Хроники дракона из пентхауса. Книга первая. Чародейка

      Столько всего обрушилось на Муху за подходящий к концу вторник (хотя, наверное, в свете всего происходящего и не трудно было б позабыть о такой тривиальной вещи, как дни недели, Танюша держалась и крепко помнила), что и ни в сказке сказать, ни пером описать.       Короче, требовалась рефлексия, причём срочная. А где лучше всего женщинам думается? Конечно, в месте концентрации всей женской силы, то бишь, в гардеробе.       Как наша Таня в гардеробе оказалась? Как она вообще в шкаф влезть смогла?       Да не в шкаф, а в гардеробную хозяйки замка, в которой с лёгкостью могла бы поместиться вся Танюшина квартира и ещё значительная часть подъезда.       Просто свежеобретённая тётушка костюм Мухи, выбранный для вечера, мягко говоря, не одобрила. Со всем возможным тактом, под белы рученьки, женщина-кошка, попытавшаяся, было, сопротивляться и мяукать, была препровождена в обозначенную выше гардеробную феи.       Пока чародейка с открытым ртом (кажется, от восторга даже слюнка из уголка губ свисала) созерцала воплощённую мечту шопоголика, изящная Флора лёгкой птичкой порхала от одной золочёной вешалки к другой, перетряхивая гардероб и вываливая на племянницу вёдрами совершенно ненужную и явно избыточную на нулевом цикле знакомства информацию. Например, о несомненных достоинствах (описанных настолько подробно, что чародейка снова покраснела, мечтая как минимум оглохнуть) потенциального Мухиного дракодяди, в честь помолвки с которым, кстати, сегодняшний бал, то бишь светский раут местной сказочной элиты, и был организован.       Очень своевременная информация, опять посетовала Татьяна, очень «правильно» выбравшая костюм для бала.       — Нашла! Мне-то оно великовато, а тебе – как раз впору будет! – победно помахивая перед носом ошарашенной Танюши тряпкой, прочирикала Флора.       — Просто у меня кость широкая, – чувствуя себя участником программы «Модный приговор», которого заочно осудили и решили расстрелять, пробубнила Татьяна Сергеевна, с ужасом разглядывая напоминающее безе канареечно-жёлтое безобразие из шёлка, тафты и органзы.       Кажется, в чём-то похожем она в пять лет ходила на новогодний утренник в детский сад – это когда все девочки, словно сговорившись, оделись в невесомые коротенькие платьица снежинок, и лишь она одна явилась в кульке из старого желтоватого тюля, которое, в идеале и Мухиных детских мечтах, должно было походить на платье принцессы Белль из любимого мультфильма.       Вся детсадовская группа потом ещё год с маниакальным удовольствием звала её «жиробель». Вот так и формируются неизживные комплексы на всю сознательную жизнь!       Но переодеваться было велено таким строгим тоном, что Татьяна, наконец оставшаяся одна (благо у хозяйки вечера было много более важных, чем ролевая игра в Эвелину Хромченко, дел), покорно стянула с себя натирающий комбинезон, оставшись в тонком кружевном белье.       Сладко потянувшись, всем телом отдыхая от мало гигиеничного и везде трущего латекса, Танюша пару раз сладко зевнула – выпитое у тёти вино, сборы на бал и тревоги офисного знакомства с волшебными пони давали о себе знать.       Повертелась перед зеркалом, рама которого была щедро увита живыми цветами, с тоской в очередной раз отметив, что ни грамма фамильного очарования феи-красавицы ей, полноватой и ни разу не элегантной, увы, не перепало.       — Вот и правильно, вот поэтому и не на мне женится! – вздохнула Муха, поддевая большим пальцем ноги многослойную жёлтую тряпку и с головой ныряя в омут прохладной ткани. – И вот я сейчас как соберусь, как натяну это убожество и улыбочку и ка-ак пойду вниз праздновать помолвку тётушки и… этого! Пусть потом локти кусает!       Отметив, что озвученное намерение прозвучало как угроза, Танюша сбавила обороты, пару раз кратко вздохнув и медленно выпустив воздух, как рекомендовали техники правильного дыхания. Помогало плохо.       Критически оглядев выданный наряд «с барского плеча», чародейка, не сдержавшись, наконец, прыснула, прикрыв рот ладошкой, а потом, дурачась, надула щёки и, расставив руки в стороны, отвесила своему отражению в высоком зеркале карикатурный гротескный поклон.       — Ах, благодарю за комплимент, мусьё Единорог! Вы так любезны, ах-ах, мистер Гном! «Шрапнель» – ну что вы, какая ж это «Шрапнель»? Перед вами последняя коллекция «Бойче и Барабаны», называется «Барбидиотизм»! – попыталась она передразнить переливающийся серебряными колокольчиками смех новообретённой тёти.       Предательский шёлк платья, видимо, обидевшегося на ёрничающую Таню, тут же соскользнул с плеч, опав мягкими волнами на пол, а из-за спины послышались издевательские хлопки аплодисментов.       Взвизгнув и подтянув платье к самому подбородку, Муха резко обернулась.       Сложив руки на груди, на пороге гардеробной замер дракон (змей? принц? потенциальный дядя? вот как теперь его величать?), невесть сколько времени нагло наблюдавший за процессом переодевания и глупыми Таниными кривляньями.       — Если очень хочется поговорить со стекляшкой, начни с фразы «Свет мой, зеркальце, скажи…», – ядовито заметил кривящий губы в усмешке принц.       — Тебя в твоей пещере стучаться не учили? – закряхтела чародейка, пытаясь понять, как много успел увидеть будущий родственник, и, одновременно, застегнуть непослушные крючки на спине.       Дракон шагнул вперёд, бесцеремонно развернул её за плечи и в три взмаха тонких узких кистей справился с несложной задачей (конечно, сколько он там девиц красных напохищал? опыт-то имеется!), попутно и буднично заметив:       — Пора уже звать меня по имени.       Вывернувшись из цепких мужских рук, Татьяна Сергеевна попятилась, отступая на безопасное расстояние. Повернулась к зеркалу, критически рассматривая застёгнутое платье – эх, чёрт, вроде и она повзрослела, и ситуация другая, а всё равно на то, из детского сада, похоже!       Ладно, комплексовать будем, но по иному поводу.       По имени звать, значит? Ну, надо так надо, будем налаживать уже семейные контакты.       Чародейка вздохнула и залпом выдохнула, как запомнила:       — Вагон-нафигус-не-глобус.       Дракон нахмурился и чётко по слогам произнёс:       — Вигге Ербджениус Ненне Якобус.       — Винегретус-не-в-автобус, – снова попыталась Муха.       Левый глаз у принца нервно дёрнулся.       — Вигге Ербджениус Ненне Якобус!       Таня копчиком почувствовала, что дракон начинает терять терпение – уж не спалил бы чего! Хоть бы тётушка догадалась застраховать своё движимое и недвижимое имущество!       — Вигвам-сражениус-нахлобучеус, – чародейка собрала в кучку не расплескавшиеся за последние два дня магических потрясений интеллектуальные способности. Но, судя по грозному виду ящера, опять мимо.       — Слушай, а по первому слову что, нельзя? – попытала счастье Муха, зайдя с другой стороны, и, втянув голову в плечи, приготовилась выносить из огня самое дорогое – то бишь, себя.       Тут уж надо отдать должное дракону: жечь он ничего не стал, вздохнул и назидательно воздев палец к потолку, отрезал:       — Никогда, ни при каких обстоятельствах, чародейка, не вздумай сокращать имена драконов! Хотя, ладно. Тебе, девице малохольной, разрешаю звать меня просто Веней – по первым буквам.       Татьяна Сергеевна глупо хихикнула, предпочитая в общении с опасным зверем пропускать мимо ушей замечания относительно её умственных способностей.       Надо ж, Веня!       Дракон и, вдруг, с таким бытовым, простеньким, обманчиво-мягким именем!       Повторила, словно пробуя на вкус:       — Ве-ня.       Видимо, трюк с именем был частью хитрой комбинации по отвлечению Таниного внимания – иначе как объяснить, что она неожиданно оказалась прижатой к холодной поверхности зеркала, в кольце из мускулистых рук принца?       Горячее, истинно-драконье дыхание принца обожгло её лицо.       Муха дёрнулась вправо.       Влево.       Безрезультатно!       — Куда же ты спешишь? Возможно, я и получше зеркала тебе, чародейка, самооценку подниму.       Жёлтые глаза, плескавшиеся в радужке жидким пламенем и оказавшиеся, внезапно, как-то чересчур близко, попытались заглянуть в Мухины, словно спрашивая: а не против ли?       «Ещё как за!» – орало её тело, рвущееся податься вперёд, обвить эту шею, затянутую тугим воротничком и элегантным галстуком-бабочкой, зарыться пальцами в светлые, отливающие старым золотом и чуть кудрявящиеся на концах, волосы, гладить и целовать, целовать...       «Ты не согласна на шведскую семью!» – возмущённо кричал её разум.       Сердце ударило раз, два…       И всё же женская солидарность взяла верх над телесной, минутной слабостью, и, поднырнув под руки Вени, Танюша, подобрав многочисленные неудобные юбки, решительно топая, направилась к выходу из гардеробной, мстительно пообещав нагло улыбающемуся родственнику, облокотившемуся на раму зеркала, на прощание:       — Ещё раз полезешь – превращу тебя в жабу!       Вот же гадство, мало того, что всколыхнули в душе и памяти старательно искореняемые психологиней Августиной Карловной детские комплексы, так ещё и порефлексировать спокойно не дали!