Часть 1
30 ноября 2018 г. в 15:42
Когда я был совсем юным, все мои ровесники хотели в будущем вести жизнь, полную приключений, преследовать преступников и спасать мир (или, по крайней мере, Лондон). А у меня были более практичные мечты: я хотел стать врачом.
Поэтому, когда мои одноклассники на переменках играли в полицейских и разбойников, а другие классы смотрели в окно, ожидая своей перемены, я с большим усердием занимался учёбой. Я не знаю, что стало с моими одноклассниками и их мечтами, но я сам продолжал изучать медицину и действительно стал врачом.
Я мог бы успешно и дальше следовать по этому пути, но случилось так, что я встретил Шерлока Холмса.
И, если высказаться резко, моя жизнь в определенном смысле стала адской.
Конечно, это был захватывающий ад, вероятно, очень похожий на мечты моих одноклассников в школьные годы, но это было не то, чем я когда-либо собирался заниматься. Не поймите меня неправильно, когда я говорю о своей жизни с Холмсом как об «аде». Это не страдание, огонь и сера — это непредсказуемость и хаос. Жизнь с Шерлоком Холмсом или вблизи него напоминает взаимодействие с чрезвычайно умной стихией.
Для тех из вас, кто никогда не имел удовольствия жить со стихией, я сделаю всё возможное, чтобы описать это. У Холмса много натур: гениальный детектив, бывший наркоман, музыкант — это если назвать несколько. При его тщательности в личной гигиене, он беспорядочен во всём остальном. Он раскладывает свои вещи по одному ему известной системе, не считаясь с удобствами других и может быстро переключать внимание с предмета на предмет, легко оставляя то, к чему утратил интерес, ради чего-то нового, привлекшего его внимание. Его ничто не остановит, когда он решает очередную головоломку. Он не принимает в расчёт многое из того, чему привержен обычный человек. Иногда он кажется машиной для мыслительных операций. Но это не значит, что у него нет эмоциональных связей; он просто гораздо чаще смотрит на людей более холодным и критическим взглядом, чем большинство.
Короче говоря, Холмс великолепен, но он самое беспорядочное существо на свете.
И тут в дело вступаю я.
Не стоит думать, что мне приходится нянчиться с Холмсом, но всё же я трачу много времени на упорядочивание того пространства, в котором мы живём, будь это наши комнаты или необходимость выполнить формальности в Скотленд-Ярде после особо опасного случая.
У Холмса много разнообразных качеств, но одного точно нет.
Холмс не мой любовник.
Это звучит так, будто я пытаюсь развеять слухи. Нет. На самом деле я должен признать, что в глубине души я хочу, чтобы это было так. Более того, я иногда хорошо представляю это. Но мечты о том, чего нет, не делают это существующим, и мысль о том, что Холмс мой любовник — просто моя фантазия.
Когда я сижу в наших комнатах, наблюдая, как он перекладывает подшивки дел, или курит трубку, или бесконечно настраивает свою скрипку до поздней ночи, всё, что я могу думать, это: почему. Почему жизнь с моим гениальным соседом загнала меня в такую ловушку? Почему я следую за ним, практически посвящаю ему свою жизнь и позволяю ему вовлекать меня во всевозможные передряги? Почему я впадаю в беспокойство каждый раз, когда красивая женщина обращается к нему с очередным делом? Почему я не теряю присутствия духа, сталкиваясь с самыми отъявленными злодеями в Англии, и всё же не могу выразить свои чувства словами? Короче говоря, почему всё это происходит со мной и с ним?
Сегодня вечером Холмс поглощен разбором газетных вырезок, писем и картотеки. Я сижу, притворяясь, что читаю вечернюю газету, с идеальной точностью соблюдая то время, когда пришла пора перелистывать очередную страницу. Тем не менее, я даже не вижу печатных строк. Я наблюдаю, как гневные морщины прорезывают лоб Холмса, как его внимательные глаза пробегают по тексту.
— Уотсон, — внезапно говорит он, не поднимая глаз. — Я знаю, что вы не читаете свою газету.
— Ваши способности к наблюдению никогда не перестают удивлять, Холмс, — спокойно отвечаю я, снова направляя невидящий взгляд на столбцы хроники.
— О чём вы думаете?
— А это вы мне скажите, — бормочу я. Конечно, он, с его дьявольской гениальностью, уже всё знает.
— Вы думаете обо мне.
(Ну что я говорил?)
— В самом деле? — говорю я, опуская газету, чтобы обнаружить, что глаза Холмса теперь изучают моё лицо.
— В самом деле, — в тон мне повторяет он.
— И что, скажите на милость, я о вас думаю?
Он изучает меня ещё мгновение, прежде чем ответить.
— Вы наблюдали за тем, как я работаю, — начинает он. — Возможно, вы, отдавая должное моим способностям, всё же размышляли о том, что я слишком много работаю. Но, — продолжает он, — я не думаю, что вас действительно интересовало то, чем я занимаюсь, а скорее вы думали обо мне в целом, концептуально.
Я не знаю, попробовать его остановить или нет, но, как я уже сказал, попытка остановить Холмса настолько же продуктивна, как попытка остановить поезд на полном ходу, просто удерживая его рукой. Поэтому я и не пытаюсь.
— Пожалуй, вы находите меня привлекательным. — Он наклоняет голову в сторону, созерцая меня. — Да, я смею сказать, что вы считаете меня привлекательным.
Он наблюдает за моей реакцией, которую я пытаюсь подавить, хотя подозреваю, что потерплю неудачу. Холмс улыбается, и я знаю, что потерпел неудачу.
— Уотсон, — говорит он, переступая через мешок с бумагами, лежащий на полу, и подходя к моему креслу. — Встаньте, пожалуйста, и позвольте мне взглянуть на вас.
Я делаю так, как он говорит, следуя его приказам, как всегда, и Холмс измеряет меня с головы до ног внимательным взглядом, затем отходит на пару шагов, чтобы посмотреть на меня с расстояния. Наконец он приближается и останавливается, и его лицо находится всего в нескольких дюймах от моего. Я чувствую его дыхание на коже, а моё дыхание, напротив, замирает в груди, и я прилагаю все усилия, чтобы держаться спокойно. Можно было бы подумать, что после всего времени совместного проживания я должен стать невосприимчивым, но, увы, моё влечение к нему только усиливается с каждым днём.
— Уотсон, — говорит он наконец, — похоже, я готов к чему-то довольно безрассудному.
— Представляю себе, — говорю я, с трудом выдавливая слова.
Прежде чем я пытаюсь понять, что он имеет в виду, Холмс целует меня.
Как врач, я мог бы легко объяснить, что это влечет за собой, но как (смею ли я это говорить?) любовник, я совершенно растворяюсь в случившемся и вряд ли могу описать, что я чувствую в этот момент.
Это не слишком долгий поцелуй, и когда Холмс отстраняется, я не могу понять выражение его лица. Его губы складываются в радостную улыбку, брови нахмурены, а в глазах торжествует восторг.
— Мой дорогой Уотсон, — говорит он, — мы действительно должны чаще разговаривать.
И с этими словами он поворачивается и выходит из комнаты, оставив меня в одиночестве. Я смотрю на закрытую дверь, задаваясь вопросом, что за новая жизнь начинается теперь.