L'autre moi.

Как же раздражал сейчас человек, стоящий прямо напротив Локонте. Забавно, наверное, что этим самым человеком он и был, но… Но всё-таки не совсем он. Этот Микеланджело — он в прошлом. Мудак и заносчивый ублюдок, играющий на чувствах близких ему людей и даже на секунду не задумывающийся о том, что будет дальше. А дальше — пиздец. Как бы резко и грубо это не звучало, как бы не резало слух. Настоящий Мик знает, что будет дальше, этот — нет. Но продолжает вести себя самоуверенно, что становится стыдно и тошно. Стыдно становится, по сути, за себя же. Все мы когда-либо признаем свои ошибки и сейчас блондин признает ошибку в виде прошлого себя. От этого не легче. Всё ещё хочется ударить по самодовольной роже, что не весть откуда взялась, но это ли сейчас важно. -Просто хоть на секунду подумай о своём окружении, кусок ты идиота, — говорит ровным и холодным тоном, пронизанным ненавистью. И Мик этого никак не скрывает. Собеседник делает шаг вперед, даже не смотря на стоящую впереди копию, будто абсолютно ко всему разговору равнодушен. -Разве похоже на то, что я этого не делаю? Хах, я как раз делаю всё для своего окружения. Даже иногда на жертвы иду, — возможно под жертвами он подразумевал именно свою… ориентацию? Но она ведь никак и не пострадала, когда он начала встречаться с Фло. Да и разве это столь существенная жертва?! Хотя, кто знает, может _прошлый_он и вовсе не об этом толкует и, скорее всего, не конкретизирует специально. — Если я упрекнул тебя в этом, значит похоже. Что же касаемо жертв? Назови хоть одну действительно весомую. Жертву, которая сильно что-то меняла и правда была жертвой. На лице самозванца появляется кривая ухмылка. Он сказал что-то смешное? -Это ты сейчас себя же отчитываешь? Забавно. А вот Локонте ничего забавного не видел.Он давно хотел говорить не со своим воображением, а именно с живым прошлым собой. Чтобы имелась такая возможность, как сейчас, подойти и ударить по скуле, рассчитав, конечно, свою сил, ибо то было только началом. И, мать твою, снова смешок. Нервный и перерастающий в грохочущий смех. Боже, и вот этим чудовищем он был? Хоть что-то сейчас изменилось? -Смешно, блять? Ха, а совсем скоро рыдать будешь. Потому что потеряешь в с ё. Холодные глаза, хоть и цвет радужек был золотистым и вроде как теплым, устремились в глаза настоящего Мика и это был первый раз за весь их разговор, когда эти глаза посмотрели на него, а не куда-то «сквозь» или «за». -Решил стать бабкой провидицей? Не пытайся сейчас меня переубедить и пойти спасать жизни или что я там ещё спасти должен, по –твоему, -смотрит с вызовом, но это ничуть не пугает, хотя тон действительно слишком жесткий, — Во –первых я всё равно слушать тебя не стану, а во-вторых, глупо предполагать, что ты меня исправишь. Думаешь, твои речи о будущем меня испугают? Заставит моментально бежать и исправлять всё-всё? Наивный. Я очень надеюсь, что стану таким не скоро. Слова собственной копии просто заставляют вскипеть изнутри и обрушить на блондина ещё несколько ударов, более сильных и действительно тяжёлых. Кулаками ничего не решишь, так говорят родители? Плевать, сейчас этого поддонка хотелось бить. И тошнотворное чувство достигло своего апогея, при осознании, что когда –то людям приходилось выносить такого его. На самом деле Микеле даже в кураж вошёл и, наверняка, продолжил бы и дальше так беспощадно избивать ненавистную копию себя, если бы тот Мике в какой-то момент не понял, что нужно не только пытаться защититься. Первый удар пришёлся на скулу, будто блондин его нарочно копировал даже в этом. Только если _настоящий_ Локонте не стал бить в полную силу сначала, самозванец об этом даже не задумывался, потому кожу резко обожгло, но ни один не издал и звука. Специально. -Решаешь проблемы рукоприкладством, серьёзно? — очередная нервная усмешка с чужих уст, — сам себе не завидую, боооже. В какой-то момент Мик пропускает удар в солнечное сплетение и мгновенно складывается пополам, отходя назад и силясь вдохнуть полной грудью. Чужое тяжёлое дыхание между тем слышится словно над ухом. -Наш мальчик уже сдулся, какая жалость, — буквально пропел, наблюдая за тем, как _настоящий _ Локонте все ещё пытается прийти в себя. Однако уже через минуту с губ срывается громкий рык и именно в его сопровождении Мик подбегает, размашисто ударяя по лицу противника и рассекая тому губу. Наверняка почувствовал металлический привкус собственной крови во рту, ублюдок. И пусть с каждой минутой их драка больше походит на разборки в песочнице, все равно все ругательства давно закончились, а словами этого мерзавца, видимо, действительно не прошибешь. Краем глаза Мику удаётся уловить силуэт, не так далеко от них стоящий. И сомнений нет, этот силуэт — Фло. Какой именно Фло — не ясно, да и определить это, на самом деле довольно сложно. Но от одного его нахождения здесь по всему телу блондина разливается тягучая боль, которая замедляет, которая утяжеляет конечности. И именно из-за этого Мик пропускает довольно сильный удар по голове, что заставляет его упасть под натиском противника и тихо взвыть. Но он же не может сдаться… Просто нужно прийти в себя. Просто немного кружиться голова. Просто _чужой _ Мик, кажется, теперь возвышается над ним и, похоже, что ему в любое мгновение могут нанести ещё один сокрушающий удар, пока он ослаблен. Локонте прикрывает глаза. Обычно в такие моменты враг сначала говорит долгую речь. Он готов выслушать и восстановится за это время, хах. -Что такое, дорогой, что тебя отвлекло? — слышится издевка в голосе. Слова сочатся ядом. Почему блять Фло бездействует… Хотя, он и не обязан действовать. -Неужто тот мужчина позади меня приглянулся и ты пропустил такой сильный удар? Будь бдительнее в следующий раз, милый мой, — кратковременная пауза, — хотя, будет ли этот следующий раз, хм? Сомневаюсь. Я не стану давать ещё одну попытку, — его же копия с кривой улыбкой заносит руку вверх, готовясь для удара, — говоришь, я — мудак и не ценю того, что имею? Поверь мне, очень даже ценю. Микеланджело словно в замедленной съёмке видит, как блондин собирается нанести удар. Инстинктивно закрывает глаза и просто ждёт, но удара не следует… -Что за цирк вы здесь устроили., — итальянец наконец решается открыть глаза, замечая, как брюнет все же поймал чужое запястье прежде, чем сама рука смогла нанести хоть какой-то вред ему самому.И нет сомнений, этот силует — Флоран. Фло. Флошечка. И как его имя только не коверкают, но Мот никогда не был против такого выражения нежных чувств. Каким был Флоран? Тяжёлый вопрос. Вопрос тяжёлый, а вот личностью Флоран был до неприличия лёгкой, можно сказать — возвышенной. Его голова никогда не была забита глупыми мыслями, а в сердце… в сердце жила любовь. Не только к одному конкретному итальянцу, к нему любовь была особенной — светлой и нежной, может отчасти покровительственной или наоборот самопринижающей, с самым минимумом пошлости и страстей, не только к нему — ко всему миру. В свои двадцать с хвостиком он был образцом (Хотя бы внешне) гармонии. Он редко злился, его было тяжело вывести из себя. Практически не пил, даже о сигаретах не думал. Идеальный человек, что тут скажешь. Так вот, любовь. Тогда она ещё не была отягощающей. Она просто жила в нем. Жила и гнездилась в душе, расцветая букетом нежно-розовых цветов на ребрах. Флорану хватало редких объятий и он в упор старался не замечать тог, что ему они достаются реже всего. Откровенно говоря, Мот старался игнорировать тот факт, что он… не нужен. Лишний. Понимал это, но не принимал. И это позволяло ему спокойно жить дальше даже после того, как его отвергли. Флоран не делал из своего возлюбленного божества. Он вполне понимал, что человеком итальянец был… не образцовым. И на своей же шкуре чаще всего и испытывал. Но какая разница, когда любишь? Можно простить и каждодневный презрительный взгляд, когда в сердце благоухает такое нежное чувсво, а изредка Кело его даже целует. В щеку. По дружески. Этого хватает. _с каждым разом убедить себя в этом все сложнее_ Мужчина сначала даже не поверил своим глазам. Он знал, что его итальянец (как звучит. Его итальянец) человек довольно вспыльчивый и, если можно так сказать, агрессивный, однако до настоящих драк дело доходило крайне редко. И, кем бы не был тот, кто затесался в эту потасовку вторым, Флоран почему-то подсознательно готов был защищать именно его. Наверное, все дело в том, что объективно Локонте оказывался правым довольно редко, а усиленное чувство справедливости не позволяло Моту оставить все как есть или неоправданно склонить чашу весов в сторону Кело. Мот едва ли слышал, о чем именно эти двое спорили, однако перехватить чужое запястье не составило никакого труда. — Что за цирк вы здесь устроили, — спросил строго, будто он всю жизнь только и занимался укрощением строптивых. После он каким-то уж слишком лёгким движением завёл руки Микеле ему же за спину, и прижал этот агрессивный комочек к себе какими-то неправильным и и очень кратковременными объятиями, которые закончились тем, что Локонте немного бесцеремонно оттолкнули назад. Мот наконец позволил себе осмотреть и того, кто все ещё не встал. Осмотреть и… потерять дар речи. — Кело? Точно Кело. Только какой-то потерянный и… другой… он смотрел на него совершенно другими глазами, и Мот даже предположить не мог почему. Этот Кело смотрел на него так… так… так, как Моту ещё никогда не снилось. Вернее только лишь и снилось. Какая-то нервная улыбка коснулась губ француза, и тот мягко протянул руку… ещё одному возлюбленному. Бред какой. А вот _настоящий _ Мик как-то реагировать на протянутую руку не спешил. Чувство вины не отпускает даже сейчас. Микеле просто чувствует, что не достоин даже касаться брюнета, что уж говорить принятии помощи. Потом блондин решает подняться самостоятельно, опираясь ладонями о холодную поверхность пола. Кело… Боже, хочется рвать и метать, ведь именно так его назвал Фло всегда. Всегда, до диспансера и лечения в общем. А потом мужчину подменили и Локонте стал просто другом, потом Миком или Мике, но Кело он его больше не называл. Оттого это слово будто правда резало по сердцу без ножа. Было больно, но необходимо было лишь стиснуть зубы покрепче, взять себя в руки, подняться и, не смотря в тёмные глаза: -Да, Микеле. Но мы с ним, — указывает на свою копию в руках Мота, — разные. Я пережил больше, чем он. Не намного, но больше. Видимо взгляда он так и не поднимет, вызывая беспокойство у Флорана, но последний не станет перебивать… -Просто, прошу, берегите друг друга, хотя я не должен этого говорить, но… Это важно. Отряхивается, бросая резкий взгляд на _другого _ Мика и разворачивается к парочке спиной. — Микеле, перестань ты уже быть мудачьем. «Кело…» — тяжёлый вздох срывается с уст француза, и тот неосознанно резко делает шаг к Микеле. «Возлюбленный мой, что могло тебя так сломать?» Флорану все равно, что _его Мике_ сейчас прожжет в нем взглядом дыру. Тот, другой Кело тоже его. Всегда его. Флоран не может стоять столбом, понимая, что тому, кого он любит, плохо. В том, что Кело было плохо, он почти не сомневался. Слишком тяжело дышит. Слишком резко двигается. Выглядит слишком встревоженным. Делает еще один несмелый шаг, а после кладет ладонь на плечо мужчины, и тот, кажется, вздрагивает. — Кело, прошу. Не уходи, — знал бы он, сколько раз ещё будет повторять эту фразу. — Вижу, разные. И ты… не счастлив… Микеле, что произошло? Флорану показалось, что итальянец хочет поскорее уйти, но теперь его удерживают мягкие объятия, что прочнее стальных кандалов. — Что смогло сломать тебя, amore mio? — Флоран не знает итальянского. Но это обращение навсегда принадлежит одному лишь Кело. — Э-это… — Не важно, верно. Микеле, ты выглядишь потерянным. И, честно говоря, я не могу понять, хочешь ты, чтобы я прижал тебя сильнее, или исчез навсегда. — Я бы никогда… Теперь уже говорить ему не даёт Флоран, просто накрывая чужие губы пальцами. — Молчи. Ты стал таким неуверенным, Кело. — он немного ослабил объятия, а после заставил повернуться мужчину к себе лицом. Флоран никогда не видел своего итальянца таким. Он всегда был победителем, наглым и самоуверенным. А теперь… словно бы он готов сдаться на милость самому Моту, и от этого почему-то страшно. Что… что ждёт его в будущем? Что ждёт _их_ в будущем? — Ты просишь себя измениться. Но Кело… разве это не значит, что ты не мог по другому? — Флоран слабо улыбнулся и мягко коснулся кончиками пальцев чужого лица. Почему-то он чувствовал, что сейчас он может это сделать. С этим Микеле. Он чувствал, что Локонте поймёт его нежность сейчас. — Если ты не можешь быть мне близким сейчас, значит так, наверное, надо. Ты просто не можешь, верно? Нельзя заставить себя быть кем-то другим. Чужие руки он кладет себе на талию, то ли прося, то ли позволяя себя обнять. — Не волнуйся. Ты никогда не будешь один. Он прикрывает глаза и касается ладонью чужой груди. Сердце… оно бьётся так сильно, так громко. — Я не знаю, чего ты боишься, но… я хочу тебе сказать. Кело, с каждым днем я влюбляюсь в тебя все сильнее. — слова даются так легко. В конце концов, он говорит их так редко. Флоран ещё не представляет, что вскоре будет ими же задыхаться. — Что бы у тебя не случилось, я всегда тебе помогу. Обещаю, Кело. Если мне даже придётся умереть за тебя, — умереть за любовь, это ведь так легко. Только вот умирать морально, день за днем сгнивать по частичке, куда тяжелее. Флоран понятия не имеет, что говорит. Но искренне в это верит. — Это не страшно. Главное быть рядом с тобой. А это ты мне при всем желании не сможешь полностью испортить, — улыбка на губах француза становится болезненной. — Вероятно, _твой_ Флоран не представляет своей жизни без тебя. Я тоже не представляю. Ты моё Солнце, Кело. В прошлом, настоящем и будущем. Так будет всегда. Верь мне, amore mio. Мот чувсвует, как чужие пальцы мёртвой хваткой сжали его одежду. Знал бы он, что так для Локонте и было. Совсем недавно было. — Как бы сильно ты меня не задел, и как бы мне не приходилось реагировать… _дай мне знать, что я тебе тоже нужен, Кело_. Просто дай мне знать, и я… я никогда тебя не оставлю. Флоран хочет взглянуть в чужие глаза, но пока что не может. Но он пообещал себе, что так и будет. Если он нужен своему Солнцу хоть самую малость, искренне нужен… Флоран все выдержит. Он слышит тихий вздох в стороне, и слабо косится на мужчину рядом. Мике выглядит… немного озадаченно? Мот бы с радостью сказал это и ему. Но… не было смысла говорить в пустоту. Что произошло? Оо боже, этот Фло ведь ни черта не знает. Не знает, почему Мик старается избежать его взгляда, не знает, почему Мик старается не касаться его лишний раз. В принципе ничего не знает. И от этого так больно, на душе точно тысячи кошек скребут именно сейчас. Не уходить? Он и не уйдёт. Некуда. Ему не дают сказать и слова, ровно так же, как и выбраться их таких крепких, но не менее болезненных объятий. Хотя, так ли сильно Локонте стремиться выбраться их них? Молчит. Молчит, как ему и сказал брюнет с самого начала, из последних сил прижимается к мужчине, потому что хочет это делать. Потому что в уголках глаз неприятно защипало и пара тяжёлых солёных капель все же сорвались с ресниц, впитываясь в чужую одежду. Боже, Мик, только не показывай свои слезы ему, этого ещё не хватало. Черт, он всегда хотел услышать эти слова. И эти слова действительно придают веру в будущее, веру в то, что не все ещё потеряно и он все так же любим. На душе все ещё больно, но эта боль смешивается ещё и с тёплым чувством спокойствия и ощущения нужности. Он нужен Моту. Нужен в любом случае, как и Мот нужен ему, аки кислород. Блондин тяжело вздыхает, сжимая ткань одежд француза в кулаках и не собираясь отпускать. Он мог бы сказать сейчас тысячу слов благодарности, а то и больше. Но с уст срывается только хрип. Нет, он не в силах вообще что — либо говорить сейчас и _настоящий Локонте _ чётко осознает, что _ прошлый _ он не достоин такого доброго брюнета. Просто не достоин со своим к нему отношением да и вообще живущим внутри эгоизмом. Почему? Почему он не берег такое золото? Боже, как же было стыдно. Как же хотелось просить прощения прямо сейчас, обнимать и не отпускать. Будь сейчас все происходящее иллюзией или нет — не это сейчас важно. Сейчас важны слова брюнета. Каждое его слово, которое Мик жадно ловит. Вот только оба они забыли одно — в этой комнате были не одни и не так далеко, позади, стоял еще один обделенный вниманием блондин, который к этому времени уже недовольно скрестил руки на груди и наблюдал за всем происходящим из-под нахмуренных бровей. И какого, спрашивается, черта его «Любовник» сейчас обнимается и успокаивает другого. Вряд ли это чувство внутри можно было назвать ревностью, просто самому Мику не хотелось, чтобы _его_ брюнет утешал его же врага, а именно врагом он его отчего-то и считал, хотя, по сути, это была всего лишь его копия будущего времени. -И как долго вы тут собираетесь тискать друг друга? Потому что терпение у меня не железное и дальнейшее развитие событий может быть далеко не одним. Кажется, его никто не слушал. Вот вообще никто. Фло не хотел прерываться и нарушать идиллию, а _ настоящий_ Локонте не был настроен на перепалку с другим собой. Он вообще ни на что настроен не был, оттого чужие слова игнорировались и буквально летели на ветер. А блондина это жутко начинало раздражать. -Я ведь сказал, что терпение не железное. Фло, отцепляйся от него уже. Не то чтобы Локонте был совсем уж бессердечным и не испытывал хоть толику жалости и понимания к себе из будущего, как он понял, потому что видимо действительно случилось что-то серьёзное в _его_ реальности. Но не в реальности Кело же, а потому почему он не может сейчас просто потянуть своего француза за собой и уйти туда, откуда и пришел. Хотя уйти он может ведь и один… Но своеобразный «комок» из двух мужчин приходит в движение. Микеле отстраняется от Мота, грустно тому улыбаясь и едва гладит того по смуглой щеке. Хоть сейчас он может так сделать… -Спасибо… Внезапно все просто –напросто начинает растворяться, погружается в какую-то белоснежную неизвестность, в то время как над ухом слышится шум. Неразборчивый шум, словно смешение чьих-то слов и звона будильника. Хотя так оно и было. Итальянец пытается открыть глаза, что получается с трудом, потому он просто их приоткрывает смотря на размытую картинку перед собой. Только понятнее от этого не стало, цветные пятно с каждой секундой преобразовываются, начиная образовывать более чёткие фигуры. И вот, Локнте уже видит перед собой чужую фигуру, а звуки правда принадлежат будильнику и мужчине… Фло. Да, именно н сейчас пытался пробудить артиста, который в этот же момент мгновенно прозрел, открывая глаза уже полностью. Неужели всё это — лишь сон? Хотя, чем же ещё это может быть, в реальности он вряд ли бы встретил прошлого себя. Возможно, даже хорошо, что-то был лишь сон. Именно этот сон настроил итальянца на нечто иное, заставил посмотреть на всю ситуацию с другой стороны. Именно этот сон оставил неизгладимый отпечаток в его сознании и именно этот сон, возможно, во многом ему поможет. А сейчас достаточно просто стукнуть по будильнику на прикроватной тумбе, отключая надоедливый предмет, а ещё приобнять рядом стоящего брюнета за ту часть тела, до которой блондин только способен дотянуться. Тихий вздох срывается с тонких губ.