***
Хёкджэ так и не пришёл. Ни на следующий день, ни на общее расписание группы. Ребята удивлённо перешёптываются, только самые старшие почему-то помалкивают, и это бесит ещё больше. Почему-то их съемки сдвигают по непонятным причинам на несколько дней, Хёка нет ни на одной репетиции, и он не берёт трубку, сколько бы Донхэ не пытался звонить ему. — Игнорирует… — всхлипывает брюнет на третий день, сидя в гримёрки и сжимая в руках телефон, на экране которого высвечивается «Мой Хёкки». Он совершенно ничего не понимает: куда бежать, что делать, где искать Хёкджэ, его Хёкджэ. — Хэй, мелкий, что у вас стряслось? — рядом садится Хичоль и протягивает брюнету кружку с горячим чаем, в которую тот тут же вцепился обеими руками, уронив телефон на свои колени. — Он… он… — задыхается Донхэ, с трудом делая пару глотков, чтобы выровнять дыхание. — Он совсем меня не слушает… — В каком это смысле? Как это нашего Хэ-я с шилом в попе можно не слушать? — хён тормошит его волосы, пытаясь заставить улыбнуться. Возможно, это бы помогло, будь Хёкджэ рядом. Спровоцировать ревность, поприставать к невинному (во всех смыслах) Шивону, вызвать Рёнгу из армии и затискать до полусмерти, и всё тут же наладится. Собственник-Хёк не выдержит, и обязательно обнимет, прижмёт к себе, или, наоборот, к холодной стене. Начнутся расспросы, тихое шипение, недовольный взгляд из-под чёрной чёлки, у Донхэ перехватит дыхание, и его поцелуют, так жадно, страстно и горячо, что все поводы для обид забудутся надолго. Но всё это не случится, потому что его нет. — Он всегда так. Кажется, ему совсем не важно моё мнение, — брюнет держит кружку только одной рукой и вытирает свои слёзы. Старший друг совсем близко, он всегда вовремя приходит на помощь, прикрывает, успокаивает и наставляет, хоть и кажется той ещё язвой. Его и Хёкджэ первые месяцы стажёрства побаивался, а теперь ничего, пьют иногда вместе. Ну или ищут что-то учудившего Ли Донхэ. Вспоминая об этих тёплых моментах прошлого, брюнет тянется вперёд, доверчиво ткнувшись носиком в рубашку Кима, немо прося утешения и поддержки. И, чего уж он точно не ждёт, так это того, что Хичоль начнёт хохотать во всё горло. — Чего?.. Чего?.. Ой, погоди, я просмеюсь, — мужчина согнулся пополам от смеха, на всякий случай забирая обратно кружку от Донхэ, а то по его гневному взгляду Хиниму начинает казаться, что в него сейчас кинут тем, что будет под рукой. Уж лучше маленький, полуразбитый телефон впечатают в лоб старшего, чем тяжёлую кружку с горячим чаем. — Чего там Хёку не важно? — Чего ты смеёшься, хён?! — брюнет возмущается и бессильно колотит старшего кулаками по груди, скорее выпуская пар, чем действительно рассердившись на Хичоля. На него невозможно злиться слишком долго. Хичоль-хён слишком хорошо понимает всех, с кем общается, и всегда знает нужный подход. — Кто тебя не слушает? Наш Хёкджэ? — усмехается Ким, совсем легко встряхнув младшего за плечи и заглянув в его слезящиеся глаза. — Наш Хёкджэ, который за тобой хвостиком бегает со стажёрства? Хёкджэ, который мгновенно перестраивает всю хореографию, если тебе хоть что-то не понравится? Хёкджэ, который готов наряжать ёлку в мае, так как ты этого захотел, и встречать рассветы в Новый год, хотя любит поспать? Хёкджэ, который всегда поддерживает твои розыгрыши и скупает домой твои любимые морепродукты, которые он ест через силу? Хичоль говорит и говорит, пока Донхэ замолкает и внимательно слушает старшего друга. Он начинает вспоминать, каждый случай, когда Хёк уступал его желаниям. Не только в разговорах, но и в постели Хёкджэ раз за разом выглядел всё взрослее и мудрее, когда позволял лукавым искоркам в глазах Донхэ вести его за собой. Брюнет вспоминает мягкую улыбку старшего, его ворчливый, но такой нежный голос, и сильные руки, которые обнимали его, несмотря ни на что. Через победы и поражения, через потери и радостные дни, через всё это его направляли тёплые и надёжные руки Хёкджэ. — Хён, я… — Донхэ срывается на рыдания, чувствуя, что его пробирает ощутимая дрожь. Чувство вины захлестывает брюнета с головой. Хочется бежать, не важно куда, найти любой след, любую зацепку, только бы отыскать место, где прячется Хёк, прижаться к его груди и пообещать, что больше никогда он не скажет таких ужасных слов. — Я так виноват… — Ну-ну, — Хиним поглаживает младшего по спине, и хоть касания успокаивающие, они всё равно не те. Не те, и не от того человека они нужны сейчас Донхэ. И от понимания этого на сердце становится ещё более гадко, так как всю заботу старшего брюнет принять сейчас просто не в силах. Так что он продолжает слушать Хичоля, надеясь, что тот окажется прав, как и всегда. — Он вернётся. Он же любит тебя, дуралей. — И я его люблю, — шепчет Донхэ, опуская голову и не замечая, как его слёзы падают на экран телефона.***
«Прости меня». «Прости меня, Хёкки». «Вернись домой». «Пожалуйста, я жду тебя». Он шлёт СМС до тех пор, пока его телефон не разряжается окончательно, на десятый день отсутствия Хёкджэ. Экран мигает в последний раз и гаснет. Хэ не тратил энергию телефона ни на игры, ни на музыку, ни на что другое. Только СМС и вызовы на единственный номер. И вот телефон не выдержал. Поднимаясь с дивана, Донхэ возвращается в их спальню, безуспешно пытаясь найти в этом бардаке зарядку для телефона. Свою он то ли где-то посеял, то ли, как обычно, случайно постирал со всеми вещами. Но спасало то, что телефоны они покупали вместе, ещё один каприз маленького Донхэ. Его сотовые ломаются слишком часто, но Хёкджэ послушно покупает парные, каждый раз, даже когда его телефон цел и вполне готов служить средством связи ещё долго. Вспоминая об этом, брюнет снова всхлипывает, размазывая слёзы по щекам. Хоть Донхэ и живёт рядышком, в том же подъезде, он не хочет ждать Хёка у себя дома. «А вдруг он туда не придёт?» Эта квартира уже стала для обоих неким семейным гнёздышком, половина гардероба брюнета была перетаскана к Хёкджэ (а вещи старшего нещадно использовались Донхэ по назначению и без), а засыпать в обнимку стало для них уже так привычно, так спокойно и тепло. — Нет, я не сдамся, — бормочет Донхэ, ковыляя по спальне к постели и устало шаркая тапками по полу. Кажется, в последний раз старший заряжал телефон там. Он обязательно дождётся Хёкджэ, ведь Хичоль не ошибается, Хёк не может не прийти. Они же любят друг друга, мужчина не оставит его так, просто не захочет… — Где же зарядка… а, вот она, — вздыхает брюнет и, заметив конец шнура под подушкой Хёка, коротко откидывает её в сторону, после чего его телефон падает из рук Донхэ на паркетный пол. Взвизгнув от ужаса, брюнет хватает воздух ртом, как рыбка, и, чтобы устоять на ногах, цепляется рукой за спинку кровати, стараясь удержать равновесие. Под подушкой штекер зарядки был воткнут в телефон Хёкджэ, работающий в беззвучном режиме. Разревевшись во весь голос, младший берёт тёмный смартфон и трясётся от накрывающей его истерики, когда видит на экране, помимо многочисленных звонков и СМС от мемберов и менеджера, имя одного из контактов. «Мой Донхэ».***
— Хён, хён, хён! — верещит Донхэ, взмыленный и взъерошенный вбегая в квартиру Чонсу, которую старший приобрёл через пару подъездов от них, в том же доме. Итук поднимает взгляд от планшета, в котором он читает новости про их группу, а невесть откуда взявшийся тут Хичоль невозмутимо оглядывает младшего, одетого в широкие, растянутые вещи Хёкджэ. То, что Донхэ знает коды от домофона их квартир, уже никого не удивляет. Только Хёк ещё периодически этому удивляется. «Удивлялся…» — Хёк оставил телефон дома! И его нет уже столько дней! Я не знаю, что делать, хён! — брюнет бежит к старшим, плача на ходу и сжимая в руках два телефона: свой белоснежный, поцарапанный и полный дурацких стикеров, и чёрный, с чехлом, выполненным под мрамор, принадлежащий Хёкджэ. Хичоль покачивает ногой, задумчиво глядя на пострелёнка. — Почему… почему вы так спокойны? Ну где он может быть? — паникует Донхэ, нервно переступая с ноги на ногу. — Я всех обзвонил, никто не знает! Я пойду его искать! Вдруг он попал в беду! — Погоди-погоди, — младшего за руку хватает лидер и усаживает в кресло, почти силой удерживая на месте. — Кого ты там обзвонил? — Неужели не очевидно, хён? — бурчит Хичоль, поворачиваясь в сторону мемберов. Он, как и Чонсу, не оценил по достоинству всю критическую сторону ситуации, и тоже выглядит крайне невозмутимым. — В больницы звонил? — Звонил! — Донхэ порывается снова вскочить, но его заставляют сесть обратно на место. — В морги звонил? — продолжает Хичоль свои бессмысленные (по мнению брюнета) расспросы. — Звонил! — В полицейские участки звонил? — Звонил! — А его матери позвонить не догадался? — спрашивает старший уже с более хитрой интонацией, прищурившись и внимательно рассматривая Донхэ. — Да звони... — пытается отмахнуться брюнет, но так и замирает на месте, широко раскрыв рот. Старшие наблюдают за тем, как в голове Донхэ развивается мыслительный процесс, пока он обдумывает услышанное. А действительно, почему он не позвонил маме Хёкджэ? «Не хотел волновать, вдруг он не дома», — вспоминает брюнет и торопливо качает головой, выкидывая свой телефон в руки Итука и быстро набирая с номера Хёка номер его мамы. Старшие ничего не успевают сказать, пока Донхэ уже пулей летит в коридор, обуваясь практически на ходу. — Алло, здравствуйте, мама Хёкки, это Донхэ, я… — он привык, что их мамы очень просят не называть их «госпожа Ли», потому к полуформальному обращению все относятся достаточно спокойно. — А, здравствуй, милый, — голос женщины в трубке не звучит обеспокоенно, что заставляет брюнета заволноваться ещё больше. «Вдруг она ничего не знает?» Но его сомнения разрешаются следующей фразой: — Я знаю, что Хёкджэ оставил в квартире свой сотовый. Ты только сейчас его нашёл, да? Извини, не могу передать сыну трубку, он сейчас спит. — Ох, правда? — Донхэ бессильно падает на тумбочку в коридоре, еле держась рукой за стену. От осознания того, что Хёкки дома, что он в порядке, ему разом становится легче. Правда, появляется ещё больше вопросов. — Извините, а… почему его не было? Когда он вернётся? Что-то случилось? — он осыпает маму Хёка вопросами, скорее, желая выговориться, чем действительно дожидаясь, что ему ответят на каждый вопрос. Что бы он не говорил, в голове только одна мысль: «Хёкки… Хёкки…» — Донхэ, милый, тебе разве не сказали? — голос женщины крайне удивлённый, отчего сердечко брюнета словно перестаёт биться. — Менеджер и ребята звонили, Хёкджэ всё им передавал. Вообще, он планировал вернуться через пару недель, так как врач пока не разрешает ему вставать. — Врач? Он болен? Я скоро буду! — глаза Донхэ снова наполняются слезами и он быстро сбрасывает вызов, метнувшись на улицу. Итук и Хичоль провожают его крайне невозмутимыми взглядами, даже не поднявшись с места. — Может, стоило ему сразу сказать? — у лидера душа не может успокоиться от того, как сильно плакал Донхэ. Хичоль мотает головой и хлопает Итука по запястью: — Соберись, хён. Так было надо для них обоих. Разберутся.***
— Он у себя? К нему можно? Ой, здравствуйте ещё раз, — Донхэ еле вспоминает, что существуют правила приличия, вежливо поклонившись женщине, открывшей ему дверь. Та стоит в пальто, явно куда-то собираясь. — Здравствуй, дорогой. Конечно, можно. Мне надо отлучиться до вечера, так что ты как раз вовремя. Посидишь с ним, хорошо? Главное — не давай ему долго бродить по дому, ладно? — мама Хёкджэ оглядывает такого выросшего после армии Донхэ, робко сжимающего пакет с продуктами и какими-то лекарствами (скупал всё наугад), и приветливо улыбается ему. Брюнет яростно кивает и украдкой вытирает влажные следы на щеках рукой, пока женщина делает вид, будто не замечает этого. Мальчишки порой такие ранимые… — Всё, Донхэ, я на тебя надеюсь. Вечером приду, — мама Хёкджэ мягко обнимает брюнета за плечи, после чего выходит из дома, прикрыв за собой дверь. Донхэ быстро снимает туфли, аккуратно убирая их в сторону, так же бережно стаскивает с себя пальто. Он словно тянет время, боясь зайти к Хёку, хотя примчался к нему домой так быстро, как только мог. Что же с ним приключилось? «Если у него был врач…» — Хёкки, тебе пришлось страдать? Это из-за того, что ты переживал? — тихо всхлипывает Донхэ, еле слышно проходя к комнате Хёкджэ и сжимая в руке пакет. Громко задать эти вопросы он не решается, потому еле слышно стучит в дверь и осторожно открывает её, заходя в комнату. — Донхэ? — раздаётся удивлённый голос со стороны постели. Зажимая рот ладошкой, брюнет прикрывает дверь за собой и медленно, нерешительно подходит к кровати Хёка. Покрасневшие глаза, тихие всхлипы, опухшие веки — хорош он, ничего не скажешь. Хёкджэ выглядит в разы лучше, чем он, но тоже не так бодро, как несколько дней назад. Старший лежит под одеялом на левом боку, и чуть приподнимается на локте, чтобы рассмотреть личико Донхэ. Секундная радость во взгляде мужчины омрачается изумлением. — Донхэ, что с тобой? — хрипло спрашивает Хёк, силясь приподняться ещё больше, чтобы рассмотреть младшего, который тем временем быстро оглядывается, пытаясь оценить обстановку. Он не видит на тумбочке горы таблеток, не видит градусник и горчичники. Однако есть полупустой графин с холодным чаем и стакан, а также какая-то банка, похожая на мазь. — Хёкки… — губы младшего дрожат, он оседает на коленях перед постелью и всхлипывает громче, взяв Хёкджэ за руку и притянув её к своим губам. Сбивчивые поцелуи по родным костяшкам, слёзы, падающие на светлую кожу — и Донхэ начинает выть во весь голос, выпуская наружу все переживания последних дней. — Хёкки, ты болен? Твоя мама говорила про врача… — когда истерика проходит, шепчет брюнет, заливаясь тихим плачем. Он прижимается щекой к ладони старшего, и едва не вскрикивает от радости, когда длинные пальцы скользят по его коже, так успокаивающе, прямо как раньше. — Врача… Донхэ, тут такое дело… — мнётся Хёкджэ, вздрагивая от того, как потерянно его рассматривает любимый. Ссора последних дней становится такой неважной, когда он видит, сколько слёз выплакал его малыш, как тот в ужасе жмётся к его рукам, дрожит и ревёт навзрыд. — Хёкки, ты меня прости, я такой дурак, ты же всё для меня делал, а я не ценил, прости меня, прости, — Донхэ с плачем целует руки мужчины, по которым уже успел соскучиться спустя три секунды его отсутствия, что уж говорить о стольких днях разлуки. — Хэ, милый, тебе не за что извиняться, — Хёкджэ улыбается так заботливо и по взрослому, что брюнету снова хочется плакать. — Иди ко мне. Донхэ оставляет пакет на полу и с ногами забирается на кровать под одеяло, доверчиво утыкаясь в грудь Хёка носом и выдыхая с тихими всхлипами. Всё закончилось. Всё хорошо. И пальцы, которые гладят его по спине, доказывают: это не сон, всё реально и его Хёкки рядом с ним. — Почему ты никому ничего не сказал… и ты болен? Чем? — начинает тараторить брюнет, зажмурившись и глубоко вдыхая родной запах, чтобы успокоиться. — Мы обязательно вылечим тебя, я всё прочитаю об этом, все рекомендации врача будем соблюдать. Только не молчи, Хёкки, не… — Чш-ш, Донхэ, я не болен, — Хёк притягивает к себе младшего и ласково прикасается обжигающе сухими губами к его губам, затягивая брюнета в мягкий поцелуй. Донхэ доверчиво прижимается к старшему, льнёт к его горячей (почему-то) груди, и целует Хёкджэ в ответ, поглаживая его по напряжённой шее. Все тревоги постепенно отступают, оставляя место для любопытства, которое ему обязательно восполнят, и необъятной нежности. Поцелуи Хёка — это каждый раз как новое яркое событие, перекрывающее всё произошедшее до этого момента. Донхэ помнит каждое прикосновение губ Хёкджэ, составляя в голове многогранную сущность старшего: вот тогда он небрежно прокусил нижнюю губу младшего и маняще слизывал капельки крови, а тогда они целовались во время спонтанного занятия любовью, неловко стукались зубами, хрипло стонали и шептали всякие заводящие друг друга глупости, а тогда Хёк думал, что Донхэ спит, и совсем невесомо поцеловал его в уголок рта, в очередной раз доказав, какой он внимательный и нежный. Сегодня Хёк целует с ненасытным желанием, не скрывая, что он тосковал, но так аккуратно и нежно, что Донхэ снова хочется плакать. И почему он был таким дурачком, почему не побежал следом за любимым, почему дал ему уйти? Со всей осторожностью он гладит Хёкджэ по тёплому торсу, обводит пальцами тёмные ореолы сосков, и совсем аккуратно царапает ноготками его живот. То, что мужчина лежит в одних пижамных штанах под одеялом, Донхэ никак не удивляет, это вполне в стиле Хёка. Но стоит ему, своенравно покусывая нижнюю губу любимого, прикоснуться ладонью к его тазовой косточке, намереваясь спуститься ниже, как его руку тут же перехватывают и возвращают обратно, с неохотой отрываясь от губ брюнета. — Рыбка, милый, не сегодня, — мягко отказывает ему мужчина, пока Донхэ растерянно моргает, машинально облизываясь. Он всегда помнил, что Хёк готов на любые сексуальные подвиги «здесь и сейчас», особенно, когда дома только они вдвоём. Тогда в чём же дело? — Ты всё ещё злишься на меня? — шёпотом спрашивает Донхэ, глядя на старшего так виновато и обречённо, что Хёкджэ невольно начинает улыбаться. Наверняка малыш уже представил себе, как его посадят на воздержание за эту выходку. Или отправят в монастырь. — Нет, родной, — мужчина качает головой и притягивает Хэ ещё ближе к себе, мягко целуя его в макушку. Не глядя в глаза, наверное, будет сказать немного проще. Решившись, Хёкджэ наклоняется к уху любимого и тихо шепчет. — Просто я… Через пару мгновений, когда Донхэ осмыслил услышанное, на весь дом раздаётся гневный вопль своенравного брюнета: — В СМЫСЛЕ ТЫ ЕГО СДЕЛАЛ?!***
— Ай, ну ты же сам хотел! Ай, ну я почитал об этом! Ай, ну плюсов действительно много! Ай, Донхэ! Ай, больно! Ай-ай! — смеётся Хёкджэ, пытаясь удержать за руки барахтающегося под одеялом брюнета, который упрямо колотит его по груди, умудряясь что-то верещать при этом. — Я, скотина ты такая, сколько времени, сволочь, зараза, с ума сходил, ненавижу, а ты, козлина, по больницам мотался, придурок, искал, кто тебе член обрежет, чтоб тебя выебали этим скальпелем! — вопит Донхэ, яростно брыкаясь. Благо, случайно пнуть Хёка коленом по самому сокровенному он не успевает. Спазм боли возвращается к старшему сам по себе, и тот резко выпускает руки Донхэ, согнувшись в позе эмбриона и прижав руки к животу, избегая касания к паху. И если на первом шлепке Хёка по макушке брюнет ещё злится, то на болезненном стоне он понимает, что Хёкджэ не притворяется, всё действительно серьёзно. — Ох… прости, прости! Как ты? Очень больно? — младший до ужаса перепуган, он помогает старшему вытянуться на постели и замирает рядом с ним, боясь пошевелиться. Хёк морщится, но качает головой, изрядно побледнев. — Да нет… пройдет, — чтобы не застонать, мужчина прикусывает нижнюю губу и зажмуривает глаза, не желая волновать младшего ещё больше. А Донхэ не дурачок, он прекрасно помнит отношение Хёкджэ к боли. Если тот говорит: «Пустяки, совсем не больно», то это значит, что он уже привык и потерпит, а если «Пройдёт», то ему до такой степени больно, что он или сознание сейчас потеряет, или, чего доброго, будет сдерживать рвотные позывы. Никогда не щадит себя, дуралей. — Прости, я не знал, что это действительно так больно… — Донхэ подаётся вперёд и обхватывает руками влажные от пота щёки Хёкджэ, начиная осыпать его лицо торопливыми поцелуями. Тот вполголоса пытается убедить младшего, что ему действительно не больно, но разве брюнет теперь поверит? Он что, с Хёком один день знаком? Да за кого он его принимает! Правда, злиться не хочется совершенно. Любимому больно, и от этого на душе Донхэ становится ещё тяжелее. — Совсем горишь… — шепчет брюнет, продолжая целовать старшего снова и снова, поглаживая его густые чёрные волосы, пока спазм боли не отступает, и Хёк не начинает ощутимо спокойнее дышать. Только после этого младший немного успокаивается, ткнувшись лбом в его лоб и вслушавшись в глубокое дыхание любимого. — Тебе получше?.. — С тобой любая боль не страшна, — мягко улыбается мужчина, наблюдая, как брюнет суетится и достаёт салфетки бережно промокая его вспотевшие лоб и щёки. Прикрывая глаза, Хёкджэ подставляет лицо под эту аккуратную и нежную заботу младшего. — Хёкки, а можно посмотреть? — любопытно интересуется Донхэ, часто моргая своими большими глазами. Хёкджэ смеётся и коротко целует его в лоб. Младший и вправду так походит на ребёнка, искреннего и доверчивого. — И не только посмотреть. Но чуть позже, ладно? — Да, конечно, — кивает младший и выползает из-под одеяла, получше укрывая им Хёкджэ. Затем он с важной, нахмуренной и одновременно деловой мордочкой разбирает пакеты, наливает Хёку в стакан сок, который он купил, согревает ему суп и кормит практически с ложечки, подперев его спину подушками, чтобы хоть немного усадить старшего. Когда Хёкджэ засыпает, чтобы не терпеть боль без таблеток, Донхэ раздевается до белья и залезает к нему, обнимая старшего со спины и, сцепляя пальцы на его животе, медленно поглаживает мышцы пресса круговыми движениями, надеясь, что мужчину это успокоит. — У собачки боли, у кошечки боли, а у моего Хёкки не боли, — вполголоса заговаривает боль брюнет, прижимаясь щекой к лопатке старшего и виновато целуя его широкую спину. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — продолжает шептать Донхэ снова и снова, практически до полуночи, охраняя сон Хёкджэ, стараясь сделать всё, чтобы тому больше не было больно. Так он и засыпает, поглаживая впалый живот Хёка и с виноватой улыбкой ощущая, как сквозь сон Хёкджэ находит его пальцы и ласково сжимает. Снова чувствовать биение сердца самого родного тебе человека — что ещё может сделать тебя счастливее?***
Утром Хёк просыпается в полной тишине. Сонно моргая, он сжимает пальцы, в которых, как он думал, были руки Донхэ, но находит лишь пустоту. Поморщившись, мужчина приподнимается на локте и оглядывается. «Неужели приснилось?..» — Донхэ? — осторожно зовёт его старший, и хочет было подняться с постели, как за дверью раздаётся торопливое шарканье тапочек, отчего Хёкджэ невольно улыбается. Он бы не выдержал осознания, что ещё одна потрясающая встреча с его мальчиком оказалась лишь сном. — Выспался? Как себя чувствуешь? — Донхэ забегает в комнату с подносом и устраивает его на тумбочке, усаживаясь рядом со старшим и обеспокоенно трогая его лоб ладонью. — Кажется, жара нет, — неуверенно тянет брюнет, а Хёк тем временем закусывает губу, не зная, что сказать. Тот вчера так извинялся, значит, наверное, ему тоже стоит? Его Хэ волновался… — Донхэ, послушай, я хочу из… — тихо начинает Хёкджэ, но его тут же хватают за руку и прижимают её ладонью к щеке. Брюнет льнёт к пальцам старшего, скользя губами по запястью и прикрывая глаза. — Ничего не говори, ладно? — шепчет Донхэ, аккуратно забираясь с ногами на постель и опускаясь на ней на колени, совсем рядом с Хёкджэ. И если мужчина всё ещё чувствует вину за произошедшее, то дальнейшие слова младшего окончательно выводят его из равновесия. — Ты был прав, так что виноват только я. Да и я слишком скучал по тебе, чтобы обижаться, — честно признаётся Донхэ и придвигается ещё ближе. Обхватывая щёки старшего обеими руками, младший ласково и с еле слышным причмокиванием касается губ Хёкджэ в коротком поцелуе, с улыбкой замечая, как Хёк прикрывает глаза от удовольствия. — Позволь мне тоже слушать тебя, Хёкки, — загадочно шепчет брюнет, и старший сглатывает, открывая глаза, чтобы внимательно рассмотреть личико Донхэ, такое беспокойное и задумчивое, что непривычно для его яркого поведения. — Хорошо, я тебе верю. А… что ты принёс? — Хёкджэ принюхивается, чувствуя, как его рот начинает наполняться слюной. Когда он нормально ел в последний раз? Вся неделя прошла на антибиотиках и сплошной жидкости. — Я… а! — встрепенулся Донхэ и помог старшему сесть, взволнованно закусывая губу. Брюнет снова начинает ёрзать на постели, совсем как дома, когда задумывается о чём-то. — Я раздобыл лапшу со свежими кимчи и… — С кимчи? А с морепродуктами не было? — рефлекторно интересуется Хёкджэ, тут же забирая в свои руки мисочку и жадно начиная уплетать завтрак. В комнате повисает тишина, и это мужчине определённо не нравится. Он поднимает голову от миски и встревоженно оглядывает дрожащего брюнета. — Малыш, всё хорошо? Донхэ мелко кивает и достаёт какую-то коробочку, при виде которой Хёк сам чуть не начинает ёрзать от удовольствия, вспомнив о своём любимом лакомстве — клубничном молочке. Вот только… почему его Хэ такой грустный? — Просто… ты же любишь кимчи, а не морепродукты, — очень тихо отвечает брюнет, почему-то начиная всхлипывать. Пальцы младшего сжимают коробочку молока, пока он добавляет. — И молочко тоже… твоё любимое, верно? Хёк торопливо проглатывает порцию, и хмурится, но почти тут же понимает, что происходит. Он тут же откладывает тарелку обратно на тумбочку и тянет руки к младшему. — Так, это подождёт. Иди-ка сюда, — зовёт он, пока Донхэ с плачем прижимается к его груди, утыкаясь носом в ямку плеча. Хёкджэ мягко улыбается, поглаживая любимого по голове и плавно спускаясь к его натренированной спине. Видимо, малыш и вправду за все эти дни увидел всё то, что Хёк делал крайне незаметно (как он думал). Чтож, может, он и хотел тактично указать младшему на то, что у него тоже есть предпочтения, но иначе, не доводя его до слёз. — Спасибо тебе, малыш. Мой ангелочек припорхал сюда, чтобы накормить вкусностями, — Хёкджэ закрывает глаза и обвивает младшего руками покрепче, мягко покачиваясь с ним на постели. Теперь он начинает беспокоиться о том, что Донхэ резко переметнётся в другую стадию: слушать только его. И это его настораживает. — Донхэ, я очень сильно люблю тебя и благодарен за твою заботу, — голос старшего предельно мягок, пока пальцы бережно обводят края торчащих лопаток брюнета, незатейливым массажем успокаивая его. — Мне всё равно, что есть, лишь бы с тобой, честно. Но мне будет очень приятно, если ты иногда будешь так меня баловать. Младший поднимает голову, хлюпая носиком, а Хёкджэ хихикает, целуя Донхэ в мокрые щёки снова и снова, пытаясь поднять ему настроение. — Только не слишком часто, а то буду большой и толстый. — Большой и толстый, — с тихим смехом повторяет брюнет и уютненько устраивается в руках старшего, явно намереваясь покормить его с ложечки. И это оказалось весьма романтичной идеей.***
— Слушай, а когда у тебя всё заживёт? Почему ты не хочешь мне показывать? — Донхэ снова дует губы, но в этот раз обижаясь крайне аккуратно, мягко и недолго. Перед глазами всё ещё то состояние, когда он не знал, где его Хёкки и с кем. Пусть обижает, но будет в зоне видимости. Хёкджэ не успевает ответить, как младший переключается на другое и замечает на тумбочке банку, которую он ловко цапает своей рукой. Он вертит её с любопытством, пытаясь прочесть мелкий текст. — Что это? — Этим я каждый день смазываю шов, чтобы зажило, — простонал Хёк, натягивая на голову одеяло. — Но мне даже думать о том, чтобы трогать его, больно. Это пытка. — Хэй, не будь ребёнком, это уже моя привилегия! — возмущается Донхэ и тянет старшего за одеяло. Посопротивлявшись для вида, мужчина отпускает своё «укрытие» и заискивающе поглядывает на младшего. — Хэ-я, а давай завтра, а? Ну пожалуйста, — он уже сожалеет, что рассказал об этом Донхэ, так как тот возмущённо качает головой, укоризненно тыча указательным пальцем в кончик носа старшего. — Раз доктор сказал каждый день, значит, каждый день, — бурчит младший, напоминая сейчас больше строгого дядюшку, чем ребёночка, которым он является. Правда, в следующий миг его личико светлеет. — Слушай, а… можно я? — Ты? — поперхнулся Хёкджэ, нервно кашляя в кулак. Нет, не то, чтобы он не доверял Донхэ. Но, честно говоря… страшновато. — А если тебе не понравится… вид? — Не говори глупостей, — хохочет Донхэ, пока не замечает, как мгновенно сникает старший, неловко почёсывая свою черноволосую макушку. Тут же остановившись, брюнет придвигается ещё ближе и проводит свободной рукой по щеке Хёкджэ, прося посмотреть в его глаза. — Доверяй мне, пожалуйста. Как и я всегда мог довериться тебе, — Донхэ смотрит так ласково, так аккуратно запускает пальцы в волосы Хёка, бережно приглаживая спутанные пряди, что мужчина постепенно успокаивается и медленно кивает, соглашаясь с ним без лишних слов. Брюнет благодарно целует старшего в щёку и аккуратно отгибает половину одеяла к изножью постели, полностью стащив его с ног Хёкджэ. Поставив закрытую баночку рядом с собой, Донхэ касается тёплыми ладонями живота любимого и мягко ведёт пальцы вниз, ухватившись за верх просторного белья. Хёк привык ходить в обтягивающих боксерах, личном фетише Донхэ, но сейчас это кажется неуместным. После такой процедуры наверняка ему нужна свободная одежда, хотя бы на первое время. Ободряюще улыбнувшись мужчине, который рассматривает его с нарастающей паникой, брюнет неторопливо тянет бельё с бёдер, дожидаясь, когда Хёкджэ послушно приподнимет их, чтобы не надавить на пах слишком сильно. — Вот так, молодец, — Донхэ считает, что будет уместным похвалить любимого, и плавно стягивает бельё с его ног. Брюнет улыбается шире, проводя пальцами по упругим мышцам, подогретым постоянными тренировками и изнурительными выступлениями. Сильные ноги, потрясающие бёдра, узкая талия и… — Ох… — он не выдерживает и шумно ахает, когда откладывает бельё в сторону и невольно бросает взгляд на пах старшего. Весь вид сейчас прикрыт повязкой, которая сооружена из плотных, но мягких салфеток и бинта, но всё-таки момент волнующий, причём для обоих. — Может, я всё-таки сам? — тихо спрашивает мужчина, нервно покусывая губу. Донхэ качает головой и улыбается, с нежностью погладив его по тазовой косточке. — Всё хорошо, Хёкки. Мне будет удобнее, чем тебе, верно? — и, не дожидаясь ответа любимого, брюнет аккуратно разматывает повязку, слыша, как взволнованно дышит Хёкджэ, прижимая тыльную сторону руки ко рту и сильно закусывая кожу на ней. Донхэ понимает, что старший боится больше, чем он, и это прибавляет ему уверенности. Выдыхая, он убирает последний слой салфеток и застывает на постели, не в силах отвести взгляд. Нет, он не сомневался, что Хёкки ему не соврал, но он и представить себе не мог, что мужчина действительно это сделает. Выдыхая, брюнет таращится на член старшего, как будто видит его впервые. Кажется, просто удалили крайнюю плоть, но теперь всё выглядит немного иначе. Да ещё и хирургические швы, при виде которых Донхэ невольно вздрагивает. — Они косметические, Хэ-я. Рассосутся в течении месяца, — тихо поясняет Хёкджэ, пристально наблюдая за младшим. Донхэ чуть ли не через матрац ощущает, что сердце Хёка готово выпрыгнуть из груди от волнения, и понимает, что нужно что-то сказать. А что тут скажешь, когда он так ошарашен? — Я… я так тебя люблю, — признаётся брюнет и пересаживается ближе к торсу Хёкджэ, порывисто обнимая его и целуя в губы снова и снова, торопливыми причмокиваниями, сожалея, что из-за его выходки мужчина проходит через такое, испытывает боль, и переживает, думая, что младшему не понравится. Но ведь он его действительно любит! Любым! Донхэ ощущает, что Хёк нервно хватается за его (вернее, за Хёковскую, так как одежду с собой брюнет не взял) рубашку и сминает пальцами ткань, но поцелуи от младшего постепенно успокаивают мужчину. Смягчаясь, он целует любимого снова и снова, начиная глубже дышать и постепенно расслабляясь. — Малыш, мне пока нельзя… — с тихим стоном напоминает старший, когда поцелуи становятся глубже и чувственнее. Донхэ тут же отстраняется от него и хлопает себя по щекам. — Ох, прости, я опять забыл! Просто… так расчувствовался… да, ещё дней пять минимум, я помню, — кивает брюнет и хватает Хёкджэ за руку, робко поцеловав его длинные пальцы. — Ну так что, я могу намазать? — Да, — с улыбкой кивает мужчина, погладив любимого по щеке. В голове всплывают инструкции, которые он торопится сообщить и младшему. — Только весь не надо, лишь по швам, и сильно не надавливай. — Вас понял! — Донхэ шутливо отдаёт честь, как в армии, и садится ближе к ногам старшего, открывая баночку. Сунув в банку свой любопытный нос, он вдыхает запах мази, и резко отворачивает голову в сторону. Донхэ вытягивает руку как можно дальше от себя, сморщившись и закашлявшись. — Па-а-акость какая! — И не говори, — хохочет Хёкджэ, с удобством устроившись на постели и уже куда спокойнее наблюдая за младшим, как будто не замечая, как тот довольно заулыбался. Вот ведь, знает, как отвлечь старшего от переживаний. — Ладно, не сбивай меня, — Донхэ безболезненно шлёпает старшего по подтянутому животу, после чего запускает пальцы в липкую мазь, набирая немного. Хёк прикрывает глаза, тихо выдыхая, а брюнет тем временем дышит на руку, чтобы прикосновение не было холодным, а после крайне бережно начинает наносить мазь на красный хирургический шов. Хёкджэ старается не возбудиться, представляя разные не пошлые вещи, и это с трудом, но помогает. Он понимает, что если посмотрит на то, как сосредоточенно Донхэ прикасается пальцами к его члену, то определённо у него будут проблемы. Задержав дыхание, мужчина ведёт отсчёт, сколько секунд он продержится без воздуха, изредка охая, когда брюнет надавливает слишком сильно. Он слышит краем уха: «Ой, прости!» от младшего и чуть улыбается, дожидаясь, пока тот закончит. — А как перевязать? — младший неуклюже вертит в руках рулон салфеток, перепачкав верхний слой. Хёк открывает глаза, наблюдая за этим беспомощным ребёнком и тихо смеётся, наклонившись к нему и забирая средства для перевязки. — Давай уже сюда, помощник.***
— Хёкки, пора на перевязку! — командует Донхэ через несколько дней, уже привычным жестом садясь рядом и стаскивая со старшего одеяло. — Сымаем портки! — Донхэ-я, — тяжко вздыхает мужчина, но слушается, опираясь на руки, чтобы младший мог аккуратно стянуть с него бельё. — Давай я сам уже, а? Почти же зажило всё. — Ну нет, — брюнет яростно мотает головой, стаскивая бельё с Хёкджэ и легко похлопывая его по ноге. — Я и только я ответственный за твой восстановительный период, ничего знать не знаю! — Айш… ладно, — улыбается Хёкджэ, поправляя свои взъерошенные после душа волосы. Теперь, так как реабилитация идёт хорошо, они наносят мазь на почти зажившие швы только после вечернего душа, на ночь. Хэ постоянно вертится рядом, искренне заботится о нём и… только добавляет желания. Сохранять контроль, прекрасно зная, что от эрекции швы могут разойтись, итак тяжело. А тут ещё его малыш, носится по ночам в его комнате и вовсе в одних боксерах, что не может не заводить. Хёкджэ начинает казаться, что он одновременно и спас мир, и где-то явно нагрешил. Понять бы только, где. Сейчас младший, конечно, в майке и штанах, но удержаться от соблазнов становится всё сложнее, особенно когда утренний стояк, который Хёк старается подавить достаточно быстро (и не пошлыми способами), приносит всё меньше дискомфорта. Кажется, заживление и вправду идёт хорошо. Задумавшись, Хёк не сразу замечает, что Донхэ не торопится открывать баночку мази, что он вообще сидит достаточно высоковато, и вообще, что он как-то уж очень лукаво улыбается. Он понимает, что всё пошло не по сценарию, когда брюнет нависает над ним, и целует его в губы, по кошачьи прогибаясь в спине. Удивлённо выдохнув, мужчина обвивает руками талию любимого и легко скользит подушечками пальцев по его пояснице, пролезая под майку. Всё так хорошо, что может показаться сном, однако… — Донхэ, мне… — он тихо пытается напомнить, что в любом случае в ближайшие месяцы ему придётся быть очень осторожным, то и дело смазывать швы, пока они не рассосутся окончательно, и вообще беречься порядочное количество времени. Но глаза Донхэ выглядят понимающими, хоть и подозрительно уверенными. — Тебе не будет больно, обещаю, — облизывается младший, с волнением глядя на Хёкджэ. — Я просто… хочу проверить… — Малыш, я… — Хёк вздыхает, готовый отстранить брюнета, но тот ложится рядом с ним, устроив голову на его плече и обнимая любимого за талию. — Я буду очень осторожным, клянусь тебе. Но если побаиваешься — так и скажи. Всё в порядке, я готов подождать, — отвечает Донхэ, касаясь тёплыми губами шеи Хёкджэ, начиная её медленно выцеловывать, очень стараясь сделать любимому приятно. Хёк хватает ртом воздух и запрокидывает голову, глядя в потолок. Поглаживая брюнета по плечу, он взвешивает все «за» и «против». С одной стороны, есть риск, что они разойдутся до такой степени, что ему снова потребуется помощь хирурга. Но с другой… А с другой стороны, Донхэ, самый желанный и любимый на этом свете. И, помешкав, Хёк опасливо выбирает второй вариант, так как держаться ему уже достаточно тяжело. Младший видит, что Хёкджэ колеблется, и тянется к нему, ласково прикасаясь губами к подбородку. — Если вдруг будет неприятно, то сразу скажи. Твоё здоровье важнее всего, — мягко предлагает Донхэ, с нежностью улыбаясь старшему, и тот сдаётся под власть этого тёмного взгляда, молча кивнув. И, как только Хёк это делает, младший садится на постели, начиная неторопливо водить рукой по торсу любимого. — Расслабься, Хёкки, — просит Донхэ и снова тянется к его шее, оставляя на ней влажный след от поцелуя, проводя по торчащему кадыку кончиком языка. Хёкджэ обнимает младшего за талию и честно старается расслабиться, но как это сделать, когда с шеи брюнет перебирается на его торс, оглаживая его руками, и припадая губами к светлой коже, снова и снова. То и дело внимательно поглядывая на реакцию старшего, Донхэ ведёт языком по середине груди и касается тёмной бусины соска. Хёк рефлекторно напрягается, вспоминая, что обычно за этим следует. Брюнет любит поиграть, любит щипать, прокручивать в пальцах, а также сжимать острыми зубками соски Хёкджэ, доводя его до неистовства. Он хочет было напомнить младшему, что тому следует побыть осторожнее, но, видимо, Донхэ это сам прекрасно понимает, так как всё, что начинает происходить, совершенно отличается от привычных ласк. Брюнет томно накрывает губами потвердевший от прикосновений сосок, и высовывает свой мокрый язычок, неторопливо начиная надавливать самым кончиком. Хёкджэ дышит более шумно, поглаживая младшего по плечу и сдерживая нарастающие стоны. Его ласка приятна и столь нетороплива, что у мужчины дух захватывает. Донхэ водит короткими ноготками по обнажённому торсу старшего, совсем легко царапает напряжённый живот, но Хёка начинает трясти от наслаждения, когда младший принимается тягуче медленно обводить языком ореол соска и страстно его посасывать. Хёкджэ срывается на громкий стон, откидывая голову назад. Дыхание перехватывает, а пальцы мелко подрагивают от нарастающего желания. — Хэ-я, — мужчина слышит свой собственный голос и удивляется ему. Хёкджэ шумно дышит, закусывает губу и сжимает плечо Донхэ. Брюнет, словно о чем-то догадавшись, берёт руку Хёка за запястье и аккуратно перекладывает её на свою голову, намекая, чтобы старший управлял им. Несколько мгновений мужчине требуется на то, чтобы понять, на что ему дают разрешение, но осознание происходит действительно быстро, когда младший игриво сдавливает губами тёмный сосок Хёкджэ. Застонав громче, Хёк запускает пальцы в торчащие волосы брюнета и немного прихватывает густые пряди, легко надавливая на затылок любимого, прося быть понастойчивее. Донхэ действительно становится очень внимательным, так как он достаточно чутко отзывается на малейшую перемену реакции старшего: играется влажным язычком, горячо дышит на его торс и даже зажмуривает глаза от удовольствия, начиная урчать, как ласковый кот. Хёкджэ протяжно стонет, ощущая, что член наливается кровью и твердеет, почти не причиняя дискомфорта в области шва. — Ох, — Донхэ приподнимает голову и довольно облизывается, лукаво поглядывая на старшего. — Кажется, отзывы о чувствительности не врут. Хёкджэ хватает ртом воздух и облизывает пересохшие губы, пытаясь сказать хоть что-то. Брюнет улыбается, коротко целует его живот и понемногу сползает ниже, оглаживая его бёдра и аккуратно усаживаясь на постели между чуть расставленных ног мужчины. Опираясь на локти, Хёк мутным от желания взглядом рассматривает то, как Донхэ наклоняется к его паху. Занервничав отголоском здравого смысла, мужчина прерывисто выдыхает и вздрагивает, снова начиная волноваться, но брюнет продолжает удивлять его снова и снова. — Всё будет хорошо, Хёкки, — шепчет младший, неторопливо водя пальчиками по его ногам. Хёкджэ коротко кивает, однако, следующие действия Донхэ заставляют мужчину сорваться на громкий стон, сжимая пальцами простынь. — Донхэ! — старший ощущает, как его начинает трясти от наслаждения, когда любимый добирается до второй эрогенной зоны Хёка. Брюнет не в первый раз играется с внутренней стороной бёдер Хёкджэ, позволяя себе оставлять красные следы от царапин во время их близости, но сейчас всё иначе. Донхэ наклоняется к ногам старшего, сгибая их в коленях, и мажет губами по бедру, неторопливо покрывая чувствительную зону нежными поцелуями. — Хэ-я… Хэ-я, пожалуйста, — хрипло стонет мужчина, начиная метаться по постели. Ему нельзя сейчас вжать младшего в постель и хорошенько вознаградить за такие умелые ласки, пробирающие до самого нутра. Отчасти беспомощный, сейчас он полностью доверяет себя Донхэ и сходит с ума от этого наслаждения, которое ему дарит любимый человек. Неосознанно он приподнимает одну ногу и перекидывает её через плечо брюнета, притягивая его таким образом ближе к себе, прося заняться самой твёрдой и уже болезненной в своём возбуждении проблемой. Донхэ довольно улыбается, обнажая белые зубки, от вида которых Хёкджэ становится не по себе. Он уже успел соскучиться по тем вечерам, когда младший доводил его до белого каления, и можно было грубовато трахать своего мальчика в этот мокрый ротик, и чувствовать себя просто потрясающе. Но в этот раз брюнет прячет острые зубки почти тут же, и нависает над пахом старшего, смачно облизываясь. — Посмотрим, что у нас здесь, — ехидно шепчет младший, оглядывая стояк Хёка. Вроде как изменения несущественные, но волнуется и он, оттого и нервничает, возможно, даже не меньше, чем сам Хёкджэ. Хочется чтобы не просто не было больно — хочется, чтобы стало лучше, чтобы им обоим понравилось, и чтобы Хёкки был счастлив. Потому он решает, что лучше повременить с его лукавыми играми и стоит побыть сейчас максимально нежным и ласковым. Это им необходимо. Хёкджэ задерживает дыхание, взволнованно наблюдая за младшим, который тем временем вновь высовывает юркий язычок и коротко лижет алую головку члена. По телу старшего словно проходит электрический разряд, отчего он откидывается обратно на подушку и жадно стонет в потолок, вцепившись пальцами в свои волосы. Понимая, что сейчас не стоит увлекаться резкими движениями, Донхэ врубает в голове тормоза. Получить свою порцию наслаждения он успеет позже, когда у Хёкджэ всё заживёт, и они будут пробовать все известные им позы заново, пока не сравнят с прошлыми ощущениями и не вынесут весомый вердикт. Так что он сразу избавляет себя от соблазна потуже сдавить рукой член любимого, занимая свои пальцы бережным поглаживанием бёдер Хёка. Смешивая выступающую смазку со своей слюной, Донхэ прикасается губами к члену старшего со всем трепетом и волнением, облизывает головку, обводит влажным языком твёрдый ствол и вслушивается в нарастающие стоны Хёкджэ. — Ах. Донхэ… Донхэ, как же хорошо, — шепчет мужчина, не позволяя себе толкнуться бёдрами навстречу. Он тянет себя за чёрные пряди всё сильнее, извиваясь под чувственной лаской брюнета. Тот продолжает заниматься исследованиями, позволяет себе аккуратно сдавить губами горячую головку и пробно двинуться головой на каменном возбуждении любимого. Хёкджэ срывается на горловые стоны, задыхается от удовольствия и неги, подступающей ко всем нервным окончаниям одновременно. Донхэ его явно бережёт, он то и дело увлекается, начиная туже сжимать губы плотным кольцом вокруг члена старшего, но, вовремя вспоминая, младший прикасается широкой частью языка к области швов крайне бережно, не позволяя себе привычных для обоих игр. Хёкджэ не может держаться долго, сейчас брюнет прошёлся по его чувствительным точкам, оттого устоять ему достаточно сложно. Вскрикивая, мужчина прогибается в спине до еле слышного хруста позвонков из-за затекшей позы, и неосознанно вскидывает бёдра, в изнеможении толкаясь членом в этот горячий рот. Из груди вырывается громкий стон, после которого Хёкджэ изливается в ротик младшего, обмякая на постели. Дыхание спёрто, по виску стекают капли пота, а член немного болезненно пульсирует, опадая после такого подарка от любимого. Перед глазами взрываются сотни искр, мелькают россыпью серебристых звёзд, и рывком выталкивают на поверхность сознания, туда, где его Донхэ. — Как ты ярко реагируешь… — личико младшего сияет, он торопливо вытирает губы тыльной стороной ладони и ложится рядом с Хёком. Мужчина тут же притягивает его к своей груди и благодарно целует Донхэ в губы, игнорируя немного горький привкус. Младший смеётся в поцелуй и, наконец, позволяя себе расслабиться, тянется пальчиками к голове Хёка, ласково перебирая чёрные пряди его чёлки. — Ну что, всё-таки это не так плохо, как ты думал изначально? — А то, — часто дышит Хёк, подмигивая брюнету. Дрожь в теле понемногу отступает, и к нему снова возвращается его шутливый тон. — Жду не дождусь, когда ты тоже себе сделаешь. Личико младшего тут же становится очень испуганным. Решив, что Хёкджэ говорит серьёзно, брюнет начинает робко бормотать: — Я?.. Я… Хорошо, Хёкки, — младший вздрагивает и, когда Хёк видит, как встревоженно мечется взгляд Донхэ, то начинает громко смеяться. — Я же пошутил, Донхэ, — поясняет мужчина, со снисходительной улыбкой наблюдая, как облегчённо выдыхает брюнет, обиженно надувая губы. — А ну, дошутишься тут. И вообще, пора делать перевязку, — младший важно задирает носик и тянется к банке с мазью, но его притягивают к себе и порывисто целуют. — Ну теперь не злишься? — улыбается Хёкджэ, поглаживая Донхэ по затылку. — Ты просто потрясающий. Я люблю тебя. Тот смягчается и коротко чмокает старшего в кончик носа, мягко улыбаясь и ощущая себя по-настоящему счастливым. — Я люблю тебя. И не злюсь. Но перевязать всё равно надо.***
— А я сказал, что в этом камбеке у Хёкджэ будут свободные брюки! И меня мало волнует, как вы это сделаете! Я не хочу, чтобы у него швы разошлись! — психует Донхэ перед съёмками клипа, уходя в гримёрку и громко хлопая дверью. Мемберы вопросительно косятся на Хёка. — А ты что скажешь? — интересуется Итук, стоя рядом с менеджером и капая ему в стаканчик валерьянки. Таким их Донхэ предстал перед стаффом впервые. Хёкджэ улыбается, легко пожимая плечами: — Лучше сделать так, как хочет Хэ. Вы же знаете. Всю правду чувствительным мемберам эти двое решили не говорить, выдав процедуру Хёкджэ за удаление аппендицита. Так и болтливый Хэ мог не сдерживать своё беспокойство, и Хёку, честно говоря, стало спокойнее. В итоге невесть какими силами, но главному танцору подбирают другие костюмы, из-за чего приходится переделать стили у некоторых участников: Итука тоже нарядили, по большей части, в свободные брюки, а вот невинного Шивона облачили в настолько обтягивающие красные латексные штаны, что сам Ким Хичоль изъявил желание поучаствовать в камбеке, сидя на лестнице позади всех, и наблюдая за танцующими с крайне довольным выражением лица. Что удивляет ребят ещё больше: Донхэ во время танца не сводит со старшего взгляда, сканируя его даже с другого конца сцены, беспокойно покусывая нижнюю губу. Неясно, что между этими двумя произошло, но с той ссоры ребята даже по мелочам ссориться перестали. Донхэ вдруг научился прислушиваться к предпочтениям старшего, а Хёкджэ стал в разы мягче и приветливее, переставая ворчать по поводу и без. — Мы отдыхать, перерыв двадцать минут! — вопит Донхэ и хватает Хёка за руку, потащив его в гримёрку. — Донхэ, ты обалдел? Пять минут! — бросает ему вслед Итук, временно заменяя ошалевшего от такой наглости менеджера. — Пятнадцать! — удаляющийся голос брюнета перемешивается с громким хохотом Хёкджэ, однако лидер не сдаётся. — Десять! — Тринадцать! — Ладно, двенадцать минут на отдых! — хмуро кричит Лидер-ним вслед этим непоседам и садится на заботливо предложенный ему Хичолем стул. Потирая шею, Итук качает головой. — Я не знаю, что с ним делать. — Потерпи немного, скоро всё наладится, — ободряюще улыбается Ким, заметив у окна задумчивого Чонуна. Внезапно выражение его лица меняется. — Слушай, а где Донхи и Шивон? Подскочив на ноги, два хёна помчались в сторону гримёрки, чтобы за уши оттащить двух любопытных Варвар, выпинывая их на съёмочную площадку. Потому, что, конечно, стоны Хёкджэ ещё можно выдать за болезненные, но как объяснять мемберам приглушённый, вторящий старшему голос Донхэ — не знал никто. Даже всеведущий Ким Хичоль.