Безнадежно

      Киса в Вову — безнадежно, сильно, до ломающихся костей и сбитых костяшек.       Смотрит на его нахмуренные брови, сжатые кулаки; «ну давай, врежь, хочешь же, придурок». Лучше бы врезал, честное слово, а не смотрел на него так разочарованно. «Не зря ты, Вова, рядом с голым Кисой плавать боялся», — думает, горько усмехнувшись.       Хочется то ли рассмеяться, то ли разрыдаться. Хуй его знает. Вот только настоящие пацаны с района вроде как не ноют, так что приходится выставлять себя идиотом, и гнать.       Вова, словно щенок, все таскается за этой его певичкой, нараспев заливает ему в уши о том, какая она хорошая. Киса ее ненавидит. Плевать он хотел на ее талант, доброту и красоту. Она отнимает у него братана.       Брат. Кису от этого слова аж передергивает. Он морщится, сплевывает. Докатился, блять. Хоть бы кто предупредил, что вместе с желанием таскать на себе фирменные шмотки, желание мужиков к стенке прижимать появляется. Гуччи-хуючи, пропади она пропадом; Киса также прекрасно осознает, что дело тут вряд ли в куртке.       И вот как это еще назвать, если не пидарасия?! Въебать самому себе хочется; вместо этого вспоминает Вовкины голубые-голубые глаза. Ага, такие же голубые, как и Киса, блять. Ну, что за хуйня?!       Киса хуй ложил на все эти стадии принятия. Он, вроде как, и не отрицает даже. Повело так повело, вляпался конкретно. Даже ржет с себя: никогда не думал, что с ним подобное случиться может.       Хайпануть что ли? Сейчас вроде как модно педиком быть. Может, бабла удастся поднять или тачку какой-нибудь гомик старый подгонит. Не, ну, а че, телкам можно, а ему нет?! Ебать, совсем уже кукухой тронулся. Киса много куда вляпывался, но уверен: из этого дерьма ему уже точно не выгрести.       Киса не из пугливых, так что долго не раздумывает прежде, чем отправиться проверять свою теорию (возможно еще дело и в том, что думать в принципе Кисе не свойственно; лучше уж делать и принимать последствия). Как оказалось, мужика во Владивостоке снять не так уж и сложно — даже в клубы по тематике соваться не приходится; как оказалось, на мужиков у Кисы все-таки не стоит.       Ну, и что за хуйня тогда, а?! С Вовкой тогда что не так? Неужели так бесит, что аж трахнуть хочется?       Вова (в отличие от Кисы) теорию проверять наотрез отказывается.       — Ебанулся?! — вскидывает светлые брови; едва не ржет, уверенный, что Киса гонит.       Киса задумчиво хмыкает:       — Наверное.       Обнимает руками грушу, повисая на ней, подается вперед:       — Ну так что, поцелуешь меня? — наиграно ухмыляется.       — Да пошел ты! — Вова смешливо отталкивает его и бьет грушу, заставляя попятиться.       Киса чешет затылок, все еще лыбится как придурок.       — Я бы, может, и пошел, дак ты не соглашаешься, — и ржет, козел.       Вова на секунду зависает. Замечательно, Киса окончательно башкой своей дурной двинулся, раз шутит подобные шутки на районе.       — Ну, конечно, — хмыкает-таки Вова. — Новый развод для телочек обкатываешь?       Киса хмурится.       — Ага. Каждая сучка так и мечтает превратить педика в нормального поца, — говорит, отмахиваясь. — Давай, не стой столбом, работай! Раз, два, двойной.       Придерживает грушу, пока Вова тренирует удары. Разглядывает его, словно впервые видит: лицо раскраснелось, мышцы напряжены, взгляд сосредоточенный; глубоко дышит, простая серая майка прилипла к разгоряченному телу — валить и трахать.       И Киса почти срывается, неуловимо дергается в его сторону, но вовремя одергивает себя.       Не может так братана подставить: два педика на районе это уже слишком.