Невостребованная преданность

В жизни человека есть очень много разных слов. Одни слова важнее, другие пролетают мимо. Одни отпечатываются в памяти, вносятся в документы, пишут твою историю, сшивают линии жизни воедино. Другие же слетают с губ, казалось бы, такие же обычные и неприметные, как остальные, но могут разрушить всё и изменить ход событий. Слова, совершенно бессмысленные по отдельности, становятся невероятно сильным оружием, когда сплетаются в предложения и монологи. А иногда они превращаются в обещания. В людских жизнях впрочем есть очень много разных обещаний. Обещание купить к чаю сладкого, обещание защитить, обещание стать лучше. Обещанием может стать даже просто случайно брошенная фраза. Но самое сильное из них — это обещание любить, быть рядом. И по-настоящему оно даётся только раз в жизни. Особенному, единственному и исключительному человеку, которого ты любишь больше всего на свете. — Я буду рядом. Держись, просто… Просто держись. — Белые и так некстати дрожащие пальцы зарываются в светлые волосы. Положение отчаянное донельзя, отступать некуда, а тёплая кровь, пачкающая другую руку ударяет по обнажённым нервам. Эллиоту хочется взвыть голодным волком, но он молчит, до скрипа стискивая зубы и утыкаясь носом в холодный лоб. В такие моменты нельзя показывать слабость, но вся система беснуется и хотя бы ненадолго охладить организм и дать себе отсрочку в пару минут можно лишь слезами, которые даже утирать нечем — андроид не хочет отпускать человека и крепко прижимает его к себе, будто бы это что-то может изменить. — Пожалуйста, не оставляй меня. Только не сейчас. Не так рано, я прошу тебя, пожалуйста… Было что-то странное в их жизнях. Всё происходящее воспринималось игрой, спектаклем, чем-то настолько нереальным, что и смерть отходила на второй план. Они выпутывались из таких сложных и, казалось бы, безвыходных передряг, что чувствовали себя бессмертными, а потом оказалось, что человека крайне просто сломать. Что легко, с задорным смехом сжигая за собой мосты, ты лишаешь себя путей отступления. Что флирт со смертью — плохая идея. Она тоже может влюбиться. Влюбиться так сильно, что не захочет выпускать тебя из холодных объятий, вцепится длинными ногтями, пронзая ими насквозь всё твоё существо, и ни за что не согласится расставаться. Можно пережить многое. Что-то вместе, что-то по отдельности. Звери стойко переносят зиму, холод, голод. Только вот волк не может жить долго, когда у него умирает луна. Перегревшегося от напряжения и тревожного ожидания неизбежного андроида легко принять за человека. Мертвецы от отключившихся машин мало чем отличаются — особенно если вторых лишить диода. При зачистке помещений мало кого волнуют мёртвые — на них смотрят лишь мельком и проходят мимо.

***

Кладбища никогда не казались Эллиоту чем-то красивым и изящным, но теперь он был вынужден приходить сюда как можно чаще. Одиночество съедало изнутри, разрывало грудную клетку, что рёбрами грозилась прорвать кожу. Его тянуло сюда. К одному из самых тихих мест. Светловолосый синт каждый раз приносил с собой цветы, ведь зимой они не росли, а для него как никогда раньше была так важна красота этого места. Ему и раньше приходилось расставаться с Норманом. Иногда расставания были короткими — занимали лишь пару часов. Пару раз были очень долгими — неделя, кажется, однажды две. И в такие моменты одиночества и скуки машина переставала осознавать себя как нечто живое и существенное. Что-то внутри ломалось. LK700 было всё равно на других людей, ведь те не могли заменить внимание самого важного. У них были другие голоса, другие манеры, другие мысли. Всё было другим. Просто потому что люди слишком сильно отличаются. И в происходящем тогда никто не был виноват. Никто и не знал толком, не ожидал, что синт перестанет контролировать свои мысли. Что он действительно придёт сначала к унынию, не свойственному для андроидов, а потом и вовсе к апатии. Полному, разрушительному безразличию ко всему вокруг, кроме попыток навредить самому себе. Но мужчина как-то раз дал обещание больше так не задерживаться. И он его сдержал. Теперь же андроид раз за разом исполнял своё обещание — оставался рядом. Подолгу стоял на одном месте, вглядывался в знакомое имя, высеченное на красивом камне, и не чувствовал совершенно ничего. Всё вокруг вновь перестало иметь значение. Плевать было на холод, на снег, на других людей. Казалось бы, вместе со смертью человека и весь остальной мир как-то быстро начал угасать. И вроде бы это не так, вроде бы на земле ещё множество людей, вроде бы каждый день кто-то рождается или умирает, но какое это всё имеет значение, если для одной печальной машины смыслом жить был лишь тот один, единственный, что сейчас его не видит и не слышит? Эллиот неспешно разбирает дела. Не потому что хочет. Просто потому что так надо. Просто потому что во всём должен быть порядок. Разгребает почту, отвечает на письма. С людьми не говорит почти — это бессмысленно. Только по делу, кратко. А лучше и вовсе письменно. Потом снова уходит на кладбище. Надолго. Обычно на пару часов. Здесь тоже нужно наводить порядок — убирать лишний снег, смахивать его с имени, поправлять цветы. Убирать старые, приносить новые, хотя смысла особого в этом и нет. Но что-то есть в этом символичное и бесспорно красивое — медленно умирающие растения над уже умершим телом. Летом синт хотел посадить у могилы гортензии, может быть, но до него так далеко, а ждать столько кажется просто невозможным. Машины куда лучше людей понимают — после смерти нет ничего, но андроид отчего-то верит, что его кто-то ждёт. Почему-то тихо говорит о произошедшем за день, разрывает давящую тишину, но никогда ничего не слышит в ответ. А однажды тихо так садится у самой могилы, вздыхает, бросает так небрежно: «Помнишь? Я обещал». Для кого-то потерявшего столь дорогого человека Эллиот звучит непозволительно мирно. Сам же он у себя не находит силы на крики, на эмоции, громкую ругань или долгие речи. Вновь замолкает. Думает много. Равнодушно следит за тем, как падает снег. Он бы мог потерять человека иначе. Мог бы позже. Мог бы раньше. Всё это не имеет значения просто потому, что в любом случае ему самому погибать приходится вторым. Но это толком не больно и даже не страшно. Наверное потому, что уже на всё наплевать. Заряда хватит надолго. Терпения, впрочем, тоже. Но оставаться здесь совсем не хочется, и начинаешь невольно цепляться за призрачную и глупую надежду о том, что есть загадочное «там», где всё будет хорошо и тебя обязательно ждут. Андроиды — занятный конструктор. Приноровившись, можно научиться легко его разбирать. Эллиот знал каждую деталь своего тела, поэтому достать дурацкое механическое сердце — для него дело пары секунд. А потом остаётся лишь с равнодушием слушать отдалённый, возмущённый голос собственной системы и мутным взглядом наблюдать за переменой секунд, бегущих перед глазами. Последние минуты протекают донельзя медленно. Кажутся вечностью. Но вечность ничто, если ты проживаешь её ради последнего обещания, которое попросту не можешь нарушить. Эллиот прижимается виском к холодной плите и усмехается, прикрывая глаза и в последний раз шумно вздыхая. Наконец-то он чувствует спокойствие. Вот такая вот невостребованная, собачья преданность.