Правильно расставленные приоритеты

Они наконец-то нашли себе вроде как подходящего басиста, чему абсолютно все были невероятно рады. Фредди и Роджер, с двух сторон окружив новенького, радостно вещали тому всяческие кулстори, планы на ближайшее будущее, мечты о будущем далёком и всякое такое. Сам новенький, робкий и явно очень приличный мальчик Джон, сдержанно улыбался и очень скованно пытался отвечать. Брайан же с видом победителя по жизни шагал впереди всех и направлял совершенно не следящих за дорогой друзей в бар. — Господа, — позвал он, когда они подошли к нужному месту. — Бухлишко! — воскликнул Роджер, экспрессивно взмахивая руками в сторону бара, и побежал в здание, попутно подхватив Брайана с собой. — Let's go, let's go, let's go! — Роджер, как самый что ни на есть плохой мальчик, любит покричать о том, как любит выпить, — улыбнулся Фредди несколько смущённому Джону. Тот в ответ молчаливо кивнул, обдумывая полученную информацию. Они вчетвером уселись в уголочке, и Роджер тут же с невероятно довольным лицом закинул руку Джону на плечо: — Ну, сударь, что будете пить? Джон всё с таким же потерянно-смущённым видом убрал чужую руку со своего плеча и медленно изъял из рюкзака приличных размеров термос. — У меня есть чай. Я буду пить свой чай. Роджер непонимающе скривил лицо и спросил: — Что? — Чай, — повторил Джон. — Я буду пить свой чай. По лицу Роджера пробежалось множество выражений: недовольных, непонимающих и изумлённых. — Ты что, не пьёшь? — наконец с недоверием спросил барабанщик. — Пью, — отвечал Джон. — Чай. — Как, блять, вообще можно не пить? У тебя просто пива нормального не было! — воскликнул Роджер. — Просто попробуй. Не пить — это же просто ненормально! — Милый, — одёрнул его Фредди с наигранно широкой улыбкой. — Не трогай ты человека. Хочет пить чай — пусть пьёт, тебе-то какое дело. А то только мы нашли подходящего басиста, как ты его шугаешь, ща уйдёт ещё. И вообще, трезвенник ни в какой компании ещё никогда не был лишним. Я сразу понял, что Джон — как раз тот, кто нам нужен. Он хорошо будет влиять на группу. Фредди подпёр голову руками и мечтательно прикрыл глаза. — А я-то думал, что мы его взяли, потому что он хорошо играет, — закатил глаза Роджер. — И поэтому тоже, — донеслось в ответ. — А ещё потому, что он шарит в электротехнике. И в целом умный, — дополнил Брайан. — И брови у него красивые, — блаженным тоном добавил Фред, предвидевший недовольные взгляды товарищей. — Что? Брови — это очень важно. Кстати, зацените, какие у меня классные. — Ох, мне надо выпить сейчас же. От вашей компании голова кругом! — закатил глаза Роджер. — Поскольку Джон не пьёт, я буду пить за двоих! — Ты и так уже как за всю группу пьёшь, куда тебе больше, — легонько постукал его по голове Мэй (который напивался до беспамятства только дома). ° Они продолжали привычно по-дружески цапаться, а Джон с хитренькой аккуратной улыбкой медленно попивал горячий напиток из крышечки термоса. К концу вечера Дикона разговорили, растормошили, и бар четвёрка покинула уже очень хорошо сдружившейся и при этом не очень пьяной: стыдно же — трезвый человек смотрит, а на него ещё и хорошее впечатление производить надо. — Какой же Джон всё-таки чудесный! — воскликнул Фредди, на ходу вешаясь басисту на шею. — Просто замечательный, — согласился Брайан. — Подумать только, никто не подрался, и все могут самостоятельно дойти до дома — это ж прямо сказка какая-то. После этого в беседу, разумеется, ввязался недовольный Роджер, и они цеплялись и цапались до тех пор, пока не разошлись каждый к своему месту обитания. ⭐⭐⭐ Время шло, а Джон всё также постоянно носился со своим термосом. На каждой репетиции, на каждой групповой встрече и на каждой тусе — он всегда пил свой чай и только лишь его. И вот однажды несколько пьяненький Фредди уложил голову басисту на колени и потянул: — Джо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-он. Дай чаю. Джон весь взъерошился и нахмурился чертовски недовольно для обычно крайне мирного и милого Джона. — Нет. — Почему? — капризничал Фред, неловко пытаясь выхватить крышечку термоса из рук басиста. — Ну дай. Да-а-а-ай. Дай. — Нет, — резко заявил Джон. — Не дам. И вообще, он красный. — И? — Настоящие британцы пьют только чёрный чай с молоком. — А я и не настоящий британец. Так что дай. — Нет. — Ну дай. Мне наплевать, что это, и насколько оно мерзкое по вкусу, я просто хочу украсть твоего чаю! Джон одним глотком опустошил кружку, закрыл термос и недовольно посмотрел на вокалиста: — Нет. Фред тоскливо вздохнул и стёк с дивана, а потом весь остаток вечера ныл, что Джонни, оказывается, любит чай больше, чем его, самого распрекрасного Фредди на свете. ° На следующие пару дней Фредди остыл и напрочь позабыл об этом никому не нужном чае. А потом снова увидел, как Джон его пьёт. И понял, что его совершенно не устраивает отказ. Ну, серьёзно, кто вообще ему может отказать, особенно в такой мелочи, как чай? Это же просто оскорбительно! С чего бы Джону не делиться чаем? — Джон, дай чаю! — воскликнул Фредди. — Нет. ° И с тех пор это стало повторяться раз за разом. Каждый раз, как Джон доставал термос, прибегал Фредди и ныл, чтобы ему дали чаю. И каждый раз получал лишь односложный отказ. Однажды он даже развёл истерику и заявил, что не будет петь, пока Джон чаем не поделится. Хотя это, разумеется, быстро прошло, ибо не петь дольше дня очень сложно. В любом случае, ни уговоры друзей, ни даже подаренная Джоном пачка чая, которая, по уверениям басиста, точно такая же, проблему решить не могли. — Я хочу твоего чая. Твоего, из твоего термоса, — твёрдо заявлял Фред и продолжал ныть, доставая всю группу. И даже когда Джона не было поблизости, Роджер и Брайан никуда не могли скрыться от разговоров про то, как же сильно их вокалист хочет джонового чаю, и какой же Джон лопух, раз не делится. Это продолжалось несколько месяцев — разговоры о чае дольше, чем на неделю, не прекращались, а мысли о чае не покидали голову Фредди ни на день. Ну, как ему можно чаю не дать, ну, как так вообще, ну, почему? Однажды, пока Джон отходил по делам, оставив рюкзак без присмотра, он даже попытался выкрасть чай, но безрезультатно — к термосу прикрепили кодовый замок. Кто вообще на термос кодовые замки устанавливает?! Ни уговоры, ни хитрости, ни истерики, ни грабёж, ни ловкость рук — ничто не могло помочь в добыче чая. Всё, что оставалось делать Фредди, это просто смириться с тем, что не всегда всё идёт по его воле и не все его желания исполняются. ° Постепенно джонов чай сошёл в списке приоритетов Фредди с почётных первых мест, а вот обида и чувство неудовлетворенности всплывали каждый раз, как что-то намекало о чае или термосах. Но в целом, он больше про это не базарил днями напролёт, хотя иногда вспоминал, и нытьё начиналось снова. Поэтому про чай музыканты договорились не говорить, хотя басист и отстоял своё право на ношение термоса. — Не могу я без чая. С вами без чая нельзя, ни в какую, — пояснил он. ⭐⭐⭐ Пара лет прошла достаточно спокойно с точки зрения чаепомешанности у Фредди. Иногда его снова вклинивало, и он начинал ныть, но со временем эти вспышки становились всё слабее и слабее. Правда, это совсем не означало, что Фред об этом не думал. Хотя, конечно, в жизни есть много всего интереснее Джона и его вещей, но такие обиды не забываются. Иногда Фредди и сам что-то не давал Джону, стараясь порадовать себя сладостью отмщения, но басисту было по боку. Он уважал право людей не делится своими вещами. ° В середине сентября они устроили попойку, радуясь, что дела куда-то идут, и вроде как даже в хорошую сторону. Вчерашний концерт показался им прекрасным, и аудитория вроде как была в восторге. И альбом их первый вроде как покупался не так уж и плохо. И в целом всё вроде как было хорошо, а с другой стороны — хрен поймёшь. А это уже повод выпить. Они собрались у знакомого на хате, прихватив друзей, подружек и пару ящиков пива. Со временем общественность немного захмелела: люди становились открытее и веселее, Роджер — покорнее и мягче, и всё сильнее лез к Брайану, а Брайан, как обычно, пьяно мечтал уединиться где-нибудь с гитарой. Джон тусил со своим термосом и пива не пил, что, впрочем, не мешало ему пританцовывать и развешивать язык. Фредди было хорошо, он чувствовал себя прекрасной звёздочкой, и лишь глупый Дикон с его чаенедоступностью мешал Меркьюри в полной мере расслабиться и предаться пьяному веселью. Поэтому, и по, может, ещё какой неизвестной причине, Фредди весь вечер, что бы ни делал, мельком поглядывал на Джона. А у Джона красиво падали на лицо волосы и щёчки поднимались от улыбок. А потом, когда туса была в разгаре, Джон незаметно отделился ото всех и как-то совершенно естественно и незаметно вышел из комнаты. И Фредди последовал за ним, потому что дико хотелось поиздеваться над ним, позадирать, потребовать чаю, а ещё обнять со спины и укусить за ухо. Фредди, как и Джон, незаметно и естественно отделился от собеседников и пошёл охотиться на друга в чужую безлюдную спальню, куда хозяин квартиры строго-настрого запретил соваться. Подкрадывался к комнате Фредди тихонько-тихонько. Разумеется, воображая себя кошечкой, которая вот-вот настигнет глупую птичку и будет упиваться охотничьей радостью (или чаем). Но, как часто бывает с кошечками, которые излишне долго сидят в засаде, его добыча улетела: Джон просто взял и привычно ловко и красиво вышел в окно. «Что за херня?» — подумалось Фредди. — «Надо меньше пить. Дичь какая-то». Но нельзя же так просто взять и дать птичке улететь. «Была не была», — решил Фредди и тоже вышел в окно. Вернее, выпрыгнул, смело, пьяно и дерзко. Это, разумеется, было не самой умной идеей, и Фредди решил, что обязательно перед смертью поразмыслит о собственной тупости во время полёта. Но полёта не получилось, он почти тут же приземлился на хилый кустик и нехило так приложился о неприветливо-жёсткую землю. Ну, разумеется, квартира знакомого находилась на первом этаже, просто на пьяную голову можно и забыть. Фредди матюгался на всю улицу, потряхивая конечностями, проверяя всё ли на месте. — Ты в порядке? Что за хуйню ты вообще, блять, творишь? — пришёл на шум Джон, осмотрел друга и, не обнаружив травм, дополнительно вмазал по башке. — Вот что за хуйню ты творишь? Я всегда знал, что ты ебанутый, но не настолько же! Какого хрена ты в окно выбегать вздумал? Фредди ещё пару раз потряс головой, вздохнул глубоко-глубоко и уставился на Джона, от вида которого почему-то становилось невыносимо хорошо. Они некоторое время смотрели друг на друга, а потом Джон подостыл и спокойно, привычно тихо спросил: — С тобой всё хорошо? Фредди неловко, не без помощи друга поднялся на ноги и ещё раз «рассмотрел» своё туловище на предмет травм. — Вроде как да. Как видишь, я хорош, как всегда. А может быть, даже лучше. Джон лишь вздохнул, прикрыв глаза, и без лишних слов пошёл дальше, куда пойти и планировал. Фредди аж опешил от подобной наглости: чаем он, значит не делится, в компании, значит, не бухает, а теперь ещё и уходит, не попрощавшись, от попавшего в беду друга. Ещё раз отметив в голове, какой же Джон всё-таки злюка, бука, бяка, забияка, Фредди бросился за ним вдогонку. — Джон, Джон, Джонни, куда ты? — Домой. Ты… Я просто пьянн… ых людей. Терпеть не могу. Поэтому иди с Тейлором веселись, а мне не весело на таких мероприятиях. Фредди проигнорировал фразу и всё продолжал идти за Джоном, так что тот добавил: — Если ты решишь примостить свою пьяную тушку где-нибудь посреди города, я ничего с этим делать не буду. И домой к себе я тебя в таком состоянии не пущу. — Какой же ты всё-таки плохой друг! — начал ныть Фредди, но на его слова Джон внимание обращать не собирался, он всё также шёл вперёд, а Фредди всё также шёл за ним хвостиком, тихо и пристыженно, по-детски обиженный. Как это, ему чаю не дают? Как это, с ним нянчиться не хотят? Как это, его слова не хотят слушать? В конце концов Джону всё-таки стало его жалко. Он обернулся и предложил покурить. Фредди, разумеется, согласился, и они уселись на скамейку под каким-то непонятным деревом, шумевшим, как море или как дыхание, и пьянившим пьяного Фредди ещё сильнее. Они курили молча. Джон смотрел на дома и фонари, а Фредди смотрел на Джона и думал мысли. А Джон был красивый, и волосы его были красивые и на вид очень мягонькие, как шерсть у кошек, а ещё у него были красивые брови, и губы красивые, а ещё нос и глаза. Они докурили, и Джон посмотрел на Фредди, явно собираясь сказать нечто типа «я вот сейчас уйду, а ты за мной не иди, иди к остальным, веселись весёлым весельем». Но сделать этого он не успел, потому что Фредди пододвинулся к нему поближе и весомо заявил: — Знаешь что. — Ну? — спросил Джон. Фредди немного подумал, повздыхал, ещё раз осмотрел красивого Джона, положил голову ему на плечо и заговорил тихо в самое ухо: — Знаешь, тебе бы следовало быть со мной поосторожнее. Когда я пьян, мне очень нравится трогать красивых мальчиков. А ты, знаешь ли, очень красивый во всём, везде, со всех сторон. И весь вечер я только и думал о том, чтобы тебя обнять, поцеловать, покусать, зажать где-нибудь и издеваться… И чаю требовать, но так, чтобы было чем аргументировать… Не то чтобы я в трезвом состоянии мальчиков не люблю, но трезвым я точно ничего такого не сделаю. Хотя и в пьяном вряд ли сделаю, я же не дурак, людей без разрешения трогать. А вот Роджера можно целовать, он не против, так что, если когда кого захочешь поцеловать, можешь целовать Роджера. Хотя может, это мне можно, а тебе нельзя… Фредди прекратил свою малоосмысленную речь, глубоко задумавшись и уйдя в себя. Джон смотрел в пространство, тоже глубоко задумавшись, и зачем-то гладил друга по голове. Дерево шумело и плавало листвой по небу, отчего лавочка посреди города казалась очень уютным и уединённым местом. Когда Джон додумал мысли и обработал до конца тот большой и достаточно хаотичный кусок информации, который выдал Фред, он решил задать пару уточняющих вопросов: — Так. Значит, тебе мальчики нравятся? — Нравятся, — подтвердил Фредди, тыкаясь носом Джону в ухо. — А девочки? — И девочки нравятся. Джон опять уставился в пространство, думая, и через какое-то время сообщил: — Мне тоже. И девочки, и мальчики нравятся. Фредди медленно и пьяно вкуривал, медленно отдалился от друга, вопросительно на него глядя, не торопясь поменял выражение лица несколько раз, думал, думал, соображал, вкуривал, рассуждал. Потом обвил тело Джона руками и лизнул у уха. — Тогда, можно я к тебе попристаю? — Нет, — твёрдо и обиженно ответил Джон, как отвечал в первый раз на вопрос про чай. Фредди отстранился и обиженно вздохнул: — А вот Роджер мне разрешает! — Ну вот к Роджеру и приставай. Мне не нравится, когда ко мне пристают. Особенно ты. — Потому что у меня зубы стрёмные, да и вообще?.. — Нет. Просто ты навязчивый, как муха, и хрен от тебя отделаешься. — Да когда я?.. — Чай. — Эх. А… — Нет. — Эх. Фредди снова уложил голову Джону на плечо, но в этот раз не носом в ухо, а ухом к плечу. Джон снова начал гладить его по голове, снова не зная, почему, и понимая, что не стоило бы. Они молчали, дерево что-то шептало, и Фредди подумал, что надо бы написать песню, и даже начал раздумывать какую, сонно и лениво. И даже придумал мотивчик, а какие-то слова вроде как кружили в голове. — И что мне с тобой делать теперь? — спросил Джон, когда почувствовал явную вялость друга. Он, конечно, сказал, что в случае чего оставит юного алкоголика ночевать под мутным лондонским небом, но. У них в группе все всякое говорят, но никто ещё не убит, гитары ещё не сломаны и волосы не выдраны. — Да не надо ничего со мной делать, я сам что-нибудь с собой сделаю. Иди домой. И Джон пошёл домой, правда, прихватив и Фредди с собой. Уложил его спать в ванной, выдав матрас, подушку и очень уютное одеяло, а сам лёг спать на кровати под колючим пледом. И Фредди, пока не уснул, всё думал про песню, а Джон тоже думал, пока не уснул, но не про песню. ° С утра Джон позаботился о похмельном друге, покормил его завтраком и заварил чай, «неправильный» с точки зрения Фредди. Они обговорили всё то, что наговорили друг другу вчера, и вроде договорились и разрешили всё непонятное на более трезвую голову. Правда, Фредди говорил неохотно и слушал лениво: голова болела, да ещё и песня крутилась вчерашняя ненаписанная. Кое-как всё обговорив (на тот уровень, который устроил Джона), они ещё немного потрепались, пообговаривали более серьёзные штуки и разошлись, потому что все в группе прекрасно понимали, что после пьянок репетиции отменяются, если дело, конечно, не смертельной серьёзности. Фредди вышел и побрёл домой сквозь город, казавшийся почему-то серебристым, и вчерашняя песня вылетела из головы, но залетела пара новых идей, и он всё шёл и думал про песню, про песню и про другую песню, и про концерты, и про записи, и немного про Хендрикса и цветовую палитру города, назвавшегося в подсознании «серебристым». И, разумеется, немного — про чай. ⭐⭐⭐ В феврале они собрались вместе, праздновать не пойми что, но, наверное, возвращение из турне или то, что второй альбом вроде как точно должен выпуститься (наконец, чёрт его дери, полгода назад записанный). Это всё было вроде как хорошо, а хорошо — повод отпраздновать. Правда, праздновать сил особо не было: весь семьдесят третий и январь выдались дико тяжёлыми и напряжными. Продуктивными, конечно. И принесли много всего нового. Например, негативных отзывов. Ну, и много всего хорошего, конечно (жаль, не денег). Но и много плохого. Все были как бы и взбудоражены, как бы довольны, но при этом на нервах и уставшие. А ещё в середине декабря Фредди вновь вспомнил, что с ним чаем не делятся, и время от времени вставлял истерики по этому поводу в общую несколько напряжную атмосферу. И хотя Джон теперь находил это нытьё весьма милым и очаровательным, Тейлор и Мэй не спешили с ним соглашаться. Ладно по поводу музыки и выступлений истерики закатывать, можно понять. Но про чай ныть — это уже слишком. А Фредди лишь хотел себе плюс один способ посливать негатив, чтобы иметь силы всё время быть счастливым и полным энтузиазма. В общем, настроения тусить ни у кого особо не было, было настроение набухаться. Денег тоже особо не было, так что они просто вчетвером собрались у Фредди и Роджера дома с минимальным количеством спиртного. Правда, Джон вдобавок принёс пиво и пару бутылок вина, которые, как он сказал, подарили ему знакомые. А он очень хороший мальчик и не пьёт (хотя и ему ох как хотелось тупо нажраться в хлам). — Господи, познакомь меня со своими знакомыми! — восклицал Роджер несколько раз несколько разными словами, с невероятно довольным лицом изучая алкогольных гостей, пока гости-человеки обустраивались в гостиной, наводили там порядок, натаскивали себе покушать с кухни самостоятельно и сами добывали пледы и подушки для добавления уютности. Потому что дом двух участников группы, которые постоянно активничают больше нормы, — для всех дом. Фредди всё это время вёл себя как маленький гиперактивный гений, но на деле хотел либо спать, либо начать ныть про чай, потому что всё вокруг несколько подзаебало. Ну, и, разумеется, при этом он ещё и скучковывал в голове новую песню, которую вот почти закончил, поэтому от него в подготовке тусы пользы особо не было — он вечно бегал к блокноту что-то чиркать. В конце концов они все устроились в гостиной на диване, только Джон сел отдельно на стул, потому что тесниться не хотел. Роджер колдовскими движениями водил пальцами над бутылками спиртного, рассуждая, что открыть в первую очередь, а Фредди смотрел украдкой на Джона и джонов дурацкий термос и думал, что, наверное, не стоит нытьём про чай портить вечер, хоть и ужасно хочется. Музыку они не включали, потому что лень было, да и при первых же словах на эту тему чуть не начался спор о том, что лучше включить. А спорить — лень вдвойне, так что музыку каждый сам себе проигрывал в голове. Обсуждали они, за неимением особо других тем, выступления, песни, звукозаписывающие студии и всё с ними связанное. А ещё, разумеется, тупых критиков-хуитиков из всяких говно-журнальчиков. Обсуждали весьма лениво, не ради обсуждения, а ради шуточек на эту тему, и ради того, чтобы выпить. Правда, Фредди за компанию с Джоном распивал чаи, потому что настроения бухать он всё же в себе не обнаружил. Или же это был очередной каприз, призванный незаметно привлечь внимание к тому, что Джон чаем не делится. Вот он, Фредди, тоже чай пьёт, как и Джон. Надо бы чаем друг с другом делиться. Так нет — Дикон недовольно отправил его заваривать личный чаёк на кухню. Закончилось обсуждение тем, что Брайан стал слишком пьян, а Джон заявил, что ему пора домой. Фредди заметил, что пьяный Брайан ничем не лучше трезвого, потому что всё такую же нудную околесицу несёт, и натравил на гитариста Роджера, который был совсем не против пообщаться с мудрым астрофизиком на непонятно какую околофилософско-научную тему. А ещё был совсем не против этого мудрого астрофизика обнять, потискать и, если повезёт, даже поцеловать (а для этого надо было спаивать Брайана дальше, чтобы точно наутро не вспомнил). Фредди подумал и решил, что хочет в тишине и спокойствии дописать-таки песню и лечь спать. Поэтому он пошёл провожать Джона до транспорта: чтобы оставшаяся дома парочка успела забыть про его существование и более до завтра не трогала. Было уже весьма поздно, но ещё не слишком, поэтому они быстрой походкой направились к метро, надеясь успеть до закрытия. Но не успели. Фредди выматюгнулся, вздохнул и начал думать, как бы ещё сплавить друга домой. — Да не парься, мне пешком идти не больше часа, — сказал Джон. Фредди ещё повздыхал, подумал, поёжился от холода и поймал Джона за руку. Чтоб не убежал. — Холодно, как в Арктике! — заявил он. — Да ещё и скользко. И поздно уже. Пошли назад, чего тебе домой идти. Поспишь на роджеровой кровати, а он пусть спит в гостиной на ковре, нечего напиваться. Говоря это, Фредди был, конечно, уверен, что спать Роджер будет не на ковре, а на диванчике в крепких объятьях некой кучерявой кочерги, очень довольный сложившимися обстоятельствами. — Один вечер не пил, и уже посмеиваешься над теми, кто пьёт. Нехорошо, — подметил Джон, но всё равно за ручку пошёл с Фредди, который вовсю проклинал себя за излишнюю мягкость и думал, как бы теперь уединиться для заканчивания песни. И решил просто отложить на потом. Всё равно финально заканчивать песню нужно у пианино и никак иначе. Они шли домой в несколько раз дольше, чем к метро: замёрзли, устали и мотивации — никакой. Фредди к тому же грустил от бесполезности всего этого ночного забега по морозу и от того, что перед сном не сможет поработать над песней, а Джона просто ноги не особо держали в столь скользкий и снежный час. А ещё он мурлыкал тихонечко под нос какой-то мотивчик, а мотивчик был ритмичный, и поэтому Дикон постоянно сбивался с ритма шага и замедлялся. Фредди в очередной раз заметил, что у Джона дико красивый голос и погрустил, что басист совершенно не хочет развиваться в певческом направлении. Но раз не хочет, то заставлять как-то грешно (хотя чуть-чуть, разумеется, можно). Они дошли до дома, и Фредди подробно объяснил, что шуметь ни в коем случае не стоит, ибо если их заприметят, потом в покое не оставят, а так — заняты друг другом, пусть и дальше друг другом занимаются. Нечего напиваться. Джон воспринял информацию, кивнул, и они тихо зашли в квартиру. Брайан с Роджером всё также были в гостиной. Гитарист поймал друга и пытался играть на нём, как на гитаре, гладя рукой по животику и «зажимал аккорды», водя ладонью по шее и груди Тейлора. Тот в ответ отзывчиво издавал звуки, стремящиеся походить на гитарные, и млел от удовольствия, заодно пытаясь тоже потрогать чужую шею, лицо, кучеряшки и губы. Завидев это, Джон резко остановился и открыл рот, чтобы, наверное, что-то сказать, но Фредди быстро рот ему зажал и прошептал очень тихо в самое ухо: — Роджер мечтает быть брайановой гитарой. Только ты никому не говори. А Брайан. Ну, он Брайан, что с него возьмёшь. — У Роджера неплохо получается, — так же тихо заметил Джон. — Да, Роджер целеустремлённый мальчик. Он много тренировался. И они незаметно прошли мимо гостиной в спальню и на всякий случай заперли дверь, чтобы ни гитарист, ни гитара не смогли разбудить их посреди ночи. Джон тут же заприметил фреддину расчёску, украл её и завалился на кровать расчёсываться. Разумеется, расчёсываться лёжа — это не очень умно и эффективно, но Джон всё равно это делал, потому что потому. Фредди заметил, что одеяло Роджера куда-то уползло с кровати, и не то чтобы Джон собирался что-то делать по этому поводу. Но он же типа гость, так что Фредди решил поискать одеяло в хламовнике, наполнявшем всё пространство комнаты, по которому не ходили. Потому что ему-то, конечно, нормально было бы спать под одним одеялом, а вот Джону, наверное, нет. Он же приличный мальчик, да ещё и скромный. Джон тем временем сел, отложил расчёску и начал очень глубокомысленно и задумчиво накручивать волосы на барабанную палочку, коих немало валялось по хламовнику, зыркая в трещинки потолка и второй рукой набивая на стене ритм, который напевал по дороге. А потом он в такт ритму и немного нараспев произнёс: — Знаешь, а я хочу тебя поцеловать. Фредди тут же бросил на него взгляд, но Дикон продолжал с таким же выражением лица смотреть в потолок и набивать ритм на стенке. Фредди решил, что басист придумывает песню, что за ним ранее не замечалось (или что ранее очень хорошо скрывалось), так что мешать ему не стоит, а Джон продолжал в такт ритму и несколько невпопад наговаривать что-то про поцелуи, и объятья, и любовь, и всё такое. Фредди слова не слушал, не хотел в лишний раз и без того застенчивого человека смущать, но про себя заметил, что получается у Джона плохо и поёт он, ну, не очень, и надо бы его, наверное, как-нибудь подучить. Не обнаружив нигде в хламовнике одеяло (а спрятать такой большой предмет не так-то просто), Фредди решил, что оно убежало из комнаты. Выходить куда-либо не хотелось совершенно, так что он развернулся к шкафу передом, к другу задом, планируя откопать где-то в этой куче одеяло, или плед, или ковёр, или шубу, или ещё какого обитателя шкафа, под которым можно было спать. Но не успел он открыть дверцу, как его обняли со спины нежно-нежно. — М-м-м-м… Фред? — робко, но недовольно, сказал Джон. — Ты же… ну, не очень гетеро. Фредди хмыкнул что-то бессвязное в ответ. — И я тоже, — шепнул Джон. — И, в общем… Ну, ты же меня слушал. Фредди выкрутился из его объятий и развернулся к басисту лицом. Тот улыбался довольно и хитренько, но щеки его всё же были красными, глаза — отведены к полу, а пальцы теребили длинную прядку волнистых волос. Мило. Фредди подумал, подумал, и понял, что, похоже, Джон там не песню сочинял, а очень скромно признавался в любви. Или предлагал заняться сексом. Или что-то такое. Он решил, что над всем этим ему надо ещё подумать, но он в любом случае не против, так что сделал вид, что всё слушал, улыбнулся и сказал: — Я тебя понял. Джон посмотрел ему в глаза, закусил губу и смущённо кивнул. И полез целоваться. Целоваться Джон не умел, и от этого получалось вдвойне мило. Фредди отметил неловкость и робость Дикона и захватил лидерство в свои руки, чтобы человеку мучиться не приходилось. Потом полидировал Джона к постели, радуясь новой авантюре, очарованию друга и, разумеется, возможности не отрывать в шкафу что-то похожее на одеяло. ° Когда Джон проснулся утром, ему было тёпленько и мягонько, свет из окна не бил в глаза, но уютно заполнял всю комнату, и в целом со всех сторон Джону было очень хорошо и приятно. Он напряг мышцы, почти бездвижно потягиваясь, и только тогда обратил внимание на то, что на него вообще-то смотрят, и, более того, он ещё и зажат между чьим-то телом и стенкой, и обнят чьими-то руками. Джон упрямо посмотрел на Фреда и упёрся ему в грудь ладонью, намекая на то, что совершенно не готов лежать с ним так близко. — Кровать узкая, — пояснил Фредди. — Так что мне никуда не деться. Джон посмотрел ему прямо в глаза, внимательные и очень тёмные, и его мозг начал напоминать, как всё к этому пришло, хотя его хозяин особо этого не хотел. От всех этих воспоминаний глаза Джона начали потихоньку округляться, а лицо — краснеть. Поэтому лицо Джон спрятал. Но из-за всей этой ситуации спряталось оно не в одеялке, а у Фредди на груди, отчего Джон смутился ещё больше, и судорожно сжал руками первое, что попалось. Но из-за сложившейся ситуации, под руку ему попался Фредди. Из-за чего Джон смутился ЕЩЁ больше. Но рук не разжал. Фред наблюдал за всем этим, поражаясь тому, какой Джон м и л е н ь к и й. Правда, полнейшей эгоистичной мразью он не был, так что вскоре оторвал слегка подрагивающего басиста от себя — взглянуть, не плачет ли он, и спросить: — Тебе точно норм? Джон сел, поджал губы, отвёл взгляд и сказал, даже немного обиженно: — Если бы мне было не норм — я бы сказал об этом! — Ага. Так же, как сказал нам о том, что мы твоё имя неправильно на альбоме написали, да? Джон выглядел обиженным. Он и был обиженным. Вечно его считают скромным, милым и хорошим мальчиком, коим он, разумеется, не являлся. Хотя слишком уж часто притворялся. Он сидел весь нахохлившийся и напряжённый, как пружинка. Но потом взял себя в руки, глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Пружинка разжалась, и Дикон внезапно резко вскочил с кровати, воскликнув: — Вставай давай. Чай пить пойдём. Они встали, Фред выдал другу свою домашнюю одежду, потому что Джон всё равно уходить пока не собирался (а ещё потому что Фредди в любом случае любую шмотку любого участника группы считал общей), и они вместе покинули комнату. Рождер спал на диване в гостиной, а Брайан спал на Роджере, спящем на диване. Джон тихонько прошествовал мимо них на кухню, а Фредди вернулся в спальню, чтобы взять одеяло и спрятать под ним непотребство в гостиной. Потому что он хороший друг. Когда он доплёлся до кухни, чайник стоял на плите, а Джон намывал свой термос. — Эй, Дикон, — Фредди уселся на столешницу. — А зачем ты к термосу замок припаял? — Потому что я хорошо тебя знаю. И не говори, что не хотел его украсть. Фред глубоко задумался, насколько он всё же хороший друг, и сполз на стул. Потом ему всё это надоело. Он же знал, что друг он хороший, просто чаем делиться надо. — О чем думаешь? — спросил Фред, глядя на то, как глубоко погружённый в себя Джон водит пальцем по влажному краюшку термоса. — I have sinned, dear father, father, I have sinned, — ответил Джон тихо и монотонно. — Try and help me father, won't you let me i-i-in? — запел Фредди и тут же замолк, дико недовольный своим голосом. Позабыл про всё на свете, начал распеваться, тут же потеряв связь с реальностью, и чисто ловил кайф с того, как чувствует себя тело, когда поёт. И если бы ему вдруг кто сказал, что есть что-то лучше пения… то, наверное, это Джон в коротеньких для его роста шортах и потертой майке. Но это не точно, может быть, пение лучше. Раньше Фредди бы безо всяких сомнений ответил, что пение лучше, но мозг человека — странная штука. Вот был человек менее важен, чем пение, а как потрахались, так и не ясно, что важнее. Если так возникает влюбленность, то это странно. Примерно такими же мыслями терзался Джон, уперевший взгляд в закипающий чайник. И ему невероятно хотелось и вина выпить, и заварить Фредди чая, и всего остального, о чём Джон предпочитал не думать. А ещё ему было несколько (очень) стыдно. Вскоре, когда Фредди закончил распеваться и начал распивать чай, на кухне показался Брай, взлохмаченный, не особо ловящий равновесие и с совершенно измученным лицом. Он, полностью проигнорировав друзей, попёр напиться воды и умыться. Потом обернулся, внимательно глядя на Фреда, но ничего не говоря (потому что совершенно позабыл, что хотел сказать). Фредди такие молчаливые взгляды бесили, поэтому он сказал случайную фразу: — Мэй, я распелся, неси гитару! Лицо Брайана просветлело: — Гитара. Фред, у тебя гитара расстроена. — Да ну, — скептично выдал солист. — Да. Да, точно. Я ночью вроде как играл, и звучало вроде как неправильно. Джон кинул взгляд на Фредди, и они вместе тихо рассмеялись. — А ты не расстраивай гитару — и она не будет расстроена, — заметил басист. — Да и вообще, эту гитару хрен расстроишь, а у тебя получается, — поддержал его Фред. Брайан напряжённо хмурился: — Так это я расстроил твою гитару? — Ну, — Фредди раздумывал, как бы так ответить, чтобы и весело, и Брайана не обидеть, и тайну Роджера не выдать. Но к счастью Фредди, ему отвечать не пришлось — на кухню завалилась расстроенная гитара самолично, в весьма приподнятом расположении духа. Ну как можно быть расстроенным, когда тебя ночью Брайан гладил по животику, и голове, и во всех остальных местах тоже? — Как дела? — бодрым тоном спросил Роджер, хотя на лице у него была сильнейшая заебанность. Просто он привык и бухать, и радоваться жизни. — У меня ужасно! Он красиво прошествовал по кухне хлебать воду, слегка, правда, засмущавшись от близости Мэя, и замедлив шаг. Джон заварил ещё две чашки чая и сбежал с кухни, а Фредди резво и ловко бегал и доставал из заначек всякие печеньки и прочее. Потому что кушать нормальный завтрак — слишком сложно. — Боже, зачем мы снова пропили все деньги? — вздохнул вдруг Брайан, тоскливо глотая горький и горячий чай. — Ну, вообще-то не все, — заявил Роджер вполне себе довольно, хотя ему и было грустно, что Брайан с похмельем и не готовит всем завтрак. — И вообще, это вы пропили, я не пил, — гордо заявил Фредди. — Ебало завали, пожалуйста. Или громкость снизь. Или ещё чего… — проныл Брай и уронил голову на стол. — Ах, как хорошо живётся без похмелья, — продолжил дико довольный собой Фред. — Спасибо хорошему мальчику Джону. Роджер уже собирался высказаться по этому поводу, но тут на кухню вернулся Джон с полупустой бутылкой пива в руках, которую он подобрал брошенной в гостиной. Он поймал на себе взгляды всех троих и широко улыбнулся: — Мне что-то захотелось выпить. Эх, говорила мне мама, что рок-н-ролл меня до добра не доведёт, — он с чертовски довольными лицом сделал глоток пива, но тут же скривил лицо. — Боже, какая мерзость! «Боже, какая прелесть!» — подумал Фредди, глядя на него. А песню ту он в итоге так и не дописал. ⭐⭐⭐ Про чай Фредди как-то совершенно позабыл. Позабыл крепко-накрепко. И думать прекратил, и даже позабыл, что думал. Да и Джон с того момента как-то всё реже и реже стал брать с собой термос. И всё чаще стал присоединяться к всеобщей тусе и осторожненько, понемножку выпивать. И к концу тус Роджер и вдрызг пьяный Брайан делали что-то музыкально-эротичное: представляли друг друга инструментами и играли, трогали друг друга в разных местах, представляя различные звуки, и всё такое. А Джон и Фредди их незаметно покидали и продолжали полупьяную тусу вдвоём, веселились, играли вместе, а потом делали кое-что по тем временам греховно-непотребное. После того случая Фредди с Джоном в целом стали гораздо больше времени вместе проводить. Гулять вместе, вместе писать песни, просто играть что-нибудь, примерять странные нарядики. Ну, и делать всякие непотребства, конечно же, тоже. И Джона это всё несколько беспокоило. Он много обо всём этом думал. На романтические отношения это всё как-то совершенно не походило. Никакой нежности, бабочек и цветочков не было. Но и на традиционную дружбу не смахивало совершенно. Что-то эдакое, непонятное, среднее, а может и вовсе стороннее — не любовь и не дружба — ну что за странные отношения! Как о них думать, и что с ними делать, Джон не понимал совершенно. В общем, это, а ещё всякие глупые мысли, заставляли Джона чувствовать себя как-то не очень. Поэтому он всё пытался намекнуть Фредди, что надо это дело заканчивать. А про себя думал, что и начинать-то не стоило. Ну, что за муха его тогда укусила? Правда, разорвать отношения любого рода с Фредди очень сложно, особенно, если ты Джон Дикон. Потому что первый шаг к решению с Фредди любого вопроса — разговор, а говорить словами через рот Джон как-то стеснялся. Ситуации не помогало и то, что как бы ему ни хотелось по многим причинам отношения эти вернуть в нормальное дружеское русло, было также много причин оставить всё как есть. Ну, потому что с Фредди хорошо. С ним интересно, весело, и руки у него сильные. А Джону нравились сильные руки, а девушек с настолько сильными руками он ещё не встречал. А ещё с Фредди можно было не делать ничего и ни о чём не говорить: когда работаете вместе целыми днями, а потом ещё и вместе тусуетесь, рассказывать особо нечего, да и встречаться специально не надо. И вот Джон думал. С одной стороны, ему было странно, непонятно и стесняшно, а с другой — весело, комфортно и удобно. Ну, и может быть, он был влюблён. Но Джон плохо понимал, как должна влюблённость чувствоваться, так что с этим всё было сложно. В конце концов он собрал свой мозг в кучку, купил пачку красного чаю и с утра пораньше заявился к Фредди говорить. Они говорили на кухне, освещённой оранжевыми отблесками соседних кирпичных зданий и голубизной неба, пили до мерзости кислющий чай, от которого оба приходили в восторг, и завтракали бутербродиками с сыром. Они говорили, говорили и договорились до договорённости, и договорились говорить. После этого Джону стало вполне себе очень даже комфортно, а ещё он решил, что бутербродики с сыром — лучшая еда на свете. Потом они ещё долго целовались на полу и шутили шутки, а ещё смотрели друг другу в глаза несколько влюблённо. Потом Фред вспомнил, что у него, вообще-то, на сегодня планы, и позвонил сообщить, что планы отменяются, и кто что ему сделает. А Джон решил, что неплохо было бы постричься. А после они тусили вместе весь день, как тусят любые друзья, если ленивы, любят музыку, и в их отношениях есть немного (много) гомоэротизма. ⭐⭐⭐ Время шло. Джон таки подстригся, и Фредди тоже подстригся. А ещё вырастил усы, потому что Джона это бесило, а ещё потому что усы — это круто. Их отношения — между всеми в группе и между Фредди и Джоном в частности — стали очень сложными, непонятно-многогранными, совершенно свободными и совершенно не клишированными, так что двух-трёх (миллиардов) слов и не хватит, чтобы описать. И жизнь у них у всех стала тоже совершенно сложно-многогранно-непонятно-вольно-неклишированная, и они все вечно куда-то путешествовали и были в разъездах, что с одной стороны совершенно путало и чудачило мозги, а с другой стороны давно уже стало нормой. В общем, всё было сложно, но Фредди с Джоном смогли найти время, чтобы побыть вдвоём у Джона дома. Что было большой редкостью. А, как известно, в отеле, конечно, хорошо, но дома нет лишних людей с фотоаппаратами. Правда, когда Фредди на следующий день проснулся с утра пораньше (часу эдак в пятом вечера), Джона не было, а записка сообщала, что вернётся он к шести-семи. Фредди повздыхал, подумал, немного распелся и покорчил рожи, а потом решил, что хорошее утро начинается если не с Джона в шортах, то с пения и кофе, и раз первый пункт выполнен, надо бы выполнить и второй. Так что он по-бырому оделся и отправился на кухню. Кухня была прибранная, что совершенно ужасно, ведь на прибранной кухне ничего не найти. Всё в ящиках да на полочках, и как понять, что где лежит? Но поскольку Фредди, мать его, Меркьюри всегда получает, что хочет, он отправился искать кофе, кофейник, чашки и ложки (и вкусняшки тоже, как же без этого). У него получилось найти аж половину списка, как внезапно взгляд упал на заныканный в дальний угол внесписковый предмет. А конкретно. На термос. Старый, потёрто-битый, огромный, дурацкий и с припаянным кодовым замком. — О, боже, — выдохнул Фредди, и его мгновенно улыбнуло, да так сильно, что он по-детски уселся на пол, и рассмеялся, и ещё долго не мог отойти от нахлынувших эмоций. От эмоций он почти отошёл, взял себя в руки, и потянулся к термосу, взволнованно и нетерпеливо. И тут же решил, что кофе откладывается. Ему нужен был. Дурацкий. Джонов. Чай. Фредди заныкал свои прежние находки в случайное отделение кухни, поставил термос на стол и сам уселся рядом, уперев взгляд в дверь и сурово на неё глядя. Так и представлял, как Джон заходит на кухню, а он, Фредди, сидит такой весь из себя суровый, серьёзный и терпеливый, требует чаю. Правда, сидеть было скучно. Так что он пожевал печенек. Побегал по всей квартире. Поиграл на гитаре. И на другой гитаре. Попел. Порылся в чужих вещах. Ещё немного поиграл на гитаре. Нашёл заначку алкоголя и запомнил её местоположение. Ещё немного поиграл на гитаре и ещё немного порылся в чужих вещах. Подумал, помечтал. Порасстраивался, что у Джона дома кошек нет (что это за дом без кошек? непорядок! каждому дому по котику (или по десять)!). Разглядывал чужие пластинки, думая поставить что-нибудь играть, и тогда вот до него донёсся звук открывающейся двери. Фредди неловко и очень торопливо побежал на кухню, шумно уселся за стол, впопыхах поправил одежду и попытался сделать серьёзный вид, будто бы он и вправду упрямо сидел за этим столом всё это время. — Фред! Фредди, где ты там, что ты там делаешь? — крикнул Джон из прихожей. Фредди, разумеется, не отвечал, он же тут сама холодность и серьёзность. Джон торопливо разулся, снял пальто и отправился на кухню. Он же не глухой, в конце-то концов. И увидел, разумеется, как делано-серьёзный, раскрасневшийся и взлохмаченный Фредди сидит за столом рядом с термосом. И сразу же всё понял, и тут же его тоже улыбнуло. Он тихо рассмеялся, прикрыв лицо рукой, и даже прислонился к дверному косяку, чтобы не грохнуться со смеху на пол. — Боже. Фредди, — через некоторое время произнёс Джон. — Ты. Ты чаю хочешь. Да? Фредди ответил не сразу, направляя все силы на поддержание серьёзного и сурово-хладнокровного выражения лица. — Да. Разумеется. Требую чаю, — ответил он наконец, не довольный слишком обильным количеством смешинок, закравшихся в голос. Джон рассмеялся ещё сильнее и даже пальцами вцепился в дверной косяк, чтобы не съехать вниз. Через какое-то время он высвободил большую часть смешинок, вернул контроль над собственным телом и направился к Фреду, которому было очень сложно сохранять хладнокровие, но он старался (честно!). Переполненный улыбок и ностальгии Джон несколько раз поцеловал его в рандомные части лица, отчего всё хладнокровие Фредди кончилось, и он разулыбался тоже. Через несколько поцелуев губы Джона врезались в мерзкие колючие усы, и он отстранился, заявив: — Ну, ладно, жопа с усами, будет тебе чай! Джон, перебарывая эмоции, планировал планы и в конце концов завязал Фредди глаза шарфом и включил музыку. — Не подглядывай, — попросил он, целуя Фреда в щёку. — И постарайся не слушать меня. Битлов вот слушай. — А может, включишь лучше Боуи? Джон проигнорировал просьбу. Делать ему, что ли, нечего, музыку другую включать, а тем более Боуи. Ему чай вообще-то делать надо. Фредди честно пытался вообще не слушать, что там такого секретного творит Джон, и в полный голос подпевал знакомым с юности песням. А через какое-то время Джон потребовал свой шарф назад, намекая, что чай готов. Джон своими красивыми руками налил жидкость в крышечку термоса, и протянул её Фредди. Тот с невероятным удовольствием принял её и вдохнул странно ароматный пар. Нахмурился. И сделал небольшой глоточек, тут же шокировано уперев взгляд в загадочно улыбающегося Джона. — Что за?.. — выронил Фредди. — Джон! Это же. Это, чёрт его побери, вино! Джон улыбнулся ещё хитрее и довольнее и кивнул. — И давно?.. — Всегда, — Джон легонько чмокнул Фредди в губы и красивой походкой неторопливо покинул кухню, оставляя друга шокировано пялиться в стену. (И вы не представляете себе, в какой восторг пришел Роджер, когда Фредди ему всё это рассказал).