Дьяволица

Когда Нила говорит ей, что не дотянет до утра, она верит сразу же. На войне быстро привыкаешь доверять предчувствиям. Старый портативный диагност уверял, что девочка здорова, и Ран хотелось поверить ему без оглядки, но не получается. Нила приподнимается на локте, тянется к спасительнице, но прерывается на полпути — выколачивает нос в рукав пижамы и размазывает слёзы по щекам, расчерченным шрамами от клешней Орглордороса. Тогда Ран сама усаживает её на кровати, шепчет на ушко что-то бессвязное, но обнадёживающее о том, что вот сейчас она сварит бульон из хуртруза (последнего, по ходу, на всю округу), и у Нилы хватит сил держаться перед ней на иглоходе, а резвая машинка махом довезёт их до Сальмена — там врачи и, вроде как, даже баня. У них было полгода на двоих. Ирокез свалил почти сразу же, когда они вдвоём выследили Орглордороса, прибрали к рукам награбленное им и выпустили на волю двух пошатывающихся от слабости девчонок. Старшая, Ант, умерла прямо у них на руках, пытаясь исторгнуть на свет ублюдка клешнерукой мрази — по иронии судьбы Ран и Дзе подоспели аккурат в день родов. Младшая, Нила, сперва билась в истерике, исходила на слёзы и рвоту, хотя трупы унесли сразу. Ирокез потому и свалил — подозревал, что после художеств Орглордороса девчонка банально боится мутантов. Ран хотя бы на лицо человек человеком, а его-то перекосило, как будто сосновое яблоко против чешуи рожает. — Бывай, старлей, — только и сказал он перед тем, как запрыгнуть в свой гексапод, а Ран внезапно скогтила его за лацканы и долго, упрямо поцеловала. Не почувствовала даже той брезгливости, что испытала бы до войны. В мире, полном скони, крови и говна слишком мало любви и нежности, чтобы прятать их в неприкосновенном запасе. Нила умирает только теперь — хочется не верить только оттого, что никак нельзя понять, почему. Горячечно светлый взгляд — насквозь, словно хочет смотреть прямо на Ран и не может. Словно заглядывает в прошлое — как трусила поначалу и старалась всегда быть полезной, чтобы не полететь на мороз, и как смеялась впервые за их знакомство, повиснув на шее у своей защитницы. Как встречала с промысла фильтрованной водой и варёной свёклой, как, жмурясь от неуверенности, стягивала суровой медкомплектной нитью края длинного шрама, оставленного Ран поперёк рёбер какой-то мутировавшей тварью, как осаживала лесное зверьё из сжатострела, просунув ствол в кошачью дверцу. Как лезла ночью греться под одеяло, вжималась спинкой в старшую товарку и потом удивлённо округляла ротик, почувствовав задом отнюдь не женскую реакцию. Ран Эвродорос, старший лейтенант Четвёртого Авиапехотного по кличке Дьяволица. Не родственница и даже не однофамилица, как она привычно огрызалась лет так с пятнадцати, да и внешне ничуть на блистательную знаменитость не похожа — крепкая, плечистая, с тяжёлой грудью и волнистыми кудрями редкого медного оттенка. Мастер бигору, отличница строевой подготовки, награжённая медалью за боевые заслуги, гроза всех ловеласов бригады Мадеклекороса, надеявшихся завести неуставные взаимоотношения, тогда она отчаянно пыталась убедить себя, что срать хотела на то, как Нила отнесётся к её мутации — и не могла. В ту ночь они обе тряслись, как от озноба, когда Нила развернулась и потянулась к её губам, когда сомкнула пальцы там, куда положила их Ран, когда раскрылась перед ней, а та свернулась вокруг, точно змея, стерегущая потомство, и впервые за несколько лет почувствовала, как правильно может быть в чьих-то объятиях. — Я умру этой ночью. Я знаю, большая сестричка. — Нет, Нила, нет… Тебе сейчас тяжело и больно, ты бредишь. Станет чуть полегче, наберёшься сил — и пойдём в город к доку Роскалеоросу. Он поможет. — Нет, Ран, я точно знаю. Закрою глаза, а потом не проснусь. Я поэтому не буду спать. Хочу подольше тебя видеть. — Нила, девочка моя, всё будет хорошо. Слово офицера. Я ведь с тобой. — Не веришь, глупая… Тогда сделай мне хорошо сама! В последний раз, как тогда и… всегда! Видишь, я и теперь тоже дрожу. Пусть у меня сердце остановится от того, как хорошо с любимой сестричкой, как глубоко и сладко. Оно ведь всё равно остановится — пусть уж лучше так! — Ты бредишь, Нила, нет… Вот, пей, набирайся сил. Утром пойдём в город, в больничку и баню. Отмоем тебя мягкой мочалкой с ягодным мылом и непременно попробуем то, что ты просила. Мы сильные, и мы вместе, всё получится… Она равнодушно пьёт и забывается, положив голову Ран на колени. Когда Дьяволица просыпается за час до рассвета, Нила уже не дышит и совсем холодная. Старому портативному диагносту точно место в хламе — он только в полдевятого соизволяет констатировать смерть.