякий раз извинялся, что пьян. Мне было стыдно, что я мог вообще подумать о нем что-то плохое. Мне было стыдно целовать его своими губами, но так необходимо. Я умолял себя не влюбляться, собирался с духом, но не мог. Почему-то ничего не работало на него. С приходом Миши в мою жизнь, она хоть чем-то начала напоминать человеческую. У меня был стимул перетерпеть что-то, был стимул не колоться, был стимул не пить, был стимул не думать о шрамах. Но в последнее время было тревожно. —Ты стал реже приходить… —Прости. У меня дела. Я лежал головой у него на груди, такой костлявой, но самой теплой. —Конечно… Все нормально, просто хотел убедиться, что у тебя нет никаких неприятностей. —Нет, не беспокойся. Просто подработка. Мне дико посчастливилось иметь дополнительный заработок. А что насчет тебя? Не надумал? —Мы столько раз это обсуждали… —Я не теряю надежду. —Полезное качество. Но оно вряд ли пригодится со мной. —Почему? У нас все получится. Поднакоплю немного деньжат, ты уйдешь. Будем жить в маленьком домике… —Ага, на ферме. —А может и на ферме. Я буду ходить на работу, а ты сидеть дома и растить картошку. —И доить коров. —А как же. Еще у нас будет три курицы, которых мы назовем в честь трех любых местных мадемуазелей, на случай, если ты вдруг соскучишься. А можно в честь самых противных, тогда их будет приятнее разделывать и есть. —И стадо баранов. —Да сколько пожелаешь. И кошку, кошку обязательно. Не будет сына — будет кошка. —То есть, ты хочешь построить дом, вырастить кошку и посадить картошку? —Звучит как неплохой план, не так ли? —Я заинтересован. —Ну наконец-то, — он рассмеялся и поцеловал меня. Я сильнее обнял его. —Звучит слишком прекрасно и сказочно. Как будто бы принц собирается вызволить из заточения. —Ну, я, так скажем, не принц… —…да и вместо принцессы горгулья… —Эй! Я этого не говорил! На меня начала нападать дремота. —Напоминает какую-то из сказок, какую бы могла рассказать мне в детстве мать. Она постоянно придумывала что-то такое, тогда мы смеялись, а спать после таких сказок не хотелось вообще. Прекрасное было время… —Где она сейчас?.. —Умерла. Не удивительно, не так ли? И это одна из причин, почему я здесь. Просто захотелось выговориться. Наконец-то. Он в праве знать правду. —За мной должно было остаться наследство, в которое я мог вступить с совершеннолетия. Но человек, у которого нет ни ума, ни сердца, решил оставить себе все, что принадлежало мне. Мой собственный отчим выставил меня на черном рынке, Миш. С тех пор я “трагически погиб”. Мне не было и 18, когда я оказался тут. Вот такая грустная сказка под названием “жизнь". Ты хотел ее знать, но не решался спросить, я знаю. Он был явно в ступоре. —Хорошо, что ты все рассказал. Это надо сбрасывать с себя, пока груз не станет слишком тяжелым. Я никому тебя не отдам. Клянусь, вновь клянусь, — он гладил меня по спине. —Руслан, ну ты чего?..— как бы я ни старался, я не мог скрыть свою дрожь. Но сейчас и не надо было. У меня появился человек, который будет способен унять ее.

***

—Я собираюсь уходить. Я просто не хотел дышать здесь. Я ненавидел это место и человека, спокойно сидящего напротив меня. Я ненавидел этот вульгарный кабинет, увешанный непристойными фотографиями и плакатами. Каждую вещь, какую только можно ненавидеть, я ненавидел всей своей душой. —Что такое, золотце? Не смей меня так назвать. НеСмейНеСмейНеСмейНеСмей. Как я тебя ненавижу! —Есть причины. Я просто хочу уйти. —Хм. Ну что ж. Твое право. Он как ни в чем не бывало продолжал сидеть, перекатывая в руках перьевую ручку. Меня кинуло в жар от произнесенного одобрения. —Да? —Конечно. Оставь на столе нужную сумму и можешь идти куда хочешь. —Что?! Это еще почему?! — я встал со стула, едва не уронив его. Он погано ухмыльнулся. —Золотко, стоит ли мне напоминать, что ты самая настоящая жемчужинка. А жемчуг на дороге не валяется, его надо либо добыть… либо купить. Ты же был мной куплен. Помню тебя еще мальчишкой, испуганный, с огромными голубыми глазами. Я знал, что ты всем понравишься. —Не надо… —Полно тебе стесняться. Но, так или иначе, ты моя собственность, котенок. Я тебя купил, у меня есть стопочка замечательных бумажек, подтверждающих это. Я не хочу терять тебя в нашем изумительном составе, надо же мне как-то отбить эту печаль. А люди народ жадный, нам бы только дай денюшку, и мы все обиды и печали забываем. —Сколько? — я хотел, чтобы это звучало так жестко и холодно, как только могли сделать мои голосовые связки. —О, сумма чисто символическая. Копейки. 1500$.* Меня пошатнуло. Сердце, словно капрон начало покрываться затяжками. Такое уже только выкинуть. Мне хотелось кинуться на него и задушить голыми руками. Но обида так прожирала меня, что я не мог и слова сказать. Горло запершило и зажгло, как будто бы кто-то по кусочкам раздирал его изнутри. —Ну-ну, не расстраивайся, — он так же медленно, как и любое его движение, встал и по дуге подошел ко мне сбоку. —Мы же тебя тут не обижаем. И кормим, и поим, и одеваем, и комната у тебя хорошая, — он коснулся меня за плечо, но я от полной моей ненависти ударил его по руке, заставив его покачнуться. А потом я все таки пнул стул так, что он с треском отлетел через половину кабинета. —Не трогай меня! Не смей меня трогать! —Ну-ну, котенок, — он схватил меня за руку. Как бы то не было печально признать, но силы в этом ублюдке было вагон и маленькая тележка, рука горела как от крапивы. —Зубки я советую не скалить. Никто не любит непослушных котят, а это никому не выгодно, — он наконец отпустил меня. Дверь за мной хлопнула так, что осыпалась часть побелки. Я постарался над этим. В грудную клетку вбивался невидимый нож, мне было так плохо, что нервы в каждой конечности словно перещемило. В глазах начало плыть, а горизонталь начала крутиться во все стороны, постоянно путаясь с вертикалью. Тело буквально взвыло о необходимости новой дозы. Я оставил обувь где-то еще в начале коридора и шел совершенно босиком, касаясь пятками пола. Грязного, обшарпанного, но приятно холодного. Я никогда не найду таких денег. Никогда. Добравшись до комнаты я, не смотря на ломку, начал думать, что я могу продать, чтобы хоть как-то приблизиться к этой сумме, но ничего не выходило. Тогда, уже будучи не в силах терпеть, я поплелся к шкатулке за заветной дозой, но не обнаружил ни грамма. Я упал на пол и взвыл, взвыл на всю комнату, уже не понимая от чего именно. Я просто умолял бога, чтобы дверь открылась, и сюда вновь вошел Миша. Я просил так искренне, так надрывно, как будто бы Он стоял прямо тут, передо мной, как будто бы я упал к его ногам и отчаянно просил помиловать. Но бог был глух к молитвам шлюхи.

***

Миша не приходил так долго, что я уже успел смириться со всем. И то, что я осознал, не нравилось мне самому. Совсем не нравилось. Но так должно было быть лучше. Мы не можем быть вместе, я опутан цепями, клеймен, куплен. Я — игрушка на людскую потеху. Зачем тогда притворяться и бредить мечтами, зачем нагонять самим себе пелену на глаза? Я должен был. Я как пес был рад возвращению хозяина, разве что хвостом не вилял. Миша — единственный человек в мире, который может прийти к проститутке с цветами. Они были прекрасны. И он. Особенно он. У нас были самые странные во всем мире отношения. Их не понимал никто. Даже мы. Я поставил букет в вазочку, а он уже обнимал меня сзади, тепло целуя в шею. —Эй, мне щекотно, — я попытался вжаться в шею, но он нарочно начал щекотать меня бородой. Я поцеловал его не разворачиваясь: не хотел, чтобы он увидел, какой я на самом деле. Он бы расстроился… Пару мягких мгновений, и вот я уже лежал под ним, все еще одетый. Мне были приятны его ласки, но никак не получалось избавиться от мыслей. —Что случилось? — заметил он. —Это потому, что я долго не приходил? Извини. Меня вынудили дела. —Нет-нет, ничего такого. —Почему ты тогда так невесел? Я глубоко вдохнул и тяжко выдохнул ртом. —Миш? —Да? —Ты любишь меня? —Больше жизни. Я отвел взгляд в сторону, мне хотелось наложить на себя руки за слова, которые я еще даже не сказал. —А я тебя нет, — они не хотели выходить из моего рта, я захлебнулся в словах и выплюнул их. Я не переводил взгляда на Мишу, при этом отлично чувствуя, что он, напротив, не отводит взгляд от меня. Он отодвинулся и сел на край кровати спиной ко мне. —Извини… Он завис в раздумьях. —А как же наш домик? —Его нет. —Но мог бы быть. —Не мог. У нас с самого начала не было ни одного шанса. Я не мог тебе сказать… —И что, на этом все? —Да. Все. Ты можешь сделать то, за что отдал деньги. —Не могу, — он встал с кровати и ушел прямиком к двери. Он снял с вешалки свой светлый плащ, который так приятно пах. Но я больше никогда не смогу почувствовать этот запах. Он никогда больше не наполнит эту комнату. Он ушел по-английски, немо захлопнув дверь. В очередной раз я бился в душевных конвульсиях. Это был единственный способ уберечь его.

***

Время шло. Словно нарочно медленно шло. Я пытался забыть. Не получалось. Так лучше. Так должно быть лучше. Я хотел верить, что так должно быть лучше. Я пытался утонуть в этой рутине, пытался притвориться, что никакого Миши и не существовало никогда, что это я его придумал, когда в очередной раз ввел в вены больше, чем нужно. Но все на белом свете напоминало о нем. Так четко, почти осязаемо, будто бы я смотрю на себя в прошлом. До шизофренического, до по-больному ненормального я каждый день пытался высмотреть его в толпе. И постоянно ловил небольшой приступ, когда видел такого же цвета плащ. Или когда видел мужчину с бородой, или просто похожего по телосложению, а может и слышал похожий голос. Но это всякий раз был не он... Я отдраивал каждый кусочек своего тела в конце дня, надеясь смыть с себя все воспоминания и прикосновения. И в первую очередь чужие. Не наши. Все возвращалось на круги своя: снова выходить в зал с презрением, уже не стараясь для кого-то, снова пытаться отвоевать хоть какие-то права среди бесконечного “ты должен это делать, потому что у меня есть деньги”, снова стонать от неприятных действий неприятных людей, каждый второй из которых так и хочет “вставить и повернуть”. Снова терпеть издевательства со всех сторон, пытаясь хоть каким-нибудь образом выйти из них презентабельно. Снова не было никакой отдушины. Так прошел день, за ним неделя, а там и месяц, и второй… Все они прошли. Один я еще был там, далеко позади. Сил терпеть больше не было. Что, лучше ты сделал? Лучше, черт возьми? Упрямая скотина. Тогда так и выцарапай себе на все руки “Я ХОТЕЛ КАК ЛУЧШЕ” и поставь жирный восклицательный знак! Миша-Миша, какой же я пропащий... Я долго думал, как быть. Я так хотел написать или позвонить тебе, но не знал даже фамилии, ни то что адреса и номера. Я истосковался. Я изголодался. В ту ночь я был уже готов. Никого не было. Лишь я один. Я стер всю косметику со своего лица и снял парик. Избавился от выбешивающего наряда, променяв его на простую рубашку. Таким он любил меня видеть. Я нашел ручку, подходящего размера листок и принялся писать, капать остатками души на невинный кусок бумаги. “В произошедшем прошу никого…” — а так ли никого? Мне было кого винить помимо себя. Но не писать же, что я ненавижу всех и каждого, кроме одного единственного человека… Я оторвал этот кусок...

“Я просто хотел как лучше. У меня не получилось.”

Я все думал, нужно ли вплетать в эту историю Мишу… Ему, наверное, будет неприятно, если его имя будет в такой записке. Хотя, каков вообще процент, что он увидит ее?

“Я так нещадно сглупил. Прости меня, мой единственный человек. Я очень сильно люблю тебя. Очень. До последней секунды. Во всей своей жизни я желал лишь две вещи: тебя и свободы. Но свобода оказалась слишком дорога.”

Наверное, на этом все. Я пробежался глазами по тексту еще раз, после чего надушил листок своими духами. Ему нравилась корица. Ну вот и все. Теперь точно все. Я сложил лист так, чтобы чернила не смазались в моей дрожащей руке. Включил в потрепанном патефоне пластинку, которую когда-то притащил Миша. Я взял лезвие и сел на кровать спиной ко входу. И так, глубокий вздох, стисни зубы покрепче… Давай, давай, не бойся. Да, больно. Но ненадолго. Я начал ковырять лезвием старые шрамы, скрипя и шипя на все лады. —Эй ты! Собирай манатки и на выход. Я резко отдернул лезвие и развернулся. —Хуль ты там копаешься, прошманде, живее давай. Я прикрыл уже проступающую кровь другой рукой. —Куда? —На выход, сказал же, — тупоголовый охранник, еще только на неделе норовившийся облапать все, до чего пащелки дотянутся, заржал как осел. —Поздравляю, ты в топе года как самая дорогая дырка. Купили тебя. Заживешь теперь — уух! Не только ноги раздвигать, но и полы драить будешь! —Купили? Кто? Как это? —Я тебе что, енцик.. Цел.. —Энциклопедия? —Да варежку себе захлопни своей енцеклопедией. Короче, откуда мне знать?! Может мне еще сразу размер члена сказать? Так же тебе проще ориентироваться, чем по именам. Бери манатки и дуй на крыльцо. —А как он выглядит хоть? —Э… Ну… Ну жирный такой, с касатку размером. И уродливей смерти. Прекрасная из вас пара. Я был в полном недоумении. Но какая мне разница, где закончить резаться: тут или в другом месте? Хоть в лицо этому человеку посмотрю. Пластинка продолжала крутиться. Песня все играла, медленная, грустная. Собрать вещи не составило огромного труда. Все мои пожитки могли поместиться в сумку, я просто скинул в нее все со стола и запихнул что-то, что мне попалось под руку из шкафа. Руку неприятно щипало, я уже измазал всю рубашку. И я пошел вдоль холодного коридора, теперь уже точно навсегда оставляя за собой все то, что помнили и таили эти стены. Тот же тупоголовый кретин схватил меня и потащил к выходу. Он буквально вытолкнул меня за дверь, отчего я подвернул ногу и споткнулся. —Вот, вот товар, договор у вас, деньги у нас. Лучше, тэкскзть, и не придумаешь. Я поднял голову, и у меня пропал дар слова. Я просто стоял и смотрел, и смотрел, и смотрел на человека, который приобрел меня. А он смотрел на меня. Охранник хлопнул дверью рядом с моим ухом. Я помчался быстрее ветра. —Миша! — я напрыгнул на него так, что он еле устоял на ногах. Я целовал, целовал, целовал его, и не мог поверить в происходящее! Он вжался в меня, а я в него. Он улыбался так, что на его глазах проступили слезы. Мои же уже спокойно стекали вниз по щекам, а я не придавал этому значения. —Миша! Мишенька! Казалось, ночь начала подходить к концу, когда мы уже закончили ласкаться. —Я просто не верю, что это происходит, — я лег лицом в его прекрасный плащ. Он пах любовью и свободой. —Я тоже. —Прости, что наговорил тебе глупостей, умоляю, прости. —Куда я денусь, — он приятно покачивал меня из стороны в сторону. —Я люблю тебя больше жизни. —Я знаю. И всегда знал. —Ты знал, что я лгу? Знал, тогда? Он гладил меня по голове. —Знал. Тебе было очень больно, ты не мог сказать это, ничего не чувствуя. Надеюсь, с тобой ничего не случилось, пока меня не было? —Главное, что больше уже точно не случится. Он не особо был доволен ответом, но принял его. —Но как, как Миша? Откуда столько денег? Всевышний, Миша, я не могу себе этого простить! —Я очень много работал. Очень. Но главное, что я люблю тебя еще сильнее. Я держался за него так, будто проваливался под лед. И вряд ли теперь уже хоть когда-то отпущу. —Я не знаю, как передать тебе то, как я люблю тебя. Неужели наконец пришел конец всем пыткам?! Я глотал, глотал, глотал слезы. Я плакал за эти месяцы в несколько раз больше, чем за всю свою жизнь, и мне уже самому становилось противно. Он нежно коснулся моих губ. —Пришел. Пойдем домой, — он крепко взял меня за руку. Звезды отражались в его глазах. Какое приятное слово. Домой. —Хоть куда. —Это хорошо. Мне пришлось продать все, что у меня осталось. Я просверлил его взглядом. —То есть, как?! —Мне не хватало. Мне было так стыдно, что ему пришлось пережить через все это из-за меня. Но и язык не поворачивался назвать его дураком. Язык уже не поворачивался вообще. Я просто старался держаться за него крепче. —Так что насчет маленького домика? — сказал он спустя пару секунд. Ветер приятно гладил лицо. Я не мог надышаться этим воздухом. —И кошку. Кошку обязательно. Мы шагали в темноту, освещаемые светом далеких звезд.

***

Как эпилог стоит подвести, что это было одновременно самое нелегкое и самое счастливое время. Миша действительно продал почти все, что у него было, даже квартиру. Соседи осуждали его, а на работе принимали за чокнутого, когда узнавали, на что ушли деньги. До наступления холодов было еще много времени: мы спокойно жили на крыше его же дома, отгородившись ото всех старыми простынями. Затем пошли гостиницы и мотели, но все было лучше, лишь бы просыпаться у него под боком. Исполнилась ли наша мечта о маленьком домике? И да, и нет. Мише удалось выцепить вместе с договором мой старый контракт. Ума не приложу, как все это сложилось, но он был самым удивительным человеком во вселенной. Ему удалось наладить связь со своим знакомым судьей, тогда и пригодился мой контракт. Пол года разбирательств, которые определенно стоили того. Потом и кровью, но ему волшебным образом удалось добиться признания того факта, что моя смерть была не настоящей. Жутко смотреть на могилу с собственным именем. Но он был рядом. Мы отсудили, отсудили! Отсудили то, что я потерял за эти годы. Наследство вернулось к истинному хозяину. Огромной частью его, конечно, уже и не пахло, зато мне достался родительский дом: большое деревянное здание, что чуть покосилось местами, но это было не смертельно. Мы ворвались в него, кружась по огромному фойе и не веря в свое счастье.

Жизнь началась заново.

------ *По современному курсу — около 3 млн рублей.