Одной крови

— Пак. Он успел не только подать чай по всем правилам, но и приготовиться вежливо исчезнуть — через дверь, не более, — когда Лиса окликнула его этим именем. Настоящим именем, которое ни она, ни Занатос, казалось, не стремились использовать после всего, что случилось в ночь рождения Александра. Это было любопытно. Оуэн Бернетт повернулся, взглянув на свою госпожу с вежливым интересом — что ещё он мог в этой роли, в конце концов. Госпоже Занатос слегка нездоровилось после родов, как гласила официальная версия, и сейчас она сидела на широкой постели с чашкой чая. Покой, щадящий режим и ещё раз покой, разумеется. — Я позволю себе заметить, что вам не обязательно обращаться ко мне так... — но заканчивать он не стал: глаза Лисы тревожно блеснули, в них была тень хорошо знакомой Паку власти. Очень, очень любопытно, даже восхитительно. — Я хочу говорить с тобой по-настоящему. С тобой настоящим, — от покоя, несмотря на чай, она была, по-видимому, очень далека. Это было неправильно, обычно Оуэн гораздо успешней выполнял данные ему поручения. Хуже всего было то, что отвертеться от требования Лисы сейчас удавалось не лучше, чем памятной ночью — избегать прямого участия в схватке между Занатосом и владыкой Обероном. Оуэн Бернетт вздохнул и поправил очки, но придумать аргумент в обычной своей манере не мог, и Пак был раздосадован. Она смотрела на него выжидающе. Пак дорожил ей не меньше чем Занатосом, пожалуй, даже больше. Жаль, что он не видел её в детстве, отличная бы получилась колдунья. Но даже не зная наверняка, каким она была ребёнком, Пак был готов прозакладывать голову, что запреты она научилась обходить рано. Кажется, он не ошибся, потому что Лиса быстро сказала: — Это касается и Александра тоже. Он не рассмеялся — Оуэн этого не умел, — только покачал головой и сбросил ставшее в чём-то привычным обличье. — И всё-таки ты заставляешь меня нарушать приказ Оберона, — сообщил Пак Лисе, в мгновенье ока перемещаясь, чтобы подхватить из кроватки Александра, а затем устраиваясь с ребёнком на краю большой постели. — Ты очень упрямая. — Мне нравится, — добавил он весело. Ему действительно нравилось её упрямство. Его только тревожила её сосредоточенность в последние дни: что-то будто грызло Лису едва ли не хуже, чем в пору её оборотничества. Лиса, казалось, ненадолго забыла о собеседнике, глядя на сына. Без раздумий потянувшись к мальчику, она чуть не опрокинула чашку с чаем на покрывало. Пак быстро подхватил чашку, послушно отдавая ребёнка матери. Вертя неостывший тонкий фарфор в ладонях, он позволил себе повиснуть невысоко над полом и снова очень внимательно взглянуть на свою госпожу. Он должен был хотя бы узнать, в чём причина её беспокойства. Сильная и упрямая, как и её муж, она навряд ли боялась своей могущественной матери или даже Оберона. К тому же король и королева примирились с исходом спора. Пак знал, что таких решений Оберон и Титания не меняли. Александру ничего не угрожало. — Итак, в чём дело, девочка? — спросил Пак вслух, водворив чашку на столик и плюхнувшись в изножье кровати. — Ты можешь научить меня управлять этой силой? — спросила Лиса в ответ. Люди всё-таки были удивительными и куда более любопытными, чем многие из его собственного народа. Он даже подскочил: так сильны были неожиданность и восторг. Она вовсе не знала, как ей удалось обратить спавшую в ней магию против Оберона, но желала учиться. Занятно, занятно, весело! И, увы, слишком опасно. Пак ничего не имел против риска и даже возможных безобразий, которые могли случиться, если бы Дэвид Занатос — самый предприимчивый и беспокойный смертный на свете — ко всему прочему обзавёлся бы ещё и женой-колдуньей. Но он видел, как измотал Лису один лишь отчаянный порыв. — Я бы обошлась без причинения вреда людям, — она усмехнулась едва заметно, будто с сомнением, — просто... если бы я могла этим управлять! Она снова взглянула на Александра. — Я почти задет, знаешь ли, — Пак картинно взмахнул руками, — поверь, твоему сыну ничего не грозит, и я всегда буду защищать его, этого достаточно. — И учить, — она откинулась на подушки, всё ещё прижимая к себе мальчика. — Его, но не меня. Пак кивнул. — Ну, ты не думай, что я не хотел бы этого, — он снова переместился поближе, глядя в её всё ещё слишком сосредоточенные, омрачённые какой-то тревогой глаза. — То, что в тебе, всегда будет с тобой. Магия была в тебе с рождения, и она осталась, как видно. Он весело фыркнул: что сила в Лисе была по-прежнему, всё это время — такого не ожидала даже королева, подумать только. — Ты всегда что-то ищешь, кроме покоя — может, поэтому она и не погасла. Но если попробуешь вытащить её наружу снова, можешь дорого поплатиться. Лиса кивнула. Закусила губу — всё такая же напряжённая. — Если бы я была как ты, я была бы... — она втянула воздух сквозь стиснутые зубы, — тем существом, в которое превратил меня подарок Дэвида? Она смотрела на него в упор. Вот оно что. Пак снова чуть не подпрыгнул: вот оно что! Вот что её мучило всё это время! Рождённая в браке двух учёных, Лиса, похоже, привыкла анализировать и сопоставлять. И теперь это сыграло с ней злую шутку. Она не боялась даже самых невероятных противников и с восторгом смотрела на самые опасные выдумки своего любимого, но всё это время, минувшее с памятной ночи, Лиса прислушивалась к тому непрошенному наследству, оставленному ей королевой. И всё это время спрашивала себя: был ли зверь, едва не убивший Занатоса, её, Лисы, подлинным «я»? Несмешно получилось. Пак звонко хлопнул себя по лбу, поболтал ногами и ответил: — Нет, конечно. И был вознаграждён: зелёные глаза Лисы просветлели едва ли не в первый раз за прошедшее с начала её "нездоровья" время. Он не собирался говорить ей, что её сила, пожалуй, и правда была тем, что разбудило Глаз Одина, заставив камень превратить Лису в зверя. Ведь настоящий хозяин глаза и сам не чурался перекидываться, старый прохвост и задира. Пак помотал головой. Это не имело значения. Даже будь Лиса и в самом деле подобной ему или Одину, будь она кровным порождением Оберона, а не дочерью смертного чудака Ренара, которому Титания подарила ненадолго свою любовь — даже так, её магия была совершенно иной. Тварь без разума была слишком слаба по сравнению с эхом силы, которое Пак улавливал в этой женщине. Лиса снова кивнула. — Спасибо. — Так-то лучше. Отчаяние, если хочешь знать, тебе совершенно не подходит. Он хитро посмотрел на неё и, соскочив с кровати, вновь взялся за позабытую чашку. Она успела остыть, но этот непорядок Пак исправил, даже не задумываясь. — Первый и последний раз, — заметил он, вручая чашку своей хранимой госпоже и осторожно забирая Алексанра. Действительно, подобное он больше не мог творить по одной только своей прихоти, всё его существо помнило гневное повеление Оберона, и вернувшийся к чаю жар, ощущавшийся на кончиках пальцев, тут же отозвался холодком по хребту. С той ночи музыка мира вокруг для него как будто потускнела. Пак терпеть не мог хандрить. В крови Лисы всё ещё жила магия, в ней играла Луна, отзвук мелодий самого древнего земного народа, наследие её матери — их общей Великой Матери. И ещё сильнее было это наследие в Александре. Возможно, Пак и зашёл слишком далеко, защищая Дэвида Занатоса и этих двоих. Настолько далеко, что теперь сам не знал, сможет ли когда-нибудь получить прощение владыки, ощутить мир как прежде. Но пока он мог быть здесь, со всеми ними, Пак отказывался чувствовать себя несчастным.