* * *
...Сначала было горячо, шумно и очень больно. Тогда ещё не ему, но цельному организму, почти сгоревшему в беспощадном пламени взрыва. Ошмётки чёрной биомассы плюхнулись в солёную воду вместе с кусками металла и бетона. Они корчились на поверхности и гибли от жара, но один из них ещё в падении выработал толстый слой защитной слизи и образовал огнеупорную цисту. По случайности он имел больше запасов энергии и капель данных об этом чужом мире и аборигене, что плавал и паниковал неподалёку. То был носитель предка, уже недоступный, помеченный. На него зариться нельзя, лучше удрать отсюда подобру-поздорову. Если предок почует обособившийся клочок, то тут же его и проглотит, дабы не допустить появления конкурента за кормовую базу. Этот образ породил сильнейший страх за обретённую самость, за вот так нелепо полученную жизнь. Растворив капсулу, он нырнул на дно и заныкался в водных зарослях... Потом было мокро и холодно. Прячась в густой траве и мусоре, он вяло дрейфовал вдоль берега. Вертлявая чешуйчатая тварюшка любопытно ткнулась в него носом и в тот же момент была спутана цепкими щупальцами и абсорбирована живьём без остатка. Та же участь постигла безмозглую студенистую тварюшку, но этого было катастрофически мало. Неистовый голод пронизывал все клетки, заставляя их питаться друг другом. Когда его засосало в сифонную трубу опреснителя, он уже был слишком слаб, чтобы сопротивляться, но, на его счастье, лабиринт фильтровальной системы привёл его в каменную структуру, насквозь пропахшую химикатами и аборигенами. Много аборигенов! Много еды! Рефлексы обострились, он заскользил по трубам в поисках выхода в полость здания и потратил всю энергию, усвоенную из морской живности. Будь он цельным, он бы в красках вообразил, как смакует человеческие внутренности, но пока что стремился к этому бездумно. И, стоило ему вытечь из решётки на гладкий, обработанный хлоркой кафель, как все немногочисленные нервные ганглии парализовало вспышкой: “Нельзя жрать людей! Можно изредка и только плохих, а хороших вообще никогда нельзя!” Из кучи сложных мыслеобразов следовало, что из-за высочайшей вероятности череды событий “арест, тюрьма, МРТ, одиночество, лаборатория, смерть” хороших аборигенов пожирать опасно. Он был неспособен постичь всю картину, но ощущалась она кошмарно, однако если человек плохой, то вероятность этих ужасов уменьшается. Не ахти какая гарантия, но иных ориентиров у едва зародившегося разума не было. Вот только как распознать плохих? Это знание передал предку его хост, так что наилучшей тактикой было бы поскорее обзавестись своим. Он искал, искал долго и безуспешно, и теперь ему было грустно. Голод стал невыносимым. Его трясло и лихорадило. Он уже начинал терять и без того скудную массу, но боялся выбирать добычу наобум, ибо, несмотря на обрубочную психику, понимал, что такое смерть. Он облазил всю структуру вдоль и поперёк. Изучил семь особей - тех, что спали - но они оказались больными, а критерии хороших и плохих людей если и были в их головах, то размытые какой-то “терпимостью”, и от отчаяния хотелось нажраться без оглядки на последствия, но осторожность пересиливала. Здоровые аборигены, сновавшие туда-сюда по стерильным коридорам, могли с испугу засунуть его в огненный ящик, где сжигали мёртвые шматки больных. Удачу ловить было негде, но он всё равно прополз в запрещённый для посещения отсек, где держали тех, кто спал крепче остальных и не просыпался. Их насчитывалось пятеро, но у четверых был в той или иной степени недокомплект, а у пятого, молодого белокожего самца, внешних повреждений не обнаружилось. Человеческие ткани были мягкими и ароматными. Сопротивление голоду давалось с трудом. Аппетит мучительно зашкаливал, но хост не для того, чтобы его есть. “Хоста нужно беречь”, - ещё одно информационное наследство предка. Полезное. На виске человека виднелся шрам, в черепе недавно заросла дырка. В мозговой ткани были рассечены важные нейронные связи. Впрочем, опыт родителя помог и тут, срастить удалось и волокна, и кровеносные сосуды. Из-за травмы зрительная кора была отключена, а лобная угнетена, но гиппокамп с прилегающими структурами уцелел и память считывалась легко. Она разлилась целым морем красочных картин мира, ярких событий и повседневности, но пока что в приоритете были признаки людей, которыми можно относительно безнаказанно закусить. Вот они! Война в далёком регионе, где жарко и всюду кишат рабы некой жуткой идеи. Это враги, ненавистники свободы и прогресса. Они навредили и покалечили. Их убийство одобряется и даже вознаграждается. Однозначно плохие, однозначно жратва! Наконец-то новорождённому симбиоту повезло и он познал ясность! Сознание человека было заперто в тёмных глубинах, обездвижено и обесточено, но живо... и не воспротивилось вторжению. Наоборот - оно раскрылось навстречу, озарилось надеждой на долгожданный выход из заточения и на контакт с другой живой душой, стремившейся к тому же самому. В этом тёплом, комфортном климате зачаточный рассудок незрелого инопланетянина тотчас же начал эволюционировать из фрагмента родительской бионейросети в нечто целостное, аналогичное взрослому. Он всё ещё колебался, но инстинкт оценивал избранного им аборигена как идеального носителя. Инстинкт единения, древний, как сам космос, не ошибся. “Рик...” Это было имя. Парадоксально, но самец охотно отозвался, хоть и стрессанул. Идеален. Голод на время примолк, уступив место непреодолимому стремлению исцелить и разбудить. И пометить.* * *
- Кто здесь? Старший сержант морской пехоты США Рик Хегглунд вздрогнул. Встрепенулась его бесплотная, но не угасшая личность. Он балансировал на грани комы и небытия уже месяц и для него стало невероятным сюрпризом то, что в этом предсмертном карцере объявился кто-то ещё. Он снова поинтересовался, кто возжаждал общения с ним, но ничего внятного не услышал. Вместо слов были волны наведённых извне, не принадлежавших ему эмоций. Немой жалобный плач. - Я тут не один? Кто ты и почему нюнишь? - осведомился мужчина. Ему ответили, но бессловесно, непосредственно эмоциями на эмоции. Будто кто-то малюсенький, слабенький и ещё более беспомощный умолял его не бросать его одного. Похоже, Рик спятил. - Точка невозврата... - прошептал он. Отрицание, переходящее в мольбу. - Ясно-понятно. Точка возврата? Согласие. Исступлённый призыв поторопиться. - Ха, да ты меня реанимировать хочешь? Много на себя берёшь, - как ни в чём не бывало усмехнулся солдат. - Я уже не жилец. У врачей золотые ручищи из плеч - и те опустились, а тут меня некий глюк вытаскивать собрался... Обида. - Извини. Не глюк. А кто тогда - дух? Не стесняйсь, я не авраамист, некрещёный даже. Духов люблю и жалую. Сходя с ума от изоляции, можно и с глюком, и с духом побазарить. Он так долго был здесь! Так долго ничего не видел и не слышал, лишился тела, но сохранял полное самоосознание и страдал! Исчезал, проявлялся, кричал, пел, считал до миллиона, не зная, сколько ему сидеть в отстойнике и когда его окончательно смоет вниз... “Наверх!” - яростно настояла сущность пищащим голоском. - О, ты говоришь, - буркнул Рик. - Я бы рад наверх, но меня не выпускают... и, может, ты представишься, дитё? Замешательство и длительное молчание. - Ты и взаправду дитё? - предположил морпех и, видимо, не ошибся. - А где твои родители? УЖАС! Резкий испуг такой силы, что по несуществующей коже Рика пробежали мурашки. - Ух! - оторопел он. - Не надо так! В тебе столько страха, что ты и меня напугал. Прости... но уясни на будущее: страх лучше вызывать у врага, чем испытывать самому. Это приятно, камрад. Старший сержант морской пехоты США Рик Хегглунд выдал эту фразу так, словно разговаривал с новобранцем, и хмыкнул. Привычка. Он был инструктором и тренировал рядовых. За то, что он мотивировал подчинённых, а не дрессировал, как псов, сослуживцы дразнили его нянечкой, но за этим стояла зависть. Результат психологического подхода превосходил плоды примитивной муштры с бычкой и оскорблениями. К неведомому гостю данный метод тоже был применим, ведь он, как и прибывшие в военчасть новички, находился на перепутье, но при этом не имел их удальства и азарта. Если бы у бестелесного Рика были руки, он бы обнял и погладил дрожащий сгусток страха. От мысли о собственных детях он кривился, но, будь у него младший братик или сестрёнка, он бы не скупился на нежность, и пусть расшибутся об стену все любители вскукарекнуть, что это якобы “не по-мужски”. - Так у тебя есть имя? - повторил он. Пауза. Глюк или дух - кем бы он ни был - решал задачу. “Фрайт... ” -Страх? Вот так имечко... но достоверное. О’кей, страшилка, будем знакомы, но чего ты хочешь от коматозника? “Фрайт и Рик - наверх!” Возразить он не успел. Его мгновенно схватили, сгребли и, целиком опутав ловчей сетью, потащили вверх. Там, в вышине, одинокой звездой мерцал выход из километрового колодца-узилища, где он некогда утонул, и теперь он выбирался наружу. Они выбирались. Подъём был нелёгким, сгусток упорства то и дело ослабевал и выматывался, едва ли не роняя Рика, и они скользили обратно, но тут упирался сам Рик, и постепенно, через боль, через неудачи и краткие помутнения они уверенно выплывали со дна. То попеременно, то синхронно они вытягивали друг друга и выкарабкивались из смыва вдвоём, и вот свет уже сиял повсюду и ослепительно, как на тропическом мелководье. Провал позади схлопнулся и бесследно рассосался, и опять угодить в жёлоб им больше не грозило. - Мы смогли! Спасибо, камрад, спасибо! Э-э-э... камрад, ты где? “Жрать...” Всего одно слово произнёс сгусток гордости, но в нём сквозило такое катастрофическое утомление, что вряд ли нужно было переспрашивать. Камрад истратил всю свою энергию и попросил её восполнить. Старший сержант морской пехоты США Рик Хегглунд открыл глаза, выхаркнул жёсткую дыхательную трубку и нетвёрдыми руками отсоединил от себя все катетеры и капельницы. Встав с койки, он упал, но поднялся и в одном лишь белом запашном балахоне направился в ординаторскую опустошать холодильник. Знал ли он, где в больнице ординаторская и есть ли там холодильник? Нет... но это ему не помешало. Тот, кто вывел его из комы, подсказывал дорогу, как заботливый, услужливый, везде побывавший гид. Встретившаяся в коридоре медсестра громко ахнула и перекрестилась: этому пациенту констатировали смерть мозга, деньги на искусственное жизнеобеспечение у его родителей давно закончились и уже на днях его должны были отключить.* * *
Три недели минуло с того дня, когда Рик Хегглунд был торжественно выписан. Комиссованный и заклеймённый инвалидом, он навсегда перестал быть нужен стране, по чьему зову оставил колледж, поступив на службу именно в тот род войск, который постоянно швыряют по всяким горячим точкам. Увы, медицинское заключение писано на основании медэкспертизы при госпитализации, а не обследования при выписке после его поистине мистического, ошеломившего врачей выздоровления. Госпиталь он покидал под восторженные рукоплескания, бодро и на своих ногах, и ему простили варварское разграбление пищеблока. Главврач не буйствовал, ему было чисто академически интересно, почему от такой ненасытности после месяца кормления через зонд у парня не случился заворот кишок, хотя комплексный скрининг был Рику не по карману и тему замяли. Он был здоров, у него зажили все осколочные ранения, восстановились атрофированные мышцы! Но бумаги перевесили реальность. По бумагам он отныне был несчастным горемычным “человеком с ограниченными возможностями и особыми потребностями”. Страховка и государственная компенсация ушли на больничные расходы и недешёвые препараты. Чтобы свести концы с концами, родители продали дом и семья из трёх человек переехала в снятый с колёс трейлер в окраинной промзоне. Там жили негостеприимные реднеки, застрявшие в прошлом столетии, а на пустырях водились койоты, но выбор был иллюзорен. Из своей комнатушки в уютном двухэтажном домике, где выросли дедушка и мама, Рик забрал весь свой скарб, кроме пафосных постеров с Капитаном Америкой. Стив Роджерс, регулярно мелькавший в социальной рекламе и зазывавший патриотичную молодёжь в армию, более не был для него лицом родимой земли. Он ничем не отличался от прочих ряженых разрушителей, а нового Хегглунда все они непередаваемо раздражали. Впервые за три года он оглянулся назад, просмотрев своё армейское бытие, как видео. Подписывая договор, где упоминались увечья и смерть, он прекрасно понимал, что родителям могут вручить его тушку в мёртвом или, того хуже, в вегетативном состоянии. Так и произошло в Сирии, где Рика, сержанта со взводом в составе ротационного контингента, послали освобождать захваченный ИГИЛовцами Идлиб. В бронетранспортёр, атаковавший убежище исламистов, попал снаряд, когда он находился в радиусе взрывной волны, его контузило и вбило в такой потайной угол мозга, что медики сразу вынесли вердикт: на органы. Вопреки судьбе, далее карты легли чудесато. Он выжил, очнулся и обзавёлся незримым соседом, спутником, другом, который, судя по речи и манерам, был ребёнком. Причём нечеловеческим и плотоядным. Наподобие разумного дикого котёнка, который стремительно взрослел и умнел, развивался и непрерывно проецировал на хозяина свой неутолимый голод. Звериный, зверский голод. Рик ненавидел исламистов, желал им сдохнуть и признавал, что на фронте ему нравилось их убивать, но Фрайт бредил тем, чтобы их жрать! Откусывать части тела, потрошить и жрать! Это не лезло ни в какие ворота. “Я с тобой солидарен, камрад, - спокойно соглашался Рик в двадцатипятитысячный раз. - Их ценность сводится к белкам, жирам и калориям, но как ты будешь их жрать, если ты невидимка? У тебя нет ни зубов, ни желудка, а я не ем людей. Если это действительно террористы, за убийство нас не накажут, но каннибализм - уголовщина”. “Р-р-р, я не невидимка! - сердилась сущность, затапливая человека возмущением. - Я просто мал и слаб”. “О, и что же будет, когда станешь сильным?” “Мы отрастим зу-у-убы!” “Круто. Продемонстрируешь?” - с улыбкой подыгрывал Рик, вгрызаясь в третий за день кровянистый щницель. “А то!” Фрайт утверждал, что обожает недожаренное мясо, и Рик ел его ежедневно, транжиря на шницели, бифштексы и кебабы почти половину пособия по инвалидности. Ему было страшновато и с каждым днём всё сильнее, ведь он, идейный антивеган, даже в казарменной столовке не трескал мясцо в таких количествах. Кроме того, он стыдился своего единоличного обжорства перед родителями. Им перевалило за шестьдесят, но они трудились. Мама шила и вязала, папа чинил сельхозтехнику в местном автосервисе, тогда как он филонил и хомячил за тряпичной ширмой дорогие продукты, лишь третью долю которых выкладывал на семейный стол. Себе врагом он не был и не рвался искать работу, едва оклемавшись, хотя и осознавал, что придётся. То, что жизнь его перевернулась и, скорее всего, навсегда, озадачивало, но в целом его всё устраивало, кроме неизбежных бытовых неудобств. Например, только на длительных пеших прогулках по окрестному холмистому бездорожью он позволял себе болтать с Фрайтом вслух, а дома делал это исключительно про себя и тот транслировал огорчение, полагая, что Рик и его стыдится. - Салют, вояка! - поприветствовал его седой отец после шести часов возни с драндулетами. - Как самочувствие? - Всё пучком, пап! - Подмигнул сын. - Дров наколол, воды натаскал. “А я? Мы вместе кололи дрова, вместе таскали воду!” “Вместе, вместе, - утешал он дитятко, - но папа не поймёт, а если поймёт, то его кондратий хватит”. “Я страх! Я ужас! - голосок в подтверждение гордо изображал рык. - Я хочу сникерс!” Шоколад был второй расходной статьёй после мяса. Шоколад тёмный, молочный, с орехами. Бисквитные торты, вафельные трубочки с шоколадной начинкой. Правда, Рик не потолстел ни на сантиметр - не в коня корм. Если на заре их знакомства голосок пищал и еле выговаривал отдельные слова, то спустя эти три недели он уже изъяснялся как первоклассник. Тембр напоминал мальчишечий - да, Фрайт определился, что, раз Рик мужчина, то и он тоже мальчик - с нотками котячьего рявканья. Рик умилялся тому, как легко он обучался языку, но с нормами межличностного взаимодействия всё обстояло не столь ажурно. Соседнее сознание лопатило его мысли и эмоции, как каталог файлов, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Иногда оно дрыхло где-то час в три дня, но одиночество или уединение бывшему морпеху уже не светили. Им суждено было быть вместе дома и на улице, за столом и в постели, в душе и в сортире, всегда и везде. Поначалу это угнетало, но такова, наверное, была расплата за то, что Рика не разобрали на запчасти, и, несмотря ни на что, он не считал эту коллизию чем-то патологическим, что следовало бы исправить с помощью сеансов экзорцизма или лекарств. Будучи по крови норвежцем, раньше он исповедовал скандинавское язычество и привык все странности воспринимать как непознанные, но гармоничные частицы мироздания. Из-за потрясших мир инцидентов с участием Тора, настоящего бога, похерившего его идеал небожественными выходками, он ушёл из американской общины Асатру и вместо амулета в виде Мьёльнира стал носить нейтральный стальной клык, но духов по-прежнему чтил. Особенно боевитых духов-хранителей.* * *
Позже, примерно ещё через полмесяца, выяснилось, что Фрайт вовсе не дух, как и не глюк, и не зверёныш. Он негуманоидный внеземной организм, нуждающийся в тесной симбиотической связи с существом-носителем или, проще, симбиот. Свою расу и планету он называл одним и тем же словом “Клинтар”, но родину самолично не видел, так как “отпочковался” на Земле. Всю информацию о человечестве он унаследовал от своего предка и пока не мог адекватно истолковать в полном объёме, а от расспросов о предке исходил нервозностью, боясь, что предок их как-то подкараулит, вырвет его из Рика и съест. Он поведал, что детско-родительских уз и биологического пола у клинтаров нет. Есть гендер, зависящий от пола первого носителя, и коллективный разум, вне которого индивид индивиду - по-умолчанию конкурент за пищу и территорию. В высшей мере чуждая землянам природа, но нелюди не обязаны соответствовать людским стандартам. Как и с какими целями его предок прибыл на Землю и были ли с ним другие сородичи, Фрайт не знал. Самым близким и значимым созданием для него являлся Рик. Внезапно? Нет. Полноценно жить и радоваться жизни симбиот приспособлен только в симбиозе, без носителя он всего лишь... Иногда за грудиной, возле лёгких и сердца, возникало ощущение, будто что-то жидкое и тепловатое шевелится и перетекает с места на место. Оно перемещалось по грудной и брюшной полостям, концентрировалось в органах, растягивалось вдоль позвоночника и аккуратно трогало нервы, как струны музыкального инструмента. Болей или иного дискомфорта это не причиняло, но, по логике, то, что чувствуется физически, невидимкой уже не обзовёшь. Не обошлось без ассоциаций с приснопамятными “чужими”, но на образ ксеноморфа Фрайт отреагировал крайне агрессивно, заявив, что если бы сия мразь влезла в тело его хоста, то он бы беспощадно расщепил её на молекулы. “Я не чужой, я свой, а ты весь мой и я тебя охраняю”, - отзлопыхав, заверил пришелец. Они возвращались с очередного ночного променада по пустоши, лучившейся лунными отсветами, на пикнике Рик уничтожил смачную порцию куриной пастромы и обстановка располагала к познавательной беседе без помех. - А как вы выглядите? Ну... до того, как находите себе тачки. “Так, что носитель моего предка чуть не потерял контроль над кишками, когда тот себя показал”. - То есть, видон не для слабонервных? “Наш видон неприятен людям, - послышался в голосе печальный вздох, - мы аморфны. Как амёбы”. - Ну, что ты, чудушко. Мне ты приятен... я же вижу твою душу. Душа важнее тела, - без тени лукавства ответил Хегглунд. - Иногда ты тупишь и доводишь меня до белого каленья, но ты мой камрад, запомни это. “И если я покажу себя, из тебя не польются отходы посреди этой лунной красоты?” - Твою ж аморфную матерь, Фрайт! Ты мог бы не говорить про отходы?! - Рик позавидовал терпению школьных училок. - Шок можно описать множеством метафор, но не надо про отходы! Я же объяснял. До сих пор невдомёк? “Всё питательное мы преобразуем в себя, непитательное - в боевые и защитные субстанции. У моей расы безотходный метаболизм, нам... невдомёк, почему вы смущаетесь своего, - подхихикнул симбиот, - но насчёт метафор я всё уяснил. А ещё мой родитель тоже условно самец, так что нет у меня никакой матери. - Я не забыл, это просто фигуральное выражение. Кстати, как его зовут? “Веном... и то, что он нас съест, не фигуральное выражение. Давай не будем соваться в район центра?” - Он там обитает? Ладно, но где ж я тогда работу найду? В этом зажопье мы оба кукухой поедем. “Мне здесь хорошо... о, куропатка! Они вкусные?” - Без оружия их добывать геморройно, - Рик проводил взглядом вспугнутую птицу. “Скоро, Рик, очень скоро у нас будут мои зубы, - от Фрайта полыхнуло воодушевлением, - жаль, что сейчас я даже нашу морду в зеркале отобразить не смогу. Пошли жрать дохлятину из холодильника!” - Пардон! Это деликатесная телячья вырезка и я купил её маме с папой. На въезде в жилую зону, где в сторожке за воротами спал ворчливый старый байкер, они почуяли неладное. Три байкера помоложе и поплотнее, издалека завидев Рика, встали из-за стола, где пивасничали, и вышли на середину дороги так, что не столкнуться с ними было бы проблематично. Он пытался их обогнуть, но главный, с сигаретой, раз за разом шагал в ту же сторону, что и он. Симбиот внутри при виде огонька весь напружинился. - Городской, да? - задирая нос, вопросил курящий. - Задержись-ка чуток, пофилософствуем. - Отвянь, - безразлично отрезал Рик и снова сдвинулся вбок. - Ты чего такой невежливый? - пыхнул дымом негодующий байкер. “Выжрем им мозги! - злобно прошипел Фрайт где-то в затылке. - Выпьем кровь!” “Не фырчи, няшко, я всё улажу”. - И ты не шибко учтив, - мрачно зыркнул на нахала Рик. Байкеры шеренгой перегородили ему путь. Воняющие псиной и алкоголем глыбы были настроены отнюдь не на философию, но даже вне строя солдат оставался солдатом. Его провоцировали, а он сохранял самообладание. - Мы давненько пасём тебя и всё прочухали, - хрипло усмехнулся пузан с сигаретой, дымя в лицо. - У нас тут не даунтаун, мы живём так, как заповедал Господь. Радужным здесь не рады. - Да! Езжай восвояси, пока цел, пидорас! - поддакнул кто-то из однокашников. Компания в унисон заржала. Главный, бахвалясь, выпятил пузо, нацелился сигаретой Рику в плечо... и в этот же миг тот, отклонившись, звезданул ему апперкотом под челюсть. С разъярённым рёвом его ошалевшие сотоварищи бросились на того, кого опрометчиво сочли рафинированным гуманистом, и были раскиданы. Один со сломанным носом угомонился в сеннике, второй, согнувшись от удара под дых, уподобился свинье в корыте с баландой. Когда воцарился покой, Рик отдышался и... заподозрил, что с противниками что-то не так. Или с ним. Бил он вполсилы, чтобы остудить их пыл, не нанося тяжких ран, но все трое валялись в нокауте. Их физиономии и одежда там, куда пришлось возмездие, были окровавлены. Но ведь он безоружен! Руки его были голы! Или нет? Нахмурившись, он поднял правую руку на уровень глаз. - Что... это? - он моргнул, но глаза не врали. Кисть до пальцев облеплял чёрный, как битум, блестевший в свете луны чужеродный покров, а костяшки кулака украшали острые, светло-сиреневые, вроде бы роговые наросты. Всё это походило на монструозный, но красивый кастет, плавно, без каких-либо границ переходивший в кожу. “Это я, Рик. Мы с тобой, - вымученно шепнул Фрайт. Кастет расплылся в вязкую, подвижную, живую массу и тут же без следа впитался в руку. - Прости, но на большее нас пока не хватает...” - Им хватило с лихвой! - сквозь неверие и опаску победно пробивалось восхищение. - Не прибедняйся, камрад. “Вот бы бошки пооткусывать...” “Нет, за этих мне дадут срок, но вкусняшку ты заслужил. Всё, нам пора, дома гуляшик и нутелла”. Между тем мужики застонали. Удостоверившись, что никто не убит, он ретировался. Поборники традиционных ценностей выли и страдальчески матерились, но старикан-вахтёр так и не проснулся. Наезд выбил Рика из колеи, но само то, что его приняли за гея, его не задело. Реднекам мерещились геи во всех гладко выбритых, поджаро-подкачанных мужчинах, и такие инсинуации он пропускал мимо ушей, потому что они не были истиной, хотя истина была бы для них не менее красной тряпкой. Среди его доармейских приятелей были девушки и он дружил с ними, не мечтая залезть в трусы, из-за чего одна, подбивавшая клинья, на него обозлилась. В армии он таки прислушивался к себе в окружении парней, но и они не были для него сексуальными объектами. Тех, кто его жалел и изрекал, что он обделён величайшим из удовольствий, он презирал. Наивысшее удовольствие ему доставляли ежегодные охотничьи вылазки в тайгу на Аляске, с винторезом, сухпаем и спальным мешком.* * *
С котёнком сложность в том, что он потом, в конце концов, становится котом. Некоторые котята становятся как минимум тиграми и, исходя из прожорливости Фрайта, Рик догадывался, что пригрел именно такого. С начала их сосуществования пролетела седьмая неделя. Голос пришельца уже звучал как у пубертатного подростка-оборотня, предвкушающего первое полнолуние, изрядно участились разговорчики о зубах, об их количестве, длине, остроте. Любого мнящего себя нормальным человека такое перепугало бы до реактивного поноса - в мозгу окопался демон и подстрекает к каннибализму! К преследованию, расчленению и поеданию враждебных, но всё же людей! Рик не питал толерантности к исламистам и не порицал воскресившее его существо за хищную натуру, но вместе с тем и не видел в его мании ничего окромя кровожадных грёз: у самого такие же, за вычетом гастрономических. Голос да и голос, бубнит да и бубнит. Он притерпелся, научился абстрагироваться, а потоки фантазий о вкусной человечине удавалось притормаживать говядиной и шоколадом. Мать с отцом до сих пор не ведали, что сын в голове не один. Но однажды воображение нарисовало ему будущее гадким и страшным. Что дальше? Из того, как возрастали и менялись аппетиты Фрайта, напрашивался вывод, что дефицит биомассы, на который он сетовал раньше, вот-вот будет преодолён, и плотной прочной оболочкой он сумеет покрывать всё тело носителя. Что же потом? Рик не был ксенофобом и антропоцентристом, но на ум назойливо шли ужастики. Бесформенная жижа обволакивает человека и переваривает, как амёба инфузорию. Бесформенная жижа заполняет человека изнутри и выедает ему органы, как личинка наездника гусенице, а затем ползёт жрать других. Или почковаться. Чёрт знает этих жижеобразных! Чёрт знает, где у них зубы и как они жрут самостоятельно, но Хегглунд не так представлял себе симбиоз! “Рик! Ри-и-ик! Вернись! Я никогда до такого не опущусь! Мы... не будем вредить нашему телу! Оно у нас одно! Не будь ледышкой, пожалуйста! - тревожно затараторил в голове Фрайт. От него шибануло ужасом в разы более резким, чем тот, что только что обуял Рика. - Мой хороший, сладкий Рик... мы едины, я тебя люблю...” Оцепеневший в протёртом кресле мужчина шумно продышался. Он понял, что в приступе тихой паники поджал ноги, заслонив голову от вымышленной угрозы, хотя ещё минуту назад был увлечён ноутбуком на подлокотнике и почитывал хронику военных действий в Сирии. Скользкие тёплые прикосновения ко лбу, носу и щекам и влажные хлюпы не сразу вернули его в реальность, но, разлепив глаза, он выпал в осадок от удивления. Его облизывали. Ласково, с мягким приглушённым мурчанием. И ладно бы это делало животное, укрывшееся в трейлере от жары... но то был смолисто-чёрный чертёнок! Миниатюрная головка на текучих, тягучих жгутах биомассы высовывалась из-да плеча Рика прямо сквозь ткань футболки и пырилась на его потное лицо. При детальном рассмотрении чертёнок оказался не полностью чёрным, а тигровым - неизвестно, по совпадению или по шутливой прихоти - с тонкими, неброскими лиловыми полосами. Извилистые ложноножки у него и впрямь были от простейших, форма челюстей от гуманоида, а носа и губ харька не имела, являя собой комбинацию огромных, раскосых перламутровых глазищ без зрачков и широченной пасти с острейшими зубами в три ряда. Там, где должны были располагаться надбровные дуги, росли вразлёт и чуть назад рожки, смахивавшие на кошачьи уши. Не иначе как ещё один штрих ради умиления хоста... - Не бойся, - вслух произнёс симбиот, поклацывая зубами, - я не какой-нибудь там... печёночный сосальщик! Ещё немного - и мы вырастем! Мои зубы станут нашими, Рик! В слиянии мы будем сильными, быстрыми, крутыми! Настанет черёд нашим врагам познать весь спектр страха, гр-р-р-р-р! - Ах ты ж мой жутик... - заворожённо улыбнулся Рик, упустив из внимания эпичные пророчества. Наконец-то узрев Фрайта воочию, он фактически заново знакомился с ним. Как загипнотизированный, он робко протянул руку к мордашке и погладил пальцем между глазищ. Шкура, на вид как латексная, вопреки впечатлению не была мокрой, но когда из-за частокола зубов высунулся длинный, гибкий розовый язык, вся рука была измазана в слюнях. Пришелец ластился, жмурился, бодал ладонь лбом, обвивал языком запястье и мурчал, мурчал... - Ай! - вскрикнул зазевавшийся Рик. Диверсия была бескровна, но непредсказуема. - Кусь! - Фрайт хитро подмигнул, лизнул палец и... исчез. Жижицей утёк в плечо и даже футболку не испачкал. Так позади осталась ещё одна веха на туманном пути, по которому Рик брёл вслепую. Скептицизм поиссяк, зато привалило опыта из недоступного ранее источника. В зыбком пространстве сна его... их переполняла чудовищная, нечеловеческая мощь. Они бегали и прыгали по крышам, стенам, карнизам погружённого во тьму Сан-Франциско, цеплялись за все выступы невесть откуда взявшимися клейкими щупальцами, перемахивали с высотки на высотку и настигали истошно вопившую, хоть и вооружённую, двуногую еду... после чего Рика выкидывало из сна, как из видеоигры. Растущий и крепнущий юный клинтар расшифровывал память предка и отражал её в сновидениях, и в один прозаичный день его опекуна ждал сюрприз. Ни с того, ни с сего разные группы мышц начали непроизвольно сокращаться. - Ты что творишь?! - опешил он, когда правая рука заелозила мышью по экрану во время игры в “Скайрим”. - Тренируюсь, - гыгыкнул Фрайт, нависнув рогатой головёнкой над ноутбуком и капая слюнями на клавиатуру. - Тренируешься в чём?! - В контроле над мозжечком. Ты в автошколе учился? И я учусь мою тачку водить. Теорию я вызубрил и теперь у меня практика, - левая рука экспериментально потыкала по кнопкам передвижения и грозный Довакин, стоявший на краю отвесного обрыва, разбился насмерть. - Не ерепенься, я готовлюсь к экзамену на права. - На какие ещё права?! - Рик струхнул, судорожно сжал пальцы, не позволяя симбиоту вольничать. - Неужто ты собираешься брать моё тело в аренду и развлекаться? Крутить-вертеть... как я вот этим персонажем?! - Наше тело, - поправил Фрайт. - Развлекаться мы будем оба. Я в твоём подсознании ориентируюсь, как ты в своём компе, а папка “Растерзать” у тебя без пароля. Мы оба хотим растерзывать религиознутых бандюг, разница лишь в средствах. И не мандражуй за тело, я не дам его покоцать! Если ты не в курсах, я уже раны лечить умею. Где утренний порез от бритвы? Я залатал. А когда отожрусь, то смогу и поломанное чинить, и оторванное выращивать, и... ну, с ожогами напряжнее, я сам уязвим к огню. Вот к чему ты подумал фигню про тюрягу, психушку? Не арестуют - кишка тонка! В слиянии никто не узнает твои щи! Только наши! - Наши? Мы будем дуэтом типа Джекилла и Хайда? - в неверии издал Хегглунд нервный смешок. - Типа Брюса Беннера и Халка, - блеснул эрудицией Фрайт, глянув на фотку зеленозадого на пачке протеина. - Я не верю, что тоже... в это вляпался, - проныл Рик. - Во имя Торовых панталон, почему я?.. - Потому что ты моё солнце и я не дал тебе затухнуть! Давай вместе сыграем? Я на мышке, ты на клаве...* * *
Одной ясной ночью, дыша напоённой ароматом цветов прохладой далеко за оградами пастбищ, они наблюдали, как среди сухих кустов и камней топотали пятнистые суслики. Рика, некстати размышлявшего о трудоустройстве, неожиданно переклинило. Он заметил, что его так и тянет рвануться в погоню за пушистиком, нагнать, прыгнуть, поймать и заглотить. Вот же бесовщина! Он любил грызунов, в детстве у него жили хомячки и крысы, а это не его желания и их надо было срочно, бескомпромиссно пресечь! Но он опоздал. Ноги, налившиеся небывалой прытью, сами понесли его в атаку, зрение само приметило в стайке сусликов самого неуклюжего, тело преодолело двадцать метров в три прыжка, рука орлиной лапой выбросилась вперёд и почти впилась в мохнатую спинку... Зверёк юркнул в норку и был таков, и спасло его только то, что в последнее мгновение угонщик не справился с управлением. Рик запутался в ногах и бухнулся наземь. Сил как не бывало, мозг взорвало чужой досадой. - Ёптить! - ругнулся он и потёр ушибленное колено. “Извини, - симбиот виновато заглушил боль. - Я надеялся, что уже получится схавать парочку этих...” - Не делай так! Не смей! - Рик поднялся и отряхнул продранные джинсы. - И за руль без спросу не лезь! “Ты о чём?..” Его потряхивало, как в ознобе. Он принялся жёстко отделять импульсы Фрайта от своих, как бы возводя между ними морозную стену. Пришелец отчаянно запротестовал и заёрзал в груди, но мужчина настойчиво сигналил, что в этом конкретном случае хищничество неуместно и недостойно. Во-первых, суслики - не враги, не дичь и не скот, во-вторых, у него есть принципы и симпатии, а в третьих, если камрад вынудит его ими поступиться, то в обители единства погаснет свет и их на неопределённый срок накроет ледяным безмолвием. Отторжение рушит симбиоз и губит обоих, оно хуже, чем гипотетическая встреча с Веномом. Рик давно это надыбал, но доселе не использовал. - Фрайт, я охотник. У меня есть лицензия, - прочеканил он, - и я не убиваю животных направо и налево. “Мы оба охотники, а тут жрачка бегает”, - огрызнулся инопланетянин, но уже без гонора. - Это не жрачка, а безобидные милахи! Такие же, как ты по сравнению с твоим... ядовитым батей, - равномерно вдыхая и выдыхая, Рик унимал бешено колотившееся сердце. - Представь, как он тебя схарчит! Каково будет тебе? Я, твой воспитатель и друг, запрещаю тебе агриться на непромысловую фауну. “Почему? Мы хищники...” - А также разумные существа, различающие добро, зло, интеллект и тупость, - гнул он свою линию. - Я тебе не говорил, но ты и сам, кажется, допёр, что я смирился с твоим... будущим рационом. Взвесил риски, не раз и не два усомнился в своём ментальном здоровье, но смирился! Я так и не дотумкал до сути этого вашего слияния, но если ты и впрямь вымахаешь в адского монстра, способного хрумкать ненавистных мне обмудков, как чипсы, то кушай, не обляпайся... только даже не пытайся, пока не дорос! Дорастёшь - разрешу, с “практикой” твоей тоже как-нибудь разберёмся, а сейчас изволь слушаться меня! Я не хочу, чтобы мы жрали ни в чём не повинную мелочь. Охотиться на них так же неприемлемо, как и на хороших законопослушных людей. Это не охота, Фрайт. Это терроризм! “Мы не террористы... - стушевался голосок, звуча жалобно и растерянно, - террористы в той жаркой стране причинили тебе боль. Я не хочу таким быть. Не хочу, чтобы тебе было больно из-за меня”. - Верный настрой, камрад, - Рик растопил стену льда и его закружило в вихре неосязаемых нежностей. - М-да, с твоим меню мы намучаемся... но не беги впереди поезда, о’кей? Уговор такой: я жру за целую роту, позволяю тебе озорничать за компом и во снах, но мы не будем вкушать сусликов, койотов, кошек, мирных домашних собак... “А злых бродячих можно?” - Пожалуй, да. Тоже в каком-то смысле террористы. Но не сейчас! “Диктатор...” - Ты где таких слов нахватался? “Там же, где и ты - на сайтах про политоту. Ну так что ты решил с практикой?” - Когда и пенсию, и инвалидку начислят - рванём на Аляску, зададим жару избыточной популяции волков. Будет тебе экзамен на права, но там ты у меня не забалуешь. Ясли закончились. Он был благодарен Фрайту за дарованное здоровье, пусть оно и не убедило комиссию в его годности к военной службе. Он проникся к этому шилу искренней братской любовью. Он уже не расстался бы с ним ни за какую цену, но ничто не отменяло того факта, что пришло время строгости.