Ночной дожор

      В красноватом сумраке короткой ваальской ночи послышались осторожные шаги босых ног металлическому полу.       Внушительная фигура, которая никак не могла принадлежать простому смертному, двигалась в тенях с таким поразительным для её размеров проворством, что неподготовленному зрителю могло показаться, будто на Ваал заглянул с дружеским визитом боевой брат из Гвардии Ворона. Однако первый же случайный луч света, выхвативший проблеск золотой маски Сангвиния, развеял бы эту иллюзию. На Ваале не бывало случайных гостей. Тёмное помещение кладовой почтил своим визитом лично регент Империума Нихилус.       Оглянувшись и удостоверившись, что за ним нет хвоста, командор Данте, облачённый только в посмертную маску Сангвиния и семейные трусы в мелкую аквилу, замер у дверцы холодильника.       С первых лет воссоединения Девятого легиона со своим примархом у Кровавых Ангелов существовал ритуал войны, известный как День Откровения. Причём то было откровение в худшем смысле этого слова. Отвергшие Согласие миры очень быстро и подробно узнавали, что такое смерть, пришедшая с небес, ибо ангельское воинство устраивало отступникам широкоформатный апокалипсис. Каждый Кровавый Ангел, отправлявшийся в этот бой, скрывал лицо под маской скорби, и на этом задании лишался своего имени. Таким оригинальным, но действенным психологическим приёмом примарх Сангвиний некогда додумался снять со своих сынов бремя ответственности за жестокую расправу над провинившимся миром.       С той поры и брала своё начало традиция Кровавых Ангелов скрывать лица. Надевший маску становился как будто бы не совсем собой. Поступок, совершённый в маске, не приписывался тому, кто скрылся под ней, ведь он спрятал своё лицо.       Поэтому в маске можно было сделать то, чего не сделаешь без неё.       Например, стащить из холодильника банку сгущёнки.       Поныне, спустя полторы с лишним тысячи лет, самым ярким воспоминанием лорда Данте был дождь. Вернее, первое попадание под дождь, что, безусловно, могло произвести удручающее впечатление на уроженца более гостеприимного мира, нежели Ваал Секундус. Для того же, кто родился и вырос в соляной пустыне, чистая вода, свободно падающая с неба, была почти божественным чудом. Даже если бы с небес лилось вино, оно не смогло бы произвести на юного Данте более сильного впечатления.       Вторым, уступающим только дождю чудом, была банка сгущёнки. Во многом она была для вечно голодных скаутов ничуть не хуже падающей с неба воды. Похитив банку из укладки с провиантом, скауты некоторое время ожесточённо спорили о природе и содержании странной штуковины. Явившийся на шум сержант сначала не мог понять, что так возбудило его подопечных, потом долго смеялся, потом отобрал банку и продемонстрировал наконец скаутам, что такое сгущёнка в действии. Ну а потом заодно наложил на них епитимью в виде недельного отмывания «Предатора» до чистого состояния зубными щётками, чтобы неповадно было в другой раз воровать сгущёнку.       С тех пор прошли века, но что такое века для сгущёнки?..       Оглянувшись ещё раз и не заметив ничего подозрительного, Данте потянулся к дверце холодильника.       Два сангвинарных гвардейца за соседним ящиком с облегчением выдохнули.       Конечно, почётной гвардии в золотых доспехах не пристало по ночам воровать сгущёнку, но не у одного поколения Кровавых Ангелов с ней были связаны тёплые детские воспоминания. И не только у магистра была удобная маска, под личиной которой можно было невозбранно обнести холодильник.       Спугнутые внезапным появлением командора, сангвинарные гвардейцы сидели за ящиком, ожидая своего шанса пробраться к запасам сгущёнки. Теперь сделать это можно было, только когда магистр со своей добычей скроется из виду — и оба неудачливых похитителя надеялись, что он не слишком задержится.       Они ещё не знали, насколько не одиноки в своей беде…       Скрипнула, открывшись, дверца холодильника. Мефистон украдкой показал брату Корбуло кулак. Тот развёл руками, как бы говоря, что он здесь ни при чём.       Ошибкой было бы полагать, будто старший библиарий Кровавых Ангелов явился к холодильнику с той же низменной целью, что и все остальные. Во-первых, у него не было маски, равно как и вообще привычки скрывать лицо даже тогда, когда это стоило сделать. Во-вторых, сгущёнка Мефистона не интересовала. Не признавая суррогатов, он предпочитал десерт, более всего желанный, а потому запретный для любого из сынов Сангвиния. Но вот беда, добыть этот десерт было подчас нелегко.       — Крови нет! — разочаровал старшего библиария Корбуло, едва завидев на пороге знакомый силуэт с высоким пси-капюшоном. — Никакой, даже не проси.       Весь вид Мефистона выражал вежливое недоумение странным парадоксом, когда добрых шесть литров священной крови вдруг заявляют, что крови якобы нет. Корбуло тяжело вздохнул.       — Мефистон, ты в Ангеликуме не один с вечерним сушняком, — пояснил он. — По правде говоря, вас таких даже слишком много. Чего стоят одни только Кровопийцы, тебе это название никогда не казалось говорящим? С ними запасы любых жидкостей в апотекарионе, будь то кровь или спирт, стремительно исчезают, и ведь это я ещё не проверял холодильник с анализами… Словом, пойди, поищи в другом месте. Но предупреждаю, командору не понравится, если паломники опять начнут пропадать.       — Откуда у нас вообще взялись паломники? — проворчал Мефистон, подозрительно оглядывая апотекарион.       Корбуло вздохнул снова.       — Это твои паломники, вообще-то. Да, опять. Командор велел их пустить, когда они явились с двадцатым по счёту прошением за две недели. Упорство должно быть вознаграждено.       — Их пересчитали?       — К сожалению, да.       Настал черёд Мефистона тяжело вздыхать.       — Где кровь? — спросил он наконец.       Корбуло возвёл глаза к потолку, словно пытаясь встретиться взглядом с фреской на плафоне, изображающей парящего Сангвиния.       — В холодильнике, где же ей ещё быть! Ты искал в холодильнике?       Мефистон слегка приподнял бровь.       — В самом деле?       Корбуло развёл руками.       — Кровопийцы, что поделаешь. Приходится прятать запасы в самых неожиданных местах. Тебя проводить, или ты сам найдёшь дорогу?       — Пойдём, — кивнул Мефистон после секундного размышления. — Где там твой секретный холодильник?..       И вот теперь, укрывшись за завесой спешно наведённой иллюзии, старший библиарий и верховный сангвинарный жрец стояли, вжимаясь в стену напротив холодильника. Они уже имели беспрецедентную возможность наблюдать неудачное паломничество за сгущёнкой пары молодых сангвинарных гвардейцев — в сравнении с прошлым составом почётной стражи, все гвардейцы так или иначе были молоды, неопытны и отчасти наивны. Теперь пришёл черёд командора.       Дверца холодильника со скрипом открылась, озаряя ярким светом внутренних ламп золотую маску. Потянувшись, Данте извлёк с верхней полки трёхлитровую банку сгущёнки.       Брат Аданицио, оторвавшись от прицела ружья с транквилизатором, специально для этой операции позаимствованного в Реклюзиаме, посмотрел уже поверх оптики и ошалело заморгал.       Охоту на сгущёночного вора ответственный за логистику и хозяйственные нужды Аданицио начал ещё на прошлой неделе. Однако хитрую охранную систему холодильника наглый похититель сгущёнки обошёл без особого труда. Поставленные на стражу сервиторы никого не засекли, но поутру Аданицио вновь недосчитался банки сгущёнки. Возмущённый дерзостью грабителя, он отправился к брату-капитану Борджио и позаимствовал у него сразу отделение скаутов для этой важной операции. Борджио почему-то дал скаутов очень охотно, щедро предложив выбрать любых, какие Аданицио понравятся больше, предлагал взять сразу два отделения, а лучше три, чтобы наверняка, долго благодарил и даже крепко обнял товарища на прощание. Впрочем, хранитель запасов сгущёнки не придал этому особого значения — Борджио в последнее время вообще вёл себя немного странно.       Отделение скаутов поутру доложило, что не видело в ночи ничего подозрительного. Однако очередная банка сгущёнки из холодильника всё же пропала. Сей прискорбный факт доводил Аданицио до белого каления. В отчаянии он привлёк к охране холодильника троих терминаторов в полной боевой выкладке.       Нужно ли говорить, что ночью терминаторы по-прежнему не видели ничего, заслуживающего внимания, но утром Аданицио недосчитался ещё одной банки?       На этой печальной ноте его бесконечное терпение наконец лопнуло с громким треском и забрызгало всё вокруг. Аданицио вооружился ружьём с транквилизатором, с помощью которого капелланы отлавливали плохо отзывающихся на Морипатрис братьев из роты смерти, и залёг в засаду сам.       Перед его взором уже прошествовали старший библиарий на пару с явно скучающим верховным сангвинарным жрецом, так и не добравшиеся до холодильника. На смену им явились сангвинарные гвардейцы, также вынужденные спрятаться раньше, чем смогли достичь успеха. И вот наконец появился спугнувший гвардейцев командор Данте собственной персоной, в маске и трусах.       Всё это было слишком для Аданицио. Он больше не верил никому, даже собственным глазам. В отчаянии, он уже начал подозревать, что, пребывая во власти видений Сангвиния, сам всё это время беспардонно таскал сгущёнку из холодильника. Одно только не давало ему окончательно увериться в этой мысли — в отличие от большинства Кровавых Ангелов, Аданицио не любил сладкое…       Тем временем, никем не остановленный, Данте беспрепятственно извлёк из холодильника заветную банку и уже собирался пуститься в обратный путь, когда за его спиной раздалось выразительное хмыканье. Обернувшись, командор последним увидел то, от чего у прочих свидетелей этой сцены уже успел пропасть дар речи.       Перед ним стоял, уперев латные перчатки в бока, золотой ангел собственной персоной. Свет, исходивший от него, разгонял сумрак кладовой не хуже маленького солнца.       Любой другой Кровавый Ангел на месте Данте был бы, по меньшей мере, глубоко поражён, рисковал впасть в религиозный экстаз или просто рухнуть ниц перед вестником примарха. Но Данте на своём веку встречался с Сангвинором так часто, что успел приобрести некоторый иммунитет к его ауре. Он даже мог бы похвастаться, если б умел это делать, тем, что беседовал с золотым ангелом, и даже удостаивался его ответа. В конце концов, он встречал не только Сангвинора — ему доводилось увидеть Сангвиния лично, и даже вступить с ним в полемику по принципиальному в тот момент вопросу. Словом, из всех ныне живущих Кровавых Ангелов Данте был именно тем, на кого Сангвинор производил наименее сильное впечатление.       Поэтому командор всего лишь почтительно снял маску, справедливо полагая, что одной копии лика Сангвиния в этой кладовой вполне достаточно. После чего склонил голову.       — Почему?.. — прозвучал в тишине голос золотого ангела.       Со времени своего памятного явления на борту «Клинка Отмщения» ранее безмолвный вестник Сангвиния начал разговаривать. Должно быть, посчитал, что нет смысла многозначительно молчать и дальше, если уже раскрыл доброй трети ордена свою способность к ведению диалога — а уж в том, что Кровавые Ангелы разнесут эту весть своим наследникам, можно было не сомневаться. Впрочем, однажды Данте всё же спросил герольда, почему он молчал раньше.       — А раньше всё нормально было, — ответствовал Сангвинор, прежде чем раствориться в золотом сиянии.       Теперь Данте склонил голову ещё ниже и попробовал на всякий случай оправдаться:       — Я сознаю, что это недостойное поведение, но…       — Почему?.. — снова поинтересовался вестник Сангвиния.       Командор откашлялся, подыскивая достойное объяснение.       — Быть может, это форма проявления Изъяна, свойственная всем нашим братьям, или способ его сублимации…       — Почему?.. — повторил ангел.       — Может, дело в воспоминаниях. Мы ещё скаутами таскали эти банки из кладовой. Прокусываешь сверху и снизу и выпиваешь сгущёнку из банки — это намного лучше, чем подвергать риску тех, кого должен защищать. Мы ангелы, а не монстры.       — Почему?..       — Не знаю! — не выдержал наконец Данте. — Она просто вкусная. Я имею право раз в столетие стащить банку сгущёнки из кладовой?       Повисла пауза.       — Почему опять босиком на холодном полу? — строго поинтересовался Сангвинор, которому дали, наконец, закончить свою обличительную речь.       Пауза затянулась.       — В самом деле? — перепросил Данте.       Золотой ангел поднял руку в жесте благословения и исчез. На том месте, где он только что стоял, остались пятидесятого размера тапочки в виде плюшевых крылатых черепов.       В полном молчании командор надел обратно маску, нацепил предложенные тапки и, не забыв прихватить сгущёнку, покинул кладовую.       — Это были мои тапки, — констатировал Мефистон, как только за ним закрылась дверь.       Брат Аданицио сбросил маскировочный плащ, подобрал ружьё, слез со своего наблюдательного поста и в сердцах сплюнул на пол. Кислотная слюна прожгла в металле внушительную выбоину.       По крайней мере, он понял, почему ни один из выставленных охранных постов не смог отловить похитителя сгущёнки. Кто бы смог доложить об увиденном, узрев такое? Проще было признать, что сгущёнка исчезает сама по себе. Что Аданицио и сделал немедленно, во имя сохранности душевного здоровья и своей репутации.       Он закинул ружьё с транквилизатором за плечо, набросил сверху маскировочный плащ и выудил из холодильника банку сгущёнки, воскрешая в памяти инструкцию, изложенную Данте Сангвинору. Острые клыки легко прокусили крышку в двух местах.       С наступлением утра Аданицио пришёл к выводу, что не так уж сильно он не любит сладкое.