Персики и тыквы

— После. — всегда говорил он, когда его звали в общую компанию. Элио оторвал взгляд от книги, но именно в этот момент Оливеру почему-то вздумалось обернуться. Книга полетела на пол. Когда же Элио поднял голову, от гриффиндорца простыл и след. Пытаясь спрятать от любопытных глаз пылающие щеки, юноша принялся торопливо поднимать выпавшие из книги листки. — Репаро. — прошептал он, наводя палочку на книгу. Старые страницы послушно трепыхнулись и встали на место. Жаль, что сердце таким простеньким заклятием не починишь. А дальше бегом на трансфигурацию, перепрыгивая через исчезающие ступеньки и уворачиваясь от оскорбительных куплетов Пивза, смущенно кивнуть чересчур общительным портретам и кое-как пробраться среди других учеников. Завидев его, Роуз убрала сумку с места, которое для него заняла. — Спасибо. — тихо сказал он. Хлопнула дверь — это профессор Макгонагалл вошла в кабинет: шестой курс, до шуток ли тут. Роуз лишь кивнула, но уже смочила перо в чернильнице, чтобы накарябать записку. Все еще пытаясь отдышаться, Элио развернул скомканный клочок бумаги. «У тебя в волосах что-то, балда, в Хогсмид пойдем?» Элио стряхнул с волос порошок из рога единорога и кивнул. Так вот что Оливер хотел ему сказать… просто нелепый порошок в волосах. Признаться, в тот момент он не слишком-то думал о Хогсмиде со всеми его сладостями и тыквами. Куда больше его волновали золотые выгоревшие на солнце волосы того семикурсника. Наверное, он провел лето где-то на юге а, быть может, слухи не врали, и у него есть девушка в Шармбатоне или парень… — Мистер Перлман, вам нужно особое приглашение? Голос профессора Макгонагалл был как всегда неумолим. Роуз пихнула его локтем и выразительно посмотрела на кубок. Элио вздохнул: из-за этих дурацких мыслей, его факультет опять потеряет очки. Кое-как превратив кубок в птицу, он сел на место, преисполнившись твердой уверенности не думать о нем никогда. — Так что с Хогсмидом? — еще раз спросила Роуз на перемене. — Ага, да, конечно, пойду. — Элио? — Ага. Роуз потянула его за рукав мантии, заставляя притормозить. Рыжие волосы девушки растрепались, придавая ей вид нахохлившейся совы. Очень грозной и очень сонной совы. — Если кто-то тебя обижает, то скажи мне, слышишь? Уж я им покажу мать кизляка. — Все в порядке, это я так, задумался. — Ты уверен? — Да, беги, а то опоздаешь. Роуз перехватила сумку на другое плечо и подозрительно прищурилась, но время поджимало. В конце концов, она неловко махнула рукой и скрылась в одном из коридоров. У гриффиндорцев сейчас по расписанию была травология, а у слизеринцев защита от темных искусств. Кто-то накарябал на парте кривой рисунок дракона. Элио закрыл его сумкой и уронил на нее голову. Если задуматься, то именно здесь все и началось, в этом самом кабинете, когда его поставили напротив старинного шкафа, вооружив лишь палочкой и заклинанием риддикулус. Он как сейчас помнил, что на том шкафу было мутное зеркало, в котором он увидел бледного черноволосого мальчишку, дрожащей рукой сжимавшего волшебную палочку, словно та могла его спасти. Щелкнул замок. Медленно растворилась дверца. Морщинистая рука с пунцовым лаком скрипнула по старому дереву. Нос защекотало запахом персиковых духов. — Р-р-ридикулус! — Не лги мне, я все видела. Думаешь, я слепая? Если и раньше этот скрипучий голос посещал его в кошмарах, то теперь и вовсе сделался их постоянным спутником. Так его тайну узнали и остальные, а он обзавёлся легким заиканием и потерял почти всех друзей. Больше тыквенного сока в Хогвартсе любят разве что сплетни. Но самое страшное, что теперь эту тайну наверняка знал и он. Теперь Элио боялся даже посмотреть в его сторону, боясь быть заподозренным в дурных мыслях, но от того искушение становилось только сильнее. Говорят, что со времен победы над Волан-де-Мортом в Хогвартсе изменилось очень многое. Роуз знала об этом со слов матери и частенько веселила Элио байками о трехголовых собаках и зачарованных зеркалах. Роуз любила рассказывать истории, постоянно вертелась на месте, накручивала волосы на палец и хохотала над шутками про морщеногих кизляков. Однажды она призналась Элио по секрету в том, что терпеть не может учиться и хочет работать в ежедневном пророке, но ей постоянно кажется, что все вокруг от нее ждут, что она будет похожа на свою знаменитую мать. Обычно после таких признаний, она какое-то время молчала, гипнотизируя пламя в камине, впрочем, эта ее хандра никогда не длилась долго. Иногда Элио завидовал ее оптимизму, но все чаще замечал, что он тоже достается ей дорогой ценой, и все глубже погружался в омут из собственных страхов и съеживался от холода шепотков, что, как ему казалось, преследовали его в коридорах. Привычка завтракать за чужими столами появилась еще до них. Друзья из разных факультетов сбивались в шумные компании за одним из столов, и весь зал превращался в цветастую мешанину из красных, желтых, синих и зеленых пятен. Элио как раз обсуждал с Роуз грядущий матч по квиддичу, пока за скамью рядом с Роуз не сел Оливер. Запнувшись, Элио отхлебнул немного тыквенного сока и позволил Роуз вести разговор. — Приезжай на рождество к нам, папа наверняка достанет билеты на матч. Поверь, я уже сказала маман, как ты персики любишь, и все честно будет не как тогда… — Любишь персики? — раздался совсем другой голос. Внимательные голубые глаза, плотно сжатые губы, тонкая морщинка на лбу — словно спрашивал не о сущем пустяке, словно действительно хотел узнать ответ. — Д-да, люблю. — Понятно. Сказав это, Оливер вновь сосредоточил свое внимание на тарелке. В глубине души Элио знал, что эта его отчаянная попытка связать оборванную нить разговора не приведет ни к чему хорошему. Знал, и все-таки задал свой глупый вопрос. — Не хочешь пойти с нами в Хогсмид? — Да, было бы здорово. — поддержала его Роуз. — Потом как-нибудь. Он всегда так отвечал. Отстраненный, способный поддержать разговор с любым, но быстро теряющий ко всему интерес. Он всегда держался особняком, прячась за своим вечным «потом», но давая ясно понять, что это «потом» никогда не наступит. Уже когда Оливер ушел, Роуз не замедлила его спросить. — И почему ты соврал про персики? — Я потом скажу. Пошли, а то опоздаем. Кажется, он заразился этим его «потом». Движение времени он отмечал, наблюдая за Роуз: чем ближе были экзамены, тем более кудрявыми становились ее волосы. Приближалось рождество, и он твердо решил, что проведет его здесь. В конце концов, Хогвартс всегда был его настоящим домом. Рыжая копна закрыла весь обзор. — Не смей скучать. — сказала Роуз, стискивая его в объятиях. — Смотри, не дай себя похоронить в книжках. — Мерлинова борода, да я до окончания каникул ни одной в руки не возьму! — Клянешься? — улыбнулся Элио. — Клянусь, что буду замышлять только шалость и ничего кроме шалости и делать тоже буду только их. По ступенькам в совятню он взлетал как на крыльях. Этот снег, запах хвои, сам дух рождества — он вдыхал холодный зимний воздух и все никак не мог надышаться. — О, любитель персиков, сколько лет, сколько зим. — Я не люблю персики. — Это еще почему? — удивился Оливер. — У меня на них аллергия. — сказал Элио и только потом понял, что снова соврал. Казалось, что совы следили за каждым их движением. На морозе длинный нос Оливера покраснел, но сам он выглядел как всегда слишком насмешливым, слишком отстраненным. Элио и не знал, что он решил остаться на рождество в Хогвартсе. — Что насчет Хогсмида? — спросил Оливер нарочито небрежным голосом. — Д-да, было бы здорово. Оливер улыбнулся. Внезапно, беззаботно — свою улыбку он словно дарил этому миру, прекрасно зная ей цену и то, какое впечатление она производит на других. Один широкий шаг, и вот они уже стоят вплотную — сзади прохлада спины, впереди — обжигающая кожу улыбка. Их губы разделяют лишь клубы пара от дыхания, словно оно теперь у них одно на двоих. Элио невольно подался вперед, почти чувствуя тепло, излучаемое тем, другим, но Оливер лишь взлохматил его волосы. «Потом» — как бы говорил его жест. — Потом договорим. — сказал он, и ушел не оборачиваясь. Роуз спрашивала в письме как он там и жаловалась на то, что из-за живоглота ее мантия приобрела рыжий оттенок подстать волосам. Элио улыбнулся, думая о том, как обрадуется она, когда он ей обо всем напишет, но сумбур в голове заставил его отложить письмо до завтра. Всю ночь он не спал, вновь и вновь проматывая в голове их встречу в совятне, пытаясь запомнить каждую деталь, растолковать каждый взгляд и недосказанную мысль, что проскальзывала между ними. Где-то в общей гостиной оранжевым цветком мерцало пламя к камине, отбрасывая золотистые тени на стены и кресла. Пусть он и не Гриффиндорец, но завтра он будет достаточно смелым, чтобы расставить все точки над «i». Он всегда боялся подвоха, боялся неясных шепотков и теней, но не знал, что все произойдет так обыденно. До боли знакомым жестом у всех на виду Оливер взлохматит белые волосы, одарит улыбкой. Тонкие губы разомкнутся, чтобы сказать одно единственное «потом». Девушка, словно сотканная из снега, клюнет его в щеку и растворится среди черных волн и рокота обступившей их толпы. Кажется, он выглядел недовольным, словно эта внезапная близость была ему неприятна. Все они для него одинаково жалкие, одинаково скучные, чтобы увлечься всерьез. И все-таки зная все это, он не мешал докучливым мотылькам сгорать в огне его улыбки. Волшебная палочка словно сама скакнула в его руку. Элио не помнил, какое заклятие намеревался выкрикнуть, но напоровшись на ледяной взгляд, понял, что такого удовольствия он ему не доставит. Он докажет, что быть слизеринцем — это быть выше мелочных обид и людей, что мнят себя богами. Гнев его силен, но холоден, как кровь змеи. Он ушёл прежде, чем Оливер успел ещё раз ранить его своим вечным «потом». В одном из коридоров к нему прицепился Пивз. Свою коронную песенку он успел отрепетировать так хорошо, что ее знал уже весь Хогвартс, так был ли смысл это скрывать? — Да, мне нравятся парни, они в отличие от тебя не сочиняют настолько бездарных стихов! — крикнул Элио, вложив в эти слова весь яд, что в нем скопился за все эти годы. Кажется, впервые в истории Хогвартса, Пивз не нашелся с ответом. — Стареешь, Пивз! — крикнул кто-то из младшекурсников. — Не одного тебя он уже заколебал. — хлопнул его по плечу незнакомый студент. Смех еще долго звенел в коридоре, напоминая незадачливому полтергейсту о том, как легко можно изменить правила в этой игре. Охотники становятся жертвами, а жертвы охотниками, но сама охота не закончится никогда. Хогсмид занесло снегом, не поселок — рождественская открытка. Кружка со сливочным пивом холодила пальцы. Он не знал, зачем пришел сюда: праздновать ли победу духа над телом или пытаться склеить осколки разбитого сердца, царапая пальцы о столь неподатливый материал. Скорее всего, правда была где-то посередине. — А с тобой лучше шутки не шутить. — раздался за спиной знакомый голос. — Так зачем же ты тогда пришел, если не пошутить очередную шутку? — спросил Элио, поднимая на него глаза. — Сказать, что если бы ты не унесся сломя голову, то она бы сама передала тебе. — Передала что? — не понял он. Оливер порылся в кармане мантии и извлек из нее персик. — Иллюзия, но иллюзия отменная: запах, цвет, бархатистая кожа, вкус и никаких неприятных последствий… — Я не хочу. — Ну, как знаешь. — не стал спорить Оливер, однако же сел на свободный стул. Вокруг шумели люди или шумело в ушах от гулких ударов сердца о грудную клетку. Скрипнул отодвигаемый стул. Колени к коленям, глаза к глазам. Он не говорили, словно предчувствуя, что этот снежный пропитанный запахом хвои день изменит их жизни навсегда. — Не хочешь погулять? Насидеться успеем и потом. Ох уж это его потом… На этот раз к нему тоже прилагалась улыбка, но не такая как в совятне, а робкая — еще совсем мальчишеская, словно он был не уверен в том, какой получит ответ. Воющая хижина чернела в дали. Его волосы снова были усыпаны снегом, даже на ресницах и тех мерцали докучливые снежинки. Бабушка говорила, что это противоестественно, что он должен продолжить род, а не загубить его. Она пыталась его вылечить зельями, что давно протухли, наставить на путь истинный примером отца, что погиб на дуэли из-за какой-то волшебницы. И от слов ее и от зелий всегда пахло персиками, запретом, страхом. Но все когда-то кончается, и старые вещи обретают новый смысл. — Тот персик еще с тобой? — спросил Элио. — Да, а что — хочешь попробовать? — Да. Развеселившись от одного его вида, Оливер играючи отскочил назад. В руке вспыхнуло что-то оранжевое. — Попробуй забери. — захохотал он, когда Элио сделал шаг навстречу. Шутливая игра с запретным плодом, Оливер был выше и сильнее и не преминул воспользоваться своим преимуществом. Но именно вера в собственные силы обернулась против него. Откусив от персика, он зацепился за еловую ветку и, сделав неловкий шаг назад, поскользнулся на льду. Увидев, что он упал, Элио испугался и рванулся вперед, но по хохоту Оливера понял, что все хорошо. Когда Элио склонился над ним, все еще робея от собственных желаний и мыслей, Оливер точно знал, что произойдет дальше, но это его вечное «потом» отступило, сменившись чем-то новым. Он лежал почти неподвижно, не торопя, но ожидая, когда Элио сделает первый шаг. Персиковый сок, скопившийся в трещинках губ, терпкая сладость на кончике языка, жар дыхания, заставляющего кровь приливать к щекам. Не прерывая поцелуя, Оливер привстал, одной рукой упершись в сугроб, а другой бережно гладя растрепавшиеся от снега черные волосы и шею. — Назови меня своим именем, а я назову тебя своим. — попросил он. По одному его взгляду Элио понял, как много для Оливера значили эти слова, что бы за ними ни стояло. Все еще краснея, он кивнул и поднял на него взгляд. Холода он больше не замечал. Письмо его вышло длинным, почти бесконечным. Увидев его, сова недовольно прищурилась, но все-таки вытянула лапу. Он не знал, чем закончится эта история, да и не хотел знать — он хотел ее прожить, чувствуя вкус каждого мгновения, чувствуя себя понятым и как никогда живым.