Вместе

Звук сирен не стихал будто целую вечность, старые, поношенные ботинки шлепали по противной, сырой земле, ноги подводили, навыки ориентирования тоже. Намджун бежал как в последний раз, так, будто следует за собственной жизнью. Очередное крупное ограбление, очередная нервотрепка с полицией, очередная подстава. Заебало. Прокручивать всю жизнь в голове уже надоело, что не погоня, то новые мысли. Хоть что-то. Прислонившись к голой, кое-где поросшей мхом стене, выровняв дыхание, Ким натянул на себя кепку. Поежился от недовольства и давно уже переставшей разъедать его нутро обиды, стянул с себя толстовку, оставшись в одной майке. Прохладно. Нужно где-то переждать. Часа два, а лучше вечность. Чтобы забыться, чтобы наконец быть в тепле, дома, не нуждаться ни в чем, жить как свободный человек, а не как крыса, вечно бегающая по канализации. Заметив справа от себя открывающуюся дверь подъезда, Джун рванул к ней, проскальзывая мимо милой женщины, появившейся так вовремя. Внутри сыро, воняет. Ничего нового. Эхо от шагов зашедшей женщины растаяло где-то на третьем этаже. Тихо. Намджуну не по себе, страшно даже немного, хочется есть, спать, куда-то деть себя. Который раз проскальзывает мысль о том, что все пора прекращать. Слишком много нервов, слишком много энергии тратится, все СЛИШКОМ. Ему бы сидеть дома, с женой и детьми, так нет же, приспичило выпендриться, пойти своей дорогой. Теперь что? Один. Вечность наверно. Внутренности аж от самого себя выворачивает, от самой своей незаурядной и такой жалкой жизни, будто целая планета одновременно ополчилась на него. Главное, что это не открытая война, холодная, удушающая. Он воюет то не с миром. Сам с собой. Где-то скрипнула дверь, опять стук обуви об бетон, Намджун присел на ступеньки, облокотился на стену. Устал. Нужно поспать, скорей бы этот человечишка угомонился и вышел уже куда-нибудь. Хоть в окно. Тихие удары сердца о грудную клетку, учащенное дыхание, озноб. Действительно становится плохо, да и, как оказалось, раненая рука давала о себе знать. На лестничной площадке, где покоилось тело несчастного мужчины медленно открылась дверь. Сильные руки подхватили его, протаскивая по грязному, истоптанному паркету, куда-то в глубь серой комнаты. Его уложили на что-то мягкое. Пахло вкусно, чем-то сладким, похожим на любимый пирог, что пекла мама по праздникам. Стало так больно внутри, будто кактус в душу кинули, в глотку протолкнули и заставили глотнуть. Намджун вырубился, непонятно только, от усталости или от боли. Луч света бегал по смуглой коже незнакомого мужчины, его ресницы чуть подрагивали, дыхание все время сбивалось. Всю ночь у него не спадал жар, хозяин квартиры ухаживал, поил чаем, давал таблетки. Зачем? Он сам не знает. Просто учили с детства помогать людям, дарить любовь и заботу, вселять надежду. Мама всегда говорила:" Люди не рождаются злыми или несчастными, такими их делают другие. Такие же злые и несчастные". Молодой парень сидит рядом с Намджуном, а последний уже как минут пятнадцать, притворяется. Как малый ребенок смотрит украдкой на спасителя, думает, оценивает, не понимает. Тот, кто сейчас буквально в нескольких сантиметрах, притягивает. От него будто веет заботой, теплом. Джун пытается вспомнить, видел ли он когда-нибудь таких волшебных людей. Темные пряди аккуратно спадают на открытый лоб, бровки домиком, особенно когда немного хмурится, чуть приоткрытые губы, скулы, все как у людей, но что-то...что-то в нем не так. Намджун все же забылся, и теперь, когда незнакомец смотрит ему прямо в глаза, он тонет. Окончательно и бесповоротно проебывается по жизни. Навечно. Ему протягивают ладошку с длинными, красивыми пальцами, улыбаются незаконно искрящейся улыбкой, и произносят: - Меня зовут Хосок, очень приятно-. Джун пытается сесть на матрасе, что специально для него постелили, но это оказывается сложнее, чем он предполагал, вчерашний выброс адреналина сильно сказался на общем состоянии организма. Ненавистная слабость охватила все тело. Только Намджун хотел упасть на прежнее место, его подхватили теплые руки, место, где до него касались искрилось, будто замкнуло провода. Это уж слишком. Наверно это просто болезнь, да, последствия ночи, ничего более. Остальная часть дня прошла подозрительно спокойно. Хосок ухаживал, готовил кушать, кормил, очень много улыбался, а Джун... Он просто не понимал, украдкой скользил взглядом по лицу приютившего его парня, оценивал, пытался заговорить, но не получалось, будто ночью ему этот Хосок отрезал язык, сделал дыру в сердце еще больше, или даже вырезал его совсем. Вечером мужчины с лестничной клетки не стало.