Стив любит

Стив любит современный мир. Он ярче, насыщеннее, чем сороковые, сохранившиеся в памяти. Возможно, дело в нищете, которую пришлось пережить, ютясь в коммуналке вместе с матерью и питаясь исключительно бобовой похлебкой. Или в росте, весе и куче болячек (а еще тычках и подначках от всех, кто хоть немного больше). Конечно, там были и приятные радостные моменты, о которых Стив старается не вспоминать слишком часто. От мыслей о Баки и Пегги внутри все еще воспаленно вспыхивает узел из вины за свою сохранившуюся жизнь и тоски из-за несостоявшихся отношений, так и не зашедших дальше взглядов. Поэтому в свободные дни он выкручивает яркость нового мира на максимум. И это только с виду грустно (да, Роджерса уже достали сочувствующие взгляды семейного Клинта, чересчур добросердечного Беннера или просто понимающей Наташи). Стив ищет во всем хорошее, а в этом веке его поистине много. Потрясающее кино. Он старается не пропускать новинки и всегда рад сходить в кинотеатр с огромным ведром сладкого попкорна. Это что-то из детства. На подобные развлечения никогда не хватало денег у мамы, а потом и у повзрослевшего Стива. Единственное, что остается непросмотренным — фильмы о войне. Ее с избытком в его прошлом и настоящем. Иногда он проводит весь вечер читая книги модных молодых авторов. Чаще не дочитывает, удивляясь, что подобное вообще кого-то привлекает, но бывают и исключения. С легкими отголосками стыда, Стив хранит на полках сборники с подростковым фэнтези и комиксы о супергероях. Выпуски с собой в главной роли предусмотрительно остаются не купленными. Еще у него лежит стопка любовных романов в мягких обложках и средненькие детективчики. Но для этого уже есть оправдание — первое читала мама, второе — Баки. Капитан Америка, серьезный и каждую секунду готовый спасать мир, любит компьютерные игры. Он начинает с мобильных приложений, а заканчивает проглоченным за пару ночей Порталом, несколько раз переустановленным Скайримом (длительность этой игрушки его выбешивает) и коллекционкой первого Ведьмака, занявшей почетное место на полке над телевизором. Постепенно телефон заметно «худеет», выбрасывая из памяти все ненужное, но одно приложение рука не поднимается удалить. Ферма. Наташа смеется, что и тут Роджерс умудряется отставать от трендов, но игра его успокаивает. Ровные грядки, мельтешащие непоседливые курицы, буренка с хвостом-кисточкой. В старом Бруклине, еще до войны, Стив никогда не мечтал о собственном доме, подержанном пикапе и вечерах на веранде с банкой пива в руках, но сейчас такая жизнь кажется ему правильно-мирной. Если бы он только смог вернуться тогда… Но конечно игра про сбор урожая — это не убийство дракона, когда на тебе лишь рогатый шлем и трусы, и не прыжок с башни с чувством, что ветер вот-вот сорвет капюшон с головы. Роджерс даже подумывает прикупить приставку. Не такую, как стоит у Старка в гостиной (навороченная коробка, раскрашенная в цвета Железного Человека). Попроще, не последней модели, уже не новую. Пару раз он просматривает объявления на Ибей, но мысль как-то сама собой отодвигается на задний план и выпадает из списка «сделать в ближайшее время». Видимо, ноутбука для игрушек Кэпу вполне достаточно. Зато Стив с головой ныряет в интернет-шоппинг. У него есть деньги и нет семьи на которую их можно было бы тратить, но старые привычки не так просто выбить из головы. Все вещи у Капитана Америки — по скидочным акциям, либо сменили владельца. Три одинаковые майки за пять баксов, станки и пена для бритья с пометкой на ценнике «2+1», кожаная куртка по объявлению. Продающий ее парень худ и плохо пахнет. У него обломаны ногти на трясущихся руках и синяки под глазами. «Кожанка брата, — говорит он, передавая пакет, — ему она больше не нужна». Стив молча протягивает деньги и старается не задумываться о прошлой жизни своей обновки. На куртке ни царапины, а подкладка слегка пахнет застоявшимся полиэтиленовым пакетом, будто она только вчера из магазина. Это не вещь с развалов, которые устраивались на окраинах бедных районов в 30-е. В голову сразу лезет образ узкой улочки, заставленной деревянными коробками из-под овощей и фруктов. Баки прикладывает к плечам рубашку с огромной заплаткой на локте, рядом женщины обсуждают скатерть и мягкие игрушки. Роджерс показывает другу большой палец, а сам заглядывается на джинсы у мужика по соседству. Темно-синие, с заклепками от конской сбруи на ширинке* и бахромящейся дырой на правом колене. Вечером того же дня миссис Барнс перешивает сыну по-дилетантски сделанную заплатку на новой рубашке, а ночь тратит на штаны Стива. Те все равно остаются слишком широкими в талии, но будущий Капитан Америка гордо носит их вплоть до «призыва» в армию. И сейчас бы носил, и даже вписался бы с ними в современную моду. Воспоминания о любимых штанах и развалах с поношенной одеждой действуют на Роджерса угнетающе, и он покупает единственную дорогую вещь в свой гардероб — джинсы. Современный мир пропагандирует доступность. Магазины на каждом шагу, мессенджеры, курьерские службы. Парню, родившемуся в 1918-м году, странно знать, что кто-то привезет пиццу прямиком к двери и только ему одному. А Стив именно такой парень, и он ненавидит использовать людей, даже если это просто их работа. Всепонимающий Старк с ухмылкой передает ему лоток с пастой, выдернутый из ручек девочки-курьера и внутри загораются противоречивые чувства: вооруженное колюще-режущим желание ударить Тони и закованное в броню из вины — извиниться перед пятнадцатилеткой, держащей чек. И Капитан Америка испытывает подобное каждый раз, даже протягивая лишний доллар в качестве чаевых. Морально легче сходить в стеклянный мавзолей с рядами манекенов. Стив предпочитает прогулки до супермаркетов раз в неделю, вечера у плиты с бурчащим на фоне радио (он специально купил себе переносное) и короткие выезды за одеждой и техникой, заранее выбранной в интернете. Ему нравится богатый выбор, особенно книжных и художественных магазинов. В первый раз, шелестя пакетом с новыми джинсами, он бродил по такому почти два часа, просто прогуливаясь между рядов и заглядываясь на скетчбуки, механические карандаши и мольберты. Но как бы классно Стив не чувствовал себя проводя время наедине с новыми технологиями, цветными фильмами и мультиваркой, он знает — это не его мир и не его жизнь. Девушки больше не гуляют парочками в длинных колышущихся юбках, в центре города нет танцев по выходным, а на остановках не слышно бряцание трамвая*. Блестящие локоны, завитые на газету, уступили место растрепанным пучкам, коротким стрижкам «под мальчика», а то и разноцветным прядям. Розово-красные тени встречаются в пять раз чаще, чем бордовая помада. 21-й век — время экспериментов, индивидуальности и борьбы за права. Не то чтобы Роджерс когда-нибудь считал женщин существами, способными только выскакивать замуж и рожать (он вырос с матерью, и та могла прикрутить полку, починить кран, воспитать сына и быть при этом понимающей, внимательной и улыбчивой), но в какой-то момент равенство перестало иметь то значение, что закладывала в него сестра Баки, мечтающая совмещать карьеру и семью. Странно знать, но кого-то оскорбляют манеры и правила приличия, вбитые в парня из прошлого века с детства. По началу Стив не понимает, как вести себя с Наташей, уступать ли место в транспорте девушкам на каблуках и открывать ли двери перед спешащими дамами. Он читает посты в социальных сетях и старается представить себя на месте оскорбленных людей. И даже мысленно возвращаясь в юношество, когда цели «заработать на еду» и «доказать, что я не слабый заморыш» стояли так близко, что почти сливались в одну, некоторые возмущения вызывают в нем только волну раздражения. На Фейсбуке его регистрирует Джарвис по шуточной просьбе Тони, гребаного, Старка. Регистрирует со всей ответственностью, на которую способна только выдрессированная откалиброванная машина. С фотографией, заполненным «О себе», где оказывается дотошно перепечатанная биография и статусом «Я простой парень из Бруклина!». Роджерс не знает, во фразе ли причина, но за первый день ему приходит, как минимум, сотка сообщений и неизмеримо больше запросов в друзья. Значки в верхнем углу экрана ярко светят оранжевой плашкой с числами, которые неумолимо стремятся к «+∞». Поток незнакомых имен и лиц: растянутые в улыбках губы на фото, прищуренные глаза, выставленные большие пальцы. Парни в выцветших майках с банками пива, мужчины постарше с проседью в волосах и с достопримечательностями за спиной, женщины в обтягивающих коротких платьях, чаще в позах, на которые Стиву стыдно смотреть. Под статусом полторы тысячи комментариев и ни одного толкового объяснения, что именно происходит. Отклонять запросы у «простого парня из Бруклина» рука не поднимается, и он тратит пару часов личного времени, чтобы подтвердить желающим дружбу и ответить на сообщения. А потом тратит еще столько же, чтобы всех удалить, потому что Тони, гребаный, Старк объясняет: «Весь ажиотаж вокруг твоей персоны, Сосулька, из-за желания людей оторвать кусочек от легенды. Пощупать, так сказать, героический столетний зад. Но никто не расстроится, если ты не дашь им этого! Даже если в глубине души какая-нибудь тридцатилетняя разведенка и мечтает о любви с первого запроса в друзья, то все остальные понимают, что ты недосягаем. И это нравится им еще больше!» Перед глазами проскакивают иконки аватарок, имена, фамилии, названия городов. Стив пролистывает слишком далеко, спотыкается, возвращаясь обратно, чтобы никого не пропустить. Из моря примелькавшихся однотипных изображений выныривают знакомые цвета и формы. Джейкоб Хилл из Портленда, учащийся в местном государственном университете, на фото в обнимку с совсем пожилым мужчиной в затемненных круглых очках. На них обоих майки со щитом Капитана Америки. На секунду у Роджерса начинают дрожать руки. Инерция, наверное — перед глазами все еще стоят досье погибших или скончавшихся знакомых со Второй Мировой. Но он клацает по имени парня и, приглядываясь к старику, понимает, что не узнает лица. Даже отдаленно. Совершенно неизвестные ему люди, чему-то радуются в обнимку, прижимаясь друг к другу краями четкого красно-стального рисунка. Он все равно проматывает личную страничку вниз, но не находит упоминаний ни о себе, ни о мужчине с фото. Задумчиво рассматривая картинку с девушкой, которую тошнит мимо унитаза и вчитываясь, непонятно зачем, в приглашение затусить вместе на праздники, датированное декабрем прошлого года, Стив понимает, что надо просто удалить пацана из друзей и пойти сделать себе кофе. Таймер часов внизу экрана мигает двойкой с двумя нулями. Но пальцы, по инерции, продолжают скользить по тачпаду. Когда на часах нули трансформируются в две пятерки, Роджерс все еще бегает глазами по отрывистым постам с грамматическими ошибками и кислотными изображениями в довесок. Незнакомец по имени Джейкоб зарабатывает, рисуя логотипы для сайтов в какой-то компьютерной программе (название Стиву ни о чем не говорит, но он выписывает его в блокнот и обещает себе узнать о графических редакторах поподробнее). У парня есть свой стиль — двумерность и кислотные цвета. Глаза выжигает с непривычки, но Роджерс не может не признать, что смотрится это действительно эффектно. На одном из дизайнов, больше всего привлекающим внимание, фиолетовые губы на черном фоне. К пухлой нижней, расчерченной мелкими темнеющими морщинками, прижат язык. С кончика срывается слишком яркая белая капля. Стив думает, что убрал бы этот акцент, затемненная маджента* на губах — и так чересчур броско, но сердце при взгляде на него, отчего-то, учащает ход. Пытаясь успокоить внезапную тахикардию, Роджерс вчитывается в текст публикации. Парень уточняет: «Как вам, чуваки? Что-нибудь… дернулось? ;)» Двенадцатиступенчатая лесенка комментариев рассыпается смешками, подтверждениями и похвалами. Где-то в середине мелькает голубоватая полоса ссылки и вопросом от кого-то по имени Малик: «Че за сайт, бро? Яйца от одних губок поджались.» Стив убеждает себя, что ему совершенно не интересно. И вообще он хотел кофе, и нужно было лечь спать четыре часа назад. Засиделся. А у него работа и пробежка в шесть. Кровать не расстелена, завтра душ еще принимать, голову мыть. Такими темпами на завтрак времени не останется, а это, между прочим, самый важный прием пищи. Его нельзя пропускать, и он должен быть плотным и здоровым. И с соком. Свежевыжатым. На экране бело-синее оформление сменяется черным. В поисковой строке вертится указатель загрузки. Стив ждет. Сердце трепыхается так, будто ему снова двенадцать и только что сосед оттаскал их с Баки за уши за слишком громкий комментарий в сторону его дочки. Открывшееся изображение заставляет раскраснеться и поспешно захлопнуть крышку. Та взвизгивает резким звуком продавленной пластмассы и Кэп, чертыхаясь, расслабляет руку. Открывает ноутбук снова, уже предчувствуя, как завтра понесет его в ремонт на замену экрана, но поверхность приветственно вспыхивает главной страницей сайта. На ней фото (или слишком реалистичный рисунок, Роджерс не вглядывается, ему физически плохо на это смотреть) с совершенно нагой девушкой. Видно только приоткрытые малиновые губы с высунутым языком, шея в плотном обхвате украшения, похожего на ошейник, и грудь. Крупная, с вздернутыми темно-коричневыми сосками. Такая бы точно не поместилась в ладонь. На коже, оставив за собой влажные подтеки, блестит прозрачно-белая жидкость. Разрываясь между «выкинуть ноутбук в окно и никогда больше не заходить в интернет» и жгучим интересом продолжить познавать темные стороны сети, Стив, оглядываясь на дверь, будто к нему может ввалиться мама, ведет дрожащими пальцами по поверхности мыши. И проматывает страницу дальше. Туда, где ровные иконки, по три штуки в ряд, демонстрируют разведенные ноги, вздернутые бедра, чересчур крупные члены и перекошенные лица. Роджерс просматривает два видео, стоически сдерживая желание прикрыть глаза обеими руками сразу, и не чувствует ничего. Только стыд за свой интерес и жалость к тем, кому приходится зарабатывать себе на жизнь таким образом. Начиная понимать, что все сюжеты похожи один на другой и заключаются в минутной предыстории и сценах секса, он вырубает компьютер и идет спать. До пробежки еще два часа в запасе. Суперсолдату на отдых хватало и меньшего. А через пару дней в нем начинает зудеть чувство предвкушения, будто дома его ждет хорошенькая девушка с ярко-красными губами, а впереди совместный ужин с бутылкой вина и скромные надежды на продолжение. Желание трется внизу живота, изредка выпуская когти и зубы, и у Стива нет ни единого сомнения, чего именно оно хочет. Ссылка на стыдный сайт, почему-то, не находится в истории браузера (удалил с перепуга?) и Кэп отыскивает Джейкоба Хилла на Фейсбуке и проматывает его страницу до нужной записи. Все ради того, чтобы снова, каждую минуту борясь с нарастающим желанием нажать на красный крест в верхнем углу экрана, открыть пару видео из вкладки «Новое». На первом девушка с двумя косичками, подхваченными лентами в шотландскую шашечку, обсасывает кончик ручки и призывно хлопает ресницами в сторону мужчины в строгом костюме, что-то чертящим на доске. Ей не меньше двадцати пяти, а может и больше, у Стива всегда было плохо с определением возраста на глаз, но ситуация все равно вызывает отвращение, хотя пара даже разговаривать еще не начала. Секс со школьницей не входит в ряд фантазий Капитана Америки. Второе заинтересовывает. В кадре кровать с развороченным постельным бельем. У женщины на ней растрепаны волосы и полупрозрачная ночнушка задралась до бедер, поджатые ноги открывают красивый объем ягодиц и выпуклый участок между, прикрытый тонкой кружевной тканью черного цвета. Но в груди у Роджерса ничего не ёкает ни при взгляде на расслабленное тело в сексуальной позе, ни в тот момент, когда подошедший мужчина, устраивая руку на талии актрисы, нежно целует ее в плечо. Прохаживаясь по стройным рядам превью и ища видео, которое заставит желание убраться из его тела, Стив выясняет что из себя представляют «Топ рейтинга» и «Топ просмотров». Тыкает во все категории. Даже в те, названия которых его пугают первоначальным смыслом или неизвестными словами. К еще одной причине жгучего стыда примешивается заинтересовавший раздел — групповуха. Ему было бы проще, если это написали как-то иначе, «групповой секс», например, или «видео с большим количеством актеров». Он морщится, на пробу листает страницу и уже собирается закрыть сайт совсем и пойти успокаивать себя в новой игре про дикий запад, но глаза выхватывают самый провакационный прямоугольник. На фоне черной стены кожа девушки, стоящей на коленях, выглядит кипенно-белой, из-за маски на глазах волосы вздыбливаются неопрятными валунами. Вокруг четверо мужчин. У всех руки в паху. Поглаживают стволы, придерживают у оснований. Роджерса ведет еще в самом начале. Из колонок раздается звук пощечины и хлесткое: «Шлюха!». Парни, подкаченные, переливающиеся маслом в лучах студийного света, смеются, глядя, как девушка стонет, запрокидывая голову и неуклюже перебирает коленями, чтобы притереться промежностью к полу. Они двигаются вокруг нее, прикасаются мимолетно и сразу исчезают, заставляя тянуться вслед ускользающим рукам. Желание, цепляющееся когтями за низ живота, сворачивается жгуче-тягучим клубком и из потяжелевшего члена выплескивается смазка. В белье становится склизко и тепло. Стив тянется вниз и, еще не решаясь оголяться, поглаживает ткань под завязками спортивок. Легкие касания не приносят ничего кроме щекочущего чувства в копчике и он, проклиная свою слабость, стискивает пальцы сильнее. На мгновение, взгляд падает на собственную руку, привычно разместившуюся в паху, и оттесняя с передовой возбуждение в голове возникает понимание: «Это просто мастурбация.» Роджерс и так расслабляется похожим образом по вечерам — оргазм элементарно помогает заснуть. Да даже в двадцатом веке, стискивая зубами подушку и зная, что постель все равно скрипит слишком сильно и мать на соседней прекрасно это слышит, он иногда не мог удержаться. Мысль заставляет продолжить просмотр со спокойной душой и окрепшей хваткой на окончательно затвердевшем члене. На экране девушка уже в другой позе. Сзади откуда-то взялся красный кожаный диван и ее заставили опереться на него локтями и поднять бедра. Между широко разведенных дрожащих ног влажно блестят приоткрытые половые губы. Светло-розовые на фоне остальной кожи и смущенно выглядывающего красноватого клитора. Но Стива привлекает совсем не это. Мужчины бьют актрису по груди, раскрытыми жесткими ладонями, а она только всхлипывает и дергает текущим пахом. Роджерсу хорошо видно, как струйки смазки стекают к анальному отверстию. У камеры отличный ракурс. И Капитан Америка, непогрешимый и воспитанный в лучших традициях католической семьи, приглушает яркость экрана, прикрывает глаза и выкручивает ползунок громкости на максимум, чтобы получше слышать непозволительно грязную речь. «Потаскуха!» «Иисусе, вы посмотрите, как эта дырка намокла…» «Тебе нравится? Нравится быть пользованной, дрянь?» Он на пробу сжимает сосок через ткань майки, но практически ничего не чувствует и, оставляя эту затею, ныряет во влажное белье. У него крупный необрезанный член и самое любимое — поддеть кожицу ногтем и жестко погладить под ней, прямо так, не открывая головку, но сейчас еще рано для запрещенных приемов и Стив проскальзывает дальше. Пару раз проводит по стволу, пачкая руки в смазке, стискивает яйца, прислушиваясь к ударам, мычанию, взвизгиваниям и стонам. К соблазнительным звукам и оскорблениям, от которых у Роджерса в ушах набатом бухает кровь, примешиваются хлюпанье и мольбы. То ли прекратить, то ли продолжить. Он ведет большим пальцем по шовчику на стволе, сжимается кольцом под головкой и несколько раз сдвигает кожицу вниз. Чувствительное место у уретры трется о мокрое белье и это не приносит никакого облегчения. Желание лишь раздувается в животе и неровным колючим клубком проваливается в яйца. Стив открывает глаза, когда на видео происходит что-то уж совсем непотребное. Актриса все еще балансирует на высоких каблуках, опираясь на диванные подушки одними плечами. В объективе — трясущиеся напряженные бедра, влажная, раскрытая вокруг мужских пальцев, дырка, затисканная до синяков грудь и незащищенное выгнутое горло. Из-за убавленной яркости цвета отдают серым, но желания потянуться к клавиатуре и вернуть все в режим «по умолчанию» нет. Роджерс уже понимает, что его не заводит зашоренное повязкой лицо, раскрашенное бешеным румянцем. Он ничего не чувствует, глядя на губы, обхватывающие член и даже шлепок по клитору не вызывает в нем всплеск одобрения или жалости. Ему не надо смотреть на картинку, чтобы кончить, ведь девушка потрясающе вскрикивает, на грани с плачем, когда два пальца прихватывают чувствительную плоть и жестко ведут ниже. Она хрипит и хнычет, стоит парню, забравшемуся с ногами на диван, сдавить шею и потереться головкой о высунутый язык. Стив чертыхается, когда из колонок доносится булькающий звук рвотного рефлекса и один из мужчин, самый разговорчивый по сценарию, выдает: «Бери глубже, шлюха!» Камера подплывает ближе и на экране крупным планом губы растягиваются вокруг основания, прикрытого жесткими темными волосами. Мужчина почти садится девушке на лицо, и мошонка шлепается ей на лоб с глухим, но отчетливо различимым звуком. У Роджерса во рту комок слюны, слишком вязкий, чтобы его можно было легко проглотить. Рука ходит в домашних брюках как попало. Лишь бы кончить, вырубить колонки и больше не заходить на этот сайт. Натужное дыхание, перемежающееся нытьем и хрипами, становится громче, когда член начинает резко двигаться внутри и Стив, шокировано глядя в темнеющий экран, понимает, что видит его очертания сквозь тонкую кожу напряженного горла. Рычание смешивается с совершенно не сексуальным бульканьем и оскорблениями. «Шлюха!» «Потаскуха!» «Давалка!» «Дырка!» «Блядь!» И Роджерс кончает, пачкая трусы и завязки спортивок. Вздергивает бедра, подгребая под себя одеяло, и жестко двигает кулаком еще несколько раз, выплескиваясь последними каплями. Ноутбук, продолжая рассыпаться громкими фразами и смешками, соскальзывает с живота. В мире с убавленной яркостью девушка (уже без повязки), стоит на коленях и откашливается после самого грубого минета, который когда-либо видел Стив. На грудь стекают вязкие белесые струйки. С запоздалым ни то стыдом, ни то отвращением, он захлопывает крышку чистой рукой и жалеет, что не может даже мысленно воспроизвести ни одного матерного слова. Они сейчас были бы как нельзя кстати. Переход со ступени «мама, прости, я извращенец» на «это всего лишь порно» у Капитана Америки занимает три месяца и шестнадцать дней. За это время в браузере появляется отдельная папка на панели закладок, платные подписки на пару действительно стоящих того сайтов, любимые видео, засмотренные до дыр и скачанные на компьютер. Он быстро избавляется от липкого чувства стыда после дрочки и привычки начинать, не снимая белья. У кровати обживается бутылек со смазкой (реклама, убеждающая, что хорошее скольжение усиливает удовольствие, не обманула). Постепенно Стив привыкает. Его возбуждают звуки и грязная речь. Интернет говорит, таких, как он называют аудиалами. Люди, которые хорошо запоминают информацию, если произнести ее вслух, не переносят шум и не вспомнят лиц, фото или текст, если не будут вглядываться слишком уж пристально. Насколько он способен воспринимать информацию исключительно на слух, Роджерс решает не проверять, да и с запоминанием местности у него всегда было отлично, но собственным ощущениям он теперь уделяет больше внимания. Оказывается, частые проблемы со сном из-за старого холодильника, который громко гудит раз в два-три часа, а радио лучше расслабляет, если переключить его на белый шум сбившейся станции. Больше всего теперь он любит вечер. Неспешная прогулка до ближайшего круглосуточного магазина под скрип колес редких машин, несколько часов на кухне под шипение радио, стоны и ругань перед сном и спокойная ночь с тихим холодильником новой модели. Стив чувствует себя феноменально отдохнувшим и здоровым. Даже лучше, чем после сыворотки. Тогда он, и пройдя все обследования, то и дело хватался за горло, боясь приступа астмы еще не одну неделю. А потом возвращается Баки. Точнее, сначала Капитан Америка чересчур близко знакомится с Зимним Солдатом (он отлично помнит, как тело в плотной броне припирало его к фургону), потом едет искать друга в Румынию, сражается с Тони, находит убежище в Ваканде, теряет кого-то, кто еще не Баки, но уже и не Зимний. Стив с содроганием вспоминает развеянный прах и долгие месяцы потери, когда воспаление в груди, выворачивающее ребра, было невыносимо сильнее, чем во время адаптации после анабиоза. Сильнее даже, чем на похоронах Пегги. Поэтому, когда врачи делают вывод, что держать Джеймса Бьюкенена Барнса в палате и ежедневно подсылать к нему психиатра нет смысла, то Роджерс настаивает, что тот должен поселиться у него. — У тебя ни работы, ни жилья, дружище. Где ты будешь ночевать? Баки в ответ пожимает плечами так, словно Стив о нем чего-то не знает. Наверное, собирался кантоваться по подвалам и подработкам (хочется надееться, что законным). Такой выбор был бы вполне в его духе. — Тебе больше не обязательно брать в руки оружие, ты же понимаешь это? Если ты не хочешь сражаться… — он не успевает договорить. — Не хочу. — Мы найдем тебе работу, а потом съедешь. Если желание будет, конечно. Баки смотрит сквозь него неопределенным взглядом, и дергает уголок губы в улыбке. Встает с койки, подхватывая полупустую спортивную сумку, и хлопает Роджерса бионикой по плечу. — Веди, Капитан. Где живешь то? В Бруклине, поди? — Там теперь все иначе, но я не смог съехать. — Стив улыбается и тоже устраивает ладонь у друга на плече. Они застывают, сцепленные, на пару секунд, а потом едут домой. Молча до самой входной двери. Жить с Барнсом оказывается тяжелее, чем Роджерс мог бы подумать. После разморозки ему тоже, бывало, снились кошмары. Он зверел от воспоминаний о родном городе (то, во что превратился Нью-Йорк, он не мог назвать таковым даже с натяжкой), об оставленных на войне друзьях, о любви, которой так и не суждено было случиться. Но психологи и желание втянуться в этот новый мир ему помогли. Стиву тут теперь нравится. Искренне. Слишком много хорошего несет в себе новая информационная и технологическая эра. Баки же и так все знает. Отлично разбирается в технике, легко может зарегистрироваться в социальных сетях (исключительно по просьбе Роджерса), холодно относится и к современному кинематографу, и к видеоиграм. Его привлекают только электронные книги и круглосуточные магазины в шаговой доступности. И Стив все пытается его расшевелить, хотя бы вытащить погулять по новому Бруклину, но не может, как ни старается. Баки снятся кошмары. Кэп не спрашивает о чем, а тот не рассказывает. Но спать по ночам не помогает даже новый бесшумный холодильник. Это всегда громкие стоны (будто ему наживую вскрывают брюшину и вытаскивают на божий свет кишки), и крики до сорванного горла под конец. Роджерс делает вид, что спит, словно убитый, но после подобных выступлений уснуть по новой нереально, и до утра он слушает, как друг загнанно мотается по коридору. От входной двери и до кухни. Разворот. От кухни и до входной двери. Понимание собственного бессилия глодает кости, и дикая мысль, пришедшая в голову на «плановом» ночном марш-броске за стенкой, не кажется плохой. Следующим вечером, обустраивая гнездо для снотворной дрочки (теперь приходится прятать смазку, подключать к ноутбуку наушники и сдерживаться, но отказывать себе в удовольствии совсем он не намерен), Стив отправляет Баки, уже улегшемуся спать на диване, сообщение: «Глянь в наушниках. hotshot.com/gangbang/vid…» «Что такое гэнгбэнг?» «Просто посмотри, Бак. Это помогает мне уснуть :)» За дверью слышна возня и шлепанье босых ног по паркету. Барнс, чертыхаясь, ищет наушники, и Стив рад, что тот послушал его, а не врубил видео сразу. Это было бы неловко. Он впихивает затычки в уши и принимается искать что-нибудь интересное под сегодняшнее волнительное настроение, зная, что Баки не зайдет в комнату, даже если увиденное его шокирует. Осознание такого изменения в характере друга отдается легкой грустью в груди, старый Джеймс ввалился, не задумываясь, и еще бы травил шутки пару месяцев, застав Стива с членом в руках. Когда, успокоив дыхание, Роджерс стягивает наушники и вытирает грязные пальцы, в соседней комнате благоговейная тишина. Хочется верить, что Баки спит и пробудет в таком состоянии до утра, но, конечно, план не срабатывает. Крики настигают в третьем часу ночи, но на этот раз Барнс не мечется по коридору, и Стив делает вывод, что порно помогло и в его случае. Только немного иначе. Они не обсуждают это ни разу, но с того вечера начинают перекидываться ссылками. Роджерс шлет то, что смотрит сам — сборную солянку из жесткой классики, бдсм-групповух, гейских тройничков. В первый раз ссылку на видео с названием «Сексуальное оррррео: два члена в одну дырку» он скидывает по чистой случайности, просто запутавшись что копировал, а что нет. Но возмущений на это не поступает, и, либо Баки очень уважает его сексуальные предпочтения, либо ему плевать, что смотреть, и Стив перестает волноваться и скидывает все самые жирные сливки, которые успел насохранять за это время. Гей-порно когда-то становится для него еще одним приятным открытием. Он догадывался, что такое снимают, но не представлял, что это впишется в его вкусы. Мужики меньше стонут, да и смотреть на волосатую задницу удовольствие на любителя, но зато там отменная грязная ругань и много-много шлепков, рычания и громких всхлипов с хрипотцой. Этого достаточно, чтобы уговорить свою совесть не возникать. Новый мир толерантен, и благовоспитанные католические мальчики здесь не в почете. Наверное, Баки тоже это понимает, потому что после видео с названием черно-белой печеньки начинает присылать Стиву не только гетеросексуальное порно. Но у них кардинально разные вкусы. Роджерс не сразу, но обращает внимание, что ссылки друга отправляют в большие светлые комнаты, где играет легкая ненавязчивая музыка, а пара, не прекращая целоваться ни на секунду, буквально танцует на белых простынях. Это открытие стыдит. Наверное, их общие знакомые из далекого старого Бруклина, принимали Джеймса за отвязного бабника, готового на перепих прямо в подворотне, если девушка окажется достаточно продвинутой, а Стива за бедного романтика, ждущего свою единственную. С Роджерсом все так и было, но Баки, хоть и ухаживал за многими, никогда не заходил дальше поцелуев. И о других вариантах даже отказывался разговаривать, настолько это оскорбляло его, как воспитанного парня и старшего брата Бекки. А девственности лишился с проституткой. Очень боялся, что не успеет и погибнет на войне. Теперь же он коротает ночи после жутких кошмаров, просматривая видео с неторопливым нежным сексом и, может быть, даже представляет себя на месте одного из актеров. А Стив извращенец, который смотрит всякую грязь, где кого-нибудь обязательно бьют или обзывают. Этот мир слишком быстро меняет людей. Иногда Роджерс удивляется, как легко находятся новые увлечения в 21-м веке и эту особенность он тоже любит. Хочется верить, что дикий стояк от пошлых звуков — приобретенная черта, а не вылезшие на свет желания, когда-то забитые поглубже воспитанием, моралью и законами. Как они переносят все это из сообщений в реальные обсуждения, Стив не улавливает. Просто однажды Баки говорит, что последнее видео ему понравилось, хоть и было жестковатым. А потом непосредственно засовывает прямоугольное печенье в рот целиком, запивает его кофе и уходит в душ, оставляя Роджерса со стаканом свежевыжатого сока осознавать, что только что произошло. Слава всем богам, но до совместного просмотра порнухи они не докатываются, хотя оба позволяют себе забывать о наушниках и не сдерживать стоны, если слишком уж пробивает. Бутылек со смазкой примеряет роль кочевника и становится общим, обосновываясь то на тумбочке у кровати, то на полу у дивана. — У тебя есть кто-то на примете? — Баки задумчиво вертит коробку от диска с новой игрой и заглядывает Роджерсу под руку, активно жмущую на клавишу W. — О чем ты? — Девушка. Парень. С кем ты пробуешь все, что видишь в порно? Стив заканчивает бой, стреляя мужику с обрезом в голову, и ставит игру на паузу. На экран выплывают значки меню, но на заднем фоне виден главный герой и неоновые вывески мегаполиса будущего. — Баки, я не… Как тебе это вообще в голову пришло? — Секс до свадьбы сейчас в норме, — он пожимает плечами, но не проходит и секунды, как его губы растягиваются в слишком знакомой улыбке, родом из прошлого. — Не говори, что ты ни с кем не спишь, Стиви. — Не уверен, что хочу это обсуждать. — Я же снимал тебе проститутку. Точно помню! Или не было такого? — Снимал. Да, ты снимал мне проститутку, но тогда все было иначе. Неопытному пацану много не надо. — Думаешь, современные девочки чем-то отличаются? Ты платишь, они делают. Я даже находил сайты, где можно выбрать по вкусу. Лицо, размер сисек там, задницы. — Стив морщится на грубые слова и запускает игру. Плащ героя начинает развиваться на ветру, комнату заполняет легкий эмбиент и звук нарисованных машин. — Я как-то иначе относился к ним раньше? — Мы оба сожалели, что кому-то приходится так зарабатывать. У тебя была сестра и ты пахал, как проклятый, лишь бы ей никогда не пришла в голову мысль помогать семье таким образом. Потом началась война и… Страх умереть молодым оказался сильнее принципов. А я просто не хотел оставлять тебя одного даже в борделе. Ты жутко волновался. Намарафетился, как на свиданку. — Не помню этого. Но сейчас можно найти вариант и добровольный, без денег. Я тут шарился по сети ночью, — Роджерс кивает, решая не прикидываться дурачком и не уточнять, почему другу не спалось, — и наткнулся на сайт знакомств для тех, кто тащится от боли. Там пару миллионов человек. Девочки, мальчики. Не вечно же держать обет безбрачия, Стиви. Зачистка очередного небоскреба уже не приносит никакого удовольствия. Герой зарабатывает ногой в лицо с разворота, отлетает к стене и остается лежать, получив заряд дроби в пузо. Роджерс хлопает крышкой ноутбука, даже не потрудившись выйти в главное меню. — Бак, я не тащусь от боли. Ни когда причиняю ее, ни когда становлюсь объектом избиений. Слушай, — он трет глаза пальцами, не зная, как правильно объяснить свои странноватые пристрастия, — я не хочу стегать кого-то ремнем или подвешивать за соски к потолку. Да я даже смотреть на это не могу! Меня возбуждают звуки. Стоны, вскрики, когда во время минета давятся и хрипят, когда матерятся или обзываются. — Ты слушаешь порнуху? — Барнс не выглядит шокированным или озадаченным. На заинтересованного человека он, в принципе, тоже не похож. Роджерс, не отводя глаз, мычит утвердительно. — Я пытался смотреть по началу, но половые органы крупным планом отбивают все желание. — Тогда вообще не вижу проблемы. — Не натыкался на хоум-видео, Бак? — друг отрицательно качает головой. — Люди в обычной жизни и близко не издают таких звуков, как в порно. Да и странно будет привести домой девушку, а потом заставить ее оскорблять меня в процессе. — Я бы не удивился. — Не у всех такая насыщенная жизнь, как у нас, — Стив не сдерживает смех. — А вот тебе можно кого-нибудь найти. Нежный секс под романтичную музыку… Думаю, это распространенная фантазия. — Убийца с механической рукой только в нее не вписывается. — Баки. — Нет. Не хочу иметь ничего общего с кем-то из спецслужб, а рассказывать все это гражданскому… Исключено. Разговор заканчивается, и Барнс, поспешно положив треснувший квадратик пластиковой упаковки на кухонный стол, удаляется на диван и весь вечер делает вид, что погружен в книгу. Роджерс еще пытается завязать подобный разговор в другие дни, зная — Баки это мучает, но тот уходит в глухую оборону, и постепенно идея душевной беседы «за жизнь» перестает быть актуальной. Стив не знает, как донести до друга, что ощущение исключительности в этом мире удивительно размыто. Люди удивляются тебе одну неделю, две обвиняют во лжи, три ищут происходящему логическое объяснение, а потом просто принимают, как должное и забывают навсегда. Сейчас Барнс еще не готов к таким откровениям, но хочется верить, что когда-нибудь он перестанет прятать руку и сможет завести нормальные искренние отношения. В доме странная атмосфера. Они общаются, как и обычно, обмениваются ссылками, Баки даже соглашается провести вечер современного кино. Но у Стива в мозгу на все лады орет сигнализация, и чувство не то тревоги, не то просто предвкушения долбит в колокола. Дрочить хочется смертельно, но взаимное напряжение не располагает к долгому смакованию любимых видео, а от незамысловатого дерганья себя за член он успел отвыкнуть. Ворочаясь в безрезультатных попытках провалиться в сон без акта самоудовлетворения, Роджерс делает вывод, что Баки всем происходящим не заморачивается. Из-за двери раздаются тихие искусственные вскрики какого-то парня. Мелодичные, прерывающиеся лишь стандартным набором просьб: «Еще!» «Быстрее!» «Вот так, да… Пожалуйста!» «О Боже!» Стив улыбается, удивляясь, как различаются их с другом вкусы. Его подобное только умиляет, а Барнса, кажется, действительно заводит, потому что через каких-то пять минут он начинает стонать тоже. Гораздо громче, чем обычно. Несдержанно и концентрированно. Роджерс задерживает дыхание, боясь перебить им звуки. С высокого тягучего «а», похожего на вскрик, Баки доходит до порыкиваний, от которых у Стива разгорается зуд в области копчика. Финальное «черррррт» вздергивает член, но схватить его — не то, что признаться в собственном извращенстве себе или другу. Это как подняться на башню Старка и в огромный мегафон подробно пересказать все наилюбимейшие фантазии. Поэтому он лежит, сжимая руками одеяло, натянутое до самого подбородка, и вслушивается в резко обрубленный звук динамика телефона, шум воды в ванной, скрип дивана. Капитану Америка никогда не приходило в голову представлять, как кончает Джеймс Барнс, но на слух это оказывается правильно-эротичным. Очень натуральным и очень пошлым. Стиву нравится. Ночные концерты входят в своеобразную привычку. Баки громко дрочит за дверью. Роджерс, обливаясь потом от натуги, слушает с разрывающимся от возбуждения членом. Он начинает понимать, что происходит, только когда друг принимается матерится по поводу и без. Витиевато и явно выучено. Стив хорошо помнит, что в 1933-ем году миссис Барнс вымыла шестнадцатилетнему Джеймсу рот с мылом, когда он впервые сказал слово «дерьмо», и тот больше ни разу не произносил ничего грубее «блин» или «черт». Зато теперь «блядь» и «нахуй» по утрам на кухне звучат чаще, чем в любимой порнухе. — Сука! Горячо, — кофе выплескивается из кружки и капает на неприкрытые шортами колени. Стив вымученно закатывает глаза и ставит на стол вазочку с джемом. — Не выражайся, пожалуйста. — Как скажешь, детка, — говорит Баки и звучно шлепает себя по голому бедру. Посуда выскальзывает из пальцев и пролетает оставшиеся до поверхности миллиметры. Роджерс прикрывает глаза и вслушивается в отголоски тягучей «а» на конце последнего слова и понимает, что у Барнса очень своеобразная манера подкатывать. — Что ты делаешь, Бак? — Тащу тебя в постель. И это не безысходность, Стиви. Я все обдумал, — честно сообщает он. — Мы друзья… — Не вижу проблемы. — Зато я вижу, Джеймс! Мы друзья! — Я могу воспроизвести звуки, которые тебя заводят, Стив. Стоны, крики, всхлипы. Что угодно. Я говорю на тридцати языках и буду ругаться на любом, если ты захочешь. Я вынослив и мне тяжело сделать больно. А еще я знаю все твои предпочтения и фантазии, и мне некому сливать информацию. — Это… Это просто исключено. Нет, — звучит совершенно неуверенно. — Подумай. Я всегда в одном месте. На диване, — и Баки разворачивается и уходит читать свою электронную книжку, а Стив стоит и не может понять, Барнс сейчас попытался разбавить атмосферу шуткой про диван или он говорил всерьез. Роджерс молча собирается и сбегает на тренировку. Чтобы прямо с нее, потным, поехать в штаб и проторчать там весь день. Он засиживается допоздна, даже не потрудившись отписать о задержке другу, а по дороге домой еще и решает заскочить в магазин за пастой. Плевать, что уже первый час и углеводы на ночь — зло. Ему жизненно необходима паста с протертыми помидорами и килограммом сыра сверху, и хорошая дрочка перед сном. Под порно, а не под стоны Баки. Квартира встречает голубоватым рассеянным светом телевизора. На экране плазмы бледнокожий парень с длинными темными волосами привязан к кровати лицом вниз. Задница сигналит всеми оттенками красного и на очередной удар, он вскрикивает и рассыпается просьбами остановиться. Кажется, плачет. На тумбочке то же самое транслирует ноутбук, но Стив в последнюю очередь задумывается, откуда у него в доме провода, чтобы подключить компьютер к телевизору. Потому что диван пуст и это самое странное, что мог придумать Барнс — куда-то свалить под включенное порно. — Тебе нравится, Стив? Роджерс ощущает, как мурашки ползут от шеи, которую только что тронуло чужое дыхание, прямо к члену. И морально готовится к обороне. Зимний Солдат подарил Джеймсу очень многое. Например, умение прятаться на маленьких территориях, замедлять сердцебиение, задерживать дыхание на 22 минуты* и не отличать вежливую просьбу подумать от морального давления. — Нет. — У тебя, когда врешь, слюноотделение усиливается. От волнения, наверное, — Баки обходит его и загораживает спиной телевизор. — Если ты меня не хочешь, то так и скажи. — Назад дороги не будет. Не получится просто разбежаться по разным комнатам под утро и сделать вид, что мы дружим, как и раньше. Секс — это не одна проститутка на двоих, и не обсуждение эротики. — Я знаю. Я думал об этом. — Баки… — Тебе нравится мой голос, — Барнс делает широкий шаг вперед, и Стив автоматически отступает к входной двери, — ты каждый день слушаешь, как я самоудовлетворяюсь за стеной. «Слово-то какое подобрал, господи боже», — думает Роджерс и отходит еще. Баки чересчур близко. — Никакого насилия, Стиви. Можешь уйти прямо сейчас, но если ты все-таки хочешь, то от меня только одно условие. — Условие? — запоздало приходит мысль, что нужно было обрубить все жестким: «Нет!», и сбежать спать. — Мои желания тоже учитываются. Конечно же, все заканчивается кроватью. Они раздельно принимают душ, изучают друг друга, просто водя ладонями по бокам и пыхтя в шеи и щеки, поцеловаться у них никак не получается, начинают и тут же прерываются, потому что смазка осталась у дивана. Стиву непривычно видеть Баки в такой плоскости. Лежащим поверх одеяла в одном нижнем белье. Оранжеватый свет ночника прячет шрамы на его теле, заставляя их слиться с остальной кожей, а бионика отсвечивает на потолок солнечных зайчиков. Роджерс аккуратно целует щетинистый подбородок и обещает себе, что в следующий раз они займутся сексом при зажжённой люстре. — Заставь меня стонать, Стиви, — Баки ухмыляется и все-таки прижимается к чужим губам в поцелуе. Они оба волнуются и получается слишком мокро. Слюны много, и она стекает на подбородки, но это настолько возбуждающе-извращенно, что Роджерс вообще перестает сглатывать и засасывает влажный язык сильнее. Громкий выдох заставляет его поджать ягодицы. Хочется углубить поцелуй, прихватить тонкую кожицу губ зубами, лишь бы вырвать еще один неконтролируемый горячий звук. — Ты говорил, что ругаешься на тридцати языках. — На каком ты хочешь? — Английский, думаю, пойдет для начала, — Баки улыбается и с легкостью переворачивает его на спину. — Хорошо, шлюшка, — подбородок жестко фиксирует бионика, а к уху прижимаются губы. — Я хочу, чтобы ты взял меня за волосы и грубо выебал в рот. Ты понял, детка? Стив послушно пристраивает ладонь на растрепанную макушку и давит вниз, заставляя Барнса съехать ему между ног. Пальцы с шершавыми подушечками поглаживают его по бедру, а механика пристраивается в паху. Тяжелая, она ложится сверху и даже не давит толком на уже возбужденный член. — Ты потек, потому что я назвал тебя шлюшкой? — Роджерс кивает и подкидывает бедра. — Ты восхитительно вульгарен, знаешь? — Б-баки… — Давай, блядь! Заставь меня отсосать тебе! Барнс потрясающе хорошо насаживается на его член. Дует на головку, еще сопротивляясь давлению руки, проскальзывает языком под кожицу и только потом берет в рот. Оглаживает по кругу, скользит вниз, плотно обнимая губами ствол, и принимает до конца. Роджерс чувствует, как нос Баки вжимается ему в лобок, и как шевелятся от его дыхания волоски. Раздается звук, похожий на отрыжку, и Стив отпускает руку, давая Барнсу отстраниться. Тот снимается, оставляя головку во рту, и по губам у него течет вперемешку слюна и смазка. И взгляд из-под пелены растрепанных волос настолько блядский, что Роджерс не дает ему отдохнуть и успокоить хрипящее дыхание и тут же насаживает снова. Местечко у уретры бьется в заднюю стенку горла, и Стив прислушивается, как Баки сопит и булькает на каждый толчок. А потом начинаются стоны. Тихие, больше похожие на скулеж, вперемешку с остальной развязной какофонией, они прошивают насквозь, и Роджерс понимает, что сейчас кончит в рот лучшему другу. Горячий клубок из желания и спермы подбирается в яйцах. Хочется всего и сразу. Заставить захлебываться, испачкать лицо белыми росчерками, подмять под себя и спустить между раскрытых ягодиц. Стив теряется в ощущении горячего влажного нутра и звуков, которые текут оттуда. Он тянет Баки, вдруг приобретшего повадки порноактера, за волосы и стискивает свой член у основания. Внутри бурлит желание собрать губами влагу с испачканного подбородка и вылизать чужое тело до самых пальцев ног. Лишь бы еще раз услышать любое грязное прозвище. — У тебя такой опухший рот, Стиви. Будто это ты кому-то сосал. — Черт, Баки… Помолчи… — Сейчас я хочу, чтобы ты кончил, шлюшка, — Барнс пожимает плечами. — Но в следующий раз ты меня трахнешь. Сначала пальцами, потом вольешь пол бутылки смазки и вставишь член. Или, может, я растяну себя сам? Ты будешь сидеть и слушать, как я, пихая в себя сразу четыре пальца, умоляю заполнить мою задницу. Стив захлебывается слюной. Он разбит и ему физически больно. Но тело само упирается пятками в матрас и трахает жесткий тесный кулак. — Я буду стонать от каждого твоего движения, Стиви. Кричать и просить еще. И все это под хлюпанье моей мокрой текущей дырки, — последнее слово Барнс томно выдыхает прямо в ухо. — Кончай. Покажи насколько ты грязный, детка. И Роджерс кончает. Выгибая, почти до трещины, спину. Дожимая последние капли себе на живот. Дрожащие ноги безвольно раскидываются по смятому одеялу и пару секунд он тупо пялится на желтые пятна на потолке, не понимая, откуда они там взялись. «Зайчики же. Точно.» Баки лежит рядом, пряча лицо в сгибе живого локтя. Бионика отражает свет. У Стива щемит в груди от уязвимости позы и хочется, до невозможности, погладить рельефный пресс, поцеловать под пупком и выполнить любое желание. Он перекатывается на живот, ни на секунду не парясь, что только что обтер сперму о чистый пододеяльник, и касается рукой чужих пальцев. — Хочешь чего-нибудь? — у Баки стоит. Крепко. От кончика члена к животу тянется прозрачная нитка. — Нет, Стиви. — Но… — Это пройдет, — Барнс улыбается. — Давай просто полежим. — Ладно, давай полежим. Стиву странно, и он почему-то, чувствует себя до ужаса виноватым. Но молча помогает Баки перебраться под одеяло и забирается следом. Потребность исполнять чужие желания, даже после странного разговора, никуда не девается. Только рождает еще одну — целоваться. Аж губы горят. — Ты точно не хочешь? — Обними меня, — Баки смотрит открыто и сам тянется руками навстречу. Они переплетаются конечностями и Роджерс, чувствуя между ног чужое колено, послушно закидывает свое Барнсу на бедро. Теплое дыхание опаляет грудь, а жесткие волосы щекочут подбородок. — Это было классно, — шепчет он и прижимается губами ко лбу, когда понимает, что Баки уже спит. Всю ночь он держит его, сопящего, в кольце из рук. И смотрит в чернеющее незашторенное окно, как над новым миром поднимается старое солнце. Стив любит этот век, со всеми его странными технологиями, людьми и модой. Стив любит порно и грязные разговорчики. А еще Стив любит Баки.