Уроки литературы

Окулова

       «Еще один ломтик счастья, еще одна ночь вдвоем», - думала я, глядя на Максима полусонным взглядом и выводя неровные круги на его обнаженной коже. Я была непозволительно счастлива в этот момент, и чувства, переполняющие меня, готовы были вырваться наружу.        Эта ночь казалась мне другой.        Разве я могла знать, что она станет последней?        Я переступаю порог кабинета русского языка и литературы, изо всех сил стараясь не смотреть на учительский стол, заваленный кипой тетрадок и учебников. В проходе валяется чья-то сумка и я, стиснув зубы, осторожно ее перешагиваю. Медленно опускаюсь на стул, одновременно с этим кидаю на столешницу ярко-красный учебник в мягком переплете.        Теперь мы с Игорем сидим на самой последней парте в третьем ряду. Учительский стол отсюда видно совсем плохо, и это позволяет мне обманывать саму себя. Иногда, стиснув зубы, я все еще делаю вид, что ничего не произошло, и нас учит не Лариса Юрьевна, а совсем другой человек.        Лучший учитель этой школы, а по совместительству классный руководитель 11Г класса Максим Михайлович Соболев уехал из Новосибирска четыре дня назад, написав заявление на увольнение, как шептались между собой учителя, без объяснения причин.        И если это я еще могла как-то пережить, то исчезновение из моей жизни просто Максима Соболева – человека, которого я люблю, кажется, убило меня. Сначала я думала, что это шутка. Но торжествующий вид Ларисы Юрьевны и сочувственный – Маргариты Юрьевны, подтвердили мои опасения.        Максим исчез из моей жизни четыре дня назад.        Я сама исчезла из своей жизни четыре дня назад.        Раздается звонок, и в кабинет, высоко вздернув подбородок, входит Лариса Юрьевна. Она торжествует – каждый раз, когда видит нас перед собой. Учительница, не скрывая, радуется тому, что главный ее конкурент бросил работу, выпускной класс, Новосибирск. Учить нас у Ларисы Юрьевны получается совсем плохо – женщина постоянно путается, сбивается, ищет ответы, которых там нет, в учебнике.        Максим заглядывал в учебник только для того, чтобы продиктовать номера упражнений, заданных на дом. Но, с другой стороны, Лариса Юрьевна – это совсем другой человек, со своей методикой преподавания, точнее, с полным ее отсутствием.        – Доброе утро, одиннадцатый «Г»! – здоровается она высоким, неприятным голосом. – Сегодня мы с вами поговорим о творчестве замечательного русского писателя Валентина Распутина.        Литература в жизнь нашего класса вернулась два дня назад, и это почему-то стало для меня ударом. Вчера вечером, сидя над книгой, я поймала себя на мысли, что этот предмет больше не вызывает во мне трепета, словно в один миг я перестала получать удовольствие от чтения.        – Итак, – слышу я голос Ларисы Юрьевны. – Вашим домашним заданием было прочитать повесть «Живи и помни». – Она смотрит в журнал, а потом пробегается взглядом по классу. – К доске пойдет Окулова.        Я скорее чувствую, нежели вижу, как Игорь тут же бросает на меня обеспокоенный взгляд. Мне все больше начинает казаться, что Северцев воспринимает меня теперь как смертельно больную девушку, за которой нужно неустанно следить, чтобы она вдруг не вскрыла себе вены где-нибудь в школьном туалете.        – Окулова, вы умерли за партой? – ехидно интересуется женщина, когда видит, что я до сих пор не поднялась со своего места.        «Да, умерла», – хочется ответить мне, тем более, это не так далеко от истины.        Я все-таки выхожу к доске, осознавая, что когда я стояла там в последний раз, за учительским столом сидел Максим Михайлович. Я не смотрю на Ларису Юрьевну, потому что так гораздо проще, потому что так гораздо меньше болит где-то внутри.        – Что ты можешь рассказать нам о повести «Живи и помни»? – спрашивает Лариса Юрьевна.        – Маша, какая первая мысль пронеслась в твоей голове, когда ты прочла повесть? – спрашивал меня Максим Михайлович, когда мы готовились к ЕГЭ.        – «Живи и помни» - повесть Валентина Распутина, опубликованная в 1974 году. В центре сюжета – трагическая судьба женщины из сибирской деревни, муж которой стал дезертиром, - отвечаю я Ларисе Юрьевне.        – Я подумала о том, что война – это не только подвиг, – отвечала я Максиму Михайловичу.        Ему мой ответ тогда понравился, а Ларисе Юрьевне сейчас, судя по всему, не очень.        – Хотелось бы услышать больше подробностей, – тянет женщина. – В конце концов, Окулова, ты же гордость класса. Любимая ученица Максима Михайловича. Или, – наши взгляды вдруг встречаются, – все его хвалебные речи о тебе – это такая же фикция, как и его слова о том, что преподавание – это смысл его жизни?        Она выжидающе смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос. Что я могу ей сказать? Что Максим и мне говорил о том, что всегда хотел быть учителем? Или, еще лучше – рассказать Ларисе Юрьевне, что он называл меня не только любимой ученицей, но и любимой девушкой?        – Главный герой повести – Андрей Гуськов, – возвращаюсь я к теме урока, – сражался на войне, получил ранение и думал о том, что его отправят в отпуск. Получилось иначе, но вместо того, чтобы вернуться в часть, Андрей дезертирует. Он неплохой человек по своей натуре, но он – не герой, совершать подвиги ему не хочется, и в какой-то момент он просто сдается и сбегает. До окончания войны оставалось всего-то три месяца. Андрей взваливает груз своего преступления на свою жену, постепенно превращаясь в жестокого, малодушного человека. Настя – совсем другая, и ее жизнь…        – Достаточно, Окулова, – перебивает меня Лариса Юрьевна. – Мои опасения подтвердились. Литература, моя милая, это не твое. Ты, кажется, собиралась поступать на журфак? Советую тебе одуматься, потому что в университете твои поверхностные характеристики персонажей выпишут тебе прямую дорогу к отчислению.        Я почему-то ловлю на себе удивленный взгляд Маленковой, которая, поджав губы, качает головой, явно не соглашаясь с тем, что говорит учительница. Смотрю на Северцева, взгляд которого только каким-то чудом не прожег в Ларисе Юрьевне огромную дыру.        Когда мы обсуждали «Живи и помни» с Максимом, все кончилось тем, что я плакала, уткнувшись ему в плечо. Я оплакивала несчастную Настену, муж которой повесил ей на шею тяжелый крест, который она изо всех сил тащила за собой. Он же и привел ее к смерти. Он же и стал камнем, утянувшим ее на дно.        И, наверное, я могла бы сказать все те же самые слова об этом произведении, что говорила Максиму, и Ларисе Юрьевне, но это кажется мне неправильным.        – Тройка, Окулова, – объявляет она. – Можешь возвращаться на место.        И я вдруг задаюсь вопросом: а что бы сказал на это Максим? И сама же на него отвечаю – ничего. Максим бы ничего не сказал, он ведь уехал. Ему, видимо, плевать на меня. Мне теперь, видимо, плевать на литературу, уроки которой однажды связали нас воедино. ***        Я решаю с литературой порвать. И, вместо того, чтобы идти на физику, иду к кабинету директора. Нет, говорят мне там, уже поздно что-то менять. Нет, уже раздраженно добавляют в самом конце, не приходить на экзамен тоже нельзя. Я киваю, выхожу из кабинета и, развернувшись на каблуках, со всей силы швыряю учебник по литературе в дверь.        – Сумасшедшая! – слышу я голос Северцева, а потом чувствую, как он уводит меня как можно дальше от места моего преступления. – Как хорошо, что я пошел за тобой!        Игорь приводит меня в столовую, усаживает за самый дальний стол и уходит к раздаче.        – Ты можешь вызвать подозрения своим поведением! – наставляет меня он, когда возвращается. – Пей.        Я, чисто на автомате, залпом выпиваю стакан сока, в который Игорь умудрился что-то добавить, пока шел к столу.        – Ты носишь с собой валерьянку? – усмехаюсь я, чувствуя во рту лекарственно-травяной привкус.        – Это пустырник, – тут же поправляет он. – Это все не важно. Маш, вы продержались столько времени и никому не попались, но твоя реакция на отъезд Максима Михайловича может раскрыть все карты. Вся ситуация обернется против тебя.        Я скрещиваю руки на груди, а потом смотрю Северцеву прямо в глаза. Он заботится обо мне, искренне переживает, и где-то на периферии моей разрушенной жизни я чувствую глубокую благодарность. Но другая моя часть, та, которая победила, когда Максим уехал, заставляет меня заживо закопать все эмоции.        – Какая реакция, Игорь? – спрашиваю я гораздо громче положенного. – Ты хоть раз видел, чтобы я кричала? Плакала? Я совершенно спокойна.        Северцев кивает и накрывает своей ладонью мою руку, которую я тут же отдергиваю и прячу под столом.        – Лучше бы ты плакала, – совсем тихо произносит он.        – Кому лучше? – спрашиваю я. – Меня бросил парень в этом году, ты, наверное, помнишь. Я ходила в школу с таким видом, будто у меня траур. Вот тогда я плакала. Потому что – это я понимаю сейчас, мне было очень, очень жаль саму себя.        – А сейчас?        – А сейчас, – говорю я, поднимаясь из-за стола, – мне себя не жаль, потому что, знаешь, меня-то и нет.        В глазах Игоря я вижу удивление и снова усмехаюсь.        – Думаешь, я сошла с ума? – Я качаю головой. – Он уехал, Игорь. Уехал и все забрал с собой. Мою радость, мои слезы, мое спокойствие, мое отчаяние. – Я развожу руками. – У меня остались только воспоминания, но слез они отчего-то не вызывают.        – Но тебе больно, – говорит Игорь. – И то, что ты подавляешь эту боль – неправильно.        – По-другому у меня не получится, – отвечаю я. – Пожалуйста, Игорь, давай, мы не будем говорить о… Максиме. – И давно его имя стало отдавать такой горечью на языке? – Я и без того вижу его повсюду, несмотря на то, что его больше нет ни в школе, ни в городе.        – А если...        – Игорь, – шепотом произношу я, чувствуя, как в горле встал ком, – он не вернется. ***        На второй урок физики мы с Северцевым уже приходим. Маргарита Юрьевна никак не комментирует наше отсутствие на предыдущем занятии, лишь скользит по мне взглядом, полным сожаления. Я не хочу, чтобы она так на меня смотрела.        – Напоминаю вам, – говорит Маргарита Юрьевна после звонка. – Сегодня у вас репетиция выпускного вальса.        С танцем все идет не так хорошо, как со стихами и песнями. На прошлой репетиции Маленкова предложила Марине Леонидовне танцевать под живое исполнение, и вот таким образом я все-таки оказалась втянутой в вальс.        – А консультация по физике? – надувает губы Назарова.        – Переносится на завтра. – Маргарита Юрьевна пишет на доске число, а под ним – какую-то мудреную задачу. – Сегодня у нас с вами будет урок-повторение, а уже на следующей неделе мы напишем годовую контрольную работу. Кто хочет блеснуть знаниями у доски?        Блистать у доски не хочет никто, поэтому, нахмурившись, учительница вызывает Бойкову, годовая оценка которой колеблется между «хорошо» и «отлично». Я переписываю задачу в тетрадь, совершенно не понимая, как ее решать. Игорь же, грызя колпачок от ручки, начинает что-то записывать.        – Маргарита Юрьевна, а здесь будет знак «минус»? – интересуется Бойкова спустя несколько минут.        – Это ты мне расскажи, – улыбается учительница и, услышав стук в дверь, произносит громкое: – Входите!        Сначала я вижу директора, а за ней в кабинет входит высокий, темноволосый мужчина с сияющими зелеными глазами. Он кивком приветствует сначала Маргариту Юрьевну, а потом – весь наш класс.        – Прошу извинить нас, – говорит директор, – но дело не терпит отлагательств. Как вы знаете, Маргарита Юрьевна, это – мой последний учебный год, и департамент образования уже нашел для вас нового руководителя.        Кто-то из парней присвистывает. Разговоры о том, что наша директор уходит на пенсию, ходят уже очень давно, но то, что это оказалось правдой, действительно большая неожиданность.        – Меня зовут Артем Валерьевич, – представляется мужчина. – И со следующего учебного года я буду директором этой школы.        Маргарита Юрьевна прищуривается, а некоторые мои одноклассницы, я уверена, уже пожалели, что в одиннадцатом классе нельзя остаться на второй год. Мужчина очень молод, чтобы быть директором, как мне кажется.        – Очень приятно, – кивает Маргарита Юрьевна.        – Артем Валерьевич, между прочим, друг Максима Михайловича, – неожиданно сообщает наша директор.        Бум! Учебник по физике выпадает из моих рук, и три пары удивленных глаз тут же обращаются в мою сторону. Я сползаю со стула, чтобы поднять книгу, и задерживаюсь под столом, наверное, дольше положенного.        – Очень жаль, конечно, что я не смогла сохранить такого педагога для вас, – продолжает распинаться директор.        – Да, – кивает мужчина, – но, если бы вы знали Максима Михайловича так, как я, то не удивились бы его решению уехать.        Они разговаривают еще о чем-то, но я почему-то не слышу ни одного слова – вижу только, как шевелятся губы учителей. Кажется, директор и Артем Валерьевич прощаются и уходят. Кажется, Маргарита Юрьевна начинает отчитывать Бойкову.        Кажется, я скоро сойду с ума. ***        После репетиции, на которой я пою мимо нот, Северцев извиняется, что не может проводить меня – у него тренировка. Я полчаса бесцельно брожу по школьным коридорам, старательно обходя стороной кабинет русского языка. Остановившись у одного из многочисленных окон, я понимаю, что уперлась руками в тот самый подоконник, с которого спрыгнула практически в объятия Максима, а потом, прикрывшись разъяснением седьмого задания из ЕГЭ, мы целовались в его кабинете. Я лежала на парте, сгорая от учительских поцелуев.        Злоба вдруг овладевает мной. Стиснув зубы от неконтролируемой ярости, я изо всех сил ударяю кулаком по подоконнику. Боль в костяшках – неожиданная и острая, а голос, который я слышу за своей спиной – тихий и насмешливый.        – Конечно, я еще не директор, но попрошу все-таки вас не портить имущество школы.        Я, резко развернувшись, встречаюсь с зелеными глазами Артема Валерьевича. Максим никогда о нем не рассказывал, и я тут же ловлю себя на мысли, что практически ничего не знаю о жизни человека, которого умудрилась полюбить.        – Артем Валерьевич, – шепчу я, – вы знаете, почему уехал Максим Михайлович?        Мой голос звучит жалко, но на большее я неспособна. Будущий директор скрещивает руки на груди, глядя на меня удивленно-равнодушно.        – Знаю, – отвечает он. – Но вы же не думаете, милая девушка, что я расскажу вам об этом?        – Это очень важно для меня.        – Как и для всех старшеклассниц, которые неровно дышат по нему. – Артем Валерьевич усмехается. – Максим уехал, вашему классу, кажется, уже дали учителя, который будет его замещать. Забудьте о нем, для вашего же блага.        – Спасибо, - говорю я. – Передайте ему… – Я зажмуриваюсь, когда понимаю, что с каждой секундой выгляжу все более жалкой. – Хотя нет, ничего не передавайте. Надеюсь, у Максима… Михайловича все будет хорошо.        – До свидания, ммм…        – Маша, – на выдохе произношу я. – Меня зовут Маша.        И на одну секунду – только на одну, мне кажется, что Артем Валерьевич замирает. Я прощаюсь с мужчиной и, развернувшись, ухожу в сторону лестницы. Держась за перила, я спускаюсь по ступенькам, которые словно уплывают под моими ногами.        Не думать. Не вспоминать. Не чувствовать.        Кажется, это новый девиз моей жизни, точнее, того, что от нее осталось.        Я выхожу из школы и останавливаюсь на крыльце, щурясь от яркого солнечного света. Я прожила без любви к Максиму столько лет, может, дальше так жить тоже получится? Стиснув руки в кулачки, я пытаюсь улыбнуться.        «У меня все будет хорошо», – думаю я, идя к автобусной остановке.        Все получится.