главное — себя не потерять.

бормотанье листьев под ветром одноцветной каруселью кружится в голове. мир нашёптывает ему что-то, щекоча голосом вымученное сердце, проползая в порванные артерии, но кевин не слушает и не слушается. «хоакин сейчас в трейлер-парке, но тебе лучше поторопиться», — ответили ему, порождая только больше вопросов. героизм всех существующих на свете дешёвых драм собирается у него во внутренностях и накипью остаётся на рёбрах. — кев, тебе правда не стоит видеть это. зелёные-зелёные паутины длинной травы ласкают оголённые щиколотки — кевин пытается шагнуть вперёд, но джагхед уберегает его разум от настоящего, удерживает за плечо. ярость оружейной дробью бьёт в спину, то ли заставляя идти дальше, то ли пытаясь уничтожить сейчас. но он же герой, правда? на табличке «sunnyside trailer park» по выцветшим буквам солнечные зайчики пролетают, пока среди пугающих мыслей у парня вырастают огромные тени, проламывая изнутри череп. вместо сердца камень в груди, разрывая кишки, тянется ко дну желудка. да кевин весь будто из мрамора выточен, скульптурной композицией рассыпается секундами, неподвижно и бледно существуя во вселенной. что ему не стоит видеть? — джаг, дай пройти, — а ведь голос дрожит непривычно, слова эхом в голове ещё остаются, но кевин смотрит в глаза джонса с наполняющей радужку решимостью. тот отступает в сторону и на глубоком выдохе поправляет непослушную чёлку. ступая в рассветной тишине, пока небо кажется растёкшейся карамелью среди пышных верхушек елей, он пытается совладать с самим собой, замечая в нескольких метрах сидящего на одиноком синем кресле человека. — хоакин?.. но он молчит. в волнении заламывая холодные пальцы, кевин двигался дальше, пока расстояние постепенно в узел завязывалось между ними. кисть того (не)знакомца даже как-то изящно лежит на подлокотнике, будучи донельзя бледной под лучами солнца, но вся эстетика происходящего настолько подозрительна, что пугает. что-то не так. он же не должен бояться, правда? хоакин ведь в прошлом, которому не суждено случиться заново, а кевин вовсе не захлёбывается потоком теней в мыслях, терпя кровавые салюты из переполненных ужасом вен. он — сын полицейского. он — герой всех сложенных вместе (не)существующих драм. правда? джагхед давит последнее желание окликнуть друга, когда тот рвёт шагами последние метры. — слушай, ты в порядке? просто я… я… в лесу показалось, что- не договорив, кевин судорожно вдыхает, наполняя лёгкие холодным воздухом, что те, кажется, вот-вот лопнут. он рот рукой зажать не в силах, потому что пальцы в панике скребут неосязаемое пространство. дыхание перебивает учащённое сердцебиение. мысли бросаются друг на друга, перегрызая глотки. — я же говорил, — тихо проговаривает джонс и замолкает. келлер не хочет узнавать в лице сидящего перед ним человека хоакина. не хочет смотреть на тонкую бледную кожу (что хрустальная как будто), на которой уже выступают фиолетовые трупные пятна, и синие губы, хранимые все-все их поцелуи, а теперь — лишь цианид. тошнота подступает к горлу, но парень смотрит на очертания скупой смерти. чёрные грязные волосы спутаны, скрывают на лбу уже почерневший гноящийся шрам. светлое небо во всё ещё открытых глазах порвалось по швам, разбросав случайно все свои звёзды. — он же не мог сам… — еле произносит кевин, не отрывая взгляд от трупахоакина, но джагхед не услышал. что он не мог? покончить с собой? сбежать? влюбить в себя? использовать? любить? что? одинокий муравей проползает по его шее. хоакин бы аккуратно сбросил его и улыбнулся, может. но нет. он не двигается. и сердце не бьётся среди рёбер, пока у кевина собственное сейчас под ноги не выплюнется в безумном ритме. птицы на ветках оглушают, напевая похоронный марш. — вы его даже не закопали. — не было времени. необходимости всем было всё равно. он для них в воспоминаниях предательством и горьким разочарованием остаётся, так разве для келлера не должно произойти так же? для него теперь больше ничего не происходит. хоакина хоронил тянущийся бесконечно рассвет. — кев, если ты хочешь, то мы можем уйти. скорбь фальшивая в голосе добивает только. кевин стирает рукавом слёзы и всё ещё смотрит на де-сантоса, ожидая, что тот внезапно улыбнётся, засмеётся, скажет, что это всё шутка, а потом все вместе пойдут в кафе «pop's» и выпьют по молочному коктейлю, продолжат искать короля горгулий, шутить и влюбляться. хоакин будет дальше курить дешёвые сигареты, смотреть нежно на кевина или жить хотя бы. но ведь неожиданностей не ожидают. он сглатывает. касается самыми кончиками пальцев ледяной кожи и сразу же одёргивает руку. — да. я хочу уйти. кевин ненавидит себя, потому что сказал это, потому что ничего не изменил, потому что хоакин всё же остался предательством и горьким разочарованием в воспоминаниях предателей, потому что хоакина хоронит нескончаемый рассвет, разлитый над ривердейлом, а не сам ривердейл.