Добро пожаловать домой

— Ты идешь или нет? — маркиз Карабас глядел на Ричарда с напускным спокойствием, сложив руки на груди, пряча растекающееся внутри него довольство. Ошалелый и счастливый вид Дика, был для него лучшей наградой за ожидание. Время в Нижнем Лондоне течет иначе, и у него была масса возможностей осмыслить свое отношение к господину Мехью. И определенно было что осмысливать, к мальчишке тянуло, с того самого момента, когда он сам, едва стоя на ногах, еще не очухавшись после смерти, увидел в сумраке Даун-стрит, как ледяная мерзавка вытягивает из Ричарда жизнь. Вспыхнувшая злость придала сил, а пальцы сжали ледяную шею Ламии так, что не остановись он, переломил бы ей позвонки. Заледеневшего мальчишку, несмотря на слабость и дрянное самочувствие, захотелось отогреть тем же способом, которым дитя ночи едва не заморозила его — поцеловать. Разумеется, маркиз ничего такого не сделал, просто встряхнул едва живого дурня — это ж надо додуматься, поддаться на уговоры хитрой ледяной бестии и задолжать ей расплату — и подтолкнул в темноту, туда, где почти исчезли Дверь и Охотница. Но странное желание осталось, как и согревающее тепло, возникающее всякий раз, когда Маркиз думал о Ричарде. А потом, когда дурное приключение закончилось, и можно было вздохнуть свободно, порадоваться тому, что оба мира избавились от мистера Крупа и его всеядного соратника, когда они все относительно целыми и невредимыми вышли из истории, которая могла закончиться очень скверно для обоих миров, Ричард ушел… В том, само по себе, не было ничего хорошего, но… маркиза утешало лишь одно — будь парень влюблен в Дверь, он бы непременно остался, томился бы по Верхнему Лондону молча, или не томился бы вовсе, зачарованный опаловыми глазами дочери лорда Портико. Но ушел ведь… А стало быть не влюблен. Перо, которое в отчаянии обронил Ричард, было надежно спрятано у маркиза на груди. Он едва сдержал улыбку, наблюдая, как Мехью подскочил с заплеванного асфальта, и сделал уверенный шаг в сторону открывшегося проема. С такой прытью скиталец вскакивает на подножку идущего домой поезда. Знал ли Карабас, что рано или поздно это случится? Что вернувшись в верхний Лондон, Ричард, словно отравленный Нижним миром не сможет найти там своего места? Конечно, знал… Для того, чтобы понять это ненужно было быть гениальным психологом или знатоком жизни, коим себя по праву считал Карабас, достаточно было просто полюбоваться каким затравленным, полным тоски взглядом Ричард обшаривает вагоны подземки, сам себе не отдавая отчет в том, кого хочет найти. Или же видеть, как расположившись в необжитой комнате Пентхауса, в который он въехал, Ричард без устали пялился в окно, на засыпающий, ставший для него чужим, город. Маркиз, удивляя сам себя, очень часто был рядом с Ричардом, оставаясь невидимым, позволяя себе то, что не позволил бы, если б Дик знал о его присутствии — он любовался мальчишкой, безнаказанно и вдоволь, получая от этого любования огромное удовольствие. Осталось только дождаться момента, когда Ричард поймет… И этот момент наступил. Маркиз чуть посторонился, пропуская Ричарда в темноту нарисованного им прохода, широко улыбнулся, зная, что Дик на него не смотрит, и прикрыл за собой «дверь» разделяющую Верхний и Нижний миры. Возможно, когда-нибудь позже, Ричард спросит маркиза, отчего за ним пришел именно он и почему так скоро, и, если обстоятельства сложатся нужным образом, маркиз ответит, витиевато и путанно. Но это будет потом, а пока просто было хорошо. «Добро пожаловать домой, твое место здесь, Ричард Мехью»