Лето в Плесси (1667 год)

Анжелика в окружении нескольких дам спасалась от жары, сидя в саду у декоративной стены, в подножии которой бил небольшой фонтан. Развесистая крона надежно укрывала их от солнца и любопытных глаз. Эти милые итальянские ниши, как и сам парк с зелеными лабиринтами и спрятанными в них мраморными статуями, приказал соорудить еще покойный маркиз, любивший всё изящное. Из дома принесли ковер, столики и стулья, и даже огромные вазоны с цветами, образовав салон под открытым небом. Пение птиц, стрекотание кузнечиков и круглощекие купидоны, застывшие на раковине фонтана, навели женщин на романтические мысли. — Ах, интересно, кто же станет королевой любви и красоты? И получит заветное яблоко? — мечтательно спросила м-ль де Бриенн, разглядывая свои хорошенькие ножки. Она сбросила шелковые чулки и погрузила ступни в прохладную воду. — Это зависит не от нас, моя дорогая. Ее выберет победитель турнира, — резонно заметила мадам де Севинье, обмахиваясь веером. — Это несправедливо, — пожаловалась придворная ветреница, — я могла бы уговорить брата биться за меня, но ему ни за что не выиграть. Дамы с улыбкой переглянулись. Чтобы сменить тему, м-ль де Ланкло спросила хозяйку замка: — Дорогая Анжелика, с тех пор, как я приехала в Вашу Зеленую Венецию я только и слышу о Мелюзине. Просветите нас, прошу, кто это? Мадам дю Плесси с благодарностью посмотрела на подругу. — Это старинная легенда о фее — духе речной воды, поэтому ее часто изображают с рыбьим хвостом или в виде змеи. В моей семье считалось, что Мелюзина была первой дамой из рода Лузиньянов, от которого мы — де Сансе — ведем свое происхождение. — Но разве она не была лягушкой?! — удивилась м-ль де Бриенн, широко открыв глаза. М-ль де Ланкло опередила Анжелику: — Месье дю Плесси пошутил, моя дорогая. Не стоит верить всему, что говорят мужчины. Дамы рассмеялись. Анжелика продолжила: — Выйдя замуж за смертного — графа Пуатье, Мелюзина принесла его землям богатство и процветание, и родила мужу десятерых детей. Она взяла с него лишь одно обещание — никогда не входить к ней в спальню по субботам. — А что она делала по субботам? — Купалась. — О, как мы на днях! И, разумеется, он вошел? — Да, ее тайна открылась. Мелюзина превратилась в дракона и улетела. — Все-таки как недальновидны мужчины! Сами рушат свое счастье… — Не сдерживать обещания, данные женщинам, у них в крови. — И подсматривать за дамами, принимающими ванны! — О, я уверена, кто-то из наших блестящих кавалеров вчера подглядывал за нами, когда мы купались в реке! — Мне кажется, я даже знаю, кто! Он так смотрел на меня за ужином! — Я же предупреждала Вас, душенька, не стоило снимать рубашку! — Не будьте ханжой! Не стоит снимать рубашку, если тебе семьдесят лет и ты опасаешься напугать кого-то до смерти. Светские красавицы веселились все сильнее. — А Вы, дорогая, тоже превращаетесь в дракона, если господину маршалу случается нарушить запрет? Анжелика вспыхнула, но не успела ответить. Их уединение нарушил Филипп, возникший словно из ниоткуда. М-ль де Бриенн притворно взвизгнула и одернула юбки. Дамы лукаво переглянулись, и, объявив, что сейчас самое подходящее время для прогулки, оставили супругов наедине. Повисла неловкая пауза. Взор Анжелики обратился к столу с закусками, и она предложила: — Хотите лимонада, Филипп? Флердоранжевой воды? Может быть, лакомств? Вот, засахаренный дягиль. — Терпеть его не могу. Жена Молина ухитрялась передавать эту липкую гадость даже в наш парижский отель. Отец ел, чтобы чувствовать себя пуатевинцем. И мне приходилось… Где Вы его взяли? — Мадам Молин принесла. Он удивленно вскинул бровь: — Мне казалось, я отучил ее от этой привычки. — Она принесла дягиль мне, Филипп, потому что помнит, что я люблю его с детства. Ведь его, как и меня, зовут Анжеликой. На случай, если Вы забыли, — обиженно добавила она. Супруги погрузились в молчание. Маркиза дю Плесси отвернулась к фонтану, маркиз вздохнул. Анжелика уже раздумывала, не уйти ли ей в дом, когда Филипп неожиданно спросил: — Вы уже закончили подготовку приема в день турнира? Она заставила ответить себя спокойно: — Еще нет. Но я только этим и занимаюсь в последние дни. А почему Вы спросили? — Вы больше не приходите обсуждать меню… Анжелика повернулась к мужу. Их взгляды встретились. И хотя он оставался невозмутимым, молодая женщина вновь ощутила себя в плену мокрого платья и обжигающей тяжести его тела, там, на полу, у опрокинутой ванны. Анжелика невольно зарделась, но не отвела глаз. Ее голос зазвучал спокойно, словно издалека: — Оказалось, что по этим вопросам Вы плохой советчик, месье. Но не волнуйтесь, дягиля на столе теперь не будет. — Если я проиграю, я обещаю съесть все запасы мадам Молин, — пообещал Филипп, и, чуть усмехнувшись, добавил, — с Вашем именем на устах. Анжелика загадочно улыбнулась, словно зная какую-то тайну. Он снова прятался за иронией, но на этот раз она не позволит ему ускользнуть. И она проворковала, не сводя с него глаз:  — Как бы я не хотела увидеть это, я желаю Вам победы, Филипп. Маркиз следил за ней сквозь полуопущенные ресницы. Он был рядом, и в то же время где-то далеко от нее, недосягаемый и холодный. Неужели все ее усилия прошли даром? Неужели она вновь оказалась там, откуда начала? Но разве он сам не проявлял к ней интереса? Иначе, для чего он искал с ней встреч? И что есть этот разговор как не флирт? Эта недосказанность между ними волновала ее, и одновременно заставляла чувствовать себя бессильной. Молчание вернулось, встало между ними, и стремясь нарушить его, Анжелика спросила: — Вы решили, что наденете на маскарад? Казалось, маркиза удивил вопрос, — Ла-Виолетт колдует над рыцарской туникой. Надеюсь, ее можно будет надеть, не выглядя совсем уж дураком. Чтобы он не надел, он все равно не будет выглядеть дураком, — подумала она, и поделилась: — А я привезла из Парижа свою белошвейку. Мы выбрали фасон для платья по моде тех времен, у него можно отрывать рукав, чтобы подарить на удачу, но я еще не решила, на каких цветах остановиться. — Выберите цвета дома Плесси, — посоветовал маркиз, — не прогадаете. — И, не удержавшись, добавил, с тонкой улыбкой, — палевый и голубой — на случай, если Вы забыли. Анжелика улыбнулась ему, почти нежно. Этот несносный мальчишка искал способ ее задеть, стараясь казаться безразличным. Как она искала способ завладеть его чувствами, не склонив головы, не позволяя ему подчинить себя. Разумеется, она не забыла. Как и Филипп не забыл ее имени. Можем ли мы хоть четверть часа проговорить, не начав сражаться? Как говорила Нинон? «Из повсечасной игры часто рождается страсть»? Да, кажется, так. У Анжелики никак не находилось времени полистать «Науку любви», да и, честно говоря, она не надеялась найти там нечто, что помогло бы ей понять свои чувства к кузену. Пересилив себя, молодая женщина невозмутимо продолжила: — Я обязательно последую Вашему совету. Итак, экипировка для бала определена, а в чем Вы намерены сражаться? Маркиз пожал плечами: — Моя военная кираса подойдет. Жаль, придется отказаться от воротничков. — А как же шлем? — Я очень рассчитываю на то, что подвалы Плесси хранят что-нибудь подходящее. А, — протянул он, вглядываясь вдаль, — вот, кажется, и мой шлем. К ним вприпрыжку, неся добычу, разысканную в закоулках замка, бежали мальчики, сопровождаемые Ла-Виолеттом. — Смотрите, что мы нашли! — радостно объявил Флоримон, остановившись в двух шагах от них, и не забыв поклониться матери и отчиму. В вытянутых руках он держал богато разукрашенный рыцарский шлем, — позолоченный! Просто королевский! Правда, месье? Маркиз благосклонно кивнул, принимая подношение, и повертев в руках, поставил его на столик. — Вот, еще один, — тихо вставил Кантор, выступая из-за спины брата. Он держал, словно сокровище, изящный стальной шлем, по затылку которого карабкалась миниатюрная химера. Мальчик не сводил с трофея завороженного взгляда. — Такая же, как на Вашем гербе, — добавил он, робко улыбнувшись. — Да, ты прав, — маршал осторожно поворачивал шлем, любуясь им, — я видел его давно, в детстве. Он принадлежал одному из наших предков-крестоносцев. Удивительно, что ты нашел его, — Филипп поднял на пасынка глаза, — я благодарен тебе. — Вы будете сражаться в нем, правда? — с затаенной надеждой спросил Кантор. Маркиз, молча, кивнул, снова обратившись к реликвии. А Ла-Виолетт вставил: — Если позволите, господин маркиз, я его начищу — будет сверкать как брильянт! Флоримон бросил на брата ревнивый взгляд и отошел к матери. Помимо доспехов, мальчишки нашли на чердаке и старую гитару маркиза. Это была изящная полированная вещица из ценной древесины с инкрустацией, работы прошлого века. Филипп взял ее и машинально провел пальцами по струнам. — Сто лет не держал в руках гитары, — невольно улыбнулся маркиз, — а когда-то не расставался с ней, отец даже дразнил меня. Бренчать, вот как он говорил… — Ты знаешь, — обратился он к слуге, — сколько ей лет? — Этой-то, господин? Эта новая, на тринадцать лет Вам покойный батюшка-маркиз подарил. Из Италии привезли, как сейчас помню. Вы свою сломали, помните, матушке Вашей, госпоже маркизе, кардинал Конти преподнесли, а она Вам отдала. Но та и хуже была, нечего жалеть — простодушно заключил Ла-Виолетт. — Да, теперь я вспомнил… Неожиданно, Филипп протянул гитару Кантору: — Что ж, любитель распевать песенки, держи, она твоя. Аббат де Ледигьер поможет ее настроить. — Моя?! О, я могу ее взять? — Мальчик переводил восхищенный взгляд с отчима на подарок. — Вы не шутите, месье? Наконец, поверив своему счастью, он расплылся в улыбке. Даже забыв поблагодарить, Кантор, наскоро поклонившись, убежал искать брата, нашедшего себе более интересное занятие и тихо исчезнувшего с лужайки. — Вам совсем необязательно было дарить Кантору эту гитару, — с легким упреком заметила Анжелика, оставшись с мужем наедине. — Это память о Вашем отце, она должна была остаться у Вас. — Что я буду с ней делать? — пожал плечами маркиз, — гитара мне совершенно ни к чему. Молодая женщина вздохнула: — Пусть так. Малыш, конечно, рад. Но… сразу видно, Филипп, что Вы росли один, без братьев и сестер. Кантор — младший. А что делаете Вы? Сначала выбираете шлем, который он принес, не удостаивая Флоримона даже благодарностью. Потом одариваете Кантора и оставляете старшего брата с пустыми руками. Разве так можно? Мне придется как-то залечить обиженное самолюбие Фло. — Вы сослужите ему плохую службу, мадам, — сухо заметил маркиз. — Если на что-то претендуешь, иногда весьма полезно обмануться в своих ожиданиях, и не получить желаемого сразу — это закаляет характер. — Не рано ли для девятилетнего мальчика закалять характер?! — Девятилетнего? Не поздно ли? Спрошу Вас я в свою очередь. Он давно не малыш. — Для меня — малыш, — упрямо отозвалась она. — Возможно. Вы собираетесь опекать его до старости? — Я — мать. А Вы ничего не понимаете в детях. — Анжелика чувствовала себя задетой. — Дай Вам волю, и лет через пять Вы отправите моих мальчиков в армию! — Я сам на полях сражения с пятнадцати! — возразил маркиз, — и благодарен отцу за это. Служить Отечеству и своему королю с оружием в руках намного лучше, чем носить шлейфы и собачек престарелых дам. — А я бы предпочла, чтобы в этом возрасте он носил шлейфы! Их взгляды скрестились. — Воля Ваша — пусть растет девчонкой, — подвел итог Филипп. — Вы намеренно оскорбляете Флоримона, потому что он Вам не родной. Вы его не любите. Еле терпите! Своего бы сына Вы под пули не отправили! — Напротив! Неужели Вы не помните, я прочил военную карьеру Шарлю-Анри еще в утробе! — Вот и делайте из него, кого хотите! Хоть сейчас! А Фло я Вам не отдам! — Мой Вам совет — боитесь пуль, сделайте из своего сына аббата. У Вашего Фло изумительно выходит молоть всякий вздор. Дамы в восторге. — Да Вы никак завидуете… — зло ответила она. — Кому? — рассвирепел Филипп, — Сыну Шоколадницы?! Да ему самое место в Вашей лавке! А еще лучше, пусть разводит мулов. Ваш отец стареет, но ничего, достойная смена на подходе! Взвизгнув от гнева, Анжелика подскочила к мужу и залепила ему звонкую пощечину. Филипп схватился за щеку, но не свел с жены насмешливого взгляда: — Что? Нечего возразить, да? Маркиза топнула в сердцах, и резко повернувшись, быстро пошла к замку. «За это он у меня еще поплатится», — пообещала она себе, смахивая слезинку злости.