***
— Вот честно, половинчатый, ты был жалок, — сказал ему Бакуго, с обычной для себя тактичностью распахивая ногой дверь комнаты ожидания. Несмотря на грубость, словам не хватало настоящей, искренней агрессии, которую Бакуго, не скупясь, вкладывал во все свои действия первые два долгих года их знакомства. — Что на тебя нашло? Шото попытался нервно сглотнуть застрявший в горле комок и резко вздрогнул, когда его голос вышел слегка хрипловато: — Просто Изуку сильнее меня. — Это очевидно, — пробормотал Бакуго, поднимаясь со стула. «Деку вообще сильнее, чем кто-либо другой», — не стал продолжать он, но слова повисли между ними, так и не высказанные. — Может, зрители и наслаждались шоу, но мы оба знаем, что ты способен на большее. Шото действительно нечего было ответить. Бакуго сильно изменился — не то чтобы он когда-либо был близок к нему (уж точно не так близок, как самоназванная Баку-тима), но их вполне стабильные взаимоотношения основывались на невольном уважении способностей друг друга и навыков кооперации (когда это было необходимо). Бакуго не был другом, скорее… будущим коллегой. Именно поэтому Шото не мог просто взять и сказать: «Я внезапно осознал, насколько привлекателен Изуку, и типа весь бой мечтал о том, чтобы стащить его белую футболку своими зубами». Но вряд ли найдется хоть один живой человек, которому Шото действительно смог бы сказать… такое. Поэтому, вместо ответа, он рассеянно дернул плечами. — Ладно, как угодно. Значит, мне придется драться с чертовой заучкой, — с легкостью отмахнулся Бакуго. По стандартам Кацуки его слова прозвучали даже… нежно. — И да, прими душ, а то ты воняешь. С этим Бакуго вышел. Шото долгие секунды молчаливо сверлил дверь взглядом. А затем, собравшись, он все же решил последовать совету Кацуки и заторможенно поплелся к душевой. Но даже когда он встал под струи душа — теплые с одной стороны и прохладные с другой — это не помогло ему привести в порядок мечущиеся мысли. Закрыв глаза, Шото подставил лицо потоку, позволяя воде стремительно стекать по его телу. Окей. Ты сможешь с этим справиться. Давай думать об этом рационально. Во-первых, Изуку твой лучший друг и человек, которого ты любишь и уважаешь больше всех на свете. Во-вторых, Изуку невероятно горяч, и как ты не замечал это до сегодняшнего дня? Как?! Ты идиот, что ли??? В-третьих, губы Изуку кажутся идеально подходящими для поцелуев. В-четвертых, та капелька пота, что бежала по лицу Изуку, по его шее и исчезла в четких линиях его грудных мышц… та, ради которой ты заработал удар кулаком прямо в желудок, была очень… интересной… — Ох, блядь, — застонал Шото, упираясь рукой о стенку душа. Стараясь успокоить дыхание, он спрятал лицо в сгибе локтя. Причуда вышла из-под контроля, и по коже пробежала тонкая корка изморози. Левая сторона задымилась, но вода потушила пламя прежде, чем оно смогло полностью сформироваться. Шото раздраженно опустил взгляд на свой эрегированный член — тот пульсировал почти что болезненно, и с каждой секундой сопротивляться желанию накрыть его рукой и удовлетворить себя становилось все сложнее и сложнее. Ты не собираешься дрочить, думая о своем лучшем друге, ты больной ублюдок… И не важно, насколько он красив… И как хороши его мышцы пресса… Или насколько круглой и упругой выглядит его задница в тех облегающих зеленых штанах из спандекса… Шото еще раз простонал — удовольствие вспыхнуло в его животе, заставляя тело задрожать. На стену выплеснулась белая вязкая жидкость. Как только эйфория оргазма растворилась, Шото в ужасе замер. Он только что кончил от мыслей об Изуку, даже не прикасаясь к себе. — Ох, блядь… Блядь, блядь, блядь, — зашипел он, чувствуя обжигающий щеки румянец. Шото нервно снял душ со стены и направил струю прямо на следы преступления, не смея взглянуть на собственную сперму, стекающую по кафелю. После он буквально заставил себя ни о чем не думать — просто позволил мозгам заполниться белым шумом, быстро заканчивая принимать душ. Надев свежую спортивную форму, он проковылял обратно в комнату ожидания, оставляя на полу влажные капли — забыл высушить волосы. Добравшись, Шото, чувствуя себя полностью опустошенным, плюхнулся в мягкое кресло. Желудок болел от пережитого удара, а сердце, неприятно сжимаясь, трепетало в груди. Шото смутно осознавал, что, вероятно, прямо сейчас Бакуго уже сражается в полуфинале и, скорее всего, выигрывает, а значит, ему стоит выйти отсюда, если он не хочет пропустить финальный матч между Кацуки и Изуку. Часть его отказывалась подниматься, глубоко пристыженная и смущенная. Но он не мог пропустить финал. Это все-таки их последний год обучения. Шото силой заставил ноги подчиняться и шатко подошел к двери.***
— Тодороки, ты… в порядке? Шото, сев рядом с Ураракой, не осмелился поднять на нее взгляд. Но даже при таких обстоятельствах ей хватило всего секунды, чтобы понять, что с ним что-то не так. — Все хорошо, — заставил себя ответить Шото. — Просто устал. Краем глаза он видел скептическое выражение лица Урараки, но не спешил покорно поворачиваться к ней, выплескивая из себя все беспокоящие его мысли. К третьему году обучения Очако стала одной из его близких подруг, а также очень важным посредником — учитывая ее дружеские взаимоотношения с Изуку. А Шото и не был против: Урарака была умной, талантливой, да и в целом очень хорошим человеком. И все же они не были достаточно близки, чтобы опустить фамильярность. Но, нужно признать, они работали над этим. — Во время боя с Деку ты выглядел растерянным, что-то случилось? — спросила Очако, нежно понижая голос. Да, у меня тут огромное гейское откровение, и я не знаю, что с этим делать. Шото пожал плечами. Урарака продолжала пялиться на него, словно пыталась прочесть мысли, но затем вздохнула и оставила Шото в покое. Облокотившись на перила, она уставилась на выходящих на поле Бакуго и Изуку. На фоне раздавались крики Сущего Мика, развлекавшего и так уже порядком взбудораженную толпу. Шото не особо вслушивался в слова комментатора, слишком занятый рассматриванием спины Изуку. Деку снял спортивную ветровку — Шото расплывчато помнил, что поджег ее во время их битвы — и остался в одной лишь той самой проклятой белой футболке. Ну серьезно — она была слишком обтягивающей. Изуку действительно стоит пробежаться по магазинам и наконец купить себе одежду по размеру. Красивые и манящие линии широких плеч, мускулы, перекатывающиеся под тонким хлопком… Изуку слегка размялся, растянулся, и по наклону его головы Шото мог представить, как в этот момент он спокойно улыбался Бакуго. Ревность зубами вгрызлась в желудок, а в голове стало пусто от осознания, что Шото был бы очень не прочь собрать все улыбки Изуку только для себя, не позволяя кому-либо еще наслаждаться ими. Ох, ради всего святого, что не так со мной… Сущий Мик объявил начало битвы, и Шото заставил себя сосредоточиться на сражении, не желая пропустить ни секунды побоища. Уже позднее, когда Изуку плакал, стоя на самой верхней ступеньке пьедестала, а Яги-сенсей с горделивой улыбкой надевал на его шею медаль, Шото с законного третьего места кинул на Бакуго сердитый взгляд, в ответ на который Кацуки лишь раздраженно закатил глаза. Шото усмехнулся, пытаясь скрыть слабую улыбку, и наконец почувствовал себя нормально. Чем бы ни была эта странная паника, которая внезапно овладела им, казалось, она закончилась ровно в тот момент, когда Шото наблюдал, как его лучший друг пытается (и, конечно, абсолютно проваливается) остановить слезы, демонстрируя камерам медаль. В сердце осталась лишь умиротворяющая нежность, которую он всегда хранил для Изуку.***
Это то, что Шото думал ровно до того момента, пока в раздевалке Изуку не скинул футболку, забыв снять медаль. Шото уставился на золото, маняще сияющее меж грудными мышцами, осознавая, что он был бы очень даже не против нагнуть Изуку на стол и тупо трахать его обнаженного с одной лишь медалью на шее.***
Долгое время Шото думал, что он никогда не будет чувствовать влечение к кому-либо. Конечно, разумом он понимал, что парни его возраста в данный период переживают гормональный шторм, а поэтому не удивлялся обсуждениям сексуальной привлекательности людей — эти разговорчики буквально стали привычной рутиной для части одноклассников, но Шото никогда не принимал в них участие — он просто не знал, что сказать. Он, конечно, мог считать людей привлекательными, но никогда не чувствовал себя пораженным или ошеломленным ими. Он ценил красоту, но, в отличие от большинства ровесников, никогда не жаждал чего-то большего. Изуку обычно тоже не принимал оживленного участия в подобной болтовне. Изредка его вовлекали в разговор, и он признавал, что находит некоторых людей довольно горячими, но никогда не пускался в детали, да и в целом не выглядел заинтересованным этой вездесущей «погоней за сексом». И поэтому Шото всегда чувствовал себя немного особенным. У них обоих было нечто общее — это особое понимание, способность жить уютно без глупых навязчивых мыслей, которыми, казалось, руководствовались большинство окружающих. Но, очевидно, все это время Шото был не прав. Он очень даже способен чувствовать влечение к людям. Или, если быть точнее, к одному конкретному человеку. В его мыслях Изуку улыбается ему. Сладко, красиво — идеально, как и обычно; в ярко-зеленой радужке плещется нежность. И Шото не может сдержаться — вспоминает те моменты обнаженности, которые он застал свидетелем при совместном приеме душа. Пусть тогда его глаза особо не задерживались на загорелом теле, и все-таки — он видел Изуку голым множество раз. Сейчас эта мысль терзала его куда сильнее, чем раньше. Тогда это казалось обыденным и нормальным, но сейчас все воспоминания приобретали иной оттенок. И Шото не мог не вспоминать, как соски Изуку твердели под холодными струями душа, как его мускулы двигались, когда он соскальзывал в теплые воды онсэна, как кудрявые волосы прилипали ко лбу, а розовые губы складывались в удовлетворенную, расслабленную улыбку. Шото имел возможность наблюдать эту картину множество раз, но лишь сейчас воспоминания наполняли его желудок теплотой, а член начинал заинтересованно подергиваться. Он должен остановиться. Ему действительно пора прекратить… Шото раздумывал, как бы выглядел член Изуку, красный от возбуждения и плотно прижатый к животу. Шото застонал в подушку, а дрожащая рука юрко скользнула под эластичную резинку боксеров. Он быстро гладил полностью напрягшийся член, вспоминая Изуку, сидящего на краю ванны, расслабленного и совершенно не стыдящегося собственной наготы. Его член спокойно висел между ног — но Шото был уверен, что возбуждение Изуку смотрелось бы ничуть не менее мило, чем и сам Изуку. Маленькая часть Шото вопила, что ему следует остановиться, что он должен стыдиться своих желаний: слишком отвратительно использовать их дружбу с Изуку для кратковременного удовольствия. Но, если не учитывать тонкий голосок совести, во всем остальном Шото чувствовал себя до краев наполненным нуждой и похотью: он хаотично гладил себя, извиваясь под одеялом и заглушая тяжелое дыхание подушкой. В голове бешено крутились мысли о том, какие ощущения дарила бы шершавая рука Изуку его члену, насколько теплым был бы его рот, если бы он решил отсосать Шото… — Изуку, — Тодороки застонал и с громким всхлипом излился в руку.***
Шото больше не мог спокойно смотреть своему другу в глаза и прекрасно понимал, что Изуку это заметит. — Ты в порядке? — спросил Мидория во время завтрака, с любопытством наклоняя голову. Шото попытался заставить себя поднять взгляд, но, лишь на секунду встретившись с таким знакомым изумрудным блеском, резко опустил голову. — Я… я чувствую себя немного странно, — сказал он, понимая, что бесстыдно краснеет. Если честно — он чувствовал себя прекрасно. Просто отлично. Но Изуку, поведясь на его маленькую ложь, грустно цокнул языком и приложил ладонь к его лбу. — Вроде не горячий, но, учитывая твою причуду, сложно сказать… — маленький вздох. — Тебе случайно не нужно немного полежать? Если хочешь, я позову Исцеляющую девочку… — Нет, я… — без сомнений, Исцеляющей девочке потребуется один лишь взгляд на него, чтобы разоблачить ложь. — Я просто немного устал, ничего серьезного… Изуку обеспокоенно покачал головой. — Ты будто немного… отвлечен. И вчера был тоже, — произнес он, понижая голос. — Если ты болен, то тебе стоит сказать мне. Шото пожал плечами, перемешивая рис в чашке кругообразными движениями. — Не беспокойся, вчера все было нормально, — сказал он. Шото слишком хорошо знал Изуку и был уверен, что друг уже мысленно анализирует их бой на фестивале, раздумывая, а точно ли честной была его победа, или ему просто повезло, потому что Шото был не в лучшей форме. — Ну если ты настаиваешь, — с подозрением в голосе ответил Изуку. — В любом случае тебе стоит отдохнуть. Я передам Айзаве-сенсею, что ты плохо себя чувствуешь. Шото был ужасным трусом: он сразу же принял выпавший шанс, немного натянуто кивая и вставая из-за стола, несмотря на то, что в чашке еще оставалась добрая половина порции. Он буквально кожей чувствовал пристальный взгляд Изуку, провожавший его до самого лифта.***
Шото продолжал питать надежду, что ситуация сама скоро рассосётся и он справится с этим. В какой-то момент он обнаружил, что каждый раз при встрече он бессознательно следит за Изуку, словно тот был окружен магнетическим полем, буквально приклеивающим к себе взгляд Шото. Все уже давно знакомые жесты Изуку внезапно стали куда привлекательнее: то, как Мидория, задумавшись, закусывает нижнюю губу; как двигаются мышцы его руки, обтянутые загорелой кожей, когда он сосредоточенно строчит что-то в тетрадке; как его пальцы рассеянно играют с маленькими завихрушками волос на шее, когда Мидория внимательно слушает учителей; как он то скрещивает, то расставляет ноги под партой… А потом ситуация стала ухудшаться: Шото молился всем богам, взывая к самоконтролю, чтобы не пялиться на друга в крайне двусмысленные моменты: когда они снимали и надевали геройские костюмы, когда бок о бок принимали душ… Но даже тогда Шото не мог сосредоточиться, то и дело ловя себя на рассматривании красивых округлых бицепсов Изуку, когда тот переодевается, линии шеи, когда он подставлял лицо струям душа, позволяя воде свободно стекать по телу… Все дошло до того, что Шото рассматривал темные волосы подмышек, когда Изуку поднимал руки, чтобы намылить голову, и впервые в своей жизни находил это привлекательным. Не менее красивым, чем шрамы разных размеров, покрывающие всё тело Мидории — их было так много, что Шото с радостью бы сосчитал их всех губами. Если бы, конечно, мог. И естественно он не мог не заметить выпуклость члена Изуку, спрятанного под его боксерами, когда тот одевался, весело болтая с одноклассниками о всякой чепухе. В такие моменты Шото мучился от головокружения и неистового желания толкнуть Изуку к стене, упасть перед ним на колени, взять его член в рот и заставить Мидорию кричать от удовольствия… Но, конечно, он сдерживался. Потому что Изуку был его лучшим другом, одним из тех, кого он любил больше всего. И несмотря на то, что Шото буквально сходил с ума, практически ослепленный похотью, он просто не мог себе позволить идти на поводу у желаний, потому что они были друзьями. Друг не мечтает о том, чтобы отсасывать тебе, облизывать все твое тело и оставлять на тебе один засос за другим. Друг не мастурбирует, представляя, как толкает тебя на учительский стол и трахает на сухую…. Друг не всхлипывает твое имя раз за разом, кончая, не страдает от боли в груди, мечтая, чтобы ты был с ним, лежал в одной кровати, целовал, трогал, заставлял сходить с ума. И Шото знал, что Изуку поймет, что что-то не так. Ведь они знали друг друга как облупленных. Шото замечал обеспокоенные взгляды друга, вернувшуюся привычку закусывать губу, стараясь не взорваться вопросами, едва заметные оборванные жесты. Шото замечал Изуку. Изуку, который спрашивал его тихим грустным голосом «Я сделал что-то не так?», который, казалось, был готов расплакаться, когда Шото выдавливал из себя «Ты ничего не сделал», что было и правдой, и ложью одновременно. Шото разрушал их дружбу своими глупыми желаниями, тупой башкой, наполненной похотью, но он ничего не мог с собой поделать: расстояние между ним и Изуку росло с каждым днем, но стоило ему заметить друга в толпе — как жажда вспыхивала с новой силой.***
Шото — жалкий, ничтожный, худший человек на всей планете. Он просто вышел из лифта, направляясь в три утра на кухню, но молчаливо застыл в темноте, услышав знакомые всхлипы. — Я н-не знаю, сделал ли я что-то, что обидело его… — расстроенно бормотал Изуку, а слезы градом катились по его щекам. — Он просто не г-говорит мне… Я не знаю, что делать, Очако… Урарака, вздохнув, обняла Изуку, гладя его по волосам. Она молчала, позволяя другу выплакивать свое горе в ее плечо. Они смотрелись странно: Изуку уже давно перерос ее — и по росту, и по мышечной массе — но так и продолжал выглядеть совсем еще ребенком, отчаянно рыдая в ее объятьях. И сердце Шото треснуло. Он нехотя причинил так много боли человеку, о котором заботился больше всего, и, несмотря на это, все еще не мог найти в себе смелости или правильных слов, чтобы все исправить. Не мог же он просто подойти к своему лучшему другу, к человеку, спасшему ему жизнь, и сказать, что он сходит с ума от необходимости трахать его, пока тот не забудет собственное имя. Это бы разрушило их дружбу… Но разве не это Шото как раз сейчас и делает?***
К удивлению Шото, летние каникулы нагрянули неожиданно, словно гром среди ясного неба. Неужели уже так много времени прошло со спортивного фестиваля, с того момента, когда все пошло не так? Они с Изуку оба отправились в тренировочный лагерь, не особо отличающийся от того, что закончился катастрофой после первого курса — разве что лес сменился на морские пейзажи. Их жилье тоже вызывало ностальгию — все такая же одна огромная комната на всех парней. Они уже проходили подобное: все заканчивалось тем, что они с Изуку притаскивали свои футоны вплотную один к другому (куда ближе, чем действительно было необходимо), чтобы перешептываться глубокой ночью, не боясь разбудить одноклассников. Шото сглотнул, вспоминая, как их колени касались друг друга под толстым слоем одеял… Он видел, как Изуку неуклюже переминался с ноги на ногу, крепко сжимая свернутый футон. Как бы то ни было, они все еще друзья, хотя в последнее время Мидория старался не беспокоить его, словно чувствовал, что ходит по острию ножа, будто боялся, что может с легкостью потерять Шото, сделав всего один неправильный шаг. Тяжело не потакать себе, представляя Изуку, растянувшегося на золотом песке… А за спиной идеально синий океан и превосходное голубое небо… Думать о том, как Мидория смотрит ввысь, глубоко вздыхая, такой красивый, красивый, красивый… Шото мысленно застонал: стыд, уже довольно давно обустроившийся в его груди, незлобно покусывал изнутри, пытаясь привести хозяина в чувство. Он поднял голову, встречаясь со взглядом Изуку, и легонько кивнул. Мидория ответил ему хрупкой, осторожной улыбкой и, сократив расстояние между ними, положил свой футон прямо рядом с постелью Шото. Ближе, чем было необходимо. Шото залез под одеяло, молясь, чтобы его глупое тело успокоилось хотя бы на чуть-чуть, давая ему времени возобновить нормальные отношения с лучшим другом, позволяя им тихо перешептываться, обсуждать свои мечты и планы или того и иного героя. Он просто хотел опять стать Шото, лучшим другом Изуку. Перестать быть молчаливым Шото, полным похоти и обожания к Изуку, Шото, который ничего не хотел больше, чем уменьшить расстояние между их лицами и поцеловать те невообразимо прекрасные, мягкие на вид губы.***
Они заснули достаточно быстро, слишком утомленные долгим днем тренировок. Перед сном Шото размышлял, что, возможно, в этот раз он в безопасности, что они наконец-то смогут вернуться к нормальной дружбе — пожалуйста, позвольте мне всё вернуть обратно — но, конечно, у жизни на него были иные планы.***
Шото просыпается посреди ночи, недоуменно моргая. С морского побережья доносятся нежные звуки, а половина луны, отливая серебром, ярко светит с темного полотна ночного небосклона, лукаво подмигивая в окно. Туман дремоты медленно отступает, и Шото понимает, что Изуку все еще спит, крепко обнимая его во сне. Их тела прижаты друг к другу от груди до паха, а одна нога Шото практически сплелась с ногой Изуку. Шото не сдерживает тихий сдавленный звук. Мягкое и теплое дыхание Изуку щекочет ему шею, а прижимающаяся выпуклость друга посылает дрожь по позвоночнику. Голова начинает кружиться, член — стремительно твердеть. Разум буквально сразу же затягивается туманом, а мысли носятся туда-обратно, совершенно не успокаивая. Дыхание тяжелеет. Тихий мягкий стон вырывается из глотки, когда Шото нехотя подает бедра вперед, наслаждаясь трением о спокойный член Изуку. Он крепко хватается за футболку Мидории, и, возможно, из-за прохлады от тонкого слоя изморози на его пальцах, или от крупной дрожи, пробивающей Шото, но Изуку просыпается. Шото чувствует, как дыхание у его шеи задерживается на секунду, смешиваясь со слегка недоуменным, еще полусонным стоном, а затем после невообразимо затянувшейся тишины Изуку напрягается, словно натянувшаяся до упора струна скрипки. Туман похоти сдавливает голову раскаленным железом, и Шото замирает, стараясь не дергаться. Его тело трясется, а член болезненно пульсирует, прижимаясь прямо к Изуку. Шото не смеет и пальцем шевельнуть — лишь крепче сжимает футболку Мидории, когда тот издает слабый неуверенный всхлип и медленно пытается отодвинуться — руки Шото все еще обхватывают его тело, а нога удобно перекинута через бедро. Время растягивается до размеров вечности, а Изуку все медлит, лишь горячо дыша в шею Шото, пока с губ не срывается едва слышный стон. Шото, одурманенный смесью желания и паники, чувствует это. Изуку тоже возбужден. Едва заметно, но достаточно, чтобы Шото ощутил горячую выпуклость, прижимающуюся к его члену. Дрожь, то и дело пробегающая по коже, становится сильнее; и Шото, нерешительным движением подавая бедра вперед, не сдерживает слабый приглушенный всхлип, едва вырвавшийся из сдавленной глотки. Их члены проскальзывают друг по другу через одежду, пуская колкие мурашки по позвоночникам, и Изуку напрягается. Ровно до того момента, пока не поднимает лицо, глуша стон в подставленной шее. Шото чувствует чужие приоткрытые губы, скользящие по коже, чувствует теплое и влажное дыхание, чувствует каждую капельку пота, выступившую на шее — и он едва сдерживается, чтобы не наброситься на Изуку, словно дикое животное. Но первый шаг делает Изуку. Он резко толкается, прижимаясь к Шото, обжигая рваным дыханием, едва ощутимо проходясь зубами по светлой шее. Рука, мягко обнимающая талию Шото, внезапно начинает двигаться, а дрожащие пальцы вцепляются в пояс пижамных штанов, забираясь внутрь. Изуку неуверенно обхватывает стоящий член Тодороки через ткань боксеров, заставляя Шото, неимоверно напрягаясь, издать высокий отрывистый всхлип. Изуку вздрагивает, паникуя. «Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш», — срывается с его губ, когда он нависает над Шото, заставляя того лечь на спину. Тодороки и не сопротивляется, не пытается противостоять мышцам, прильнувшим к нему, силе, вжимающей его в футон. Он держит глаза плотно зажмуренными, чувствуя, как Изуку скользит по нему, как теплые руки гладят бока, задирая футболку. Мидория наклоняется еще ближе, полностью накрывая его телом, и Шото ощущает теплое дыхание на своем лбу, а его губы едва уловимо касаются чего-то горячего и влажного. Адамово яблоко Изуку. Шото с тихим всхлипом целует его, облизывает, чувствуя солоноватый привкус пота на языке. Изуку вздрагивает. Неуверенные пальцы стаскивают пижамные штаны Шото вниз вместе с бельем, высвобождая пульсирующую эрекцию из тесного плена. Шото не обращает внимание на шуршание одежды — лишь продолжает отчаянно целовать и покусывать шею Изуку. Его руки мягко опадают на футон, когда он теряет контроль над конечностями, а губы глушат стон в чужой коже, когда к члену прислоняется возбуждение Изуку, твердое и горячее — плоть к плоти. Пальцы Изуку неуверенно обхватывают обе эрекции. Шото резко подкидывает бедра вверх, а его руки наконец начинают двигаться: левой он вцепляется в футболку Изуку, задирая ее, а правая ладонь ложится на оголенную мокрую кожу. Изуку, обжигающе горячий, пыхтит, толкается, выгибается под морозными прикосновениями Шото. Закусив губу, он стонет, а его движения становятся более отрывистыми и отчаянными, рука еще сильнее сжимает их члены. Топя всхлипы в коже, они продолжают тереться друг о друга, пока левая рука Шото скользит вниз, вцепляясь в упругие ягодицы Мидории. Изуку напрягается, вздрагивает, опускает голову, зарываясь губами в пряди Шото и глубоко вздыхая. — Нхм, — приглушенно стонет он, и Шото чувствует пульсацию члена, а затем, когда Изуку, дрожа, изливается — теплоту спермы на животе. И он не медлит — кончает следом. В голове образуется пустота, смесь белого шума и удовольствия, и Шото в последний раз подкидывает бедра, смешивая свою сперму с жидкостью Изуку. Мидория, тяжело дыша, суматошно падает на него: кудрявые волосы щекочут шею, и Шото наконец открывает веки, пялясь влажными глазами в потолок. Дыхание Изуку медленно выравнивается, и он аккуратно приподнимается, упираясь коленями по бокам от бедер Шото. Прилипшая остывающая сперма размазывается по животам, и внезапно Деку опять нависает сверху, встречаясь с Шото взглядом. Изумрудные глаза влажно ловят серебряный свет луны, и Тодороки тонет. Изуку краснеет: щеки и уши наливаются ярким румянцем, который практически прячет светлые веснушки; капельки пота блестят на мокром лбу, заставляя растрепанные кудри мило прилипать. Он тяжело дышит, и его опухшие губы приглашающе приоткрыты. Криво задранная футболка обнажает левую грудь, демонстрируя маленький темный сосок. Шото не сопротивляется влечению — жадно провожает взглядом капельку пота, скользящую по коже Изуку, по его точеному прессу, по темным волосам, ведущим к паху. Член Мидории, перемазанный в сперме, еще немного напряжен, и Шото поднимает голову, снова встречаясь взглядом с другом. Темные широкие зрачки практически скрадывают глубокий изумруд, и Шото едва может угадать, что за мысли скрываются за мистическим светом красивых глаз. Все, о чем он сам может думать — насколько же великолепен, превосходен Изуку. И он позволяет себе раствориться в этих мыслях, пока что-то не меняется в выражении лица Деку, и он, немного бледнея, спешит прикрыться, слезть с Шото, вскочить на ноги и выбежать из комнаты с характерным приглушенным шлепаньем голых ног по деревянному полу. Секунды растягиваются, словно прилипшая к подошве жвачка, и после, когда разум Шото наконец проясняется, он медленно садится, опуская взгляд на липкий живот — сперма растеклась прямо до самой груди. Что-то необъяснимое поднимается в глотке, душит его, заставляет глаза наполняться слезами. Он все-таки сделал это. Все-таки разрушил их дружбу с Изуку.***
Остаток недели пролетает практически незаметно — Шото едва ли выползает из состояния полнейшего ошеломления. Той ночью Изуку так и не вернулся, а Шото, оцепенев, так и продолжал лежать в кровати, топя всхлипы в подушку. И утром он, уставший и отчаявшийся, растерянно наблюдал за поднимающимся над океаном солнцем через огромное стекло окна, раздумывая, что, блядь, теперь он должен делать. Они избегали друг друга, словно внезапную эпидемию чумы: футон Изуку исчез вечером второго дня. Их проблемы были настолько очевидны, что даже Бакуго, переводя взгляд с Шото на Изуку и обратно, лишь красноречиво хмурил брови, демонстрируя явное неодобрение происходящему. Но не только Кацуки пытался понять, что же между ними произошло — вскоре к нему присоединились и другие одноклассники, и как бы сильно Шото ни ценил их добрые намерения, он просто хотел остаться в одиночестве. Он словно регрессировал — превращался обратно в того холодного отдаленного человека, коим его считали в самом начале их первого года обучения. Он больше не участвовал в вечерних посиделках у костра или в спальне, держался особняком, сторонясь всякого общества. Без Изуку он был худшей версией себя. Шото бросал свое тело и разум на растерзание тренировкам, измучил себя до той степени, что даже Айзаве-сенсею пришлось приказать ему в последний день недели взять выходной. Он в одиночестве вернулся в спальню и буквально утонул в футоне. Его тело, может, и испытало облегчение, но точно не его мозг. Когда он не мог полностью сконцентрироваться на тренировках, в его голове освобождалось достаточно места, чтобы наполнить ее беспокойствами и тревогами. Он зацикливался на произошедшем, на боли, которую он чувствовал, на той дыре в форме Изуку, которая, должно быть, открылась в его сердце. Единственным плюсом в этой ситуации было то, что он наконец смог отделаться от похотливых мыслей об Изуку. Возможно, этому поспособствовало то, что любое воспоминание о нем каждый раз вызывало в душе непереносимую боль и отчаяние. Шото просто хотел вернуть себе друга. Но он понимал, что ничего не выйдет: он слишком глупый — непроходимый идиот, который только и может, что все рушить.***
Они вернулись обратно в общежитие для третьего курса, и дни начали течь — каждый похож на прошлый. Ничего особо не изменилось — лишь сложнее стало избегать Изуку, ведь в лагере они постоянно смешивались с классом 3-В. Казалось, Изуку хотел поговорить с ним. Иногда он начинал двигаться в его сторону с решительным выражением лица, но Шото, беспросветный трус, всегда находил способ улизнуть. Он просто не мог встретиться с ним лицом к лицу. Если Шото заглянет в изумрудные глаза хоть раз, он точно воспламенится и поджарит себя до хрустящей корочки.***
Проснувшись рано утром в воскресенье, Шото рискнул спуститься в общую студенческую кухню. К его огромному удивлению, там никого не было, поэтому он облегченно вздохнул и, поставив на плиту полный чайник, облокотился на тумбочку, растерянно хмурясь. Интересно, ушел ли весь класс гулять — вроде бы на входе не было обуви. Мысль, что его даже не пригласили, задела Шото куда сильнее, чем он мог признать. Но это была его вина — это он последние пару недель держал всех на расстоянии вытянутой руки, так что он действительно сам определил свою участь. И теперь ему стоило лишь смириться с этим. Но, к повторному изумлению, внезапно его телефон разразился нетерпеливым жужжанием. Вообще в последнее время он практически не получал сообщений — по той же самой причине, по которой его не позвали гулять в это утро воскресенья. Урарака: Ты в своей комнате? Нахмурившись — она что, тоже не пошла тусить со всеми? — Шото отправил короткое «нет». Урарака: можешь подняться сюда на секунду? Тодороки: я внизу. Урарака: просто поднимись сюда, пожалуйста. Со вздохом Шото отключил плиту и побрел вверх по лестницам. Он думал, что Урарака будет ждать у его комнаты, но ее там не было. Растерянно переминувшись с ноги на ногу, Шото вытащил телефон из кармана… Казалось, Изуку появился из ниоткуда. Шото успел лишь немного напрячься, прежде чем его (бывший?) друг внезапно схватил его за локоть и с легкостью, словно мешок с картошкой, перекинул через плечо. Шото не хватило времени даже на протест — он лишь тихо недовольно выдохнул, как Изуку быстро перенес его в соседнюю комнату. Свою собственную комнату — в начале года они, не стесняясь, попросили поселить их по соседству. Изуку, закрыв дверь изнутри ключом и закинув его обратно в карман, не церемонясь кинул Шото на кровать. — Сейчас, — рыкнул он, — мы наконец поговорим. Тодороки: Урарака, ты гребанный кусок дерьма. Урарака: прости, чувак. Это ради всеобщего блага.***
Запаниковав, Шото неистово бродил взглядом по комнате, смотря куда угодно, кроме как на Изуку. В начале третьего года дизайнерские решения Изуку стали чуть больше походить на адекватные: теперь его комната выглядела куда более… взрослой. Но, конечно, здесь все еще оставались импровизированные «алтари» Всемогущему — остатки глубокого, по-детски милого фанатства, следы искреннего восхищения, которое так и продолжало яростно пылать в сердце Изуку. Шото не понимал, что он пытается отыскать — он знал эту комнату как свои пять пальцев, но единственное, в чем он был уверен — он просто не хотел смотреть на Изуку… — Шото, — раздраженно вздохнул Мидория. — Успокойся и посмотри на меня. Пожалуйста? — Блядь, — огорченно прошипел Шото. — Я не могу. — Конечно, ты можешь. Не сходи с ума, — ответил Изуку, и краешком глаза Шото заметил, как он скрестил загорелые руки на широкой груди. Черт побери, он все так же блядски горяч. — Шото, — понизив голос, произнес Изуку. Шото вздрогнул. Сделав глубокий вдох, он наконец смог найти в себе силы, чтобы остановить блуждающий взгляд на Изуку. Дрожащая рука покрылась тонким слоем изморози. К его ужасу, когда их глаза наконец встретились, он не воспламенился. Лишь маленький язычок пламени лизнул его щеку, когда Изуку строго нахмурился. — Видишь? Ничего плохого, — произнес он, смягчаясь. Изуку осторожно подошел к кровати, присаживаясь на самый краешек — подальше от Шото — словно пытался усмирить испуганное животное. — Думаю, нам предстоит долгий разговор. Тебе и мне, — сказал он. Заметив выражение лица Шото, Изуку отвел взгляд. — Прости, я буквально силой затащил тебя сюда, но ты просто не оставил мне другого выбора. — Вы с Ураракой худшие, — выдавил из себя Шото. — Худ-ши-е. Тихий смешок вырвался из Изуку. — Да, возможно. Ну, иногда без радикальных мер не обойтись. Шото вздохнул, прикрывая лицо рукой и пытаясь хоть немного расслабиться. Его тело было напряжено, словно струна. — Я думал о… всем этом. Много думал, — еще тише начал Изуку. — И у меня в голове сложилось только две теории. Но склоняюсь я больше к одной. — Говори же, — отстраненно ответил Шото, чувствуя бесконечную усталость. — Ладно. Сначала я подумал, что отвратителен тебе. Услышанное заставило сердце Шото с грохотом свалиться прямо в пятки. Бледнея, он в ужасе уставился на Изуку. — Что?! Нет, конечно, нет, я… — попытался начать он, но Изуку поднял руку, заставляя его замолчать. — Разве можно обвинять меня за такие мысли? — с тихой болью в голосе произнес он. — Той ночью я… я завалил тебя и… — Ты невероятный тупица, — взбешенно рявкнул Шото, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо еще. — Ты, конечно, сильный, но неужели ты действительно считаешь, что если бы я не хотел, то просто бы лежал и терпел это?! — Да, ладно. Именно это я понял и перестал паниковать, — со вздохом ответил Изуку. Шото устало опустил плечи и нервно провел рукой по волосам. Великолепная, блядь, работа, тупица, ты заставил любимого человека думать, что он тебе отвратителен… — Так что, да. Как только я смог думать рационально, я понял, что наши действия были… хах, — Изуку закашлялся, — типа добровольными. Румянец залил щеки Тодороки, и он накрыл глаза ладонью. Изуку снисходительно обошелся без комментариев его трусости. — Ладно. Когда я понял это, я начал анализировать последнюю пару месяцев после спортивного фестиваля. Вспомнил твое странное поведение и подумал, что, возможно, ты проходишь сквозь небольшой… кризис, а я даже не смог распознать его. — Называешь это небольшим, — пробормотал Шото, неохотно отнимая ладонь от лица, но не смея посмотреть на Изуку. — Я, блядь, буквально с ума сошел. — Да, теперь я это понимаю, — ответил Изуку, кривобоко улыбаясь. — Попытаешься рассказать мне, с чего всё это? — Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал? Изуку надулся. — Ну как бы я не могу читать твои мысли. Если ты сам не расскажешь мне, то как я должен узнать? — произнес он, поднимая ладони вверх. — Я, конечно, могу попытаться догадаться, если тебе так удобнее… — Нет. Просто… не говори ничего. Пожалуйста. — Господи, Шото, — Изуку зажал переносицу большим и указательным пальцем, недоуменно хмурясь. — Все нормально. — Нет, не нормально! — внезапно взорвался Шото, вскакивая на ноги и начиная мерить комнату шагами. — Это ненормально! Я потерял свою блядскую голову, вел себя, словно полный мудак, и сделал тебе больно, не желая того, и… Теплая ладонь сомкнулась на его запястье, останавливая внезапный поток мыслей. Шото развернулся, встречаясь взглядом с изумрудными глазами, сталкиваясь со смесью понимания и решительности в них. — Послушай, Шото… Я тебя понимаю, — медленно произнес Изуку. — Действительно понимаю. Я тоже сходил с ума, когда на первом году обучения понял, что мне нравятся парни… Шото моргнул. — Тебе нравятся парни? Изуку, неодобрительно нахмурившись, отпустил его. — Ты серьезно? — Ну ты никогда не говорил… — Я никогда не говорил?! — практически истерично рассмеялся Изуку. — Что именно я тебе не рассказывал? Помнишь, когда Киришима и Серо протащили пиво в общежитие? Напившись, я признался тебе, что на первом курсе я больше одного раза фантазировал о том, чтобы слизать мороженое с пресса Мирио-семпая. Об этом не говорил? Или о том, что две недели назад я обкончал тебя? В голове Шото внезапно стало пусто и легко, и он поспешил накрыть стремительно краснеющее лицо рукой. — Ох, боже, — пробормотал он. — Я забыл об этом. — О том, что я кончил на тебя? — Нет. О том, что у тебя были сексуальные фантазии о Мирио, идиот, — раздраженно рявкнул Шото. — Я был слишком пьян той ночью… Изуку, фыркнув, рассмеялся. — Да, ты тогда напился. Было до чертиков смешно. А помнишь, когда… — Только не вспоминай про тот ледяной член. Я убью тебя. Изуку, обхватив живот руками, опять рассмеялся, и внезапно Шото ударило осознание: боже, как же он скучал по этому. Как же сильно он скучал по Изуку. Лишенный всякой силы, Шото плюхнулся на кровать, усаживаясь бок о бок с Изуку и толкая его коленом. Изуку, успокоившись, вздохнул, придавая голосу побольше нежности: — Итак, что это все-таки было? Большая гейская паника? — …Немного, — медленно признал Шото. — Но, честно говоря, не думаю, что меня привлекают другие парни. Только ты. — Ох, — Изуку стремительно покраснел, удивленно распахивая глаза. — Полагаю… м-м-м, это кое-что объясняет. — Я просто… — Шото застонал, упираясь локтями в колени и роняя голову. — Это случилось из ниоткуда. Внезапно. Словно разряд молнии среди чистого неба. Я посмотрел на тебя и понял, что… ну…. ты невъебенно горяч. Румянец Изуку стал сильнее, стремительно пробегаясь по коже до самых корней волос. Он никогда не умел спокойно принимать комплименты. — И после этого я просто не мог перестать думать о том, как сильно же мне хочется перегнуть тебя через парту и… — Окей, я понял, — смущенно перебил его Изуку. В этот раз настала его очередь закрывать лицо ладонями. В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием, пока Шото, колеблясь, не выдавил из себя: — Эти мысли… они беспокоят тебя? Все еще немного красный Изуку повернулся к нему, демонстративно выгибая бровь. — Я кончил. На всего тебя, — медленно повторил он, словно пытался научить собаку говорить. — Ну это же не обязательно должно значить… — Не обязательно должно значить, — саркастично передразнил его Изуку, фыркая и заставляя Шото подавиться смехом. — Шото. Меня всегда влекло к тебе, но ты никогда не выглядел заинтересованным, поэтому я не шел на поводу своих мыслей. Но эти перегибы через парты… уверяю, все довольно-таки взаимно. — Ох, — мягко выдохнул Шото. — Окей. — Окей? И все? — Я просто… Мой мозг пытается анализировать информацию. Дай мне минутку. Изуку еще раз вздохнул, его губы расплылись в маленькой улыбке. — Думаю, это будет честно. У меня было как минимум целых два года, чтобы привыкнуть к тому, что я считаю тебя сексуальным. Для тебя это недавнее открытие. — Ты вообще осознаешь, настолько обтягивающие твои футболки?! — после долгой тишины внезапно рявкнул Шото, складывая руки вместе. — Типа… очень обтягивающие. Такие обтягивающие… Изуку, ты придурок. За последние два месяца по твоей вине я пережил тысячу сердечных приступов. Изуку громко рассмеялся, закидывая голову. — Белая футболка на спортивном фестивале. Практически прозрачная, — продолжил Шото разгневанно. — Я хотел стянуть ее с тебя зубами. — Ох, боже, я был прав! Ты отвлекся во время нашего сражения! — в голосе Изуку появились нотки «я знал». — Черт, ужасно. Требую переиграть. — Знаешь, что действительно ужасно? Ты и твои чертовы обтягивающие футболки… — Не могу поверить, что ты позволил себе отвлечься на мои мускулы. — В свою защиту скажу, что у тебя отличные мускулы. Изуку снова рассмеялся, и Шото уставился на него, наконец-то чувствуя легкость в груди, очищенной от боли и сомнений. Теперь он опять может свободно смотреть на своего лучшего друга — нет, на человека, которого он любит — и наслаждаться теплом его великолепной улыбки. — Могу я поцеловать тебя? — внезапно спросил Шото. Слова сорвались с его губ прежде, чем он смог надлежащим образом обдумать их. — Я действительно очень хочу поцеловать тебя. — Черт побери, да, — рыкнул Изуку, поворачиваясь к нему, а после — хихикая в его губы.***
— М-м-м-м-м… Шото, давай, — хныкал Изуку, извиваясь под его ладонями. — Заткнись, — едва дыша ответил Шото, устроившись на его ногах. — Я страдал по тебе с самого спортивного фестиваля. Захочу — потрачу на тебя все время этого мира. — Ну, если мы решили пойти таким путем… — произнес Изуку, смотря на Шото сквозь полуприкрытые отяжелевшие веки. На его румяном лице сверкнула легкая улыбка. — Ты довольно сильно привлекал меня еще на первом курсе обучения, так что… — Это не одно и то же, — фыркнул Шото, продолжая медленно и сосредоточенно ползти ладонями по торсу Изуку, задерживаясь кончиками пальцев на линиях мускул. Кожа обжигала. Изуку всегда был таким горячим: Урарака вообще прозвала его человеком-грелкой. — Как это, не одно и то же? — Ты так не проебался, как я… — Да, верно. Все потому, что я был слишком занят, каждую ночь выплакивая глаза в своей комнате и размышляя, что же со мной не так. Боль сжала сердце Шото тисками от картинки, как юный Изуку одиноко сидит в своей комнате и заглушает всхлипы подушкой. Шото вздохнул. С этим он сейчас уже ничего не поделает. Улыбка Изуку потеряла лукавость, наполнившись нежностью, словно он мог прочитать мысли Шото. — Сейчас я в порядке, — мягко произнес он. Ладони Шото замерли на крепком прессе. — Знаю, — пробормотал он, встречаясь с Изуку взглядом. — Но все же… Просто позволь мне наслаждаться, ладно? — Конечно, — с легкостью ответил Изуку. — Но я бы тоже хотел получить наслаждение, а ты слишком медленный. — Ах! Изуку, зажмурившись, выгнул спину, отвечая на ласку — Шото нежно щелкнул его по соску. Дыхание Мидории стало обрывистее, а к щекам еще сильнее прилила кровь. — Шото… Нечестно… — Ох, так они действительно такие же чувствительные, как и выглядят, — заинтересованно пробормотал Шото, оглаживая ладонями грудные мышцы Изуку, прежде чем мягко сжать оба набухших соска. Изуку громко застонал, дрожа. — Шото… — протянул он, распахивая влажные глаза. — Пожалуйста… — Ш-ш-ш-ш-ш-ш. Я поймал тебя… — изумленно пробормотал Шото, наклоняясь, чтобы поцеловать грудь Изуку там, где под кожей скрывалось быстро бьющееся сердце. Губы медленно потекли вниз легкими поцелуями, и Шото вытянул язык, чтобы ткнуть кончиком в сосок Изуку. — М-м-м-мхм-м-м, — застонал Изуку, извиваясь. — Прекрати д-дразнить меня… Он выгнулся, прижимаясь эрекцией через джинсы к бедрам Шото. Тодороки шатко выдохнул, а в голове стало совсем пусто от накатывающего возбуждения. Он медленно отпрянул, тяжело дыша, и поднял взгляд. — Ты великолепен, — вздохнул Шото, скользя руками выше, чтобы нежно огладить линию челюсти и щеки Изуку. Мидория моргнул, отводя глаза в сторону. — Н-нет, это ты… — почти по-детски пробормотал он. — И… я знаю, ты фантазировал о столах и все такое, но если ты хочешь сейчас меня трахнуть, то нам стоит перейти на кровать… На секунду мозг Шото пробило короткое замыкание, а все мысли вылетели из головы. Должно быть, это отразилось на его лице — Изуку приглушенно хихикнул. — Позволь мне… — он выкарабкался из-под него, становясь на четвереньки прямо на кровати и предоставляя Шото отличный обзор на задницу, крепко обтянутую джинсами. «Чертовски хорош», — сделал заключение Шото, пока Изуку продолжал рыться в ящике тумбочки. Когда он повернулся обратно, в руках у него была маленькая бутылочка лубриканта и коробка презервативов. Мозг Шото коротнуло еще сильнее. — Кх… Изуку рассмеялся. — Послушай, у каждого свои потребности. Что-то темное и болезненное свернулось в груди Шото. И, опять же, должно быть, это отразилось на его лице, потому что взгляд Изуку стал более серьезным. — Я никогда… Ни с кем, — медленно сказал он. — Я… ухм… справлялся в одиночку. Презервативы купил пару дней назад, представляя, чем может закончиться наш разговор. Шото сконцентрировался на услышанном, удивленно моргая. — Ты никогда…? Изуку медленно покачал головой. — Уверен, что ты…? Я имею в виду, я не эксперт, но разве тебе не нужно сначала подготовиться или… — Секс-игрушки — отличное человеческое изобретение, Шото, — хихикнул Изуку. Взглянув на его лицо, он разразился уже полноценным смехом. — Как я уже сказал: я заботился сам о себе. Знаю, как с этим справляться. Разум Шото заполонили картинки Изуку, лежащего на кровати и медленно трахающего себя резиновым членом… — Е-е-е-е-е-ебать, — медленно выдохнул Шото. Изуку легко усмехнулся, кидая припасенное на постель и поднимаясь, чтобы стянуть джинсы. — На тебе так много одежды. Давай расправимся с ней, — игриво произнес он, хватая рубашку Шото и стягивая ее через голову. Шото был слишком занят, чтобы сопротивляться, пялясь на выпуклость возбужденного члена Изуку, скрытого боксерами. Но не то чтобы он действительно хотел бы противиться. Изуку сполз на пол, становясь на колени и осторожно стягивая с него штаны. Сладко улыбаясь, он наклонился опасно близко к паху Шото и впился зубами в эластичный пояс его белья, стаскивая его вниз и освобождая пульсирующий член. Не удержавшись, Изуку оставил нежный легкий поцелуйчик на головке. Шото закрыл глаза и глубоко, очень глубоко вздохнул, считая до двадцати и пытаясь не кончить Изуку на лицо. Изуку, маленький говнюк, рассмеялся, а затем послышалось шуршание — Изуку осторожно надел на его член презерватив. — Прекрати быть таким, блядь, горячим, — проворчал Шото, распахивая глаза. Зрение было затянуто влажной пеленой. — Прости, всегда хотел сделать это, — пробормотал Изуку. В его голосе не прозвучало ни капли сожаления. Шото наблюдал, как Изуку опять встал и легким движением стянул с себя боксеры. Шото пялился и пялился, жадно запечатлевая в памяти идеального Изуку, стоящего перед ним полностью обнаженным. Его налитый кровью член прижимался к животу. — Я был прав, — промурчал Шото. Его глаза затянулись похотливой дымкой. — Твой член такой же милый, как и ты сам. Изуку весело хихикнул, прежде чем позволить себе упасть на кровать кверху животом. Наклонив голову вбок, он приглашающе развел ноги. — Ну и? Разве ты не хотел что-то сделать? Шото тяжело выдохнул через нос, поворачиваясь на четвереньках лицом к Изуку и устраиваясь поудобнее меж его ног. Несколько секунд он медленно гладил бедра Изуку, блуждая взглядом вверх-вниз по всему обнаженному телу, словно не мог пресытиться зрелищем. Что, если совсем уж честно, было правдой. Раскрасневшийся Изуку, напряженно наблюдая за ним, безмолвно протянул смазку. В какой-то момент озорная улыбка соскользнула с его лица: опухшие красные губы немного разошлись, выпуская тяжелое дыхание, а глаза затянулись пеленой нужды. Шото немного неуверенно взял бутылку. — Просто сначала немного используй палец… — пробормотал Изуку, вовремя приходя на помощь. Шото осторожно выдавил лубрикант на ладонь и, сглотнув ком в горле, проскользнул пальцами вниз, приставляя ко входу Изуку и медленно толкаясь вперед. Изуку зашипел, напрягшись лишь на долю секунды, а затем с тихим стоном расслабился и еще сильнее раздвинул ноги. Сердце Шото бешено заколотилось в висках, когда он поднял взгляд на лицо Изуку — Мидория очевидно получал удовольствие: он слегка закусывал пальцы левой руки, а правая ладонь покоилась на животе. Под тонкой кожей вздрагивали крепкие мускулы. Шото медленно толкался пальцами внутрь горячего тела, чувствуя, как напрягается и, сопровождаемый тихими стонами, растягивается на костяшках ободок тугих мышц. Он медленно, практически невесомо накрыл член Изуку ладонью, наблюдая, как тот дергается. Казалось, это длилось целую вечность и одновременно не длилось ни секунды. Изуку несколько раз моргнул, распределяя выступившую влагу по роговице; еще щеки пульсировали краснотой. — Шото… — пробормотал он сквозь свои пальцы, мокрые от слюны. — Трахни меня. Пожалуйста. Шото, прикрыв глаза на секунду, зарычал. Когда он наконец открыл их, он едва-едва справился с тем, чтобы размазать лубрикант по презервативу, прежде чем ловко пододвинуться вперед и аккуратно приставить член ко входу Изуку. Он легко скользнул внутрь, изумляясь чувству палящей теплоты тела, обхватывающей его. Изуку, выгнув спину, вскрикнул. — Н-нормально? — едва выдохнул Шото, вздрагивая каждый раз, когда его бедра соприкасались с ягодицами Изуку. — Да…. — простонал Изуку, закидывая руки наверх и слепо шаря ладонями в поисках, вероятно, подушки. Шото уставился на него, обрывисто вздыхая. — У тебя красивые подмышки, — пробормотал он, потакая спекшимся мозгам. Изуку немного хрипло хихикнул и, найдя подушку, подтянул ее к себе под голову. Поежившись, он закинул ноги на плечи Шото, жадно толкаясь телом вниз — насаживаясь. — Я рад, что тебе нравятся мои подмышки, — на выдохе произнес Изуку, улыбаясь. — А теперь трахни меня. Шото застонал, не нуждаясь в повторном приглашении. Переместив точку опоры на колени, он подхватил руками бедра Изуку и начал яростно вбиваться в него, наслаждаясь влажными звуками. Изуку стонал, выдыхал, красиво всхлипывал, выгибал спину, вздрагивал всем телом каждый раз, когда Шото беспощадно входил в него, разрываемый необходимостью закрыть глаза и позволить себе раствориться в восхитительно тягучей теплоте тела и желанием никогда не отводить от Изуку глаз, наблюдая очевидное и нескрываемое наслаждение на его лице. По так и нетронутому члену Изуку стекала капля предсемени, и от одного этого вида по позвоночнику пробежала искра возбуждения. Шото закусил нижнюю губу, срываясь. — Изуку… — хрипло протянул он. — Я близко… — Х-хорошо, — простонал Изуку, стаскивая ноги с плеч, чтобы крепко обхватить ими талию Шото, притягивая его еще ближе. — Поцелуй меня… Шото наклонился вперед, упершись руками по бокам от головы Изуку и ловя его губы в суматошный поцелуй. Он сразу же толкнулся языком в рот, заглушая стоны. Изуку, вскинув руки, обхватил его за плечи, оглаживая их. Движения Шото становились все неистовее. Они жарко дышали в рот друг другу, и наслаждение поднималось от кончиков пальцев, скапливаясь внизу живота. Изуку, громко всхлипывая в чужие губы, вцепился пальцами в разноцветные волосы, слегка оттягивая их, и Шото начал толкаться еще сильнее, вздрагивая от оргазма. В голове разлился белый шум, а с губ сорвался неразборчивый вскрик. Долгую секунду они приходили в себя, пока не поддались резкому расслаблению. Шото, дрожа, отпрянул, прежде чем с тихим хрюком рухнуть на Изуку, чувствуя себя полностью истощенным. Он даже не стал утруждать себя снятием презерватива — тот сполз сам, когда его член обмяк. Тяжело вздохнув, Шото положил голову на широкую грудь Изуку. — М-м-м, — простонал Шото, словно его мозги превратились в желе. — Прости… я не помог тебе… Он хотел встать, заставить Изуку кончить, но конечности отказывались двигаться, словно налились чистым свинцом. Изуку хихикнул. — Я кончил чуть раньше тебя, — устало пробормотал он. — Так что не парься об этом. — Ох, — Шото моргнул, чувствуя, как слипаются отяжелевшие веки. — Классно. Изуку хихикнул еще раз — смех отдавался грохотом в груди. Приятный звук. — Шото, — после минутной заминки произнес он. Голос стал тише, напряженнее; дыхание медленно приходило в норму. — Ты вскрикнул «Я люблю тебя». Шото напрягся, а его разум лишь на секунду резко запаниковал, но потом он спокойно вздохнул, расслабляясь. — Люблю, — признал он, тыкаясь носом в грудь Изуку. — Я люблю тебя. — М-м-м, классно, — спародировал его Мидория, улыбаясь. — Я тоже люблю тебя.***
Шото разбудили чьи-то движения совсем рядом, но он не спешил открывать глаза. Промычав что-то нечленораздельное, он свернулся в клубок, чувствуя внезапную прохладу. Сквозь пелену сонливости он услышал тихий шелест, а затем — мягкий щелк открывающейся двери. С коридора донесся знакомый женский голос. — Так вы поговорили с ним? — М-м-м-м-м… да, — ответил ему невнятный мужской. Тоже очень знакомый. (Изуку. Любовь всей моей жизни). — Деку, а ты… ТЫ ГОЛЫЙ. Секундная тишина. — О-о-о-о-ох… Да-а-а-а-а… Ахах, прости… — О, господи, — женский голос звучал приглушенно, словно девушка спрятала лицо за ладонями. — Иди оденься, и мы приготовим чай да поболтаем. — Нет… хочу еще поспать, — простонал Изуку. — Шото теплый. — Ох, черт побери. Ладно, намек понят. Иди спи, поговорим позже. Дверь щелкнула еще раз, кровать резко спружинила, и большие сильные руки обхватили Шото, позволяя ему радостно прижаться к Изуку, вздыхая от удовольствия — он был до безумия приятно теплым. Мягкие губы чмокнули его в макушку, и Изуку пробормотал сонное «люблю тебя», прежде чем его дыхание начало замедляться. Шото улыбнулся, позволяя себе провалиться в объятья сладкого сна. Когда они проснутся, он скажет Изуку, что тоже любит его. А потом повторит это еще и еще, и еще раз. Он никогда не устанет признаваться в этом.