***
в тот день - сразу после нового года - я укатила домой на первом попавшемся автобусе. было жутковато трястись в разваливающейся махине наперевес с небольшим чемоданчиком, со всех сторон обклеенным блёстками и цветными лентами, но другого выхода не виделось. возвращаться в собственную квартиру было странно. словно она и не принадлежит тебе больше. запах затхлости и пыли, казалось, пропитал сам воздух и атмосферу комнат, а тяжёлые шторы собрали в себя всю пыль мира, думалось мне в тот день. а потом я решительно оставила чемоданчик, стянула куртку с плеч, и распахнула окна, впуская свет и свежий воздух на пространство. за три месяца мне вроде как удалось привести голову в порядок. относительный, конечно, но лучше, чем тихо страдать в подушку (чем я иногда занималась особо холодными январскими ночами. поначалу было сложнее всего). устроившись работать в библиотеке - прости, диплом - я потихоньку вливалась в ритм почти что нормальной жизни, подпевая громоздкому радио, в эфире которого можно было выцепить и группу "квин" с их невероятно популярными песнями, которые на самом деле покорили всех. приятно. но, судя по всему, эти девяносто дней теперь можно спокойно перечеркнуть, потому что за меня уже всё было решено. кажется, госпожа судьба любит поразвлечься, наблюдая за такими как я.***
в пабе "the roll", где и состоялась наша встреча, было на удивление спокойно. повлияло ли на это то, что сейчас разгар недели, или какие-то другие факторы, меня не волновало, как другой вопрос, который мы должны начать обсуждать примерно сейчас. мальчики не знали, с чего начать, а фреда, который предложил "начать с начала" благополучно заткнули, потому что это было и так всем понятно. — итак... — наконец произнёс хоть что-то джон, — мы официально зовём тебя поехать с нами, потому что ты хороший и организованный человек, и всем нам комфортно в компании друг друга. сдержать широченную улыбку становится поистине титаническим усилием, особенно когда говорят такие приятные вещи. я правда хочу неловко извиниться и отказаться, сославшись на жутко, просто невероятно важные дела, но где-то внутри знаю, что придя сюда, может даже подняв трубку, дала своё согласие. самое обидное, что все это понимают. — вы же и так знаете мой ответ. — да, но хочется услышать вживую, — подаёт голос роджер, и, о, лучше бы ты молчал, дальше выглядывая из под стёкол своих затемнённых очков. ну давай, решай. на кону всего лишь твоя жизнь. перед смертью, право, не надышишься. — да. да, я поеду в ваш чёртов тур.***
сборы уничтожительным ураганом пронеслись по тесноватой квартирке: вещи находились в неприглядном беспорядке, а у дверей стоял уже почти собранный такой родной чемоданчик, переливаясь цветами радуги в свете заходящего солнца. выезжать через два дня, а я уже себе места найти не могу: мандраж. на работе кое-как договорилась, и по возвращении, возможно, меня даже примут назад. все отложенные деньги опять ушли на оплату квартиры на несколько месяцев вперёд. хочется выехать уже. ну же, скорее, разбей меня ещё раз, пусть сердечко бешено стучит в тонкой клетке, и это будет полностью моя вина. сижу на диване, будто на мине, делая вид, что читаю книгу, прихваченную из библиотеки - теперь мне нравятся длинные-длинные романы: правды в них больше - а думаю о каких-то мелочах, почти ничего не значащих: а брать ли мне на этот раз свой зашоренный фотоаппарат? конечно же. жалеть же будешь, опять спустишь деньги на замену, которая потом будет на полке пылиться.***
после очередного крышесносящего и душевынимающего выступления, во время которого безмерно хотелось не то танцевать, не то плакать, мы направились в клуб, сверкающий лиловыми и зелёными огнями, душно пахнущий сладкими коктейлями, сигаретами и пьяным дыханием. я, на правах выдуманной фредди должности, получала какие-то деньги, и со спокойной душой сливала их на очередной бокал-стакан-стопку для себя: а что ещё нужно, если счастья на горизонте не видать? в новом автобусе, ослепляющем своим блеском, вполне хватает места, чтобы спать там безо всяких проблем, и это кажется отличной перспективой, правда ведь? сегодня меня соблазняет вино с грешным названием и вполне человеческим ценником; беру сразу бутылку, зная, что рано или поздно кто-то её со мной разделит, и оказываюсь чертовски права, когда через полтора бокала ко мне подсаживается слегка кудрявый юноша с длинными русыми прядями, как раз в тон нынешней моде. имя у него какое-то скучное, да я и не собираюсь его запоминать: завтра в глазго нас уже не будет. фредди с соседнего столика стреляет глазами: всё в порядке? в ответ киваю, расплываясь в улыбке. он щурится, осматривая моего сегодняшнего собутыльника, и наконец переключает внимание на собственное шампанское, наверняка сладкое, совершенно не терпкое, как вино, что плещется в нашей бутылке. в тошнотворно-тёплом коридорном свете электрических ламп волосы моего спутника кажутся совсем блондинистыми с рыжеватым оттенком, и красное вино внутри меня хочет поцеловать его. я не против, запуская руки в волнистые пряди, и пальцами чувствуя жёсткость, которую они приобрели за счёт осветления и спиртового лака для укладки. на всё плевать, потому что воспалённое сознание подкидывает отрывки сегодняшнего выступления, после чего отказывается делать что-то другое, и меня ведёт. возвращаюсь в импровизированный "дом" уже под утро. ночью это время язык назвать не поворачивается. а меня, вот, ноги совершенно не слушаются, ещё и пряди, выбившиеся из некогда сносной причёски, постоянно лезут в рот, мешая хихикать над собственной неловкостью, пока я пытаюсь ключом попасть в нужный разъём и потянуть на себя тяжеленную дверь. выходит плохо, и я чертыхаюсь, обиженно кутаясь в лёгкую ветровку, которая совершенно не спасала от промозглого ветра, и не знаю, что делать. решение приходит само: дверь открывается изнутри, и пред глазами предстаёт недовольное сонное лицо роджера. хлопаю глазами пару раз - может привиделось - а потом хихикаю с собственной глупости, залипая на отражающиеся в чужих глазах фонарные отблески. — ты заходишь? — нетерпеливо дёргает дверью он, и отходит, давая мне пространство для входа. в автобусе удивительно холодно, но может мне просто кажется. во всяком случае, снимать курточку совершенно не хочется, и я просто опускаюсь на любимый стул, опираясь о собственные ладони. чувство комфорта обманчиво-опасное, и я слишком быстро проваливаюсь в сон, краем сознания уже предвкушая боли в спине, но сил встать с насиженного места просто нет, как и думать о холодной постели. — не хочешь лечь? — слышится уж слишком знакомый голос, причинивший слишком много всего. отмахиваюсь, не имя сил на внятный ответ. — как скажешь, — в какой-то момент я правда думаю, что меня оставят наконец отсыпаться, но потом отрываюсь от земли в буквальном смысле, и, едва уловив роджерово табачное дыхание, оказываюсь лежащей на кровати. холодно, чёрт возьми, но возмущаться нет сил совершенно. меня накрывают чем-то: становится на долю процента теплее, и запутавшись пальцами в тщётных попытках вытащить из спутавшихся волос резинку, засыпаю.***
в мою выдуманную профессию входило буквально всё: от отглаживания сценических костюмов до перетаскивания не самых лёгких на свете усилителей, которые я успела возненавидеть всей душой, ровно так же, как и остальные участники группы. таскали-то оборудование мы все вместе, чтобы было честно. да и в одиночку это занимало бы часа два времени, которые можно потратить на более приятные вещи. к примеру, я устраивалась на каком-нибудь расшатанном кресле или стуле, прожигая взглядом девушек, которые притаскивались в открытые закутки, что нам предоставляли в качестве гримёрок. чаще всего, конечно, они вешались на роджера, который показушно взбивал волосы, красуясь перед студентками, вешал им на уши с тонну лапши, а я выводила их прочь, грустно рассказывая всё новые истории: по итогу тейлор успел сменить трёх жён, завести несколько детей, разбить собственное сердце и обзавестись сумасшедшей фанаткой. последняя история нравится мне особенно, потому что услышав о девушке, которая может подкараулить после концерта и обрезать кухонными ножницами пакли к чертям, девицы сразу успокаивались и ускоряли шаг. и не то, чтобы мне правда нравилось злорадствовать, ни разу, но я понимаю, что парням нужно настроиться на выступление, привычно поругаться друг на друга и навести марафет, а этим в присутствии посторонних не заняться. перед выступлением в родном и любимом лондонском зале, где накануне уже висела привлекательная табличка: "квин вживую в концертном зале рэйнбоу", всем было до ужаса волнительно. это выступление будут снимать и записывать для кассет, если я верно поняла, и причина такого волнения кристально ясна, даже думать не нужно. мы остановились в моей лондонской квартирке - она была ближе всего к залу, и всё равно все не спали, прибыв в город лишь к утру. фредди, нарушив собственную заповедь, выпил чего-то хмельного во время завтрака, и почти вернулся в норму, напоминая, кому какая одежда для выступления предназначена. — успокойся, дорогой мой. я всё помню, и в гримёрке просто выдам каждому костюм, договорились? — силюсь заткнуть фонтан по имени "меркури", пока у самой не заболела голова от его громкого голоса. — отличная идея, солнышко! — он звучно хлебнул чаю из моей сервизной чашки - с разрисованными голубыми цветами боками из тонкого фарфора - и водрузил её на аккуратное блюдце из той же серии, — надо не забыть купить чего пожевать и шампанского! — ты всё съедаешь - ты и иди, — вставляет брай, ограничившийся обычной оранжевой кружкой, что осталась у меня ещё со времён студенчества. роджер хрипло смеётся, глядя на выражение лица меркури. у него под носом стоит кофейная чашка, в которой дымится совершенно неароматный растворимый кофе, который только и можно было отыскать на полках у меня в квартире. чудо, что вообще что-то нашлось. с сахаром, правда, было туго - он просто отсутствовал, как и молоко, что огорчило джона, который предпочёл довольствоваться холодной водой из стакана. — сейчас пойдут самые смешливые, — щурится фредди, недвусмысленно намекая на блондинистую кандидатуру, но я для подстраховки быстро скрываю улыбку за своей чашкой, принимая серьёзный вид. солнца сегодня не видать - небо статично серое, но фред с роджером разгуливают по улицам в новеньких солнечных очках, красуясь то ли обновками, то ли собой. джон в очередной раз скрывается в телефонной будке, судя по всему, улыбаясь своей невидимой для нас собеседнице, а брайан, с гитарой за спиной, мрачно наблюдает за сим действом, всем своим видом выражая недовольство, но честно стараясь держать возражения при себе. — мы репетировать сегодня поедем, или как? — наконец не выдерживаю я, когда приходит осознание, что мы провели больше получаса в магазине, выбирая выпивку и закуски, на которых настаивал некто, чьё имя я называть не буду. дело в том, что мы придумали приехать за несколько часов до концерта, проверить сцену, порепетировать и, может, устроить скандал, если что-то не будет соответствовать нашим условиям, ну или у кого-то будет дурное настроение. затем парни должны выйти с чёрного входа и на обусловленном месте залезть в красивую тачку, что должна подвезти их ко входу. это было сделано чтобы, во-первых, иметь на плёнке красивые кадры, и, во-вторых, чтобы произвести впечатление на фанатов, которые непременно соберутся за пару часов до непосредственного начала. мне же просто нужно будет остаться внутри, приводя их вещи в порядок и разогревая щипцы для волос: работа предстоит большая. в конечном итоге, всё прошло по задуманному плану, и мальчики, разгорячённые пышными овациями, ввалились в гримёрную, громко переговариваясь и сверкая улыбками, что были для меня ярче всех созвездий вместе взятых. фреддины стрелки пришлось перерисовывать несколько раз - меня саму они чем-то не устраивали, даже когда он оставался доволен результатом. "этого недостаточно!", - говорила я, поправляя кончик, направляя его выше, выделив и без того выразительные глаза. после он попросил сделать совершенно непослушные волосы прямее, и в сопровождении дружных смешков, я правда пыталась что-то сотворить с этой катастрофой. меркури повертелся перед зеркалом ещё пару минут, проверил второй костюм - чёрный, что был подготовлен на смену белой стороне - и поспешил проверить сцену, утянув за собой брайана, чтобы тот попозировал вместе с ним для фотографов. джон тоже не упустил возможность поглядеть на себя в огромном зеркале и кривлялся на собственное отражение, время от времени строя рожи недовольному роджеру, который на вид будто стакан лимонного сока выпил. совершенно сумасшедшая, тупая и ненормальная идея приходит мне в голову: — хочешь, я и тебе что-нибудь с волосами сделаю? — демонстрирую всё ещё горячие щипцы, мысленно хватаясь за голову: ну куда тебя понесло? — а давай! — отвечает роджер совершенно непредвиденным согласием, усаживаясь ко мне спиной, чтобы до прядей было проще дотянуться. делаю пару вдохов, свободной рукой щипая себя за бедро: не показалось. расчёсываю локоны цвета апрельского солнца щёткой осторожно, едва касаясь, и умираю, взявшись за прядь. накручиваю ему кудри, не давая стать слишком упругими, скорее волнистыми, чтобы смешать с прямыми волосами. или даже оставить как есть - мне думается, что ему и так будет хорошо. магия какая-то, не иначе. роджер нетерпеливо ёрзает - ждёт, когда с причёской всё будет покончено, и приходится шикнуть, что это не дело пяти минут, но пыл это ни капли не осаживает, и он продолжает дёргаться, сбивая обивку мягкого кресла, на котором восседал всё это время. приходится дёрнуть его за особенно длинную прядку. сдержать смех в ответ на удивлённый взгляд становится сложно, мне вторит дикон, наблюдавший за всеми ужимками. атмосфера разряжается, и я наконец разрешаю тейлору сорваться с места, предварительно закрепив результат пахучим лаком для волос. всё равно выбора у него нет: в туалете голову не помоешь, а исправить сотворённое мной насухую возможным не представляется. но он, кажется, доволен. сердечно благодарит и сверкает довольными глазами, натягивая напульсники на тонкие запястья, возвращая мне ощущение реальности: осталось совсем немного до начала.***
меня часто мучает одна мысль, не давая покоя во время долгожданных часов отдыха: а чего я вообще хочу, какой цели добиваюсь, мучая себя и вводя окружающих в непонятки со своим грустным лицом и тяжёлыми вздохами. самой непонятно, какого чёрта таскаюсь за ним, втайне от самой себя ловя каждый вдох, любовно собирая слова и взгляды в ящичек прямо напротив упрямого сердца. не знаю, чего я добиваюсь, изводя себя собственными решениями. даже сейчас, могла бы остаться в лондоне, восстанавливая порядок в собственной голове, но ведь нет: в который раз придумала для себя же отмазку. "ну как же они без меня?". ведь слово дала, а потом возьму, да брошу. и сама ведь понимаю: тупая отговорка но не могу перебороть себя, потому что мысли такие тупые, медленно отравляющие разум, точнее последние его крупицы, оставшиеся в моём бедном мозгу. и понимаю ведь, что бесполезно, но в очередной раз, в очередной чёртов раз открываю дверь чёртового автобуса, занимая уже привычное место, вежливо перекидываюсь парой слов с дикки и выцепляю взглядом светлые, уже изрядно растрёпанные и практически распустившиеся кудри-волны. ухмылка сама собой режет щёки: ну ты и дура.***
день как-то не задался, и с самого утра вместо привычной чашки сомнительного качества чая, который стоил сущие копейки, пришлось разыскивать давно купленный тюбик вазелина: во сне я умудрилась прокусить губу, которая теперь нещадно терзала мои же нервы, постоянно напоминая о приобретённой ссадине. по итогу крем был найден в недрах джонового чемодана, но задавать вопросы у меня не было ни малейшего желания, и покрыв чувствительную кожу тонким слоем мази, выхожу из автобуса прочь, через десять шагов понимая, что идея была не из лучших. новомодные клёши, на которые меня соблазнил фредди, были прекрасны и мною любимы с ноября того года, но был в них один недостаток: расширяющиеся к низу штанины имеют свойство невообразимо громко шуршать. и если в компании или просто в благоприятном расположении духа я этого не замечала, то сейчас это просто выводило из себя, но возвращаться я не намерена, иначе жди громкого скандала. как назло забываю о мази, едва не закусывая губы по вредной привычке, но одёргиваю себя, взглядом путешествуя по скучным улицам какого-то американского городка. вот он - вкус разочарования. я то думала, что штаты будут интереснее, как печатают на картинках, а на деле - то же самое, только с акцентом и глупой манерой обслуживания, которую мы уже испытали в придорожной забегаловке, явно не соответствовующей установленным нормам. вечером "квин" выступают в колледже, а уже завтра утром нам надо быть за сотню миль отсюда. вот ей богу, если бы не было так совестно травить свой организм окончательно - закурила бы. а так остаётся искать себе пристанище на пару часов, в автобус теперь возвращаться совсем глупо, даже если они уже разошлись болтаться по городу, найдётся кто-то, кто не преминёт припомнить это, когда все будут в сборе. дальше - больше. плохое настроение имеет свойство прогрессировать, отравляя день не только тебе, но и окружающим, которые вроде как сами доводят, но вроде как и не виноваты ни в чём, оказавшись не в то время не в том месте. привожу волосы фредди в порядок, почти спокойно завязываю галстук джону, который маячил перед единственным зеркалом битых десять минут, сетуя на непрактичность костюмов для сцены. брай, словно почувствовав мой сегодняшний настрой, ретировался из комнаты, разваливаясь на шатких креслах в коридоре, явно увлечённый своим музыкальным журналом больше всего на свете. роджер же просто раздражал своим существованием, в которое неизменно входила симпатичная девица, которая мило улыбалась ему, даже не стараюсь вести себя прилично. невольно сравниваю её с собой, чувствуя собственную ущербность, что будит непроглядную и тупую ревность. смотрю на это уже будничное "ты перезвонишь мне, родж?" с долей отчаяния и чего-то ещё, неподвластного описанию, чувствуя, как закипаю, и наконец взрываюсь. — так, всё, я не могу. пошла вон, попросишь его номер у остальных трёх однокурсниц, которым он тоже обещал звякнуть, — губа начинает болеть, потому что крем с утра почти полностью впитался, и нанести его повторно я не догадалась, — что? занимаетесь ерундой, а потом мне бегать и всё исправлять, включая этих девиц, будто дел больше нет. роджер кривит губы в изумлении и недовольно глядит то на меня, то на девушку, которая обиженно сложив руки на груди рванула к выходу. хочется передразнить его выражение лица: посмотри, как по-уродски глупо ты выглядишь сейчас, но, кажется, дурой сейчас выгляжу я, всё же отзеркалив тейлоровскую кривизну губ и нахмурившись, словно сейчас удастся испепелить его в маленькую кучку песка вместе с этой девицей, которая наверняка распустит кучу сплетен. да и к чёрту. смотрю куда угодно, только не на роджера: разводы на стенах внезапно кажутся космически интересными, так же как и сломанные часы, застывшие на половине третьего. даю себе пару секунд на передышку, чтобы восстановить сбившееся дыхание и успокоить внезапно взорвавшееся чувство, затем сообщаю почти обычным голосом, что осталось полчаса, и выметаюсь прочь, в полутьме едва не убившись о совершенно неразличимый низкий порог. остаюсь стоять у стены, создав видимость, что ушла куда-то, на самом деле отдалившись шагов на десять от комнаты. — ты в порядке? — раздаётся вдруг голос со стороны противоположной стены, едва не доводя до сердечного приступа. оказалось, брайан так и остался сидеть на ужасных стульях в полутьме. и как он там сумел что-то разглядеть - останется вечной загадкой. хочу сказать, что да, но совершенно перестаю контролировать поток мыслей в собственной голове. — нет, — и обессиленно спускаюсь по стенке; состояние ткани в районе коленей совершенно перестало волновать. — поговорить об этом ты конечно же не хочешь, да, — он говорит это как факт, и оторвавшись от насиженного места опускается рядом со мной, в тихой поддержке опуская ладонь на плечо. — вообще нет, это глупо, — шепчу почему-то, словно боюсь, что меня кто-то застукает за признанием собственной слабости. — ну и ладно, — брайан сидит со мной ещё несколько минут, пока мысли наконец не раскладываются по полочкам, а потом встаёт, отряхивая полы светлого балахона, — а вообще, ты права в том, что сказала. мне жаль, что тебе приходится столько терпеть, — и уходит в комнатку, не давая ответить. остаётся пятнадцать чёртовых минут, если верить часам за запястье, а я всё ещё здесь, жалею себя и вообще выгляжу довольно жалко. приходится собрать себя в кучу, подняться так же, по стенке, и в бодром темпе направиться будить это сонное царство опозданий.***
денег, тех самых бумажек, которые определяют всю нашу жизнь, кажется, оставалось совсем мало. поняла я это довольно поздно, когда фредди перешёл на дешёвое горчащее шампанское и стал совсем тощим, отказавшись от нормальных закусок. я, как окончательная и полная дура, ничего не замечала, погрузившись в свои проблемы с головой, растворяясь в собственной беспомощности, пока меркури зарабатывал себе гастрит, а роджеру пришлось вынужденно сократить количество скуриваемых сигарет, стреляя у случайных знакомых. если бы не два этих факта, мне бы и не узнать никогда - в эти дела группы я не лезу, страшась навредить, да и не моё это дело совершенно. просто так сложилось. теперь передо мной маячила самая неприятная задача: как попытаться помочь хоть чем-то, не выдавая свою осведомлённость? отказаться от выдуманных должностей не получится, это глупо, да и мне на что-то жить нужно. расходы сократить, поуспокоиться с красивыми коктейлями. может, просто сказать, что обладаю магией, и вытащить из поношенной сумки пару книжек с журналами, карты, бутылку хорошего игристого со свежими фруктами и новые барабанные палочки? это кажется более реальным, чем если бы парни чисто гипотетически перешагнули через собственную гордость. задумчиво стою в магазине, любуясь на длинные полки, пока в голове перекати-поле, затем направляюсь к отделу с фруктами, нахватав всего понемногу, искренне поражаясь, как еда может стоить таких денег. ну и вот, опять всё упирается в финансы, о которых я старательно силюсь не думать. на кассе прошу пару пачек мальборо и коробок спичек - на всякий случай. в автобусе ещё было тихо, когда я вернулась - все спали, утомлённые выступлением, что затянулось до поздней ночи. мне же лучше: можно избежать лишних вопросов и ненужных преувеличенно-геройских фраз. после знаменательного эмоционального взрыва в гримёрных, к общему удивлению, стало свободнее, и члены группы привычно переругивались между собой, безуспешно пытаясь отвоевать себе место у зеркала у бесспорного короля этих самых зеркал. на роджера я просто старалась не смотреть - было не то стыдно, не то горько, не то в голове воспоминания смешивались, некстати подбрасывая то посленовогоднее утро, когда я собрала свои небогатые пожитки и на первом подходящем автобусе рванула домой через всю страну, упиваясь слезами и жалостью к себе. тогда, как и сейчас, хотелось, чтобы кто-нибудь прижал к груди искренне, давая сердечку упокоение. нелепо, наверное: я совершенно нестабильна, наравне с тем же тейлором, который хотя бы может списать свои эмоции на профессиональную нагрузку с эмоциональным и физическим напряжением. мне оправдать свои приступы жалости к себе же станется посложнее. в какой-то момент нахожу себя в продуваемом дворе не то клуба, не то бара, сидящей на прохладной ограде. передо мной стоит роджер, и свет от луны, которая освещала целое небо не хуже фонарей, путался в его привычно растрёпанных прядях волос. не разбираюсь я в этих новолуниях и прочих фазах луны, поэтому и не могу сказать, что происходит сейчас на небе, и от этого на минуту становится искренне грустно: надо бы спросить у... да у джона, к примеру. он же умный, и должен уметь различать фазы дурацкой луны, а то чувствую себя совершенным неучем. мысли немного попутались, потому что уже глубокая ночь, и мы почему-то вдвоём тратим её на это тесное и душноватое место. а на улице хорошо - свежо и людей совсем нет, все спят. роджер разочарованно обводит глазами пустой двор, а затем зачаровывается назад, когда порывшись в нагрудных карманах своей джинсовки, я магическим образом вытаскиваю оттуда слегка примятую в мягкой упаковке пачку сигарет, передавая ему одну. закрываю глаза: пожалуйста, не спрашивай, и вдыхаю поглубже табачный дым, смешанный с его дыханием. на часах то ли три:ноль четыре, то ли четыре:ноль три, когда роджер героически тащит меня к автобусу, не давая уснуть прямо на ходу. а я покорно позволяю себя вести, постфактум прощая себе искренне наслаждение чужими прикосновениями, вызванное тактильным голодом и банальной пьяностью сознания. чужие, но такие знакомые руки на собственных рёбрах ощущаются так правильно, что больших усилий стоит не разрыдаться в голос, когда они исчезают, чтобы отпереть дверь с минимальным шумом, не разбудив наших товарищей-гастролёров. не разобрать в темноте, сколько времени, да и всё равно совершенно, когда родж утянутый мною валится где-то рядом на кушетку (оправдываю себя, что просто не успела разжать руки) и трёт покрасневшие от усталости глаза. конечно же, глаз его я не вижу, просто выучила этот жест ещё очень давно. хочется сделать так много, но я просто пялюсь на его лицо, опять нечеловечески красиво подсвечиваемое холодной луной, и как двигаются под веками его зрачки. проходит, кажется, секунда, и собравшись с силами, он встаёт, намереваясь уйти, но странный внутренний порыв не позволяет мне отпустить его так просто: хватаюсь за руку, чувствуя под собственными пальцами грубоватую кожу, и в который раз умираю. предугадываю смутный взгляд, в котором лёгкое удивление смешалось с чем-то ещё, но в темноте не разглядеть. — доброй ночи. и спасибо, — нехотя расстаюсь с тёплой рукой, запоминая ощущения и ловлю лунную улыбку в свою сторону. — ночи, — вторит роджер и всё таки уходит, а я валюсь обратно, в попытках угадать тепло на одеяле.***
когда мы прибываем в бостон, встаю поразительно рано не только для окружающих, но и для себя самой - все ещё спят, и я старательно подхожу к полкам с едой, чтобы выпить стакан воды и занять чем-нибудь совершенно пустой желудок. энергии предостаточно, и хочется в кои-то веки навести порядок, хотя бы видимый, поэтому раскладываю вещи по местам, поражаясь нашей неряшливости, и приступаю за свой угол. протираю окно какой-то тряпкой, заправляю одеяло в постельное бельё, смахиваю крошки с плоских поверхностей и собираю журналы с книжками в кучу, засовывая в комод к другой мелочёвке. наконец, спустя несколько часов, люди начинают потихоньку оживать, и я завариваю кофе в огромном кофейнике, накрывая на наш вечно скудный стол. быстро завтракаем, перебрасываясь парочкой слов: все, кроме меня, ещё сонные, и больше похожи на оглушённых лягушек. кофе неожиданно оказывает противоположный эффект на меня, вгоняя в липкую сонливость и грусть. уснуть не получается, вместо этого я проваливаюсь в свои мысли, всё глубже погружаясь в себя, и никакие посторонние звуки совершенно не отвлекают. джон садится на край моей кровати, беззвучно спрашивая разрешения. в ответ я лишь невидящим взглядом смотрю куда-то в другое измерение, слушая, как он неловко хрустит суставами на пальцах. — слушай, я знаю, что ты в порядке, но не хочешь заняться чем-нибудь? давай я тебе аккорды покажу гитарные! — я пока в колледже училась, у нас были ребята, вроде с экономического. собрали свою группу, — вдруг вспоминается мне, — у них были хорошие песни, простые, но с нужными словами, понимаешь? джон кивает, а я продолжаю более осмысленно: — я даже пластинку у них купить хотела, а они подарили бесплатно, и ещё кучу всякой всячины. думали, из этого выйдет что-то, — парень мягко улыбается, представляя себе компанию подростков с высокими мечтами и нулевым бюджетом, — а потом они пропали. раз, и просто перестали развешивать везде свои рукописные бумажки "рэд оушенс". оказалось, что вокалистка поссорилась с тамошним басистом, и до того сильно, что ушла из группы и отчислилась, а они без неё не смогли: не найти было замены. так и развалились, оставив пару песен да свои инструменты: в актовом зале так и стояли гитары с барабанной установкой, как мемориалы. дикон немигающим взглядом смотрит в перегородку, осмысливая мною сказанное. сама не знаю, к чему это всё рассказала, подводя к своей главной мысли: — но их музыка-то осталась, знаешь. и я буду рада, если с твоей помощью что-то получится. он сразу меняется в лице, которое становится более облегчённым, что ли. и несется за акустической гитарой, едва ли на ходу проверяя звучание, пока я прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы оторваться от койки, потому что расстраивать и обижать никого не хочется.***
всё завертелось почти в буквальном смысле и понеслось в диком ритме, и вот, мы уже в нью-йорке. фредди просит фотографировать его чаще, чем моргает, и ему не нравится статуя свободы. он говорит, что это из-за её преувеличенной величественности. киваю с мудрым видом, будто успела за ходом его мыслей, а потом мы ходим по уолл-стрит, представляя себя успешнейшими людьми на целой планете. — а тебе, милая, будет офис на шестидесятом этаже, — вслух фантазирует меркури, задрав голову вверх, — я готов отдать жизнь, чтобы заявить: оттуда открывается отличный вид! — и что же я буду там делать? — пить чай, разумеется! на что ещё сгодятся эти душные камеры? по привычке ловлю взгляд роджера, который расхохотался, представив эти самые камеры, и быстро отвожу глаза, вновь проклиная себя. ну же, нью-йорк, город мечты, покажи нам, на что ты способен! а способен он на многое, как оказалось: шесть концертов пять дней подряд. мы ночевали в гримёрной, хоть и предлагали места поудобнее. сил просто не было, и чинно распивая бутылку шампанского, мы немного бесились, чтобы снять напряжение, и умирали на целую ночь, чтобы воскреснуть утром. брайан тем временем совершенно расклеился, но мы списали на переутомление, посоветовав побольше спать, а не засиживаться со своими новенькими экземплярами книг и журналов, которых в городе было несчесть, сравнивая с округом. потом брайан начал отказываться от еды и совершенно перестал пить. я подумала: что-то не то. а потом, после концерта, который оказался для нас последним, когда он едва дотащил себя до раздевалки, заваливаясь в кресло, мои пальцы судорожно тряслись, пока я пыталась набрать номер скорой в ближайшем автомате, опустошая свои карманы. невероятно отзывчивые прохожие, которые на мою удачу оказались рядом, заметили истеричные попытки сделать хоть что-то, помогли и пожелали удачи. сидя и ожидая-выжидая непонятно чего в приёмном покое, каждый винил себя, и мой мозг не стал исключением. потому что это я виновата. не заметила раньше, что брайан выглядит болезненным, позволяла играть свои невероятные соло, вот и доигралась сама. роджер подсаживается ко мне, отнимая руки от лица, и уверяет, что в этом нет моей вины, но верится с трудом. точнее, совсем не верится. напротив - фредди, и он реагирует примерно так же, отталкивая джона плечом, чтобы насладиться самокопанием в полной мере. — гепатит, — говорит врач, — не приговор. у нас от этого не умирают. звучит многообещающе, но это не мешает нам с моим внезапным спутником в лице роджера надраться в замызганном пабе, и обсудить всю несправедливость сучки-судьбы, которая всё таким образом провернула. он говорит, что оставшуюся часть тура необходимо отменить, и с этим не согласиться просто нельзя: ну куда группа без гитариста? ещё мы вынуждены остаться в городе, пока брайана не отпустят домой, что тейлора не устраивает: ему не нравится здесь, и хочется скорее вернуться в англию. счета всё растут, а группа не имеет ни малейшего понятия, как с ними расквитаться, но все участники сохраняют невиданный настрой духа даже перед лицом сложностей, гордо встречая их. этим вечером мы с тейлором тащим друг друга до пресловутого автобуса, ключ от которого до сих пор у меня в кармане по старой привычке. там оказывается пусто и холодно, и мы сначала недоумеваем, а потом смёемся. поначалу тихо, сдавленно, а потом хохот начинает набирать обороты. у меня перетекает в истерический, когда я утыкаюсь лбом в роджерово плечо с накинутой на него вязаной кофтой.***
— как только брайан выйдёт из больницы, я уеду, — предупреждаю я заранее, собрав остатки самообладания внутри. потому что понимаю: или так, или к чертям сгоришь в адском пламени собственного сердца. где-то внутри боролись два дьявола. "ну же, попроси остаться! — кричал первый. — сожги эту дуру!" а второй просто молчал, хмуро поглядывая на скрещенные руки. я надеюсь, что он победит.***
после уродливых стен больницы, улица казалась самой прекрасной картиной в мире. и дело не в том, что приёмный покой или палата были плохими, наоборот: стерильно-красивые и довольно комфортабельные, кажется. но сама эта атмосфера, с запахом спирта и успокоительного, холодный свет и серьёзные лица, куда ни глянь, не давали расслабиться. брайан выглядел счастливее всех на свете, в нашей компании прогуливаясь по милым сердцу улицам, даже расщедрился на мороженое и колу для каждого, не переставая ярко улыбаться и благодарить за поддержку, без которой бы точно не справился, и "зачах в этой серой коробке", коей была обозвана его палата. конечно, проблем было выше крыши, но фредди уже отыскал человека, который будет заниматься всеми делами, и он уж точно куда собраннее и надёжнее, чем я. гуляем мы до самой ночи, пока мэй не начинает собираться в отель, обосновывая это усталостью и желанием нормально выспаться. никто не спорит, меркури порывается потащить его на своей спине, но это было больше для фарса: все понимают, что фред просто не утащит друга на себе, и усмехаются, представив эту картину. на улице поразительно хорошая погода: новая луна, мимолётный ветер, едва трогающий отросшие волосы, и тёплый воздух, не успевший остыть с захода солнца. в такую ночь нужно гулять до рассвета, танцевать на набережной и пить сладкий лимонад, изучая стремительно пустеющие улицы. но эта ночь, как обычно, отличилась. вот она, луна, вот и ветер. сжимаю в руках пластинку с гордой надписью "queen II", со всех сторон исписанную участниками группы, которые наказали читать записки, когда станет грустно. в чемоданчике любовно сложена пара футболок с тем же изображением, самодельные браслетики и много-много всяких других безделушек, что мне напихали, узнав о том, что я ухожу. — не нужно долгих прощаний, — потому что сил сдержаться всё меньше и меньше. прячу такие ненавистные сейчас слёзы в вороте рубашки фредди, который всё не хотел меня отпускать, хоть и понимал, что безуспешно. он отстраняется, хлюпая носом, и даже не пытается скрыть своих эмоций. затем настаёт очередь брайана и джона, которые поочерёдно утянули меня в почти медвежьи объятия, ритуально похлопывая то по спине, то по плечу. роджер остался последним, словно в нерешительности, долго-долго смотрит в глаза. мешкаюсь, тяну ему руку для финального рукопожатия, но жест остаётся проигнорированным, и я вновь оказываюсь сжата в объятьях, но каких-то аккуратных, словно прикасаться ко мне - горячо, или слишком холодно, оттого и боязно. отстраняюсь первой, чтобы это не стало причиной моей задержки навечно, машу на прощание, в последний раз вглядываясь в такие родные лица, и не мешкая захожу в автобус. двери тут же закрываются, сопровождаясь тяжким выдохом водителя: ждали только меня.эпилог
телефон навязчиво трещит, заставляя откинуть одеяло и положить сверху книгу корешком вверх - чтобы не потерять место, на котором я остановилась. на ощупь плетусь по тёмному коридору, морозя ступни на прохладном полу. — да? — привет, — узнаю голос роджера, и становится страшно: может быть это ночной кошмар? — привет. что-то случилось? в ответ - молчание. мне остаётся только накручивать на палец спиралевидный провод, выжидая ответа с тревогой в сердце. — не знаю. нет, — наконец оживает он на том конце линии, — захотелось просто позвонить. на фоне - вскрики, перебивающиеся музыкой. и всё дёрганое. и звонок этот дурацкий: меня едва не трясёт. — ты в баре, — говорю это как факт, и трелор смиренно агакает, — позвони брайану или джону, они помогут тебе добраться до дома. опять молчание. на пальце уже не хватает места - приходится начать выкручивать провод по новой. — я хотел с тобой поболтать. может, приедешь? тут весело. настала моя очередь молчать, сжимая кулаки так, что ногти больно впиваются в мягкую кожу ладоней, и тихо мотать головой из стороны в сторону, словно заведённая. — нет, спасибо. мне вставать рано утром. не все здесь рок-звёзды, роджер, — доносится тихое хмыкание, — береги себя, хорошо? — замётано. трубка разражается глухими гудками, пока я подпираю стену, сидя на всё том же холодном полу. хочется вырвать кабели и провода к чёртовой матери, чтобы и духу их здесь не было, но что-то не позволяет. вместо этого до поздней ночи считаю, сколько раз душевынимающая трель прозвенит сегодня ещё - останавливаюсь на третьей, потому что не выдерживаю и снимаю трубку, когда навязчивое трещание наконец смолкло. теперь номер недоступен, и можно наконец завернуться в одеяло, вообразив себе защитную крепость, отвернуться к окну и стеклянными глазами считать блёстки, мерцающие, словно отражения от луны, в сером небе.