***
После того, как я поднялась наверх, быстро приняла решение немного успокоить свой, уже полыхающий, как огонь святой инквизиции, энтузиазм и решила перед сном попить чаю в тихой обстановке. В зале обнаружился Рейзел-ним, и, направляясь на кухню, я решила заодно сделать чаю и ему. Даже просто проходя мимо, отметила, что в кружке осталось меньше половины, а за время приготовления, скорее всего и вовсе опустеет. Пока подготавливала чайник для заварки и подбирала чай, вода уже вскипела. Поэтому пришла я в гостиную довольно быстро, неся в одной руке чайник и кружечку для себя, а в другой - сахарницу с ложками. Поставила все это на столе под внимательным взглядом Ноблесс, и без вопросов подлила ему чай, подсластив, и сделала те же нехитрые манипуляции для себя, присаживаясь напротив, удобно подогнув ногу лодыжкой под колено. Правда, видимо не судьба мне была посидеть в тишине, так как сразу почувствовала на себе внимательный взгляд и интерес моего будущего собеседника. - Почему ты чувствуешь себя брошенной? - Мастер явно не понимал причины моего недавнего депрессивного состояния, которое немного стало ко мне возвращаться под влиянием бездействия. Словно единственным способом спастись от него было беспрерывной занятостью. - А как мне еще себя чувствовать? Меня практически в один момент лишили поддержки двое особ, на которых я во многом полагалась, - от Мастера пошла волна отрицания и неприятия моих слов. Почему я чувствую его эмоции? Неужели это были остатки прошлого Контракта? Но тогда они по идее должны были быть более ярко выражены, когда при мне еще была память Франкенштейна, разве нет? - Тебя не бросили. Франкенштейн просто хотел раскрыть твой потенциал, - Ноблесс испил немного чая, приготовленного мной, и на более долгий миг замолчал. Меня же затопило в его удовлетворении и некоем утешении. Словно он ментально пытался меня утешить. - Он понял, что ты сама по себе можешь многому его научить. Таково было его решение. Я не нашлась с ответом, да и не знала что ответить. Почему-то, когда мне сказал это Рейзел-ним, во мне это заиграло совсем другими красками. Я чувствовала Франкенштейна, могла с ним говорить, и знала что он наблюдает за моими успехами, спорными или нет. И я поняла, что имел ввиду Мастер, говоря что я могу его научить многому. Только вот ему, уже усопшему и переродившемуся, эти знания особо не нужны, разве что для того, чтобы эго пощекотать. А вот теперешний Франкенштейн может с подобными знаниями многого достичь и многое предотвратить. Значит тут все время шел упор на то, чтобы сблизить именно нас двоих? Прошлого Франкенштейна и личность по имени Ольга? Насколько далеко это должно дойти, чтобы дать плоды? До дуэта, в широком понимании этого слова? Как боевого так и научного? В ответ на мои мысли Мастер кивнул и снова сделал глоток. Я же подула на свой чай, и отметила что он достаточно остыл. Охоты дальше терзаться размышлениями не было, и поэтому, быстро выпив чай, я ушла на кухню, вымыла кружку и удалилась к себе. Есть еще тысяча способов расслабиться. И один из них, который я захотела превратить в действие - это горячая пенная ванна под тихую и умиротворяющую музыку. После такого мне точно был гарантирован долгий и спокойный сон.***
Следующие дни для меня пролетели незаметно. С утра направлялась в школу, и до обеда разгребала вместе с Франкенштейном документацию школы. Во время обеденного перерыва ходила по школе, внимательно следя за поведением. В определенный момент наблюдала даже за учителями, и, когда после урока сделала одному выговор за слишком уж необъяснимый гнев касательно ученика, и отправила к школьному психологу выговориться, предупреждая, что в следующий раз могу и к директору отправить, мигом заработала уважение и среди учителей. Видимо поняли, что наше с Франкенштейном сходство - это не простой звук. По тому же поводу многие из тех, кто раньше доставлял проблемы, и хотел этим заниматься и дальше, явно избегали меня, но благодаря своим сверхспособностям и поддержке Тао, мне удалось выловить таких особей, и после двух-трех отметок в журнале, а потом и вовсе рандеву с директором, все мелкие хулиганы стали подтягивать свое поведение. Ребята это не были плохие, но мелкие пакости устраивать любили. Причем как одноклассникам, так и учителям. Надеюсь, что мои меры возымели эффект, и теперь они искренне желают исправиться. Если же нет, то есть еще один действенный способ. Штрафное дежурство как ничто другое в мире вдохновляет школьников на исправление. Иногда мне приходилось сразу с утра идти и искать непослушных, так как многие заметили что я выхожу из кабинета только после обеда, и нужно было эту тенденцию сломать. Причем я сумела заметить, что плоды моей работы уже мало-помалу имеются. Те, кому были выписаны плохие заметки о поведении, тут же из кожи вон лезли, чтобы делать хорошие поступки. Одному парню даже пришлось толкнуть длинную лекцию, объясняя, что заметку нельзя пересдать, о чем он меня просил, так как плохой поступок из памяти не сотрешь, и что окружающие судят нас по нашим поступкам. По нему было заметно, что замечание это он взял себе к сердцу, и когда я заметила за ним чистосердечное доброе поведение, то без его ведома стерла из журнала упоминание о том инциденте. И пусть сам толкует себе это как хочет. После школы я просто запиралась в лаборатории, совершенствуя свою теорию о адреналине и норадреналине, стараясь синтезировать эти гормоны максимально близкими к натуральным, так как во время пробного спарринга с Франкенштейном я поняла, что они оказали на меня более сильный эффект, чем я предполагала. В начале испробовала процентное соотношение полтора к одному, но эффект был неутешителен. В определенный момент меня просто скосило усталостью, и я, уклонившись от удара Франкенштейна, приседая, решила просто сесть. Моя неожиданная капитуляция и полнейшее равнодушие к тому, что противник все еще желает раскатать меня в лепешку, немного отрезвило ученого, и он бросился ко мне, проверяя состояние. Выводы, которые он сделал, были неутешительные. - Вот этого я и опасался. Норадреналин просто взял тебя в свои тиски, как только адреналин сделал свою работу. - Я все еще верю в свою теорию! - чувствуя уже нехилую слабость, я решила добавить вескости своим словам, подняв вверх указательный палец. Спорю, что я была в этот момент похожа на укуренную. - И я все еще в нее верю, - хмыкнул ученый, поднимая меня на руки и понес, скорее всего, в лабораторию. - Я даже могу тебе подсказать, где ты ошиблась. - Да? - я посмотрела на него, ожидая вердикта, и он ответил на мой взгляд с каким-то умилением. Примерно так смотрят на своих детей, когда те впервые приносят маме поздравительную открытку из садика. - Ага. Тебе не стоило слушаться моего совета, - на минуту меня даже покинула сонливость, до такой степени меня удивили его слова. - Я предположил что твоя сыворотка подействует как Т-2 и случайно попутал твои мысли, предлагая изменить не только количество вводимых гормонов, но и процентное соотношение. Но ты изначально была права, - меня, офигевшую, уложили на кушетку и стали возвращать в нормальное состояние. Я находилась немного в ступоре, переваривая то, что только что услышала. Этот ученый только что сказал, что был неправ, в отличие от меня? Франкенштейн, который редко позволял себе ошибки, вот такое сказал? Сначала мне хотелось спросить, а не являюсь ли я его подопытной мышкой, а он уже давно подобное придумал и теперь потешается над моими потугами, но вдруг что-то внутри, похоже пресловутая женская интуиция, несмотря на мое временное отупение сознания, возорала ко мне, на нескольких тональностях, пожарной сиреной. Только теперь я заметила, что Франкенштейн останавливал на моем теле свои ладони чуть дольше положенного, хмурился, но в моем состоянии не происходило ничего катастрофического, что могло бы заставить его так отреагировать, и временами мотал головой. Я битый час внимательно наблюдала за его мимикой и поведением, не веря еще своим глазам, и не укладывая у себя в голове подобную информацию. Даже сейчас, мысленно, я была просто не в состоянии это сказать, это подумать. Потому что у меня в голове сидел еще один, будущий, Франкенштейн. Который время от времени, наблюдая за мной, посмеивался, иногда недоумевал, часто фейспалмил. Его я так же слабо понимала, как и нынешнего Франкенштейна, и после стирания у меня его памяти, начинала воспринимать как шизофреническое обострение. Тогда он добродушно откатывал это назад, оставляя ровно столько памяти, сколько было нужно, чтобы отождествлять мне его личность со своей душой. Хорошо хоть что новый спарринг, с применением сыворотки с гормональным соотношением двух к трем, прошел весьма и весьма успешно. Меня, по крайней мере, не выносили на руках, а я сама вышла оттуда, вполне бодрая и с энтузиазмом записывающая результаты. Франкенштейна тоже неплохо прогоняла на спарринге. Мы условились на бой до первой крови на лице, потому вначале Франкенштейн получал в большинстве удары в туловище, когда я пыталась до его лица допрыгнуть, и поэтому вошел он в лабораторию одевая халат на голый торс. Усмешка с лица сошла быстро, да и покраснела, как тот маков цвет... И сейчас тоже! Мне осталось только прикрыться папочкой, которую только что листала, и упасть лицом в стол, в жесте якобы усталости, чтобы вездесущие камеры Тао не смогли наловить на меня компромата. А то на поле боя и в школе она, видите ли, босс намба ту, а в лаборатории сидит и краснеет ни с того ни с сего, как девственница на вечеринке. Стоп... Если логически подумать, то в этом мире я и есть девственница. Я разочарованно простонала, поднимаясь, и тут же мощно похлопала себя по щекам, мол от них румянец, и решила взять себе выходной и пойти в клуб, исправлять свое незавидное положение. Но увы, совершить свой план я так и не смогла. Пока торчала тут, в лаборатории, и отвлеклась на свои планы по новой идее, совсем забыла об одной занимательной штуке, канон зовется. В лабораторию спустились Франкенштейн вместе с М-21 и якобы М-24. Сначала у меня был ступор и переваривание информации. Потом, стоило мне взглянуть на этого болезненного - жгучая ярость. Эмоции видимо так сильно отобразились на моем лице, что оба Эмыча застыли, глядя на меня в шоке и с явной опаской. Прости, М-21, но я не буду частью этого цирка. Я со злостью села на свое место и тут же скачала все, что касалось моего исследования, на флэшку. Лаборатория - это больше не безопасное место. Потом скинула халат, и, толкнув плечом на выходе удивленного Франкенштейна, вышла оттуда. А, когда поднималась наверх, то не выдержала, и ударила со всей дури по стене, заставив ее задрожать и оставив в ней вмятину. Когда поняла, что рыдания уже начинают сжимать мне горло - нечеловечески быстро поднялась к себе, надежно спрятав флэшку и планшет с каноном. Пусть отчитать его никому из этого мира фактически невозможно, лучше перебдеть. Хотелось взять вертолет и махнуть как можно дальше отсюда, лишь бы не видеть страданий М-21, но я не могла себе позволить подобную роскошь. Как же я хотела его уничтожить быстрее, чем на него выйдут наши! А теперь нужно будет разработать другой план. И еще извернуться так, чтобы М-21 по возможности не сильно страдал. Уйти все-таки нужно было, хотя бы на прогулку, иначе покрушу все в доме. И на прогулку лучше уйти далеко, Корея уже и так сильно настрадалась от нелюдей. Я взяла свой рюкзак и скинула туда важные вещи, и в последний момент - флэшку с планшетом. На удивленные лица остальных жителей дома я отвечала злобно-недовольными взглядами, а на любые вопросы - рычанием. Хотя, как по мне, это более походило на рычание раненого зверя из-за накатывающихся на глаза слез и сжимаемого в тисках горла. Чувство вины тут же на меня хлынуло волной, и я бежала вдоль города, а потом и за его пределы, не разбирая дороги, размазывая слезы по щекам. Только на секунду остановилась, включая на телефоне музыку и принимая решение держаться береговой линии Японского моря. Хотелось махнуть как можно дальше, но слишком далеко я тоже не имела права убегать. Но нужно было найти место там, где я смогу убежать от боли этой трагедии и спокойно обдумать новый план, который был бы по возможности максимально эффективен и безболезнен для М-21. Прости меня, товарищ, что я так налажала, уйдя полностью в свои дела. Прости, что проглядела тот момент, который в будущем причинит тебе столько боли. Я попробую исправиться. Ведь у меня нет возможности сделать отмотку времени назад. Во всяком случае, не могу, пока я жива.