Конкуренция и её отсутствие

Мориарти заявился на Бейкер-стрит в половине восьмого вечера, одетый в пальто честерфилд, и приветствовал удивлённого Шерлока Холмса светской улыбкой. Насыщенный влагой ветер беспрепятственно проникал сквозь щели в деревянных рамах, охлаждая и без того нетопленую квартиру. Миссис Хадсон вот уже несколько дней гостила у своей кузины в Норфолке. Перед отъездом заботливая домохозяйка составила на одной из писчих бумаг Джона Уотсона подробнейшую инструкцию по ведению быта в её отсутствие. Впрочем, Шерлок, увлечённый новым делом, заметил недостаток ещё одного обитателя квартиры лишь два дня спустя, инструкцию же предпочёл игнорировать, дабы не захламлять мозг второстепенной информацией. Профессор элегантно подцепил двумя пальцами край фетровой шляпы хомбург* и положил её на каминную полку, заваленную листами с вычислениями и схемами. Оправившись от удивления, Холмс подобающим джентльмену жестом указал ему на кресло, не сводя взгляд с вошедшего. Мориарти почти бесшумно проследовал на середину комнаты и, опустив глаза, присел на край стола, проигнорировав предоставленное в его распоряжение кресло. Его змеиные веки чуть подрагивали в напряжении, чего не мог не заметить Шерлок. – Может быть, виски? – любезно предложил детектив. – Благодарю, предпочитаю другого рода угощения... – шире улыбнулся Мориарти. – Но, вообще-то, у меня к вам дело. – Правда? – Холмс изогнул бровь в свойственной только ему манере. – Какое же? – Видите ли, дорогой Холмс, – Мориарти стал постукивать носком ботинка, – Мне нужен ваш совет. Холмс постарался скрыть удивление, но, судя по насмешливому взгляду, который адресовал ему соперник, безуспешно. – А именно: что бы вы предприняли, если бы узнали, по злорадной закономерности, о существовании кого-то неизмеримо более искусного в вашей области, чем вы сами? – Аплодировал бы. Что ещё можно сделать в подобной ситуации? – пожал плечами Холмс, закуривая сигару. – Кхм, но вы-то... Профессор странно, невесело улыбнулся, не размыкая губ. Холмс поднес сигару ко рту и замер. – Это наше прощальное rendez-vous, мой дорогой. Солнце уже не так светит мне, как прежде. Холмсу вдруг бросилось в глаза лицо человека. Морщины на развитом лбу, резкие складки в углах острых губ, характерные веки – каждая черта. – Однако... Ну что ж, надеюсь, вы позволите проводить вас до... Ещё прежде, чем детектив пошатнулся, Мориарти приготовился подхватить его: вне всякого сомнения, он учёл вероятность подобной реакции. – Ничего. Дело, вы знаете, – Холмс беспомощно попытался переместить центр тяжести на ноги. Профессор бережно усадил его в кресло и извлёк фляжку с бренди из кармана пальто: снимать верхнюю одежду в промозглой обители Холмса совсем не хотелось. – Благодарю, не стоит, знаете, работа над делом... – Благодарю, не стоит. Холмс оттянул идеальный воротничок, пытаясь сделать пространство между ним и шеей как можно более свободным. Дыхание было затруднено, и Шерлок не мог и не желал высчитывать, через сколько минут он упадёт в обморок, если не успокоится. Очевидным было одно: Мориарти явно не поверил, что причиной внезапной слабости в ногах явилась строгая диета, которой Холмс имел обыкновение придерживаться в периоды расследования особенно каверзных дел. – Не стану подвергать вас допросу, – наклонившись к детективу и с неприкрытым интересом наблюдая за его борьбой с воротничком, проговорил профессор. – Скажу только, что вы, очевидно, утратили счёт времени. Сегодня первое июля. – Признаюсь, не вижу связи. Мориарти довольно усмехнулся. – Вы знакомы с трудами Лейбница? Холмс с достоинством промолчал. – Первое июля – день его рождения. Он, пожалуй, единственный, кто с недавних пор составляет мне серьёзную конкуренцию в научной сфере. Студенты втайне мечтают о моём смещении, с тем чтобы заполучить в качестве преподавателя Лейбница, подчинённые же и вовсе открыто заискивают перед ним. На то, впрочем, есть весьма понятная причина: его трактат "О комбинаторном искусстве" по содержательности изничтожает все мои изыскания в исследовании математических законов. Так что, как видите, оставаться далее в Лондоне мне нет смысла. Гении должны распределяться по пространству равномерно, иначе неизбежны столкновения, которые спутывают свободное движение и препятствуют сосредоточенной деятельности. Закончив своё недолгое повествование, Мориарти вздохнул, изображая досаду, и с силой сжал кисть правой руки, словно пытаясь сместить акцент с мыслей о собственном поражении на легкий физический дискомфорт. В течение рассказа Холмс неотрывно наблюдал за мимикой и редкими, сдержанными движениями профессора. Последний в какой-то момент снова отошёл к столу и, облокотившись на него, начал с показной небрежностью покачивать ногой. Выслушав речь Мориарти, Шерлок поднялся и осторожно положил руку ему на плечо, не прерывая зрительный контакт. – Кем бы ни был этот ваш Лейбниц, уверен, ему не постичь высших законов математики – законов, которые вы применяете на практике безукоризненно. Мориарти улыбнулся и мягко пожал руку Холмса, выражая признательность. – Соглашусь. Не постичь. Особенно, если учесть, что он вот уже двести лет – украшение склепа на Ганноверском кладбище. Профессор расхохотался, будучи не в силах более сдерживаться. Шерлок глядел на него с недоумением, стремительно перераставшим в раздражение: какую логическую подоплёку могла иметь разыгранная профессором сцена? Можно ли предположить, что Мориарти вздумалось потешить самолюбие, напомнив Холмсу о его неважных познаниях в области истории? – Холмс, вы... со своим расследованием окончательно утратили чувство пространства и времени! Не то чтобы...не то чтобы оно у вас было, но... Да, сегодня первое число, но только апреля... Неужели моя одежда и эта дьявольски выхоложенная квартира не навели вас на соответствующие мысли? Холмс сделал вид, что терпеливо ждёт, пока собеседник успокоится. В действительности ему самому нужна была пауза, чтобы подавить внезапное и необъяснимое смущение, пришедшее на смену раздражению. Справившись с непривычным для него эмоциональным всплеском, профессор неожиданно для себя стушевался. Джеймс Мориарти, человек, наделенный природной склонностью к метапознанию**, впервые не мог отследить ход собственных мыслей со стороны. Неопределённое чувство, непривычное, неловкое и непростительно нестройное, посетило его. – Я устрою вам самое громкое преступление века, – отчётливо, скороговоркой сказал Мориарти, сжимая изящное запястье детектива. Произнесенная им фраза показалась профессору, вопреки законам логики, подходящей к обстоятельствам и ни в коем случае не оторванной от контекста. Лицо Холмса переменилось, глаза сверкнули азартом. – Тогда тем более к чёрту вашего Лейбница, без разницы, мертвого или живого! Мориарти улыбнулся с нечитаемым выражением.