***
Близится конец июля, и к этому времени Леви уже умудрился объездить половину ебучего земного шара, составляя себе портфолио. Отправной точкой стал его родной город, его дом — Париж, позже его занесло в Милан, затем в Лондон и Нью-Йорк, по пути он даже заскочил в Азию: в Сеул и Токио, — пока в конечном итоге не приземлился в Берлине. Он медленно, но верно зарабатывал себе имя в мире фэшн-фотографии, хотя преграда в виде возраста никуда не делась: ему было всего лишь двадцать шесть лет, когда судьба свела его с Берлином, а пятизвездочные отели с люксовыми апартаментами новички могли увидеть разве что во снах. С Йегерами он знакомится с подачки одного общего знакомого, и Карла любезно предлагает ему остаться у них на время работы в Берлине. Живут они за пределами центра; достаточно далеко, чтобы шум и городская суета перестали действовать на нервы, но не настолько, чтобы полностью о них позабыть. «Места всем хватит, — уверяет она, — да и сыну не помешала бы компания». За душой у Леви от силы пятьдесят евро да родная камера. Не в том он, словом, положении, чтобы отказываться. Приняв ее предложение, он ловит попутку к их дому на окраине, там, где асфальт сменяется грунтовкой, а ржавый индустриальный смог тает в воздухе, возвращая небу его привычную синеву. Выбравшись из пикапа, Леви пару раз с силой стучит по колесу, без слов благодаря за оказанную помощь, перекидывает сумку через плечо и ступает прочь от гравия и облака разъедающей глаза пыли, летящей из-под колес сорвавшегося с места авто. Вот так внезапно он и оказывается на пороге двухэтажного коттеджного домика. При себе у него лишь немного одежды и камера, приятно тяжелящая сумку. Дверь распахивается с противным скрипом, и из проема высовывается мальчишка. Ее сын, решает про себя Леви. — Sie müssen Levi sein, richtig?* — спрашивает он, прикрывая за собой дверь. Леви качает головой, давая мелкому понять, что ни слова по-немецки разобрать не может. Мальчишка хмурится; хотя Леви и не особо-то видно его лицо, частично скрытое под тенью крыши, которая оставляет на виду лишь участок поцелованной солнцем кожи да копну светящихся в лучах каштановых волос. Не думается Леви, что ребенок этот хоть сколько-то знает французский, так что он, поразмыслив, спрашивает: — Английский? На его лице тут же отображается целая гамма из облегчения с расслаблением, и он, просияв, с едва заметной толикой акцента произносит: — Вы Леви, верно? Тот фотограф, который будет жить у нас? Леви как раз намеревается ответить — что-то в своей манере саркастичное и не в меру грубое, — но ребенок, удачно подобрав момент, выходит из тени, и Леви впервые выпадает возможность беспрепятственно разглядеть его лицо. Затылок Леви горит огнем из-за палящего солнца, а глаза все еще слезятся от дорожной пыли, слова застревают в глотке и тают на кончике языка. У него захватывает дух. Внешностью Эрена — идеальной пропорциональностью точеного лица и пухлыми губами — нельзя не восторгаться, но почву из-под ног выбивают именно бездонные глаза. Леви не может оторвать от них взгляд.***
— Все нормально, — уже который раз повторяет Леви, отбрасывая очередную салфетку к куче других, и морщится не столько от мерзкого ощущения струйкой стекающей из носа крови и влажных от нее же пальцев, сколько от комичности собственного голоса, искаженного невозможностью вдохнуть своим же, сука, носом. — Все нормально, Ханджи, две минуты и пройдет. — Я просто в шоке, — снова причитает она, протягивая ему пачку салфеток. Леви с немой благодарностью принимает помощь. — Это вообще на него не похоже. Ты не подумай, я в курсе, он мальчик с характером, но чтобы ни с того ни с сего набрасываться на человека… Это не «ни с того ни с сего», — возражает про себя Леви, впрочем, не говоря ни слова вслух, и, глядя на свое отражение в зеркале, выпускает из рук еще одну насквозь пропитанную кровью салфетку, которая звучно шлепается на дно раковины. А у пацана, оказывается, тяжелый кулак. Тем более, учитывая, что он не особо-то старался, и страшно подумать, что было бы с его лицом, приложи он побольше усилий. Нос у Леви не сломан — и на том, блять, спасибо — но опух знатно, а синюшная гематома растянулась до самых глаз. Леви и без того не тянет на звание самого отдохнувшего человека в мире, но господи, никогда еще его синяки под глазами не были такими устрашающими. Сопляку место на боксерском ринге, а не под прицелом фотокамер. Леви бы даже раскошелился на ставку в его пользу. Леви бросает взгляд вниз и издает полный отвращения стон. Носовое кровотечение практически сошло на нет, но руки… его руки все перепачканы кровью, которая липкой коричневой коркой застывает на коже. Ханджи безмолвно огибает его и поворачивает кран, Леви хрипит ей слова благодарности и, подставив ладони под струю прохладной воды, позволяет облегченному стону сорваться с губ. — Итак, — начинает Ханджи, когда замечает, что Леви не собирается утруждать себя объяснениями. — Вы с Эреном того?.. Кровь Леви стынет в жилах, разница в температуре с водой, омывающей его кожу, кажется теперь такой несущественной. — Понятия не имею, о чем ты, — кривит душой он. Фыркнув, Ханджи отпихивает коробку с салфетками в сторону. — По-моему, только так своих бывших и приветствуют. Ну смотри, — она указывает на разукрашенное лицо Леви, — вот это точно яркая иллюстрация того самого приветствия. Скрипящего звука дозатора, с которым тот раз за разом выплескивает очередную порцию мыла на ладонь Леви, недостаточно, что перебить ее. — В чем, собственно, суть вопроса, — продолжает Ханджи, — когда вы успели? А то Эрен вот только-только влился в моделинг. Он и в Штаты приехал-то года три назад, и я знаю, что вы никак не пересекались, потому что ребенок растратил лучшие годы жизни, вечно мотаясь то сюда, то в Торонто. — Ханджи, — устало выдыхает Леви. Не выключив воду, он тянется за бумажным полотенцем. — Просто забей, лады? Ханджи с опаской наблюдает за ним через зеркало, а Леви, в свою очередь, хочет лишь одного: исчезнуть и поставить точку в этом дурацком диалоге. Но не может. И дело не в отсутствии желания, он в буквальном смысле не может, потому что мерзкое, зудящее ощущение запекшейся крови, похоже, никуда с ладоней деваться не спешит, а в таком виде к камере Леви даже не сунется: он не посмеет замарать единственную дорогую сердцу вещь. Он выдавливает очередную порцию мыла, старательно избегая глаз Ханджи. Он устал. Господи, как же он устал. — И я вот о чем подумала, — говорит тем временем Ханджи, — ты же бывал в Берлине, так? — Ханджи, — предупреждающе цедит Леви. — Но это же было лет эдак десять назад, да? — задумчиво тянет она. — Ханджи, — вновь шипит он, выплевывая ее имя как последнее ругательство. Он отводит руки от раковины, локтем вырубив воду, и оставляет за собой след из капель и остатков мыльной пены, пока вытаскивает еще больше бумажных полотенец. — Просто забей. Он уходит прочь, с силой хлопнув дверью и оставив Ханджи растерянно пялиться ему вслед. Он быстрым шагом идет по коридору, пока наконец не отходит достаточно далеко от уборной и не нашаривает телефон в кармане, звоня по первому, мать его, номеру в быстром наборе. Эрвин берет трубку спустя два гудка. — Леви, — спокойно здоровается он. — Дай угадаю, ты по поводу Эрена? Леви стискивает челюсть до зубного скрежета, сглатывая горький ком обиды. — А меня ты, значит, решил не предупреждать? — Я решил, что лучше заранее перекрыть тебе пути отступления. А то твое умение сбегать от трудностей возведено в абсолют. — Пошел нахуй, — шипит Леви. — Я же тебе говорил… — Ты говорил, что уволишься, если я отправлю тебя в Берлин. Но я не отправлял тебя в Берлин; Берлин сам настиг тебя. Леви делает глубокий вдох, а за ним еще один, пытаясь успокоиться и не вывалить на Эрвина все, что о нем думает: инфантильные истерики еще никому не шли на пользу, да и Эрвин все-таки технически его босс. — Чего ты добиваешься? — Эрен — талантливая модель, — безоговорочным тоном отрезает Эрвин. — Уж извини, но произошедшее между вами никак не умаляет его ценность для нас; мир не вертится вокруг тебя. Разговор окончен. Леви тут же бросает трубку, чтобы не жалеть потом о словах, выпаленных сгоряча. В коридоре ни души, так что Леви может спокойно привалиться к стене, прикрыв глаза, и не утруждать себя неловкими объяснениями. Он трет ладонями лицо, игнорируя жгучую боль. Прошло уже десять лет, Эрен стал всего лишь блеклым призраком прошлого, и Леви был абсолютно уверен, что им и останется. Он и предположить не мог — не позволял себе даже думать, — что их пути пересекутся еще хоть один раз. Не в этой жизни. У него дома хранится снимок, на который он ни разу не смотрел с тех пор, как упрятал в коробку восемь лет назад. Он даже думать о нем забыл вот уже как три года. Десять лет назад он сделал семь фотографий Эрена Йегера и удалил их все, оставив себе лишь одну — последнюю. Леви рвано выдыхает и отводит руки от глаз. Его лицо горит и, похоже, пройдет добрых несколько дней, прежде чем припухлость окончательно сойдет и он сможет нормально приступиться к камере. Он возвращается мыслями к Эрену, лежащему на полу дома Йегеров с закрытыми глазами и мерно вздымающейся от дыхания грудью, с его, Леви, собственной голубой простыней, накинутой поверх его оголенных плеч; возвращается к тому, как же в ту долю секунды через призму камеры все ощущалось до боли правильным. Его лицо нестерпимо жжет, а из носа тонкой струйкой снова стекает горячая кровь. И это, судя по всему, меньшее, чего он заслуживает.***
— До сих пор не догоняю, с чего это мне нельзя с тобой в город, — ноет Эрен, рассеянно пиная ногами деревянную балку на веранде. — Ты хоть себе представляешь, как я заебалася днями сидеть здесь? Блять, да я ебнусь скоро. — Тц, за языком следи, паршивец, — ворчит Леви, но отвлекаться от чистки своих многочисленных объективов не спешит. — Выражаешься ты, а влетит от твоей матери мне. — Давай так: ты берешь меня с собой в Берлин, а я стараюсь фильтровать речь, — усмехается Эрен. — Твои родители свято верят, что их сын — божий одуванчик, а по факту, передо мной сейчас стоит гнусный манипулятор, — фыркает Леви, аккуратно протирая тряпочкой хрупкое стекло. — Ну что тут еще сказать: учился у лучших. Воздух сухой и будто раскалённый, и Леви ума не приложит, почему от этого сейчас хочется лишь взвыть: в какие бы жаркие страны его не заносило, такого состояния он за собой еще не замечал. Как-то раз он оказался в Австралии посреди декабря, но даже тогда пот и близко не стекал с него такими ручьями, как сейчас, пока он сидит, скрестив ноги, на полу посреди гостевой с открытой стеклянной дверью, ведущей на веранду, где прохлаждается Эрен. Неимоверно бесячий Эрен, от настырности которого челюсть сводит. — Просто невыносимо жарко, — мычит Эрен сквозь слипающиеся веки. Он зевает и устраивается на деревянном полу, обмахивая себя длиннющими руками. Леви изо всех сил старается отвести взгляд от линии его подбородка, от шеи, от капли пота, стекающей к ямочке между ключиц, которую не в состоянии скрыть растянутый ворот футболки, свободно болтающейся на плечах. Его живот наливается тяжестью, и горло внезапно пересыхает. — Раз уж ты так подыхаешь от жары, сходил бы в душ для разнообразия; перестал ебать мне мозг, — хрипит он, снова концентрируясь на разобранной камере и отчаянно стараясь не придавать значения трясущимся рукам. Эрен, надувшись, перекатывается — и с новой позиции ему удобней наблюдать за манипуляциями Леви с объективами. Леви здесь уже далеко не первый день, со временем он выработал не сказать, что полный иммунитет, но однозначно какую-никакую устойчивость к его взгляду. Но когда он смотрит на него вот так, когда в глубине зеленых глаз черти пляшут… все старания Леви мигом оборачиваются в прах. — Что ты делаешь? — спрашивает Эрен. Леви упорно не смотрит на него, лишь тянется за следующим объективом. — Привожу камеру в порядок, — твердым тоном произносит он. — Не буду заниматься этим регулярно — испорчу объективы. — Она что, и вправду такая ценная? — задает вопрос Эрен и смотрит, смотрит на Леви так, будто нет больше ничего важнее, будто мира вокруг и вовсе не существует. — Очень ценная, — отвечает Леви. — Почему? — Потому что, — говорит он, выпуская тряпку из рук и заменяя ее ватной палочкой, — она стала моим первым подарком самому себе. На время в воздухе повисает тишина, прерываемая лишь трением ватной палочки о края объектива и стрекотом цикад за окном. — Тебе помочь? — спрашивает Эрен, и Леви вздрагивает. — Чистить камеру? — уточняет он, на что Эрен просто кивает головой. Он хочет сказать «нет», хочет сказать, что камера ему слишком дорога и уж точно не предназначена для лап какого-то сопляка, который в фотографии смыслит аж целое ничего, но в глазах Эрена плещется океан искренней восторженности, будто предел его всех мечтаний сводится к согласию Леви. Леви со вздохом плюхается на пол рядом с ним, и Эрен заметно оживляется. — Уронишь, — угрожающе начинает Леви, передавая Эрену камеру, — и можешь смело писать завещание: прикончу к херам и глазом не моргну, а труп пущу свиньям на корм. — Так точно, сэр, — лыбится сопляк, но камеру держит в руках аккуратно, бережно, и Леви даже не сомневается, что Эрен скорее умрет, чем сделает с ней что-нибудь, особенно теперь, когда понял ее истинную ценность. Они сидят в тишине, соприкасаясь коленями, когда Леви передает палочку Эрену, цепким взглядом оценивая каждое его прикосновение к камере. И не сказать ведь, что тот делает что-то не так, но справедливости ради стоит заметить, что до идеала ему еще ой как далеко. А Леви перфекционист. — Ты бы лучше… — он не договаривает, и Эрен приподнимает бровь. — Я бы лучше что? — Да не знаю. Просто не так, как сейчас, по-другому. Эрен нарочито громко и драматично вздыхает. Он смотрит Леви прямо в глаза. — Ладно, — начинает он, подвигаясь ближе и нависая над Леви, — если, говоришь, у меня руки из жопы, то, будь так добр, покажи, как нужно. Эрен глядит на него в упор немигающим взглядом и прекрасно осознает, чем сейчас занимается — Леви это, блять, видит в подрагивающих уголках его губ, видит в глубине его глаз. Чувствует это по тому, как сокращается расстояние между ними: слишком явно, откровенно, и по тому, как он наклоняется слишком близко, так близко, что уже нельзя списать все на нелепую случайность. Леви без понятия, что он делает: почему он тянется к рукам Эрена, хотя, по-хорошему, должен бы прекратить все это безобразие, увеличив расстояние — и все равно он льнет ближе, сцепляет их ладони, переплетая пальцы. Они еще долго не сдвинутся с места, застыв в одной позе, даже когда уже давно собранная камера будет одиноко лежать поодаль.***
В фотостудиях никогда не царит полумрак: все они вечно утопают в искусственном свете софит и вспышках фотокамер, бликующих на фоне светоотражателей. Никогда еще прежде сей факт не раздражал Леви — это же его стихия, его смысл существования, — но вся соль в том, что раньше он и не совался в работу с двумя зияющими фингалами. Ханджи лишний раз рот не раскрывает и вопрос произошедшего поднимать не спешит. Да и вообще немного найдется смельчаков, готовых лично спросить, почему Леви будто только сошел с ринга после трех раундов боя с боксером-тяжеловесом, но, тем не менее, он постоянно чувствует на себе чей-то обеспокоенный взгляд, стоит только повернуться спиной. Все, что ему остается, — стиснуть зубы и вести себя профессионально. — Левее, — командует он, и Эрен послушно подвигается, склоняя голову и открывая Леви лучший обзор на свой острый подбородок. Леви наводит камеру и делает снимок. В последний раз он видел Эрена, когда тому было только шестнадцать, а тестостерон безбожно вытеснял последние крупицы здравомыслия из головы, когда его тело лишь начинало терять характерную детскую угловатость и приобретать более зрелые очертания, помнит, когда он был едва ли выше его самого. А сейчас он вымахал сантиметров на пятнадцать, и фигура у пацана стала больно уж походить на недостижимый, но такой желанный для многих, идеал. Он выглядит как модель — он и есть модель. Леви вновь наводит камеру, и их с Эреном глаза встречаются всего на мгновенье, на какую-то долю секунды, но даже этого хватает, чтобы по телу прошелся импульс. Затем он отводит взгляд. «Дыши, — напоминает себе Леви, делая очередное фото, — тебе уже тридцать шесть, ты справишься». Кто-то кричит «снято», и Эрен выходит из-под направленного света софит, его кожа будто сияет золотом изнутри. Леви не справляется. В свои шестнадцать Эрен уже выглядел замечательно, впрочем, умудряясь даже не подозревать об этом. В свои двадцать шесть он выглядит как ебаный секс-символ и прекрасно об этом знает. Леви отходит подальше от центра съемочной площадки и ждет, пока ассистент отсоединит его камеру, прежде чем уйти к своему столу в офисе, где хранится мягкий чехол для фотоаппарата. Он прошел длинный путь от двадцати-сколько-то-там-летнего паренька, ступившего из заднего сидения потрепанного пикапа в Германии с единственным комплектом одежды в сумке через плечо до своего нынешнего положения. И теперь меньшее, чем он может себя побаловать, — купить, к примеру, дорогущий чехол с пеной памяти. Офис пустует, и Леви вздыхает со вселенским облегчением, аккуратно ставя камеру на стол и расстегивая молнию на сумке. — Удачная сегодня была съемка, — раздается голос Эрена, появившегося из ниоткуда, и Леви вздрагивает от неожиданности. На лице у Эрена нечитаемая маска, а Леви теряется в догадках, как тот успел молниеносно переодеться и спустя пару минут уже стоять здесь в своей футболке и джинсах. Леви оглядывает его с опаской. — Ты же не собираешься больше набрасываться на меня с кулаками? — спрашивает он. — Свой карт-бланш ты уже использовал, так что не сомневайся, в следующий раз тебе прилетит в ответ. — Я не идиот, я догадываюсь, что ничем хорошим следующий раз не закончится. Ты, я смотрю, подкачался, — фыркает Эрен, вскидывая ладони в защитном жесте. Невинный комментарий вызывает у Леви целый спектр эмоций, и ему всеми фибрами души хочется верить, что теперь-то он умеет решать свои проблемы по-взрослому, а не просто бежать от них, куда глаза глядят, самоуверенно полагая, что никогда больше с ними не столкнется. Он и про Эрена так думал — вот и посмотрите, к чему это его привело. Эрен переводит взгляд за спину Леви, кивая на стол. — Это та же камера? Та ли это камера, на которую я снимал тебя десять лет назад на другом конце земного шара? — Ага. Не раз же повторял, как она мне важна, — Леви отворачивается от него и занимает свои руки, бережно укладывая камеру в мягкий чехол. — Да я просто решил уточнить. А то у тебя, знаешь ли, привычка такая — оставлять все в прошлом, — смеется Эрен. Леви убеждает себя, что эта фраза его нисколько не задела — и не должна, на правду ведь не обижаются, верно? — но слова все еще эхом отдаются в голове, и внезапно на месте обиды вспыхивает злость. Леви резко разворачивается и в два шага оказывается перед Эреном, хватая того за грудки и дергая вниз, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Эрен едва ли выглядит удивленным, он однозначно был к этому готов, но, тем не менее, не предпринимает никаких попыток отстраниться, обхватывает лишь его запястья, ограничивая в движении. — Значит так, щенок, слушай сюда, — шипит Леви. — Я знаю, что проебался, но прошло уже десять, мать твою, лет, и мне жаль. Можешь верить, а можешь и нет — мне насрать, но не смей, слышишь, не смей врываться ко мне на работу и переворачивать все с ног на голову. Я совершил ошибку и сожалею об этом, но смирись, твоими выпадами прошлого не изменить. Выражение лица Эрена вмиг становится нечитаемым, он раскрывает рот, намереваясь ответить, но выходит лишь захлопнуть его обратно и, прикрыв глаза, выдать смешок — задушенный хрип, пропитанный горечью. — Да твою ж мать, ты вообще не догоняешь? — спрашивает он, и Леви собирается оскорбиться, но не успевает он и сформулировать мысль, как Эрен вновь заполняет пространство своим голосом: — Просто… господи, Леви. Мне было шестнадцать и я, блять, был просто без ума от тебя, настолько, что мозги превращались в желе, когда ты был рядом. В горле зарождается спазм, опускается вниз и сковывает грудную клетку железными тисками. — Я знаю, — говорит он. Эрен резко распахивает глаза, до боли стискивая запястья Леви, отчего тот рефлекторно разжимает кулаки, выпуская его футболку, но даже после этого он не спешит сбегать, наоборот, подступает ближе и с пугающей легкостью толкает Леви к столу, преграждая собой путь. — Нет, — выплевывает он, со всей яростью прожигая Леви взглядом. — Ты не знаешь. Догадываешься почему? Да потому что я проснулся утром в одиночестве. Ты хоть представляешь, как же, сука, охуенно было стоять посреди кухни с кучей засосов на шее перед родителями и выслушивать слова матери о том, что ты оперативно съебался в Париж, пока я спал? — в этот раз его едкий смех адресован самому себе. — Ты не подумай, что я строил себе иллюзии и не понимал, что для тебя это был просто очередной одноразовый перепих, но… сам я относился к этому серьезно. Сердце Леви готово вылететь из груди к чертям, он не может ухватиться ни за одну мысль: они все ускользают без следа, каждое прикосновение Эрена отпечатывается ожогами на оголенной коже. —Тебе было шестнадцать, — на удивление спокойным голосом произносит он. — Тебе было шестнадцать, это все равно бы ничем хорошим не закончилось. Я вообще не должен был этого делать; но сделал, и все, что мне оставалось, — постараться свести ущерб к минимуму. — Вот это да, — тянет Эрен, усиливая хватку на его запястьях. — Охуенно ты постарался, ничего не скажешь. — Мне жаль, — зажмурившись, говорит Леви. Эта фраза была сказана им сегодня уже раз сто, но, кажется, даже этого не достаточно. Сквозь вязкую пелену тишины пробиваются лишь рваные вдохи Эрена вперемешку с беспорядочным сердцебиением Леви. Спустя еще пару мгновений хватка Эрена ослабевает, и руки Леви безвольно свисают по бокам. — Похер, — впервые на памяти Леви настолько устало произносит Эрен. — Какая теперь уже разница? Леви не спешит открывать глаза, дышит только глубоко, пока всем телом не ощущает, что Эрен отступил, и не слышит звук отдаляющихся шагов. — Леви? — шепчет он, и что-то в интонации Эрена, в этом хриплом Леви заставляет его поднять взгляд. Эрен застыл в проеме, прислонившись плечом к дверному косяку, он поворачивает голову, но не одаривает взглядом Леви, который замечает, как нервно подрагивают его пальцы, отбивая рваный ритм по дереву. Он стискивает зубы. — Я стал моделью благодаря тебе, — говорит Эрен. А затем уходит, не оборачиваясь.***
Это «что-то» уже давно теплится между ними, формируется и обретает очертания, но все равно застает Леви врасплох. На Леви нет верха — «блять, Эрен, да не смотри ты на меня таким взглядом, какая футболка в такую-то жару?» — он стоит в комнате в компании мерно раскачивающего своими лопастями вентилятора и Эрена, сосредоточено рассматривающего его снимки, распластавшись на полу в задравшейся наверх футболке и шортах, едва ли прикрывающих зад. Леви с силой сжимает фотоаппарат в руках и хватается за последние крупицы здравомыслия, чтобы не плюнуть на все и не запечатлеть этот вид на камеру. Эрен перекатывается в сторону, и его футболка цепляется за свободно торчащий из деревянного пола гвоздь. — Эрен, — окликает Леви и указывает на это, когда Эрен поднимает взгляд. — Карла не обрадуется, если ты угробишь футболку. Эрен поднимается со стоном, аккуратно складывая снимки, которые до этого рассматривал с благоговейным трепетом — у Леви щемит в груди от того, что пацану эти снимки стали важны как минимум из-за того, что были дороги ему — и одергивает край футболки изящными пальцами. — Да ну его, — шипит он, добавляя с лукавой решительностью, — жарко пиздец для футболок. «Пожалуйста, только не это», — обреченно думает Леви, а тем временем руки Эрена уже скользят под ткань футболки, откровенно пошло стягивая ее через голову, Эрен Йегер ведь мальчик старательный, просто так, без лишних выебонов, снять мешающую тряпку не в его стиле. Леви не может оторвать взгляд от линии выступающих позвонков, от подтянутого торса, от его острых ключиц. Он весь покрыт липкой испариной. Леви нечем дышать, он судорожно сжимает камеру до побеления костяшек. Эрен с облегченным стоном отбрасывает ненужную футболку на пол, лениво потягиваясь. — Так-то лучше, — мычит он и смотрит на Леви своими глазами, в которых искрится нечто неописуемое. — Чего? — Хочу тебя сфотографировать, — выпаливает Леви, не успев как следует все обдумать — не успев осознать, что вот прямо сейчас он просит полуголого шестнадцатилетнего подростка позировать ему. — Да без проблем. А я думал, что ты, ну, моделей только фоткаешь. — Это если говорить о заработке, — отвечает Леви, скрывая бурю эмоций за внешним безразличием, и настраивает камеру. — Я фотографирую все, что мне нравится. Готов? Эрен шокировано пялится на него и, сдается Леви, вовсе не дышит. — Ну да. Фотографируй. Эрен слегка откидывается назад, ведет плечом и наклоняется, опираясь на ладони позади себя. Его кожа вся блестит от пота. Леви наблюдает в объектив за крупной каплей, стекающей вниз к основанию шеи. Щелчок. И не сказать, что Леви ничего не знал — напротив, он прекрасно все понял, еще давно. В ту самую первую ночь, когда Эрен проскользнул в его комнату с лукавой ухмылкой и откровенно соврал, притворившись, что ему нужна помощь Леви с домашним заданием. Это читалось в каждом движении, когда Эрен подсел к нему неприлично тесно и жадно внимал каждому слову. Эрен восхищается им так же, как сам Леви восхищается эстетикой пленочных фотографий и он лишь надеется, что это высокопарное сравнение ничего не значит. Эрен размеренно дышит, неспешно меняя позы: поднимает руки над головой, вытягивает шею с такой естественной грацией — будто был рожден только для этого, — которая никак не хотела вязаться с едва сгорбленными в смущении плечами и неловко поджатыми длинными ногами. Леви снова делает снимок, и щелчок затвора до боли громко нарушает устоявшеюся тишину. Эрен бросает на него томные взгляды из-под опущенных ресниц, от которых по телу разливается жар. Он это нарочно, не иначе. — Что мне делать? — спрашивает он тихим, почти мурлычущим голосом. — Знаешь... — выдыхает Леви. — Все, что захочешь. Глаза Эрена тут же мутнеют. — Все, что захочу? — с улыбкой переспрашивает он. И прежде чем Леви сможет его раскусить, тянет молнию шорт вниз, приспускает их, оголяя резинку боксеров, и откидывается обратно на локти. И господи, в этих шортах, едва сидящих на бедрах, он выглядит, будто модель, сошедшая с обложки эротического журнала. Тело Леви отказывается слушаться, он никак не может заставить себя отложить эту камеру прочь. — Ну? — интересуется Эрен низким и обволакивающим голосом, а особенно усилившийся сейчас акцент окончательно выбивает Леви из колеи. — Кажется, кто-то обещал меня пофоткать. Леви сглатывает вязкую слюну, опускается на колени в попытках поймать удачный ракурс и слышит, как скрипят под его весом половые доски, пока он пытается успокоить трясущиеся руки и снять еще один кадр. Взгляд Эрена скользит вниз от его глаз, жадно цепляясь за каждую деталь на теле Леви, спускается по кубикам пресса к низу живота, пока не останавливается на явной выпуклости, спровоцированной несдержанностью Йегера, который умудрился превратить обычное раздевание в блядский стриптиз. — Упс, — комментирует ситуацию Леви, и Эрен оперативно отводит взгляд, но на его щеках уже недвусмысленно вспыхивает яркий румянец, а тяжелое дыхание раз за разом шумно сотрясает воздух. Чернильная бездна расширенных зрачков почти без остатка поглотила зеленую радужку. Леви делает очередной снимок, а за ним еще один, подвигаясь все ближе и ближе, пока не нависает над Эреном, устроившись между его ног, так близко, что одно малейшее движение бедрами, и его пах окажется прижатым к паху Эрена. Эрен лежит под ним раскрасневшийся, такой очевидный в своем болезненном возбуждении, дрожит в объективе камеры Леви, которому до жути интересно, как бы они вдвоем сейчас выглядели со стороны, полуголые, заведенные, покрытые слоем липкого пота и жадно пожирающие друг друга голодными взглядами. Леви не может унять дрожь в пальцах и едва попадает по кнопке, чтобы вновь сделать фото, и дышит так загнанно, тяжело, на грани. Эрен зажмуривает глаза, и крупная бисерина пота катится вниз по лицу, очерчивая изгиб верхней губы, и Леви никогда еще в своей жизни не желал чего-то с такой силой. — Блять, — шипит он и отбрасывает — отбрасывает — камеру куда-то в сторону. Плюнув на все, он жадно впивается в губы Эрена своими, вызывая у того робкие всхлипы от нарастающего возбуждения, перетекающие в томные вздохи и неслышные стоны, когда Леви с силой прижимает его к полу, обвивая руками талию, пока сам Эрен зарывается ладонью в его волосы, оттягивая пряди. — Леви, — стонет он в поцелуй, а Леви только сильнее вжимается в него бедрами, выбивая из Эрена пошлый скулеж, бездумно прижимаясь к нему, навалившись всем весом. В голове у Леви фоном проскальзывает мимолетное осознание, что Карлы с Гришей нет дома — вот почему Эрен вообще завалился к нему в комнату, — и все мышцы на секунду расслабляются от накатившей волны облегчения. Потому что совсем не факт, что он смог бы сейчас остановиться, даже если бы очень сильно постарался. — Эрен, — выдыхает он, когда тот изворачивается и обвивает его за талию ногами. — Твою мать. Эрен. Тебе лучше — блять — сбавить обороты. Эрен лишь хнычет в ответ, прижимая его теснее к себе, и глаза Леви окончательно застилает пелена возбуждения, горячее тепло разливается по всему телу. Он не протянет долго. Леви возится с шортами Эрена, спуская их вниз, чтобы беспрепятственно скользнуть рукой под резинку боксеров и обвить уже вставший член ладонью, чувствуя на кончиках пальцев горячую и подрагивающую от прикосновений напряженную плоть. Эрен сбивчиво дышит ему в губы и только сильнее тянет за волосы. Жест, который должен бы отозваться жгучей болью, лишь усиливает бурлящее возбуждение. — Леви, Леви, — нашептывает Эрен, сжимая ногами талию Леви, и судорожно толкается бедрами навстречу горячей ладони, извивается под ним, откинув голову назад, не прекращая горячо стонать, нетерпеливо потираясь о ладонь Леви. Леви не выдерживает, просто не выдерживает. Все вокруг, весь воздух пропитался Эреном, и он понять не может, зачем и для чего пытался отгородиться от него, избежать всего этого, если сейчас ему так, блять, до невозможности хорошо. Ему до ломоты во всем теле хочется сохранить это чувство внутри, он готов кончить от одного только ощущения подрагивающей влажной плоти в своей ладони, от вида раскрасневшегося и такого открытого тела под ним. — Леви, — задушено тянет Эрен, опуская одну ладонь ему на затылок, — я сейчас… я хочу… пожалуйста, — стонет он. — Я хочу, чтобы ты… чтобы не один, не один я, хорошо? Я хочу… — конец предложения тонет в несдержанном стоне, но глаза его, вопреки всему, полны осознанности. — Пожалуйста. И это те же глаза, которые приветствовали Леви месяц назад, когда он стоял на пороге их дома, с ног до головы покрытый дорожной пылью, истекающий потом, и господи, под этим взглядом вся его хваленая сила воли куда-то испаряется, утаскивая за собой свободу выбора. Он утыкается лицом в основание шеи Эрена и рычит, когда наконец-то, уняв дрожащие пальцы, подцепляет резинку боксеров и тянет их вниз. Эрен поднимает бедра, чтобы помочь ему, и протяжно стонет, когда ткань проезжается по напряженному члену, прежде чем ее окончательно стягивают и отбрасывают в сторону. Эрен лежит под ним полностью обнаженный, разгоряченный, дышит загнанно и тяжело, потираясь твердым членом о пресс Леви. Леви так хочет коснуться его — не оставить нетронутой ни сантиметра голой кожи — желает навсегда выжечь прикосновениями моменты близости на теле Эрена, заставить каждую клеточку его тела помнить о содеянном. Сильнее этого он желает лишь того, чтобы Эрен хотел этого так же отчаянно, как и он сам. Ему нужно, чтобы Эрен желал его так же безумно в ответ. Эрен впивается короткими ногтями в тонкую кожу на предплечье. — Прошу, — вновь шепчет он срывающимся голосом. — Леви, пожалуйста. Господи, Леви безвольный человек, он ничего не может поделать ни с собой, ни со своим желанием, поэтому он просто бездумно прижимается губами к открытой шее Эрена, прежде чем отойти к раскрытой сумке, валяющейся где-то позади. Несколько бесконечно долгих секунд он безрезультатно копается в вещах, пока не натыкается кончиками пальцев на упаковку презервативов и смазку, которые лежали нетронутыми на самом дне с момента приезда в Берлин. Развернувшись обратно, он встречается взглядом с широко распахнутыми глазами Эрена. — Если хочешь остановиться, — начинает он, — говори сразу. Эрен, я не смогу… Эрен мотает головой, не позволяя Леви договорить. — Чего я хочу на самом деле, — почти спокойно произносит он, — так это того, чтобы ты сейчас же, блять, вернулся ко мне и продолжил начатое, прежде чем мне придется заняться этим самому. «Господи», — думает Леви, перебираясь поближе к Эрену. Каким-то чудесным образом он умудряется открыть зубами крышку лубриканта, потому что сейчас к своим рукам доверия нет от слова «совсем». Господи, еб твою мать, докатился. Он неторопливо растягивает Эрена, вкладывая максимум аккуратности в каждое движение, вслушивается в его реакцию, готовый остановиться в любой момент, но Эрен лишь дышит глубоко и размеренно в ответ на новое, не до конца понятное ощущение скользящих внутри пальцев. Он царапает спину Леви, оставляя за собой красные полосы. Леви никогда не мог подумать, что от этого он только сильнее возбудится, приближаясь к грани. Весь мир вокруг сужается к прикосновениям Эрена, к его тихим вздохам, когда Леви добавляет еще один палец и тянется к соску, обхватывая его губами, отчего неприятное шипение сменяется протяжным стоном. Растягивая его уже тремя пальцами, Леви проходится по простате, заставляя Эрена выгнуться в спине и цепляться за него дрожащими руками, насаживаясь глубже. Леви срывается. Он вытаскивает пальцы, и Эрен шипит себе что-то недовольное под нос, но Леви даже не вникает: тот уже давно перешел исключительно на немецкий. Когда он улавливает боковым зрением Леви, возящегося с упаковкой презервативов, резко разворачивается в сторону и дышит загнано, но член, в противовес действиям, пару раз дергается, так что, решает Леви, в этих жестах больше смущения, нежели страха. Тем не менее, он не спешит и, пристроившись между ног Эрена, нежно оглаживает его щеку, разворачивая лицом к себе, сталкиваясь с пронзительной — такой, чтоб ее, пленяющей — зеленью чужих глаз. — Все нормально? — спрашивает Леви, который за все время еще ни разу не коснулся своего изнывающего члена, он едва сдерживается, но все равно покорно дожидается согласия Эрена, прежде чем двинуться дальше. Длинные ресницы Эрена отбрасывают витиеватые тени на его лицо, а он продолжает упрямо прикрывать и без того зажмуренные глаза ладонью. И все же он решительно кивает головой, хватаясь за плечо Леви свободной рукой. Леви вдыхает и входит в него на выдохе. Он цепляется за последние крупицы выдержки, изо всех сил старается не сорваться на бешеный ритм, у него перехватывает дыхание от узости Эрена. Он знал, что Эрен девственник, вот только все его воспоминания о собственном первом разе давно уже выветрились из головы, померкли и растворились в памяти, так что теснота внутри Эрена выбивает последнюю порцию кислорода из легких, вводя в исступление. Лицо Эрена скрыто за широкой ладонью, и Леви настораживает то, с каким трудом судорожно поднимается и опускается его грудная клетка. — Эй, — вкрадчиво интересуется он, отнимая руку Эрена от лица. Тот противится без особого энтузиазма и в конечном итоге послушно открывает свои глаза. — Мне остановиться? Перспектива бросить начатое отзывается почти осязаемой глухой болью внизу живота, подсознание диктует ему плюнуть на все и просто податься вперед бедрами, но, блять, Леви не животное, и если это все слишком — слишком для Эрена — он закончит так же легко, как и начал. — Нет… — хрипит Эрен с придыханием. — Просто не спеши. Леви наклоняется, чтобы оставить невесомый поцелуй на его лбу, вместе с тем медленно толкаясь внутрь. Медленный темп сводит его с ума, но с каждым аккуратным толчком напряжение внутри Эрена спадает, уступая место приятной неге, и он подается бедрами навстречу, спрятав лицо в основании шеи Леви. Он задевает членом простату, заставляя Эрена уже по-настоящему стонать в голос от нахлынувшего удовольствия и впиваться в порыве ногтями в и без того разодранную кожу на спине. — Еще, — просит он, и Леви вновь толкается под нужным углом, награждаемый очередным протяжным стоном выгибающегося под ним Эрена, и начинает вбиваться сильнее и сильнее — быстрее, быстрее, быстрее. — Блять, — выдыхает Леви, опираясь руками по обе стороны от содрогающегося тела Эрена, напряжение внизу живота нарастает с каждым размашистым толчком, затуманивая зрение. Эрен такой влажный, горячий и такой, мать его, красивый, и Леви не хватит надолго, он… Эрен всхлипывает и тесно сжимается вокруг него, выгибается дугой и, широко распахнув глаза, изливается себе на живот. Вид Эрена — с подтеками горячей спермы на подтянутом животе — становится для Леви последней каплей, по телу проходит спазм, внутри что-то обрывается, и все, что он может в итоге — прижаться к Эрену теснее, толкнуться глубже и раствориться в собственных ощущениях. — Эрен, — стонет он вслух, продолжает повторять одно и то же имя, не дающее покоя, до тех пор, пока зрение вновь не проясняется. Никто из них даже не пытается сдвинуться с места, они так и лежат в одной позе, прижимаясь друг к другу, кожа к коже. Леви долго собирается с силами, прежде чем предельно аккуратно выйти из Эрена, хотя с его губ все равно срывается болезненный полустон, и Леви ничего не остается, кроме как оставить примирительный поцелуй у того на ключице. Пусть даже подробности его первого раза уже выцвели в памяти, ощущения той опустошенности вряд ли когда-либо можно забыть. Не глядя на Эрена, Леви перекатывается назад, завязывая ненужный уже презерватив, и точным движением посылает его в стоящую близ столика урну. Он тянется за пачкой салфеток, чтобы стереть сперму с живота Эрена. Леви даже не догадывается, что ему теперь делать — и что вообще люди делают в таких ситуациях. В голове вертится одна, слишком ясная мысль: натянуть штаны, отыскать в куче одежды футболку и со всех ног бежать отсюда куда подальше. А Эрен все так же лежит неподвижно, смотрит, не мигая, в потолок и не удостаивает Леви даже беглым взглядом. Леви интересно, можно ли это исправить, вернуть все назад? Боже, он так проебался: Эрену всего шестнадцать, и он понимает, что теоретически ничего противозаконного не сделал (возраст согласия в Германии — четырнадцать лет), но нелегально и неправильно — понятия раздельные. — Как думаешь, — нарушает гнетущую тишину Эрен, заставляя Леви вздрогнуть, — я смогу убедить тебя перестать загоняться хотя бы на минуту и просто полежать со мной? Эрен смотрит на него с улыбкой, смотрит своими выразительными, пусть и усталыми после секса с мужчиной на десять лет старше тебя, глазами. Леви колеблется — все еще порывается встать и уйти, — но Эрен глядит на него безмолвно, покрытый багровыми отметинами и следами от зубов, а на коже, в местах, за которые хватался Леви, уже расцветают синяки. Да и сам Леви, по правде говоря, в глубине души отчаянно не хочет говорить «нет». Леви неспешно, без резких движений, подбирается ближе к Эрену, прижимаясь к нему, наплевав на удушливую жару, на противный слой пота, которым пропитан каждый сантиметр кожи, сейчас слишком жарко для объятий, но Эрен заискивающе притягивает его к себе за руку, и Леви просто не может ему отказать. Они лежат в обнимку, кажется, вечность. Так долго, что Леви уже давно потерял счет времени. В какой-то момент солнце оказывается уже далеко за горизонтом, а дыхание Эрена, выровнявшись, становится глубоким, и Леви догадывается, что он уснул. Ему двадцать шесть и он лежит в Берлине на полу коттеджа в объятиях подростка, которого только что лишил девственности. Леви закрывает глаза и делает глубокий вдох, усмиряя зарождающийся приступ паники. Эрену шестнадцать, у него еще вся жизнь впереди, и если Йегеры как-то прознают, что он трахнул их единственного сына, он не сможет ни слова возразить им в ответ. Он поворачивает голову, и кончики темных волос Эрена колюче проезжаются по щеке. Он притягательный и такой чертовски невероятный, и все его слова, каждое его движение заставляют Леви прикипеть к нему и отчаянно не желать уходить. По существу, именно эта мысль — непреодолимое желание остаться, похерить все свои амбиции, отречься от не так давно завоеванного статуса известного фотографа, наплевав на мнение других — становится спусковым крючком. Он старается не разбудить Эрена, аккуратно выпутываясь из объятий. Ресницы Эрена опасно подрагивают, когда Леви поднимается на ноги, но он не просыпается, даже не шевелится, когда Леви, стянув простыню с кровати, укрывает его. Все свое немногочисленное барахло он умудряется запихнуть в сумку меньше, чем за пять минут. Леви чувствует себя необъяснимо потерянно, стоя в дверном проеме с сумкой через плечо и сжимая в руках камеру. Он понять не может, чем сейчас занимается — и куда ему дальше податься, — и все, на что он способен, — отдаться моменту и смотреть на Эрена, впитывая в себя вид его кожи и разметавшейся по лбу спутанной челки. Он видит его в последний раз. Щелчок затвора разбивает на осколки могильную тишину комнаты, и к тому моменту, когда спустя пять часов проснется Эрен — разбит, потерян и совершенно один, — Леви уже будет на пути во Францию.***
Леви уже и не вспомнит, где и как он узнал адрес Эрена — да и в целом он едва ли помнит все, что было до пятой рюмки, честное слово, — но так уж сложилось, что теперь он здесь, стоит под входной дверью и старательно пытается понять, что вообще происходит. К двери Эрен подходит сразу же по первому стуку, и Леви не дожидается презрительного, шокированного или каким там еще взглядом можно одарить его, внезапно нагрянувшего в час ночи. Он молниеносно влетает внутри, оттесняя Эрена с прохода, и захлопывает за собой дверь. — Что… — начинает Эрен, но Леви не слушает, только подлетает ближе, хватает его за футболку и толкает; в мгновенье ока они оба оказываются на полу — Эрен, распластавшийся на спине, и Леви, сидящий на нем сверху, упирающийся ногами по обе стороны его бедер и до побеления костяшек сжимающий ткань на его груди, — второй уже раз за последние двадцать четыре часа. — Ты меня ненавидишь? — сквозь зубы рычит Леви, и Эрен теряет дар речи. — Леви, какого вообще… — Это банальный вопрос, идиотина: три слова, вопросительный знак. Хорош делать вид, что в душе не ебешь, о чем я. Ты меня ненавидишь? Он молча смотрит на него, хлопает своими глазищами, и Леви просто не может — как же он, сука, зол. Зол на Эрена за то, что тот снова беспардонно ворвался в его жизнь, зол, потому что так и не смог забить на все и отпустить, зол, потому что Эрен хоть и вырос за эти десять лет, но все равно остался все тем же пацаном. Зол на самого себя, на ту свою часть, которая осталась там, в Берлине, рядом с Эреном. Он просто так зол. — Ты нажрался? — интересуется Эрен после паузы, а Леви только и может, что отвести взгляд в сторону. Эрен с тяжелым вздохом проводит рукой по волосам, и в глазах его видна лишь усталость, будто Леви и не сталкерил его адрес, не предпринимал хилые попытки напасть. Одна лишь только безграничная усталость. — Мне тебе, ну, не знаю, такси вызвать, что ли? Леви прищуривается и усиливает хватку на футболке, перемещаясь на грудь Эрена так, что тот непроизвольно морщится от внезапно навалившегося веса. — До дома своего я уж как-то доберусь, не переживай, — здесь он, возможно, лукавит, ибо вспомнить, как вообще сюда добрался, он не может, да и вообще представления о своем текущем местоположении у него смутные, — и я свалю, как только ты ответишь на поставленный вопрос. — Леви, — произносит Эрен, и Леви заранее чувствует эту пренебрежительную снисходительность, от которой закипает в ярости кровь: еще десять лет назад Эрен буквально боготворил землю, по которой он, Леви, ступал, а теперь что? Обращается с ним как с неразумным ребенком. Хотя чего он, собственно, ожидал? — Ты бухой в стельку, а нам еще завтра работать, так что иди-ка ты лучше проспись. — Ответь на вопрос. — Ну или смотри, — на одном дыхании выпаливает Эрен, — можешь остаться у меня на диване, если не уверен в своих ногах. Леви смутно догадывается, что Эрен просто всеми возможными способами увиливает от ответа, но это не особо помогает его затуманенному шестью рюмками водки мозгу. — Сомневаюсь я, что ты захочешь так долго видеть мое лицо в своей квартире, — хрипит он с насмешкой. — Хочу я или нет — уже значения не имеет, — шипит на него Эрен. — Ты пьян и, к сожалению, ты уже здесь, а я не могу отпустить коллегу — да кого, блять, угодно, — шатаясь от бухла, ползти домой. Леви устало прикрывает глаза и делает глубокий вдох, но c места не двигается, всем телом ощущая, как поднимается и опускается грудная клетка Эрена. — Тебе нужно только сказать «да» — и я съебусь, — говорит он. — Одно-единственное слово, Эрен. Ты меня ненавидишь? Эрен все так же стойко молчит в ответ. Леви распахивает глаза и, не подразумевая ничего такого — вообще ничего не подразумевая, он давно перестал обдумывать свои действия, — дергает Эрена за футболку так, что теперь их лица разделяет несколько жалких сантиметров. — Я хочу услышать это от тебя, — настаивает он. — Мне просто… да твою ж мать. Просто скажи «да». Какого ж ты, блять, хуя молчишь? Это у тебя месть такая? Надумал себе там небось, что если помолчишь минуту, то я сломаюсь окончательно, да? Блять, а я всегда ведь знал, что ты, сука, просто гребаный манипулятор. Вот оно что, да, Эрен? Месть? — Я без понятия, что это, хотя бы потому, что в душе не ебу, о чем ты сейчас говоришь! — внезапно кричит на него Эрен, вводя Леви, не слышавшего и не видевшего его таким яростными еще ни разу, в ступор. «Это тупик, — внезапно понимает Леви, — пора сваливать». Леви резко дергается назад, чтобы как можно скорее встать на ноги, но он пьян, а вот Эрен — нет, и у Леви нет никаких шансов против него, повалившего его на землю. Он нависает над ним, расставив руки по обе стороны его головы, и смотрит в упор своими пронзительными глазами, собирая воедино разбросанные по разным углам ударной дозой алкоголя осколки догадок, формируя одну четкую, предельно ясную мысль. — Я не понимаю, чего ты добиваешься, — выплевывает Эрен. — Правды захотелось, Леви? А то правда в том, что я все десять лет варился в злости и обиде на тебя, но ни разу за все время я не почувствовал ненависти. «Нет», — думает Леви, прожигая его невидящим взглядом, ладонь от досады сама сжимается в кулак. Не так он себе представлял их разговор. Он должен был услышать это: Эрен должен был в красках описать, как же сильно ненавидит его, какой же он мерзкий и отвратительный. Ему нужно было, чтобы Эрен оборвал последние нити, связывающие их, потому что самому Леви не хватило на это духу. Он хотел спихнуть все на Эрена, а тот — как всегда — только усложняет. — Ты так зациклился на моем возрасте, что, судя по всему, до сих пор не понял, что мне уже не шестнадцать, — Эрен так привычно сжимает челюсть, гневно пыхтя сквозь стиснутые зубы. — Я был в ярости, да блять, и сейчас тоже, но проблема в том, что мне все равно хотелось стать для тебя особенным, чтобы ты, если мы когда-либо встретимся, вел себя, будто я особенный. Я думал… — Эрен замолкает, измученный стон застревает в глотке. — Я мечтал о том, что бы ты — хотя бы раз в жизни — посмотрел на меня так, как смотришь на мир в объективе камеры. Леви осматривает его цепким взглядом, наблюдает, как по ходу исповеди гнев на лице Эрена сменяется ничем не прикрытой тоской. Меж его бровей залегает такая знакомая складочка — и глаза его бездонные, знакомые, и подрагивающие уголки губ тоже. Такой же, как и десять лет назад. Леви пьян — он, конечно, уже успел отчасти прийти в себя, но градус в крови все еще не давал ясно мыслить, — и поэтому весь свой безудержный словесный понос он списывает на водку, а никак не на собственную дурость. — А у меня до сих где-то валяется твое фото, — говорит он, выбивая Эрена из колеи. — Самое последнее — сделал его на выходе, — низко и совсем безрадостно смеется он. — Я жалок, да? Я удалил все остальные, но оставил это из-за идиотской мысли о том, что больше никогда тебя не увижу — и вот, блять, куда меня занесло; тебе недостаточно было прошлой попытки всрать мою жизнь, да? Нужно обязательно попытаться окончательно добить сейчас. — Ты пьян, — сам себя убеждает Эрен. — Ага, — соглашается Леви. — И, несмотря на это, я говорю правду. Эрен приходит в движение: подвигается ближе, практически ложась на Леви, переносит вес на локти, чтобы свободно обхватить его лицо ладонями, ласково поглаживая большими пальцами. Леви задыхается и тонет в глубине зеленых глаз. — Если я тебя поцелую, — шепчет Эрен, и слова призрачно оседают на коже Леви, въедаясь глубоко внутрь, — ты ответишь? «Господи, да», — говорит Леви про себя и ни слова вслух. Его мозг закоротило на принятии очевидной истины: он никогда не забывал — никогда не забудет — Эрена Йегера, и контроль над ситуацией уже давно не в его руках. Эрен легким движением смахивает волосы с его лба, вкладывая в этот жест всю свою нежность, и смотрит сверху-вниз до того трепетно, что у Леви захватывает дух. — Ты можешь и не отвечать сейчас, — говорит Эрен. — Да и вообще, я не настаиваю. Даже не подумай. Проехали. Забей. Ты пьян, а я просто, зря это я… Эрен сдвигается с места, и наконец-то в голове Леви что-то щелкает, в тот момент, когда Эрен уже поднимается с его колен. Он ни о чем не думает — но не перестает винить себя и помнить, — только сгребает волосы Эрена в кулак и тянет на себя. В последний раз они целовались десять лет назад, и Леви чувствует привкус каждого утерянного года на губах Эрена. Он целует в ответ без промедления, умело, с привычной безоговорочной самоотдачей и с тем, чего раньше и в помине не было, — уверенностью. Эрен мягко надавливает на его губы, углубляя поцелуй, коротко мазнув по приоткрытым губам языком. Он заново наполняет собой пустоту внутри Леви, образовавшуюся в Берлине. Алкоголя в его крови достаточно, чтобы размыть все границы и выпустить наружу животное желание, но Эрен вовремя разрывает поцелуй, коротко чмокнув Леви в губы напоследок. — Ты куда? — тянет Леви, хватая руками воздух, когда Эрен поднимается с места. — А ну вернулся сюда живо. Эрен обворожительно смеется и, подхватив протянутую ладонь, невесомо целует костяшки. — Ну уж нет, если мы делаем это, то делаем правильно, — с непоколебимой решительностью заявляет Эрен, и Леви вдруг наполняет уверенность, что да, они смогут сделать это. — Сомневаюсь, что секс по пьяни — хорошая идея. — Это ты так думаешь, — возмущается Леви, однако все равно послушно поднимается вслед за Эреном. — А вот я считаю, что идея очень даже неплохая. Эрен хихикает в ответ и, не расцепляя рук, ведет его вглубь квартиры. — Ну естественно. Если утром, когда проспишься, не начнешь морозиться, то можем попробовать. — Когда просплюсь? — переспрашивает Леви, вопросительно вскинув бровь. — Ну, — мнется Эрен, открывая дверь в спальню. — Я же предлагал тебе остаться здесь на ночь. Так уж и быть, я проявлю милосердие и разрешу спать не на диване. — Вот это щедрость, — произносит Леви, однако на уме у него вертится совершенно другое: серьезно, что ли? После всего спать в одной кровати? Эрен лишь сжимает его ладонь, без слов говоря: я готов попытаться, если ты со мной. Когда Эрен закрывает за собой дверь, в комнате воцаряется мрак, и лишь блеклый свет Луны из окна не дает ей окончательно утонуть во тьме. Леви неловко пристраивается на краю кровати и ждет непонятно чего. Долго ждать ему не приходится. В привычной обстановке этот жест спровоцировал бы горячую волну возбуждения, однако когда Эрен запускает руки под футболку Леви, снимая ее через голову, ничего и близко сексуального в этом нет. Он аккуратно складывает ее в углу кровати, хорошо памятуя об острой нелюбви Леви к помятым вещам. Тот в долгу не остается и помогает Эрену избавиться от его одежды, педантично складывая ее рядом со своей, догадываясь, что у самого Эрена руки до этого вряд ли дойдут. Одеяло громко шуршит, пока они ерзают под ним, пытаясь умоститься, и — всего на мгновенье — Леви пронзает острое желание сократить то ничтожное расстояние, разделяющее их, но он душит в себе этот порыв, потому что хорошо помнит: в прошлый раз все пошло по пизде. — Опять ты загоняешься, — тихо выдыхает Эрен в темноту комнаты. Леви прикрывает глаза и пытается утихомирить бешеное сердцебиение. Его неприятно потряхивает от жуткой смеси алкоголя и нервов. — Эй, — говорит Эрен, и Леви чувствует, как на его предплечьи сжимаются чужие пальцы и тепло, исходящее от тела рядом. — Все нормально? «Нет», — безысходно думает Леви, а в голову закрадывается липкий страх: вдруг это все сон? Может, он вообще лежит в коме после того удара, и все происходящее — не более, чем иллюзия больного сознания. Другого объяснения у него нет. — Если это все галлюцинации моего воспаленного мозга, то имей в виду, по возвращению в реальность я найду тебя и придушу своими руками, — мычит Леви в плечо Эрена и чувствует, как тот содрогается в приступе беззвучного смеха. — Ну ты, конечно, романтик, — прыскает Эрен, перебирая волосы на его голове, и Леви чувствует, как он внезапно напрягается. — Я не говорю, что будет легко. И не буду притворяться, что мне не было больно, но я начинаю понимать, что страдал не один я. Мы были молодыми, а ты в придачу еще и тупым, — Леви фыркает на это заявление, и Эрен позволяет уголкам губ приподняться в робкой улыбке. — Неплохо мы с тобой друг друга потрепали. Это не забудется за ночь, но со временем должно обязательно. Леви вдыхает полной грудью, впитывает в себя воздух, насквозь пропахший летним зноем, Берлином и Эреном. «К такому недолго и привыкнуть», — думает он, пока Эрен выводит кончиками пальцем витиеватые узоры на его коже и жмется доверительно, окутывая своим теплом — да уж, привыкнуть действительно не составит труда.***
Последние полтора года Леви похожи больше на попытки выживания в кромешном пиздеце, чем на саму жизнь, пока он, сорвавшись, не звонит Эрвину. — Я проебался, — сходу начинает он. — Как же я, сука, проебался, Эрвин, ты даже представить себе не можешь. Эрвин не задает лишних вопросов. Он не спрашивает, в чем заключается суть звонка, или где он, или даже куда он пропал, оставив Йегерам напоследок наскоро нацарапанную записку месяцев так восемнадцать назад. Он не мешкает, не молчит тяжело в трубке, не спрашивает, с чего вдруг Леви вообще вспомнил о нем спустя столько времени, нет, он только выдыхает ровное: — Чем я могу помочь? Эрвин берет ему билет на ближайший рейс из Амстердама до Нью-Йорка и встречает в аэропорту спустя девять часов. — Хреново выглядишь, — говорит он вместо приветствия и даже не пытается помочь с вещами: хорошо знает, что ему не позволят, только вручает Леви стакан горького кофе и разворачивается к выходу, надеясь, что тот поймет все без слов. Понимает. Снаружи их дожидается машина с Ханджи за рулем, и когда Леви с убитым видом проскальзывает на заднее сидение, она просто улыбается этой своей фирменной улыбкой и спрашивает, согласен ли он, что рок девяностых всегда был и будет круче рока восьмидесятых, большое Эрвину спасибо. Леви не спешит нарушать молчание, только лишь смотрит в окно на пролетающие мимо пейзажи Нью-Йорка и минорно интересуется, когда же он успел запустить себя настолько, что дрожащие пальцы перестали удерживать камеру. Они подъезжают к отелю, и Ханджи вручает ключи от машины парковщику, а сама бодрым шагом, махая Леви рукой через плечо, идет в сторону ближайшего торгового центра, твердо намереваясь, судя по всему, полностью обновить ему гардероб. Эрвин снимает ему просторный номер на тринадцатом этаже и не отпускает никаких комментариев, когда Леви, стоит ему только ступить за порог, сразу бежит в ванную и захлопывает за собой дверь. Он смотрит на ванну — на большую, красивую, широкую ванну — и уже видит, как пытается устоять на ногах, отдраивая себя, видит, как не и как подгибаются его колени, а сам он оседает на мраморный пол, и Эрвину приходится выбивать дверь, чтобы поднять его, голого, на руки и отнести в кабинет медицинской помощи. Леви открывает кран и пытается не стыдить себя за крупную дрожь, пробивающую ноги, когда он раздевается и встает внутрь, всем весом наваливаясь на бортики, чтобы не потерять равновесие, потому что ебучая ванна оказалась не в меру глубокой. Последние несколько месяцев Леви провел с переменным доступом к мылу с шампунем, и поэтому он не вылезает из воды рекордное количество времени, не меньше шести раз моет голову, пока вместе с водой не начинают стекать клочки волос, а кожа на его пальцах не сморщивается от влаги. Леви ступает на пол, и первое, что он понимает: в какой-то момент обожаемые ноги решили его окончательно кинуть, и все, что ему теперь остается, — безвольно упасть на колени, разбрызгивая вокруг воду и дрожа от холода. Перед глазами темнеет, и тело отказывается его слушаться. У него хватает сил только на то, чтобы сидеть, опустив голову, и из последних сил цепляться за ускользающую реальность. Все вокруг теряет четкость, а комната вокруг вертится так быстро, что еще немного — и его просто стошнит на дорогущий мраморный пол. Он слышит скрип двери позади себя, но на звук не оборачивается: боится, что, стоит только открыть глаза, его тут же вырвет. — Выглядишь ужасно, — без прикрас заявляет Эрвин, и Леви заливисто смеется в ответ, пока смешки не превращаются в задушенные хрипы. Эрвин терпеливо ждет, пока Леви выровняет дыхание и его взгляд вновь станет осознанным, прежде чем подойти ближе, набрасывая полотенце на чужие плечи. Ткань плотно облепляет влажную кожу, и Леви все же как-то находит в себе силы встать и укутаться в него, опираясь о ванну. Эрвин заранее закатал рукава рубашки, чтобы те не намокли, когда он сунет руку в воду, вытаскивая из ванны пробку. Мерзкий звук стекающей в сифон воды отдается резью в ушах Леви. — Ханджи занесла одежду, — говорит Эрвин. — Тебе подать? Леви оценивает свои крайне низкие шансы простоять в вертикальном положении и натянуть долбаные штаны, а потом представляет Эрвина, самолично одевающего его, как тряпичную куклу. Жизнь будто решила оплевать его чувство собственного достоинства, заставив сидеть с голым задом на полу ванной в номере, за который, сука, даже не он заплатил. Вряд ли он сумеет опуститься еще ниже и не сдохнуть со стыда. Леви отрицательно мотает головой. — Я просто посижу здесь немного, — стараясь придать тону максимум непринужденности, говорит он. — Подышу воздухом. Эрвин одаривает его цепким бесстрастным взглядом, прежде чем со вздохом опуститься на пол и сесть рядом, не проронив ни слова. Ванна стоит напротив полностью зеркальной стены, и Леви старательно одергивал себя каждый раз, когда взгляд сам скользил в ее сторону. Но когда Эрвин сидит рядом, его кожа покрывается мурашками, и он забывается, устремившись взглядом в собственное отражение. Он стал мертвецки бледным и сильно исхудал, а волосы отрасли настолько, что еще чуть-чуть — и начнут спадать на плечи. Из зеркала на него в ответ смотрят красные глаза и суженные зрачки. А еще ничем не прикрытые, слишком ярко выделяющиеся на фоне почти прозрачной кожи внутренней стороны локтя багровые следы от иглы. Эрвин встречает его глаза в зеркале, и Леви, стушевавшись, отводил взгляд в сторону. — Расскажешь, что стряслось? — будничным тоном спрашивает Эрвин, будто всего-то интересуется планами на вечер. — Заставлять не буду, но как прикажешь тебе помочь, если я даже не в курсе, что вообще произошло? Леви закрывает глаза и чувствует, как внутри все сжимается от леденящего страха перед предстоящим разговором. Он не станет тянуть, а просто выскажет разом все, как есть. — Я трахнул шестнадцатилетнего сына Йегеров, — устало произносит он. — И, честно говоря, я был бы не прочь повторить, если бы он ошивался где-то рядом. Повисает гробовая тишина, нарушаемая лишь звуками ритмично капающей на дно ванны воды. — Ну, — подает голос Эрвин после многозначительной паузы, — будь я в курсе твоих планов по совращению их сына-подростка, я, пожалуй, не стал бы представлять тебя как замечательного человека, которого грех не впустить в свой дом. Леви предпринимает жалкую попытку рассмеяться. — Зато я уже в полной мере осознал, как сильно проебался. — Но фишка вот в чем: я с тобой не согласен. Ты ошибся, но восемнадцать месяцев бегать по всей Европе, возводя все до абсурда — бред полнейший. О чем ты вообще думал, когда исчезал с радаров? Знаешь, самоистязание не поможет вернуть все назад и не выебать Эрена. — Я себя не истязал, — возражает Леви. — Леви, — секунду спустя говорит Эрвин, — ты даже камеру в руках держать уже не можешь. Не нужно мне больше ничего говорить, этого достаточно. Леви хочет рассмеяться ему в лицо — или, может, себе, — но он до невозможности устал, ему холодно. Лучший вариант сейчас — просто молча пожать плечами, потому что Эрвин прав: Леви сотворил с собой и своей жизнью такой пиздец, уехав из Берлина. Он шатался по самым мрачным уголкам мира фэшн-индустрии и фотографии, пока окончательно не втянулся без возможности выбраться. Он искал в этом забытье, отвлечение от пристального взгляда зеленых глаз, фантомно следующих за ним по пятам, и золотой кожи, но чем чаще это не срабатывало, чем чаще он просыпался по утрам со стоящим членом и вкусом губ Эрена на своих — тем сильнее глаза застилала пелена ярости. — Я запутался, — внезапно признается Леви, запуская дрожащие пальцы в копну волос. Полотенце сползает с его трясущихся плеч. — Ты прав. Блять. Я все проебал. Я не помню, когда в последний раз работал. Не помню даже, когда в последний, сука, раз фотографировал хоть что-либо, — он хрипло смеется, пусть и знает, что смех позже отзовется глухой болью в области легких. Не прогадал. — Ты только посмотри на меня: сижу голый на полу ванной, потому что, блять, не уверен, что мои ноги в состоянии выдержать вес моего же тела. Если это не днище, то я уже не знаю. Леви не особо помнит, как это — плакать. Даже не вспомнит, когда плакал в последний раз, если он вообще был. Так что предел его отчаянья — до хруста костей стиснутые кулаки и подрагивающие плечи. Дорогие туфли отвратительно скрипят по мокрому полу, когда Эрвин поднимается на ноги, обтирая ладони о штаны. — Ты, я посмотрю, совсем потерял связь с реальностью и даже не заметил, как сразу несколько авторитетных журналов опубликовали твои снимки, — спокойно говорит Эрвин, и Леви хмурится, пытаясь понять, к чему это все. — Наверное, как раз тогда, когда ты вдруг решил скосить под пропавшего без вести, потому что я не слышал, чтобы кто-то видел тебя в таком состоянии. Твоя репутация до сих пор на уровне, а работа ценится. — К чему ты клонишь? — бесцветно интересуется он, когда Эрвин наклоняется, чтобы подобрать упавшее полотенце и снова аккуратно накинуть его на плечи Леви, прежде чем подать руку и помочь подняться на ноги. Леви сперва смотрит нерешительно и только потом позволяет Эрвину неспешно себя поднять. Его ноги болезненно ноют, а любая попытка сдвинуться с места издевательски выбивает весь воздух из легких, но он все равно не падает. — Да к тому, что еще не поздно вернуться. Один из моих ведущих фотографов как раз уволился на прошлой неделе, я еще не начинал искать ему замену. — Ты хочешь, чтобы я работал на тебя? — скептически спрашивает Леви, отпуская руку Эрвина. — Если ты не против, — невозмутимо уточняет Эрвин. — Я не предлагаю тебе место как своему другу. Я зову тебя из-за таланта. Леви стоит и молча переваривает услышанное, а затем решает, что почему, собственно, нет? Других вариантов у него не предвидится, а еще он все-таки устал от бесконечных скитаний по миру. — Я нищий и бездомный, а еще впереди меня походу ожидает самый адский отходняк за всю жизнь, — бесстрастно говорит он Эрвину, сильнее укутываясь в полотенце. — Первое время вообще будет твориться пиздец какой-то, пока я не войду в ритм, а еще: если ты хоть один раз отправишь меня в Берлин, я сразу же уволюсь, — он ведет бровью. — Тебя такое устраивает? — Звучит заманчиво, — соглашается Эрвин. Шесть месяцев спустя у Леви уже есть своя съемная квартира и работа с медицинской страховкой. На работе к нему все обращаются на «Вы», и Леви не припомнит, чтобы к нему за последнее время обращался на «Вы» кто-то, кроме наркоторговца из грязной подворотни. Никто не расспрашивает, чем он занимался на, как это красноречиво обозначил Эрвин, хиатусе. И никто не спрашивает, почему он не публиковал никаких фотографий с Берлина. Но суть в том, что у Леви как раз-таки осталось море снимков с этого злосчастного Берлина — с модных показов и коммерческих журналов, — и он разок-другой порывался выложить их с легкой подачи Ханджи, которая свято верила, что лучше поздно, чем никогда. Тем не менее, каждый раз, глядя на них, он с тоской вспоминал жаркие дни, проведенные под вентилятором, и звонкий смех Эрена. Он отправил все фотографии Эрвину и разрешил делать с ними все, что угодно. Больше он их никогда и нигде не видел. Но вот фото Эрена — совершенно другая история. Когда Леви снова впервые за все время берет в руки камеру и натыкается на них, его душит паника. Если начистоту, он их никогда не рассматривал, после того, как сделал, да и к самой камере едва ли прикасался. Он напрочь забыл об их существовании, так старательно распихивая все вспоминания об Эрене по самым дальним и темных закоулкам памяти. Он листает дальше, и им, кажется, края не будет. Леви душит желание снести к херам их все — чтобы ничего больше не кричало ему о раскрасневшемся от возбуждения Эрене или о его взгляде с мутной поволокой, которыми он снимал с Леви кожу. Так он и делает. Его палец раз за разом тяжело опускается на кнопку «удалить», он смотрит, как одна за другой навсегда исчезают фотографии Эрена. Он нажимает на кнопку, снова и снова — бесконечно — шесть раз. На последнем фото его палец замирает в воздухе. На нем все тот же Эрен, но это не бездушный снимок его обнаженного тела и похабной ухмылки — это то самое последнее фото, снятое за секунду до выхода. Нужно и его удалить. Эрена больше не существует, между ними все кончено, и Леви просто обязан его отпустить. Он пережил это. Теперь пора двигаться дальше. Десять минут спустя он распечатывает этот снимок, удалив оригинал с камеры. Он не может спокойно объяснить даже самому себе, чем особенно это фото и почему рука не поднимается отправить его к остальным. Наверное, только оно сквозит красотой. Проблема лишь в том, что чем дольше он всматривается в эту фотографию, тем сильнее сознание обжигает одна мысль: у него попросту не хватит сил еще раз вот так достать ее и смотреть, смотреть. Фото оказывается в коробке на самом дне шкафа и больше никогда оттуда не возвращается. Он знает, что застрял на месте — а как иначе, если даже не смог принудить себя окончательно оборвать всю связь с Берлином, — но, закрывая поплотнее дверцу шкафа, он клятвенно себе обещает, что скоро все изменится. Однажды Леви избавится от призрака Эрена Йегера, а пока он готов ждать.***
Леви просыпается в мягких солнечных лучах и встречается взглядом с зелеными глазами напротив. — Утречка, — улыбается Эрен, и Леви сонно моргает в ответ. — Сколько времени? — хрипит он, заторможено уставившись на торчащие во все стороны волосы Эрена, в которых больше от гнезда, чем от прически модели. — Девять с чем-то. — Мы опоздали на работу, — хмурится Леви. — Я уже предупредил Эрвина, — спешит успокоить его Эрен. Он приподнимает бровь и лукаво улыбается. — Что-то он не шибко удивился, услышав об этом. Сказал еще, что нам с тобой нужно отдохнуть сегодня. Обоим. Леви резко садится, но Эрен тут же обхватывает его запястье и тянет обратно. — Ты ему рассказал? — Нет, нет, — заверяет его Эрен, нежно поглаживая руку и — какой же стыд — успокаивает в рекордные сроки. — Он, мне кажется, сам догадался. «В этом весь Эрвин», — признает про себя Леви, но все-таки слабо верится, что тому хватило хитрости и расчетливости подстроить все специально — хотя он, конечно, мог бы. Скорее, Эрвин просто счел это за приятный бонус. Леви лениво откидывается обратно на кровать, и Эрен сразу прижимается к нему ближе, поворачивая его лицо к себе, обхватив подбородок двумя пальцами и солнечно улыбаясь. — Боюсь, у меня страшный перегар, — сразу предупреждает Леви, и Эрен хихикает в ответ. — Это, наверное, последнее, что меня волнует, — говорит он, прежде чем прижаться своими губами к губам Леви. Они впервые целуются так мягко и неторопливо, совсем без былой животной страсти, бесцельно. Когда спустя минуту Эрен отстраняется, Леви едва ли может оторвать от него взгляд, даже приложив все усилия. — Ты себе представить не можешь, как же долго я этого ждал, — на грани слышимости шепчет Эрен, будто выдает страшную тайну, и внутри Леви что-то с треском надламывается. — Люблю тебя, — выпаливает он. — Ты мелкий сопляк и бесишь просто до невозможности, и переставать, я так посмотрю, не собираешься. Но твою же, сука, мать, я люблю тебя. Эрен в неверии раскрывает рот и впивается в него шокированным взглядом. Сердце Леви пропускает тяжелый удар, когда он крепко сжимает плечо Эрена, чтобы тот даже не вздумал сбежать в такой-то момент, потому что дважды этого Леви повторять не будет. — Ты… ты же не говоришь это просто, чтобы я отъебался? — приглушенно спрашивает Эрен, выпучив глаза. Леви возмущенно фыркает и пихает его пяткой в бок. — Я разве когда-то страдал такой херней? А затем, медленно, как утреннее солнце, рассеивающее своими лучами ночную тьму, на губах Эрена расцветает улыбка, по-дурацки счастливая и немного недоверчивая. Эрен сияет так, будто Леви только что надел ему дорогущее кольцо на палец и предложил прямо сейчас пойти под венец. Он не признается в ответ, но Леви этого и не нужно: его всегда коробило от звука пустых слов, потому что он знает их цену. А Эрен разучился верить поступкам, потому что десять лет назад ему показали, что они ничего не значат. — Пошли, наверное, в душ, — мычит Эрен, проводя носом по шее Леви и прокладывая дорожку из легких поцелуев. — Несет от тебя, как от бомжа, всю ночь просидевшего за стойкой в самом херовом баре на свете. Леви фыркает, запуская ладонь в волосы Эрена, и старательно делает вид, что весь естественный уют ситуации ничуть не выбивает его из колеи. — Ты, когда предлагал сходить в душ, имел в виду банальное отмывания тела или что поинтересней? Эрен ухмыляется ему в шею. — Это зависит, — говорит он, — от того, что ты сочтешь интересным. Леви не уверен, чего бы ему хотелось конкретно, но все же Эрен, стоящий на коленях в душе с его членом во рту, сюда однозначно вписывается. С языка Леви невольно срываются ругательства, и руки сами цепляются за волосы Эрена. Он изо всех сил старается не кончить с позором спустя пару жалких минут. — Сука, — чертыхается он, когда Эрен проводит своим блядским языком по уздечке, заставляя его откинуть голову назад, больно ударившись о стену. Эрен отстраняется. — Слишком быстро? — спрашивает он с неприкрытым беспокойством. — Закончится это слишком быстро, если ты не сбавишь обороты, — ворчит Леви, и Эрен заливисто смеется в ответ, но все же послушно поднимается и утягивает его в глубокий поцелуй. Леви обвивает руками плечи Эрена, когда тот вжимает его своим телом в стену. С момента их первой встречи прошел уже не один год, Эрен успел вырасти, и не только, чтоб его, в физическом плане. Он движется умело, и Леви душит в себе пламя ревности, вспыхивающее каждый раз, стоит только задуматься об этом. — Леви, — стонет Эрен, оставляя багровый засос на шее и прижимаясь теснее бедрами. Их члены приятно потираются друг о друга, когда Эрен берет их оба в кулак и начинает надрачивать. Леви с силой впивается ногтями в его спину, расцарапывая до крови, и Эрен едва не срывается на животный рык. А дальше много времени им не требуется: Эрен сжимает оба их члена так сильно, что у Леви звезды перед глазами пляшут, и на мгновенье все становится белым, когда он, потеряв связь с реальным миром, кончает. Он понемногу возвращается в реальность, прислонившись лбом к плечу Эрена, который так и не отпустил его бедра. Вода, стекающая по их телам, поразительно контрастирует с разгоряченной кожей. — Вау, — выдыхает Эрен ему в волосы, и Леви надменно хмыкает. — Не надо мне рассказывать, что у тебя не бывало крышесносящего секса в душе и до этого, — ворчит он и чувствует, как усиливается хватка на его бедрах. — Суть не в самом сексе, а в том, с кем ты им занимаешься, — отвечает Эрен, и сердце Леви на мгновенье замирает, потому что он может сколько угодно обесценивать слова, но сейчас что-то ему подсказывает, что Эрен говорит от чистого сердца. — Идиот, — фыркает он, умостив голову на его плече, и пытается не улыбаться слишком явно. — Какой же ты придурок. Господи, и что я только в тебе нашел. — Ну, — задумывается Эрен, и Леви всем нутром чувствует, как тот довольно лыбится, — когда-то давно кое-кто сказал мне, что фотографирует все, что покажется красивым, и мне очень хочется верить, что речь шла не только о внешности. Леви прикрывает глаза и ухмыляется. Ему тридцать шесть, он стоит обнаженный в душе с парнем, на котором поставил крест десять лет назад. А завтра ему придется терпеть недоумевающие взгляды, которыми все будут пялиться на следы от укусов и красноватые засосы на его шее, и что-то ему подсказывает, визажисты еще долго будут вспоминать его добрым словом за то, что он сотворил со спиной Йегера. Эрвин напялит на себя напыщенно-самодовольный вид, а Ханджи заебет расспросами до смерти. И впервые в жизни Леви абсолютно плевать. — Знаешь что? — выдыхает он в губы Эрена. — Что? — Леви чувствует улыбку Эрена. — Наверное, ты все-таки прав, — говорит он и втягивает его в долгий поцелуй.