Поцелуи с привкусом ненависти

Антон ненавидит Арсения. Каждая их встреча в компании общих друзей сопровождается презрительным взглядом Шастуна. Парень готов плеваться только от вида своего «педиковатого» знакомого. Чего стоят одни лишь его зауженные джинсы. Серьезно, Антон откровенно не понимает, как можно носить подобное и абсолютно спокойно появляться на людях. Ходить в вещах, которые обтягивают все, что можно и нельзя. Определенно, эти двое частенько завязывали драку по абсолютно любому поводу. Если быть точнее, завязывал её Антон. А Попов не хотел оставаться жертвой, потому иногда их стычки заканчивались разбитыми костяшками, носами и многочисленными ссадинами. Ещё Антон не понимает, в каком окружении нужно было расти Попову, чтобы иметь такую манеру речи и шутить, ну действительно с гейским наклоном. Ведь не может же мужчина просто родиться таким? Шастун недоумевал, презирал, отрицал и просто ненавидел своего знакомого Арсения. Так думали все без исключения, кто только знал этих двоих. Они и сами так думали. И да, в самом деле, доля правды в этом есть. Ведь в голове Антона действительно не укладываются многие вещи, не считая уже вышеперечисленных. — Какого хуя ты опять вырядился, как настоящий петушара? — буквально шипит Шаст на ухо Арсения, прижав того к кирпичной стене. Они снова оказываются наедине, выйдя из помещения на улицу, пока их друзья активно развлекаются внутри, всё уменьшая и уменьшая запасы алкоголя. — Ты соврёшь, если скажешь, что тебе не нравится, — почти мурлыкает брюнет, давно привыкнув к такому отношению к себе со стороны Антона. Куда интереснее сейчас было не отстаивать своё право на свободу самовыражения, а стирать губы в грубом поцелуе с ярым гомофобом. Шастун никогда не признает, что ему нравится другой мужчина. Шастун никогда не примет тот факт, что поцелуи с Арсением — самое горячее, что только случалось с ним. И конечно же, он никогда не скажет никому, а Попову уж тем более, что после этого манерного интеллигента ни одна девушка не вызывает у Антона настолько крепкий стояк. Но вот Арсению давно ясно всё и без слов. Он и не против, что к нему проявляют интерес, даже настолько странный. Брюнет привык, что зачастую Шастун выражается о нем не самым лестным образом, но Арса это никак не задевает. Его нисколько не трогает, что у Антона кулаки чешутся каждую их встречу. Ведь после многочисленных побоев Арсению приходится затыкать ему рот, потому что Антон слишком громкий и совершенно не умеет сдерживать стонов. Попов иногда даже старается быть аккуратным, не задевать ссадины и синяки, но хватает его ненадолго, потому что внимание полностью переключается на такого возбужденного и открытого Антона. Эти странные недоотношения вошли в привычку для обоих. Даже сейчас Антон в привычной для него манере сжимает упругие ягодицы, обтянутые чёрными джинсами, и поднимает с земли, заставляя обвить собственную талию ногами. Арсений плавится под напором Шастуна, позволяет сорваться с собственных губ стонам наслаждения от этой резкости и грубости парня. Он шипит от сильной хватки острых зубов и понимает, что собственную губу прикусили до крови. Снова. Металлический привкус во рту будто пробуждает в теле Антона неведомую страсть и желание, он активно переходит укусами на тонкую шею Арсения, совсем не заботясь о том, что парню придётся скрывать следы и оправдываться. Его должно это ебать? Абсолютно нет. Но щелчком в голове срабатывает шум неподалёку, когда парни слышат несколько звонких и веселых голосов своих товарищей, пока те вышли на перекур. Шастун сразу опускает Попова на землю, отскочив от того, как током ударенный. Оба загнанно дышат. Арсений прикасается пальцами к повреждённой губе и невольно ухмыляется, о чем сразу же жалеет, из-за резкой боли. Антон, в свою очередь, встряхивает руками в воздухе, сжимая и разжимая ладони. Все ещё четко помнит ощущение грубой ткани джинс на них. За их угол заворачивает компания трёх парней, которые как раз и вышли на свежий воздух секундами ранее. — Охо, голубки, неужто подраться успели? — выделяется какой-то малознакомый кавказец со странной прической. — Типа того, — Шаст хмыкает, быстрым шагом направляясь в помещение, а следом за ним пошел и сам Арсений. — Эй, красавчик, как же ты теперь ртом работать будешь? — довольно грубое обращение было сказано тем же кавказцем уже лично к Попову, ведь он успел неосторожно растереть кровь вокруг губ. — Сколько хуёв теперь останется неудовлетворенных. Брюнет старается игнорировать подобные пьяные возгласы и не нарываться на конфликты. Не хватало ещё действительно подраться с кем-либо. Но вот Антон прекрасно слышит чужие насмешки и его вспыльчивая натура терпеть подобное не желает. В одну секунду направление парня меняется, и он тут же разворачивается, подходя прямиком к смельчаку. — Что ты сейчас сказал? — внушительного роста Шастун сейчас просто прожигал грозным взглядом человека на порядок ниже его самого. А вот Попов стоял в стороне и нихуя не понимал, так и замерев на месте. — Так это… — парень замялся, уже растеряв весь свой пыл. — Я же не тебе… — Да мне похую, кому, но его чморить имею право только я, — светловолосый сейчас действительно чуть ли не рычит в лицо обидчика. — Понял, блять? — Понял-понял, — кавказец вскидывает руки в нейтральном жесте и отходит на пару шагов назад, вряд ли симпатизируя идее получить ещё и физически. Шастун хмыкает, не желая оставаться на холоде ни секунды более, и уже окончательно идёт назад, вихрем проскочив мимо Арсения и даже не бросив на того взгляда горящих сейчас зелёных глаз. Парень оказывается внутри, сразу проходя вглубь комнаты, прямиком к столику с выпивкой, отыскивая полупустую бутылку коньяка. Похуй, главное сейчас — выпить. Он категорически отказывается осмысливать содеянное. Зачем он заступился за этого Арсения, которому не раз высказывал вещи и похуже? Один ответ — хуй знает. Шаст садится в свободное кресло в углу комнаты, потягивая коньяк прямо из горла, ведь, ну серьезно, стаканчики и рюмки не являются тем, чем он привык пользоваться. Возможно, он злится, потому что успел возбудиться и совершенно не хотел уходить неудовлетворенным, а какие-то подвыпившие ублюдки просто помешали ему снять напряжение. Да, определенно так, иначе и быть не может. Антон прикрывает глаза и откидывает голову на спинку кресла, растворяясь в басах какой-то клубной музыки, под которую сейчас танцевала внушительная часть собравшейся компании. Так себе развлечение, как подметил бы Шастун. Из подобия некой дремы его вырывают холодные ладони на своей шее. Будто кто-то стоит за креслом и собирается придушить его. Антон моментально раскрывает глаза и сжимает чужие запястья, отстраняя от себя. Он быстро оборачивается назад и видит над собой довольное лицо Попова. Опять этот гей. — Ебтвою мать, какого хуя ты творишь? — выражается Шастун, совсем не стесняясь. — Хотел сказать спасибо, — Арсению приходится наклониться к его лицу, чтобы было слышно на фоне громкой музыки. — А ещё… — Да иди ты нахуй со своим «спасибо», я чуть не сдох от неожиданности, — Шаст перебивает парня, но садится обратно в кресло, пытаясь расслабиться. — А ещё мы не закончили, — Попов пользуется тем, что они находятся в углу, который совсем никак не освещается и даже на расстоянии в нескольких метрах трудно понять, кто и что там делает. Все ещё холодная рука ведёт по груди Антона плавно, совсем нежно, но когда доходит до низа живота, то стискивает край большой толстовки, не намереваясь продолжать. — Блять… — на одном дыхании выпаливает Шастун, не в состоянии отдаться процессу целиком и полностью, потому что он старается выследить все посторонние взгляды в комнате. Ведь всё-таки, он не хотел, чтобы его увидели с Арсением в таком положении. Антон уже ощущает, как его тело предательски отзывается на одни только прикосновения парня. Раньше это казалось бы ему чем-то ужасным и мерзким, а теперь он совсем немного, но смирился со своим положением. Низ живота начинает приятно тянуть от возбуждения вновь, как минутами ранее на улице. Шаст втягивает побольше воздуха через нос, по крайней мере, пытается. В комнате очень душно. В одну секунду руки на его теле исчезают и он не чувствует ничего, кроме некой раздражённости от прерванного процесса. Зеленые глаза распахиваются сиюминутно и бегают по всей комнате. Логично, что Арсений стоит позади и надо бы обернуться, но сначала Антон хочет удостовериться в том, что на них не смотрит кто-либо другой. Только после этого его голова поворачивается назад и встречается с взглядом игривых голубых глаз. Арсений хлопает Антона по плечам и… уходит танцевать. Вот так просто, вильнув бёдрами (ох блять) и непринуждённо отойдя от кресла, брюнет направился к импровизированному танцполу, где находилось достаточно народа. И что это, мать его, было? Шастун остаётся сидеть в кресле, держа в руках забытую бутылку коньяка и наблюдая за пластичными движениями Попова в танце. Он двигается довольно красиво и даже сексуально, что неудивительно, для его натуры. Антон вновь делает внушительный глоток из горла, а затем оставляет стеклянную тару на полу, поднимаясь из сидячего положения. Не будет же он сидеть весь вечер на одном месте в гордом одиночестве, верно? За прошедшие несколько часов на счету Антона имеется порядочное количество выпивки и даже несколько скуренных сигарет. Но, несмотря на все эти факторы, у него ещё хватает сил затащить такого же подвыпившего Арсения в дальнюю комнату, которая, как оказалось, была спальней хозяина помещения. Думал ли кто-то из этих двоих, как они выйдут отсюда утром? Абсолютно нет. Думали ли они сейчас хоть о чём-либо? Снова нет. Антон не совсем грациозно падает на кровать, чудом не ударившись обо что-либо рядом стоящее, но никто не обращает на это внимание, потому что в эту же секунду над ним нависает Арсений, слишком резко и требовательно раздвинув острые колени в стороны. Попов целует жадно, не зацикливаясь на собственной боли в губах, лишь бы чувствовать, как человек под ним извивается, постанывает и почти что скулит от желания. Антон бездумно откидывает голову назад и стонет, кажется, на весь дом, когда Попов так болезненно, но по-особенному сладко покрывает его собственную шею укусами и засосами. Арсению вновь приходится накрыть рот Шаста ладонью, хоть он далеко не против послушать, как хорошо парню. Здравый смысл просто подсказывает, что будет лучше, если их не услышит никто посторонний. Арс садится на бёдра Антона и тянет вверх его гигантскую толстовку, которая раздражала и только мешала. Вещь быстро оказывается на полу, как и футболка Попова. И страстные укусы вновь покрывают худощавое тело, но уже с большим размахом. Затрагивая соски, очертания рёбер, бока и чертов низ живота. Арсений проходится носом по дорожке волос, которая уходит вниз, скрываясь за чужими штанами, и горячо выдыхает, отмечая, как покрылось мурашками тело Антона. — Блять, да давай уже… — слышится сбитый шёпот сверху, а Попову приходится поднять голову с довольным выражением лица. Неужели сможет заставить просить? — Что такое, Тош? — брюнет издевается и вновь приближается к лицу светловолосого. — Блять, не называй меня так, — Антон хмурится и откровенно возмущается, но обнимает парня за шею, вопреки своим словам. Он хочет притянуть его к себе ещё ближе. — Сделай уже что-нибудь! — Попроси лучше, — совсем безразлично произносит он, а у самого член болезненно сдавлен одеждой и не меньше Шастуна хочется сделать что-нибудь. — Что? — Попроси меня лучше. Антон обозлён, но особо не играет в гордого и неприкосновенного. — Пожалуйста, Арсений, — совсем тихо проговаривает, смотря в стену напротив, но не на Попова. — А? Я не слышу, — он все мучает, но не имеет выдержки и уже сам тянется к пряжке ремня Антона. — Сука, да трахни ты меня уже! — Шастун, кажется, слишком громко произносит это, потому что в следующую секунду его кусают за губы, спускаясь к подбородку, скулам и, наконец, ушной раковине. Руки Арсения стягивают все лишнее с Антона и с себя самого, оставляя их теперь абсолютно голыми. Разгоряченные тела соприкасаются, казалось, каждым участком кожи на них. Светловолосый парень довольно выгибается под Поповым и стонет, абстрагировавшись от всего происходящего где-либо за пределами этой комнаты. Антон дышит через раз, когда руки брюнета оглаживают его практически везде. Он бесстыдно раздвигает ноги шире, стоит пальцам Арсения сжать ягодицы и коснуться колечка мышц. Самого Попова такая реакция гомофоба позабавила бы, в другой ситуации. Например, в той, где он не был бы чертовски возбужден, прямо как сейчас. Именно поэтому вместо короткого смеха или той же ухмылки, Арсений шумно выдыхает, ощущая, что возбуждение уже причиняет боль. Брюнет смачивает пальцы слюной настолько обильно, насколько это в принципе возможно, и входит в Антона одним пальцем. Не лучшая замена смазки, но искать какой-либо другой вариант сейчас было просто нельзя. Шастун не позволит прекратить ни на секунду. Он даже не шипит, когда его начинают растягивать, лишь хмурит брови и сдержанно кусает собственные губы, делая всё это настолько развязно и сексуально, что его хочется оттрахать прямо так, без малейшей подготовки. Когда три пальца спокойно двигаются в Антоне, Арсений понимает, что больше не может сдерживаться. Возбужденный до предела Шастун и сам желает ощутить что-то посущественнее нескольких пальцев. Последующие минуты сопровождаются громким мычанием Антона, потому что рот безжалостно и грубо заткнут ладонью, а затем и глубоким поцелуем. И за пределами этой комнаты, там, где музыка заполняет всё пространство и помимо неё можно уловить звонкий смех и отборные маты, никто даже не имеет возможности услышать громкие стоны, а уж тем более, шлепки разгоряченных тел друг о друга, шипение и совсем тихий скулёж. Никто не услышал, как скрипела кровать, пока Антону было мало и он просил ещё и сильнее. Никто не услышал, как матерился Арсений, кончая, кажется, несколько раз за эту ночь. Никто не услышал, как захныкал от наслаждения Шастун, стискивая темные пряди волос своими длинными пальцами. А на следующий день парни были заняты обрабатыванием многочисленных ран на теле друг друга, что было немного необычно для них самих. — Ай! Ну больно же, — Арсений жмурится и невольно сжимает ладонь в кулак. — Терпи, блять, я сказал, — Антон ругается на него, вновь хватая за подбородок и фиксируя лицо в неподвижном положении, пока другой рукой обрабатывает пораненную губу. С одной стороны, это действительно очень больно. А с другой, ну чертовски приятно. Попов все же раскрывает глаза и непрерывно наблюдает за сосредоточенным парнем, случайно улыбнувшись, из-за того тот просто срывается. — Сука Арсений! — ватка летит куда-то в сторону. — Как я тебе смогу губу обработать, когда ты нормально посидеть не можешь? Вот какого хера ты сейчас лыбишься?! — Да обо мне тут один гей заботится, — улыбка никак не сходит с лица Попова, и он начинает покачивать своими ногами в воздухе, сидя на столе. — Иди ты нахуй, сам гей, — бурчит Шастун, складывая аптечку. — Я и не отрицаю, — брюнет беззаботно пожимает плечами, не собираясь даже оспаривать этот факт. — Начни носить нормальные штаны, а то будто в бабских ходишь. — Тебе же нравится. Ответа не последовало, потому что Антон поспешил скрыться в дверях ванной, прибирая аптечку на место.