Уроки литературы

Окулова

       А к городу медленно, но уверенно подкрадывается ночь, пока я, сидя на постели в своей комнате, невидящим взглядом смотрю в темноту за окном. Максим привез меня несколько часов назад, накормив меня перед этим каким-то невозможно вкусным омлетом и вишневым пирогом из пекарни напротив его дома. Потом мы молча сидели в машине, переплетя пальцы наших рук и вдыхая прохладный мартовский воздух, просачивающийся в салон через опущенное стекло.        Перед тем, как открыть мне дверь, Максим, приподняв мое лицо за подбородок, мягко поцеловал меня. В этот раз не было той сжигающей дотла страсти – только нежное тепло, растекающееся по венам.        – Сразу ложись спать, – велел Максим, когда я вышла из машины. – День был трудный, а завтра сложное расписание.        – Завтра нет литературы, – напоминаю я, тяжело вздохнув. – И всего один русский.        Положив руку ему на его грудную клетку, я почувствовала равномерное биение сердца под своей ладонью. Максим поцеловал меня в щеку, а потом прижал к себе, путаясь пальцами в моих волосах.        – Можешь приходить ко мне на переменах, – сказал он. – Я буду только рад. Я, покачав головой, ответила:        – Это будет выглядеть подозрительно. Разве нет?        Я выпуталась из его объятий и сделала два шага назад. Максим, взяв мою руку в свою, грустно улыбнулся.        – Я занимаюсь с тобой дополнительно, все об этом знают, – сказал он. – Может, ты зашла, чтобы уточнить расписание или что-то по заданию, кто знает?        – Никто не знает, кроме нас, – протянула я, понимая, что завтра захочу увидеть его, поэтому приду в кабинет литературы в любом случае. – Но я все равно боюсь, что кто-то может нас увидеть. Ты же помнишь, как я озиралась по сторонам, когда мы ездили в кино.        – Маша, – позвал меня Максим, – я просто хочу сказать, что если тебе что-то будет нужно, или ты просто захочешь меня увидеть, можешь приходить в любое время. Никто нас не увидит, я же не собираюсь впечатывать тебя в стену, чтобы поцеловать, во время перемены, широко распахнув двери в кабинет.        Я, в мгновение ока, сократив дистанцию между нами, обвила его шею руками и поцеловала, вложив в этот поцелуй немую благодарность за все, что происходит между нами.        – А теперь беги, – выдохнул он мне в губы, отстраняясь. – Увидимся завтра.        Мы не разговаривали ни о том, что едва не произошло в ванной, ни о его жене – Карине. Ее даже зовут по-особенному! Я усмехаюсь, разглядывая холодный диск луны – конечно, у женщины, которая заполучила Максима одиннадцать лет назад, не может быть простого имени, вроде моего. Но учитель произнес его таким безразличным тоном, и это дало мне повод усомниться в их браке. К тому же, ни в ванной, ни в гостиной не было ничего, что выдавало бы присутствие женщины в квартире Максима.        Я ложусь на спину и, посильнее укутавшись в одеяло, закрываю глаза. Сегодняшний день был переполнен эмоциями, и я счастлива, что в этот раз родители не накинулись на меня с претензиями. Конечно, в будущем я обязательно поплачусь за свои «прогулки», но в данный момент я вознаграждена спокойствием.        Постельное белье пахнет чем-то слишком цветочным, и я морщусь, почему-то начав представлять, как выглядит спальня Максима, дверь в которую находится прямо в конце коридора, рядом с ванной комнатой. Наверняка, в ней все такое же темное, как и во всей квартире, вплоть до постельного белья.        Шарю рукой под подушкой, нажимаю на кнопочку сбоку, тут же морщась от яркого дисплея моего мобильного телефона. Уснуть не получается, поэтому я бездумно листаю ленту в социальных сетях, не находя там, как всегда, ничего полезного.        Через несколько минут телефон в моих руках неожиданно начинает вибрировать. Я усмехаюсь, когда на дисплее загорается официальное «Максим Михайлович», а потом принимаю входящий вызов.        – Максим Михайлович, – улыбаюсь я, как дура, – добрый вечер.        Он тяжело вздыхает на том конце телефонной бесконечности, и я слышу шорох бумаг и стук оправы очков о поверхность журнального столика.        – Может, переименуешь меня? – предлагает Максим. – Можно как-нибудь попроще, только не Макс.        – Сначала посмотрим, как я у тебя записана, – фыркаю я. – «Окулова», наверное? Ты меня по-другому и не называл… раньше.        – Маша, – говорит он.        – Что?        – Ты записана у меня, как Маша, – объясняет Максим. – Без фамилии, литеры вашего класса. Просто Маша.        Я заправляю прядь волос за ухо, а потом переворачиваюсь на правый бок, положив телефон рядом с ухом. Услышать это было одновременно приятно и неловко.        – Маша, – слышу я спустя несколько секунд. – Все в порядке? Ты просто молчишь.        Вопрос совершенно неожиданный, и поэтому я не сразу отвечаю.        – Конечно. Почему ты спрашиваешь?        Максим, судя по всему, вышел из гостиной, предварительно щелкнув выключателем.        – Ты не спишь, и день был не из самых простых. – Он произносит это тихо и задумчиво. – Каждое наше действие переполнено эмоциями, от этого можно сойти с ума. Я беспокоюсь о тебе        – Мне кажется, – тихо говорю я, – что ты спрашиваешь меня об этом, потому что сам не в порядке. Я знаю, что тебя что-то тревожит, вот только не могу понять, что именно.        – Сегодня я едва не переступил черту.        Мне кажется, что я чувствую прохладу кафеля в ванной Максима до сих пор, как и его обжигающие поцелуи. Если и есть какая-то черта, то я не боюсь ее пересечь.        – Не проводи ее, – отвечаю я, – и тогда все будет в порядке.        – Ты не понимаешь, о чем говоришь! – восклицает он, и я слышу, как что-то разбивается на кусочки. – Я мог сорваться, и взять тебя прямо в чертовой ванной комнате!        Против воли с моих губ слетает приглушенный вздох, и Максим выдыхает в телефонную трубку. Я знаю, что сейчас он стоит, закрыв глаза, и думает о том, что нам делать дальше. Я хочу сказать, что не стала бы сопротивляться его желанию, потому что оно полностью взаимно, но это – неправильные слова.        Поэтому я говорю совершенно другое.       – Ты смог остановиться, Максим. И я думаю, в следующий раз у тебя тоже получится.        – Однажды я не смогу сделать этого, – шепчет он. – И что тогда, Маша?        – Это лишь значит, что тот день будет прекрасным, – таким же шепотом отвечаю я, комкая одеяло между пальцами. – Ты ведь знаешь, что я тоже хочу этого.        Удивительно, как просто говорить ему об этом! Виктору я бы никогда не смогла сказать ничего подобного, потому что сразу же начала бы краснеть и смущаться. С Максимом все по-другому, хоть некоторая неловкость и сопровождает меня каждую секунду, когда я рядом с ним.        – Я уверен в том, что ты не готова, – твердо произносит Максим. – К тому же… Черт!        – Что случилось? – я тут же вскакиваю с постели, словно это как-то может помочь ему. – Максим?        – Наступил на стекло, – отвечает он, и я вспоминаю, как несколько минут назад услышала, как что-то разбилось. – Ничего страшного.        – Тебе нужно обработать порез, – вздыхаю я, а потом неприятная, но справедливая мысль приходит в мою голову. – Если бы ты не позвонил мне, ничего бы не разбилось.        – Если бы я не позвонил тебе, то не смог бы еще раз пожелать тебе спокойной ночи. – Все внутри меня замирает от этих слов. – Маша, не смей обвинять себя в том, что происходит с нами. Это я поцеловал тебя. Это я прижал тебя сегодня к стене. – Он глубоко вдыхает. – И это я однажды уложу тебя в свою постель.        – Я буду ждать, – шепчу я. – Хоть ты и считаешь, что я не готова.        Он тихо смеется, и на душе у меня становится спокойнее. Мы говорим еще несколько минут обо всем на свете, пока я не начинаю откровенно зевать в телефонную трубку. Максим желает мне приятных снов, а потом отключается.        И я засыпаю.        Когда я открываю глаза, то не вижу ничего, кроме темноты. Неожиданно в паре метров от меня загорается свеча, и я понимаю, что сижу в третьем ряду за третьей партой, как в кабинете физики. За учительским столом, судя по очертаниям, сидит мужчина, постукивая карандашом по столешнице.        – Что происходит? – спрашиваю я и хочу встать, но почему-то тело не слушается меня. – Максим, это ты?        Мужчина роняет карандаш, который падает куда-то на пол. Я вздрагиваю, ощущая, как под каждый миллиметр моей кожи забирается липкий, удушающий страх. Аромат горящей свечи, добравшись до меня, заполняет легкие, и я начинаю кашлять.        – Максим! – зову я, не узнавая собственный голос.        Мужчина даже не поднимает головы. Я щурюсь, пытаясь разглядеть еще хоть что-нибудь, но вижу только его силуэт и две стопки тетрадей разного размера.        А потом слышу тихое:        – Мне жаль.        Я не могу понять, принадлежит этот голос Максиму или нет – он искажен, словно раздается через старую телефонную трубку. Снова пытаюсь встать, опершись ладонями о столешницу, но терплю неудачу.        Зато из-за стола поднимается мужчина и идет в мою сторону, но я так и не могу разглядеть его лицо. Он останавливается у второй парты и тихо произносит:        – Ты должна уйти.        – Но я не могу, – отвечаю я и развожу руками.        – Но ты должна, – повторяет мужчина. – Иначе ты попадешь в беду. – Он выдыхает и ударяет кулаком по парте. – Она ведь попала.        – Кто? – громко спрашиваю я. – О ком вы говорите?        – Мне жаль, – слышу я.        Мужчина делает два шага вперед, и я понимаю, что еще секунда – и я увижу его лицо. Что-то подсказывает мне, что это все-таки не Максим. Но тогда кто?        – Ты должна уйти! – кричит незнакомец, склоняясь надо мной.        И я просыпаюсь. Мне жарко, а грудная клетка ходит ходуном, словно я пробежала стометровку под чутким руководством Сергея Григорьевича. Откидываюсь на подушки, пытаясь вспомнить лицо мужчины из своего странного сна.        Но у меня не получается. Все, что я помню – это отблеск глубоких, темных глаз, так напоминающих сапфиры.