***
Среди развалин рядом со старым, богом забытом, баром всегда пахнет горючим или бензином, машинным маслом, алкоголем и, как ни странно, выпечкой или пиццей. Чимин паркуется как раз рядом с одним из автомобилей, по которому видно, что его не раз разбирали и собирали заново. Запрещённые правительством города гонки начнутся совсем скоро, но весь народ сейчас сосредоточен в баре или в лесу, рядом с самым древним кладбищем. Он заходит внутрь как раз вовремя. Все столики почти заняты, стоит шум, галдёж, человек не пересчитать сколько, даже у бара нет свободного местечка, а все официантки как на зло куда-то подевались. Чимин хочет слиться с тусовкой, и у него почти всегда получается благодаря атрибутам, взятым с собой. Он заказывает бутылку пива, хотя знает, что Намджун, учуяв запах, будет ругаться, надевает кожанку, заходит в туалет, чтобы ещё сильнее подкрасить глаза. Из туалета выходит накуренный парень лет двадцати пяти с засосами на шее. Тот даже не пытается скрывать, поправляя штаны и застёгивая на ходу ширинку, что его только что трахали в грязном туалете в одном из самых грязных и прогнивших районов города. Странно, но фриков в этой местности не только не убывает, но и становится больше, но Чимин себя к ним не приписывает. Он хочет выйти из туалета, но врезается в хрупкую девичью фигурку, быстро идентифицируя по лицу, на кого он наткнулся. Девушка с вьющейся копной тёмно-коричневых волос и вздёрнутым носиком морщится, потирая ушибленный лоб, а увидев, в кого она влетела, улыбается во все тридцать два. — Не ожидал тебя здесь увидеть, Юци, — выдыхает Чимин ей на ухо. Краем глаза замечает, как на сцену выходит нечто в разноцветной одежде. Приходится отвлечься и присмотреться, пока он обнимает знакомую. Это белобрысая волна выжженных волос, огромные синяки под глазами, едва маскируемые тональником, аккуратно подведённые глаза и яркие красные губы, не ногти, а сабли, впрочем, к маникюру претензий нет, но такими и проткнуть можно. Сверху вниз неизвестная ему девушка одета в блузку, будто собранную из лоскутов самых разных цветов, а под низом всего лишь короткие шортики и длинные сапоги с острыми носами. — Кто это? — О, наша новая знаменитость, — щурится Юци, — Изображает из себя сумасшедшую. Ну, знаешь, эту, из комиксов DC. — А я-то думаю, кого она мне напоминает… Что делает на сцене? — Читает рэп, и говорят, очень даже неплохо. Ты будешь сегодня выступать? — Вообще-то я здесь как раз, чтобы предупредить, что копы собирались устроить облаву сегодня ночью. — Сегодня? — тревожно переспрашивает Юци. — Я передам Хосоку… Чимин подёргивает плечами и кивает, наблюдая, как юрко удаётся Юци уворачиваться от пьяных, не следящих за тем, что они творят. Она исчезает за дверью, за которой находится кабинет управляющего баром, но сам не спешит уйти, лениво присасываясь к бутылке и делая несколько глотков. Обычно Чимин здесь выступает. Чаще всего по четвергам, пятницам и субботам, в воскресенье высыпается и делает домашку или помогает Намджуну в «Nevermind». В баре, принадлежащем приёмному отцу, гостей бывает гораздо больше, там часто требуются официанты или посудомойщики, и Чимину не в тягость иногда подменять кого-нибудь. Бывает, что он выступает там на вечерах, за что Намджун ему очень благодарен. Это пока Ким не знает, чем занимается Чимин здесь, с кем водится и какие у всего этого последствия. Белобрысая зачитывает знакомую рэп-партию, похожую на сайфер одного из рэперов, которого он слушал недавно, но не может вспомнить его имя. Чимин замирает, вслушиваясь в текст и не сводя с девчонки глаз, потому что она двигается на сцене так, словно для этого и рождена. Кошачий взгляд цепляет, она сталкивается с ним взглядами, и прямо в эту секунду слышит строчки «мы были друзьями, потом любовниками, затем возлюбленными, а теперь мы стали друг другу никем», и Чимину так нравится, как быстро и легко она зачитывает рэп, словно это совсем просто и она не тренировалась месяцами. — Она крута, да? — на плечо Пака ложится чья-то рука, а уже потом возникает знакомое лицо перед глазами. — Вытащил её из одного отвратительного местечка. И ни разу не пожалел, она приносит прибыль. — Привет, Хосок, — Чимин старается не показывать того, как ему не хочется с ним разговаривать, но парень руки не убирает и они стоят рядом, словно старые добрые приятели. — Я думал, твой папаша не пускает тебя сюда. — Он об этом ещё не знает. — Ещё нет? — удивляется Хосок и смеётся. — Ну, думаю, если он узнает, тупо домашним арестом ты не отделаешься. — Отвали, — Чимин сбрасывает руку, — я не в настроении обсуждать эту херню. — Ты срываешь мне планы, приятель, а я всего лишь забочусь о нашем выживании, так что будь добр, или выступай как положено, или проваливай отсюда к чертям собачьим, — Хосок смотрит в упор. От его взгляда у Чимина по спине пробегают мурашки, но внешне он своего страха никак не показывает. Хосок отстраняется как раз в тот момент, когда белобрысая заканчивает выступление, а Юци выходит из кабинета, явно чем-то напуганная, хотя ревущей толпе, жаждущей повторения, плевать на это сейчас. — Через пять минут тут будут копы! Живо, все выметайтесь! — кричит Юци изо всех сил, и Чимин срывается с места. Хосок кидается к Юци, Чимин пытается прорваться сквозь толпу, которая сейчас в хаотичном порядке бросилась вон из бара. Народ высыпает на улицу, а Чимин уже слышит вой сирены, и от этого немного даже трясутся поджилки, потому что не очень-то хочется оказаться в участке и как-то всё это объяснять Намджуну. Он всего-то предупредить хотел, но смыться незаметно не успевает. Зато замечает, как вместе с остальными выбегает на улицу та самая только что выступавшая рэперша, явно растерянная. Чимину не вопросов, почему Хосок ни о чём её не предупредил, и приходится схватить её за руку как раз в тот момент, когда он уже видит подъезжающие несколько машин с мигалками. Он хватает девушку и бросается бежать к ближайшей заброшке, в которой часто скрывались они с Юци и Хосоком поначалу, когда нарывались на полицейских от внезапных облав. Оттуда потом, когда всё утихнет и полиция уедет, можно будет забрать байк и незаметно уехать обратно домой. Чимин не дурак и номера скрыл ещё когда подъехал сюда, теперь остаётся только надеяться, что до оставленных машин и байков никому не будет дела. Запыхавшись, он заворачивает за угол, забегая к подъезду, открывает дверь и толкает девушку внутрь. Их встречает темнота, освещаемая только из выбитых окон, пыль и грязь, и Чимин выдыхает только тогда, когда понимает, что за ними никто не гонится. Девушка тоже рвано дышит, пытаясь восстановить дыхание, а чиминовы глаза, привыкнув к темноте, наконец, разглядывают её вблизи. Они встречаются взглядами, и её губы трогает нагловатая, но вполне дружелюбная улыбка. — Спасибо. Я растерялась. — Да пожалуйста, — бросает Чимин. — Я видела тебя. С Хосоком. Вы друзья? — Давние приятели. — А я… Меня зовут Соён, кстати, — она протягивает руку, и Чимин её пожимает. — Я Чимин, — представляется он, — и у тебя странный прикид. Юци назвала тебя Харли Квинн. Косишь под неё? Она заходится смехом. — Ну, чтобы быть Харли, надо иметь своего Джокера. А я даже на пятьдесять процентов настолько не безумна, как она. — Нет? — с толикой разочарования переспрашивает Чимин. — А на сцене создаётся впечатление, что ты немного поехавшая на голову. — Это только образ. Судя по твоему голосу, ты тоже музыкой занимаешься, — лукаво улыбается она. — Это тебе мой голос сказал? Или всё же ты где-то меня видела? — Ну… ладно, признаюсь, однажды я уже здесь тебя видела. — А я вот тебя первый раз, — Чимин прислоняется к белой стене и прислушивается к звукам снаружи. — Почему Хосок ничего не сказал тебе о том, что надо делать, когда заявляются копы? — Может быть он… — она запинается, — собирался наверняка, просто не знал, что это будет в моё первое выступление. Впрочем, судя по реакции толпы, им понравилось, а значит, я ещё не раз выступлю. — Кажется, там всё стихает. Так что пойдём? Она недоверчиво косится на Чимина. — Уверен? Мне сейчас проблемы лишние не нужны. — Проблемы с законом? Соён кивает. — У всех здесь с ним проблемы. — И у тебя? — Я другой случай, — Чимин открывает дверь и выглядывает осторожно, но видит, что улица, где стоит его мотоцикл, пуста, и спокойно выходит. Девушка неловко идёт следом. — Увидимся, — бросает он через плечо, не дожидаясь её реакции, потому что уже довольно поздно и Намджун будет недоволен, если Чимин не поторопится.***
Дверной замок щёлкает, когда на улице уже загораются все фонари, а внутри оживлённо и шумно. Чимин проскальзывает по холлу с запасного выхода бара, надеясь остаться незамеченным и пробраться в подсобку, чтобы сделать вид, будто просидел там несколько часов, усиленно готовясь к экзаменам. Его кажущийся идеальным план идёт по одному месту, когда он уже оказывается на лестнице и сталкивается с самим Намджуном, выносящим из погреба бутылку вина. Старший чудом умудряется удержать её в руках, когда на него налетает Чимин, и тут же грозно смотрит. Это не предвещает ничего хорошего. — Ну и где ты был? — Намджун, — лыбится во все тридцать два Чимин, поправляя съехавший с плеча рюкзак, — а ты зачем спустился из кабинета в бар? — Официантов не хватает, а ты шляешься хер пойми где, я вызвался помочь, — хмыкает Ким. — Даже не думай, что уйдёшь от разговора. Чимин вздыхает и идёт за ним в зал. Намджун относит гостям заказ, отдаёт листочек подошедшей Шухуа, которая глядит на Чимина с прищуром, показывая знак руками, что она прикрывала его, как могла, но раскололась, а затем Ким берёт Чимина за руку и ведёт его в свой кабинет. — Будет казнь? — Зависит от твоей сговорчивости, — они поднимаются на второй этаж и сразу заходят в кабинет, где Намджун идёт к своему столу, садясь, впрочем, в кресло, где обычно сидят посетители, а Чимин не знает, куда себя деть, ведь единственное остающееся пустующее место — хозяйский стул. — Мне тут птичка на хвосте принесла… — Хорошая птичка? — Что ты опять был в Красном районе. — Нельзя верить всяким синицам и кукушкам, — супится школьник. — Чимин, я не шучу. Я посажу тебя под домашний арест и отберу мотоцикл. Будешь ходить в школу пешком, возвращаться в установленный комендантский час, делать уроки, помогать в баре, и я отберу у тебя ноутбук и телефон с доступом во всякие социальны сети, — обещает Намджун, и Чимин тяжко вздыхает, неуверенно садясь на его рабочее место. — Я хотел увидеть кое-кого, — сдаётся он сразу же, без всяких уловок. У Намджуна, конечно же, есть, кому на Чимина докладывать, в этом сразу сомнений не было. Чимин думал, что хитрее всех, но он ещё подросток, пусть и много видавший в жизни, а Намджун — наставник. — Я не хочу с тобой воевать и становиться тираном, — Намджун убирает этот грозный взгляд, которым всегда пугает, и смотрит в окно, думая о чём-то своём. — Ты мне выбора не оставляешь. Слушаться больше не хочешь. — Я не участвовал ни в чём, клянусь. Я приехал до гонок и не выходил на сцену. Я только хотел встретиться с другом. — Тебя у меня отберут и вернут в приют, понимаешь ты это? Если полиция тебя там поймает ещё раз, обычным выговором и штрафом дело уже не ограничится. Эти мегеры из опеки и так делают нам визиты слишком часто. Тебе хочется провести в приюте ещё два года до совершеннолетия? — Может, мегеры приходят к нам в дом не только из-за меня, — бурчит Чимин, и как раз в эту секунду в кабинет стучится и входит Шухуа. Она всегда заходит без приглашения — в ванную, в комнату Чимина, к Намджуну в кабинет. Невоспитанная младшая сестрёнка, хотя Пак не умеет на неё злиться. Они подружились с первой минуты появления её в доме, через три года после усыновления Намджуном Чимина. Чимин знал, как страшно в приюте бывает, можно стать изгоем абсолютно ни за что, просто потому что ты не понравился другим детям, но Шухуа всех подкупала своими детскими манерами, милым личиком, улыбкой. Чимин красноречиво смотрит на неё, и Намджун знает, что означает этот взгляд. — Лучше молчи, — предупреждает старший. Чимин смеётся. — Я ничего и не говорил. Кстати, у меня скоро экзамены, так что я всё-таки пойду готовиться, — он встаёт с места, хватает рюкзак, обступает застывшую у дверей девушку и выходит за дверь, мягко притворив её за собой. Намджун шумно выдыхает, призывая девушку к себе. Та безропотно подчиняется, заперев дверь, чтобы никто не смог войти в самый неподходящий момент, а Шухуа знает, что он будет неподходящим. Обвивая руками шею своего благодетеля, подопечная юрко усаживается на колени, так некстати ёрзая, когда он обхватывает её за талию, прижимая к своей груди, вдыхая аромат шампуня её волос. — Шкодливый ребёнок, — беззлобно озвучивает свои мысли он о Чимине, а на неё смотрит с нежностью и какой-то странной привязанностью. Их лица на одном уровне, Шухуа позволяет ему приблизиться, коснуться кончиком носа её собственного, заглянуть в глаза, как бы спрашивая, хочет она продолжения или нет. Но Намджуну на самом деле не нужно разрешение, он продолжит и без него. Этот джентльменский жест — пустая формальность, нужная лишь ей, но не ему. Пальцы мужчины впиваются в мягкую кожу, подчиняя его воле. Девушка невольно открывает рот, и тот сразу оказывается захвачен требовательно-грубым поцелуем. Намджуну нравится, а Шухуа — лишь загнанный в ловушку зверёк, но это по собственной воле. Она знала, что так будет, как только переступит порог его дома. Ей было почти десять, она была смышлёным ребёнком, зная, что однажды мужчина, спасший её от погибели, потребует платы. А ещё она была невероятно красивым ребёнком уже тогда. — Крошка, — шелестит голос Кима над её ухом. Она уже предугадывает, что следующим его шагом будет снять тот сарафан со свитером, в которых она обычно ходит на работе, спустить лямки простого, почти детского, лифа на маленькой груди, и оставить пару засосов на молочной коже. Намджун оттягивает её губу зубами, отчего та припухает, спускается к шее, целует впадину между грудей и проводит языком по обнажённой коже. Горит. Её кожа горит, да и внутри Намджуна тоже пожар. Уже давно. — На-намджун, — тихо пищит она, оказавшаяся на столе, обычно ничем особенным не занятый, поэтому сидеть удобно, ничего не причиняет ей неудобства. Однако Намджун — и есть то самое сплошное неудобство, заставившее её показать свой тоненький, певчий голосок. Намджун, конечно, не остановится, не станет отстраняться, наоборот, это заводит ещё больше. Пальцами оттягиваются хлопковые с рисунком клубничек трусики, но не до конца, и внутрь горячей плоти, между складками, запускается палец. Неглубоко, чтобы только сорвать первый вздох, задеть клитор, помассировать, услышать затравленное «ах», которое она пытается подавить в себе, потому что знает: им шуметь нельзя. — Будь тише, — это не просьба, это приказ. Если Шу ослушается его, будет наказана. Она не любит, когда Намджун ею недоволен. Он точно не вернёт её обратно в приют, не даст другим её отобрать, он накажет сам. Наказания Намджуна изощрённее любого возвращения в тот ад, из которого он её достал. Квадратик с презервативом шелестит, Намджун непозволительно долго с ним возится, но как только расправляется, упирается внутрь. Не медлит — он этого не любит. Хотя нутро девушки не способно принять такого размера член, Намджуну всё равно. — Какая ты узкая, киска, с ума сойти, — это не то, что говорят семнадцатилетним девочкам, которые только-только переступают порог своего взросления. Намджун такое говорит. И очень любит вгонять в краску этим. Шухуа обхватывает себя руками, прижатая и зафиксированная крепким мужским телом. Намджун берёт её за запястья, толкаясь сильнее и размашистее. И затыкает рот поцелуями, зная, как легко довести неискушённое тело до первого оргазма. Он чувствует это, затрагивая клитор. Стоит помассировать всего пару минут, и она сцепляет ноги на его торсе, заходясь в оргазменных конвульсиях. — Намджун? — Что? — в отличие от неё, он своего пика удовольствия ещё не достиг и продолжает вбиваться в податливое тело, не забывая о ласках. Он не монстр, не насильник, даже не совсем агрессор, хотя, несомненно, ему нравится подчинять. Но вместе с тем он даёт защиту, заботу, чтобы она ни в чём не нуждалась, чтобы доверяла ему. — Чимин знает о нас, верно? — Ему нет до нас с тобой дела. — Он… осуждает. — Нет, киска, — мягче, чем хотел, говорит Ким, выбивая её стон. — Он не осуждает. Он просто не понимает. Никто не поймёт. — Поэтому мы прячемся? — Да, поэтому. — Но что, если Чимин кому-нибудь расскажет? — Он не расскажет, ему незачем. Не думай об этом. Иди к папочке, — девушка тянется, чтобы поцеловать, и Намджун крепко хватает её, прижимая, целуя, вновь насаживая на себя. Сносит крышу. И, вероятно, не только её.***
Холодок пробегает по спине. Чимин пьёт свой уже остывший кофе, кивает Юнги, стоящему за барной стойкой, кидает взгляд на сцену. На сцене медленно в такт музыке двигается девушка. Каштановые волосы до плеч убраны в небрежный пучок, глаза подведены, платье прикрывает худые бёдра. Узкие полоски губ поджимаются всякий раз, когда она видит Пака. Тот на это только усмехается. Кто-то родился с золотой ложкой во рту, а кому-то приходится всего достигать с нуля. Они оба думают друг о друге хуже, чем есть на самом деле. Чимин знает: Чо Миён — восходящая звезда, и она ненавидит проигрывать. А он один из тех, кто стоит у неё на пути. — Петь будешь сегодня? — Юнги пододвигает скляночку с коричным сахаром. Чимин — сладкоежка, не может удержаться, чтобы кинуть пару кусочков в свой кофе и попросить долить кипятка. — Буду, после неё. Пусть накрасуется вдоволь. — Не понимаю я ваших тёрок с ней, — делится размышлениями старший. — Кстати, чего Намджун? — Отчитал, — вздыхает школьник, строя глазки, как у побитого щеночка, — опять заставит тебя докладывать на меня. Ещё раз косякну, и мне кажется, он закроет меня в своей комнате. Причём навечно. — Не драматизируй, — отмахивается Мин. — Да и, если что, я прикрою. Юнги старше Чимина на семь лет. Впервые Пак увидел его, когда тому самому было только восемнадцать. Он сбежал из дома, а когда рассказал Намджуну, почему ищет работу и не вернётся в Тэгу, Ким чуть не выставил его за дверь. Чимин уже тогда знал, что Юнги не святоша, хотя на вид хрупкий и не конфликтный парень. Юнги собственными руками едва не задушил отца, насиловавшего его мать, и сбежал вовремя, пока полиция искала его. Волей удачного случая он не попал за решётку. Отца, написавшего заявление на собственного сына, убили в пьяной драке. Юнги перевёз маму в Сеул, сам себе обещая начать новую жизнь. И Намджун дал ему работу. Чимин с Юнги подружился. Юнги — фанат кофе, поэтому место баристы будто бы ждало его всё это время в ‘Nevermind’, и он совсем не ладит с автомобилями и мотоциклами, поэтому не разделяет энтузиазм и любовь Чимина к Харлею. Однако есть у них и что-то общее. Трудное детство, похожие шрамы, как на теле, так и на сердце. Это, несомненно, сближало. Юнги обделён музыкальным талантом, который дан Чимину с рождения. Иногда он настолько забывает о времени и клиентах, когда смотрит на Чимина на сцене, что Намджун грозит увольнением обоим. Он шутит, конечно. К Юнги за барной стойкой все привыкли. К его тихому ворчанию, незаметности, всегда доброжелательности с гостями заведения. Редкие уходили недовольными его кофейными шедеврами. Вот и сейчас, когда Чимин Миён на сцене сменяет, у Юнги тоже меняется настроение. Сразу хочется облокотиться на столешницу, забыть про то, что еще стаканы вытирать и выручку считать, и просто смотреть, как Пак двигает губами, притрагивается к микрофону, а его голос творит чудеса с ушами заблудших к ночи слушателей. Чимин выбирает балладу, убаюкивающую и напоминающую всем что-то из их собственного детства, из тех редких счастливых воспоминаний в каждом, пусть даже не все и не всегда хотят себе признаться в том, что хранят их глубоко внутри. Чудеса. Юнги смакует это слово себе под нос, потому что нет в их мире чудес, и последствия одной ошибки чаще всего разрастаются до глобальной катастрофы. Он снова видит призраков своего прошлого. Старые друзья отца сидят в отдалённом уголке бара, попивая пиво. Они не обращают внимания ни на мальчишку на сцене, ни на бармена, тревожно глядящего на них. Юнги лишь надеется, что они расплатятся с официанткой и мирно уйдут, не замечая его. Они с мамой только вздохнуть смогли нормально, забыв о каждодневной головомойке. А ещё Юнги знает, что один из них и нанёс несколько смертельных ножевых ранений ненавистному родителю. И Мин вроде бы как должен быть благодарен, но страх сильнее. Страх, что прошлая жизнь может вернуться. — Мальчонка-то живой, вы поглядите, — Юнги замирает у мусорных баков с занесённой рукой с мусором и резко оборачивается. — Я тебя стразу узнал, отпрыска Уна, — к нему двигаются четверо тех самых, что сидели в баре. Юнги сжимается, бросает мусор, вспоминает, что всегда носит с собой перочинный ножичек на случай всего непредвиденного. Но как же не хочется попасть за решётку за банальную самооборону. — Не подходите, — шипит он, и они взрываются смехом. — Не подходите, не трогайте меня! — Малыш, тебе никто не говорил, что с такой мордашкой тебе самое место на панелях? — Заткнись, Чан, — шикает на него второй, в маске. — Давай всё сделаем тихо. Юнги охватывает паника. Что они хотят сделать? Чего им от него надо? Какого чёрта он не вынес мусор раньше и не ушёл переждать в подсобку, пока они не уйдут? Они окружают его, отрезая путь обратно к бару. В ближайшей видимости — ни души, некого звать на помощь. Юнги щетинится, но чем ближе они подходят, осыпая его грязными словечками и угрожающе хохоча над его беззащитностью, тем больше хочется сквозь землю провалиться, чтобы не почувствовать ничего. Ни боли, ни стыда, ничего. Его грубо хватают за шкирку, выбивая единственное оружие, и он даже никого не успевает пырнуть ножом. Один из них прижимает его к себе, а второй больно затыкает рот, чтобы не кричал, остальные два страхуют, но Юнги, мыча и отбиваясь, видит и в их глазах похоть и жажду. Юнги хочется плакать, реветь в голос, но они ни слезинки не проронит перед этими чудовищами. Кусается, как может, пихается, пинается ногами, но жалкие попытки легко усмиряются. С него норовят стащить одежду — фартук давно отброшен, в ход идёт толстовка. На улице холодно, он ёжится, продолжая бессмысленную борьбу, и уже чувствует, как с него начинают стягивать штаны, проникая рукой в трусы. Юнги давится вздохом, что есть мочи кусает руку того, кто его держит, тот от неожиданности выпускает Мина. Через несколько долгих секунд от его тела кто-то отрывает насильника и впечатывает в стену здания. Юнги валится колени, быстро натягивая на себя одежду, и смотрит, как одного за другим на лопатки укладывает неизвестный, вдвое больше самого Юнги. Он же, повалив последнего мордой об асфальт, протягивает Мину руку, помогая встать. Черты лица чужака кажутся ему незнакомыми. Он хлопает глазами, сдерживая порыв проораться, что есть мочи, чтобы выпустить дух и успокоиться, смотрит на четырёх насильников в отключке и отступает немного, стыдясь своей наготы и той ситуации, из которой его только что спасли. Парень с раскосыми глазами смотрит внимательно по фигуре Юнги, видимо, оценивая повреждения. — Порядок? — только и спрашивает он. — Думаю, нужно вызвать полицию. Он поднимает фартук и протягивает Мину. Тот всё ещё молчит, не отойдя от шока. — Твоё? Ты тут работаешь? Мне бы с владельцем поговорить. — Д-да, — выдыхает Юнги. — Я-я могу проводить. — Проводи, пожалуйста, — ободрительно улыбается тот. — Если я полицию вызову, показания дать сможешь? Без них, боюсь, у меня будут проблемы. — К-конечно, — Юнги смотрит на него как на дурачка, мол, ты что думал, я буду молчать или свидетельствовать против того, кто меня спас? — Тогда познакомимся, пожалуй. Меня зовут Чжухон. Я тут не просто мимо пробегал, я к Намджуну. Не выношу таких мразей. Надеюсь, ты не сильно пострадал, — Чжухон всё ещё разглядывает, боясь, что что-то упустил. Юнги открывает рот, но парень его опережает: — Спасибо хотел сказать? Не за что. Обращайся.***
В клубах дыма было ничего не разобрать. Хосок двигался скорее по наитию, чем осознанно, наощупь, проверяя каждые двери. Пахло гарью, чем-то солёным, едким, обволакивающим лёгкие. Нигде не проветривалось, застаиваясь и окрашивая потолок в серость. Чон достал платок из кармана кожаной куртки, приложил к носу, кое-как свободно вздохнул и продолжил путь на слух. Вдалеке слышались женские крики. Он её сразу заметил. Первой, не обращая на остальных трепыхавшихся внимания. Она и бежать не пыталась. В одной сорочке, с плеча спала лямка, на скуле кровоподтёки, волосы выжженые до невозможности, и какая-то треснутая улыбка. Улыбалась она во все тридцать два. То, что её накачали наркотиками перед тем, как использовать по назначению в этом блядушнике, и дураку было понятно. — Вставай, пойдём, — потянул он её за руку. Она легко поддалась. Весила она, наверное, меньше сорока килограммов, Хосок легко мог закинуть её на плечо и унести так, без какого-либо сопротивления. Однако он боялся, что застрянет на лестнице с другими спасающими свою задницу, потому повёл её осторожно, надеясь, что она нигде не грохнется в обморок хотя бы, пока они не дошли до машины. Зачем Хосок сюда пожаловал — хер знает. Почему из всех спас её? Хер знает. Что собирался с ней делать? Хер знает. Он посадил ей на переднее сидение, укутав в свою куртку, и собирался пойти к одной из дежуривших скорых, приехавших через пять минут после возгорания «отеля». Она остановила его рукой, кое-как сжав бледные пальцы на его запястье. — Не ходи. Сухие губы потрескались. Она уже не улыбалась. — Тебе нужна помощь. Профессиональная, я один не справлюсь. — Нельзя, — облизнувшись, снова зашептала она. — Они сдадут меня. — Так ведь они… — Я сама, — звонко прозвучало для него, как пощёчина. Он воззрился на неё, переваривая. — В смысле? И… — И наркотики сама принимала, — кивнула она. — Так легче было. Пережить. «Пережить». Это потом Хосок узнал, отпаивая её чаями, настойками, ставя уколы и выхаживая по меньшей мере месяца два, что сама туда пришла, сама себя предложила, сама с экстази начала, чтобы легче было в первый раз незнакомому отдаться. Да и платили неплохо, долги за квартиру все с первой же зарплаты раздала, отца накормила. Он, правда, всё равно от пневмонии через месяц умер, но она видела, что и он в курсе, чем дочь пошла заниматься, чтобы только они с нищеты и голода не сгинули. Юци подружилась с ней, своей одеждой поделилась, пустила в соседнюю комнату жить, и как настоящие подружки, они пили по вечерам кофе или чай с конфетами, делясь новостями. Хосоку она не то, чтобы сильно нужна была, но деваться уже было некуда, да и вскоре он разглядел в ней и другие таланты. К спиртному или наркотикам она не притрагивалась больше, а полиция неустанно искала её, только имени её никто настоящего не знал. Она представилась как Харли Квинн, выступая на сцене, и сцена полюбила её. Юци и Хосок знали её как Чон Соён, и Чон Соён отчаянно хотела жить. *** Чимин вышагивает до школы, попивая колу. Вчерашние посиделки с Юнги, Намджуном и Шухуа после работы закончились тем, что он забыл сделать домашнее задание, и теперь думает о том, как бы от всего этого отвязаться побыстрее и снова поехать в клуб к Хосоку. Его туда невообразимо тянет. Бесит, что ещё учиться полгода, бесит, что каникулы только-только закончились, а впереди выпускные экзамены, бесит, что намджунова политика такова, что ему нельзя ехать туда, куда хочется. От злости он даже байк дома оставил, чтобы прогуляться. Но про домашнюю работу на уроки алгебры никто не спросил. И на уроке истории не было теста. День вообще прошёл зря, и Чимин решает разнообразить его, без спроса забирая мотоцикл из гаража. Он дожидается вечера, сидя в своей комнате, как мышка, даже решая тестовые экзаменационные задания. У Намджуна сегодня встреча со старыми друзьями, его отсутствия он не заметит, и это как нельзя кстати играет на его руку. Юнги злится, но обещает его прикрыть, а Шухуа тоже в школе, на дополнительных занятиях, так что настучать на него будет некому. Тревога с каждым километром нарастает. Он едет, размышляя о сегодняшних гонках, которые наверняка будут — не отменять же традицию. Чимин ещё никогда не участвовал в гонках, устраиваемых друзьями Хосока. «Ненужный риск» — раньше думал он. Ничем не оправданный риск. Парням нравится адреналин, но Чимину достаточно того, что он нарушает запреты отчима. К тому же, он всего лишь подросток, кто его допустит? А Намджун потом три шкуры сдерёт с него и с тех, кто это допустил. Он подъезжает, а шумно уже с улицы. Народу вдвое больше обычного. Школьник никак к этому не привыкнет. Он уже хочет зайти в бар, чтобы найти старших знакомых, которые купили бы ему пива, чтобы не было скучно за просмотром соревнований других, но останавливается в паре метров от кирпичной стены, у которой обычно паркуются владельцы бара и их друзья. Компания стоит небольшая, но разномастная. Он смотрит в знакомую спину, как он, замершую невдалеке от всего происходящего. Те весело кричат, гудят, свистят и выкрикивают какие-то комментарии двоим, слившимся в жарком, страстном поцелуе. Кто-то даже фотографирует. Чимин с лёгкостью угадывает их: Хосок в тёмной джинсовке, прижимающий к себе лохматую в кожанке Юци. Чимин хмуреет, сглатывая, медленно приближаясь. Девушка, стоящая поодаль, его узнаёт, оборачиваясь и подходя к нему. По её глазам видно: красные, плакала, но никому не признается. Она уже усмехается, пряча внутри то, что показывать не хотела бы, и безмолвно встаёт рядом, поворачиваясь к виновникам шума. Те не отрываются друг от друга, парень продолжает целовать брюнетку, не обращая никакого внимания на собравшихся. — Больно, не правда ли? — её голос дрожит, но звучит уверенно. Соён смотрит на них, не мигая. — Это разбивает сердце. — О чём ты? — О том, что он целует её. А ты хотел бы быть на его месте, я же вижу. Чимин застывает, глядя на неё поражённый. Но она уже разворачивается, собираясь зайти внутрь, и оставляет его гореть внутри в одиночестве. Что-то щёлкает в этот момент внутри. Юноша надеется, что это не сердце. В восемнадцать мы все надеемся, что никто не успеет его разбить.***
Чимин ещё для себя не решил, кого ему больше жалко: Соён, себя или всех вместе. Ветер будто смеётся над ними, ещё больше отхлёстывает по щекам, пытаясь отрезвить, но по факту только больше глаза слезятся. Свернуться клубочком и спать бы до ближайшей весны. Но это непозволительная роскошь. Есть роскошь другая. Чимин отчётливо слышит, как сигналят новоприбывшие участники на первый этой осенью заезд, но ему всё равно. Пожалуй, он пропустит столь увлекательное и нервотрепательное зрелище. В его губы с остервенелостью впивается белобрысая с разбитым сердцем, как и у него, — есть дела поважнее показушничества на байках. Соён жестока и не знает пощады: толкает в кирпичную стену закоулка за баром, вжимает, кусается через поцелуй, бьёт по рукам, когда Чимин хочет обнять её за шею, и сама лезет ему под футболку. Она ведёт, или это Чимина ведёт от неё? Холодок по спине сменяется жаром, обдающем щёки, шею, живот и ниже пупка. Чимин видит, как она плачет сквозь поцелуй, спускаясь на нерастраченную нежность, которую было просто некому дарить, и перестаёт драться и щипаться. Сначала она хотела показаться грубой, но неумелая игра сменилась неловкостью, после которой признание разрушает все стереотипы. — Я не девственница, Чимин. Чимин хлопает глазами, стараясь вернуть затуманенному сознанию хоть каплю логики. Отдавать отчёт своим действиям даётся всё сложнее. — И что? Ну, придётся тебе меня научить. Кто-то же должен быть в паре опытным, а то получится как в анекдоте. И этой реплики хватает, чтобы девушка рассмеялась. Искренне, заливисто, доверчиво поглядывая в наивные глаза (всё ещё) школьника. Глупо получилось с дурацкой попыткой отыграться за всю ту боль, которую причинил отнюдь не он. Соён дышит ему в губы, стоя на цыпочках и упираясь в грудь. Парень не осознаёт, что произойдёт дальше, но зайти в запретную зону хочется. До сих пор ни к одной из одноклассниц не было ни капли того безумия, которым он загорелся, просто смотря, как та выступает. Свежи ещё воспоминания, как он впервые поцеловал Юци, когда та ещё не была с Хосоком (или уже была?), и всё на том и кончилось. В хосоковой квартире он никогда не был. — Живу временно, — говорит блондинка, заводя его за собой и закрывая дверь. — Их не будет ещё часа два точно, сам же знаешь, какой ажиотаж после гонок. Чимин дёргается при слове «их», надеясь, что девушка не заметила. Только проходя мимо соседствующей с комнатой Соён, замечая женскую одежду и косметику помимо мужских вещей, Чимин всё понимает. Юци живёт с ним, Соён живёт по соседству. И каждый день видит, как он целует не её. — Тебе что, жить негде? — получается резче, чем парню хотелось бы. Они останавливаются напротив помятой незаправленной постели, Соён смотрит на него немигающим взглядом. — Негде, — как само собой разумеющееся отвечает она. — Похоже на то, что если бы было где, я бы тут оставалась? — Я спрошу Намджуна, может быть, он… — Кто такой Намджун? — Мой приёмный отец, — Чимин скользит взглядом по комнате, не зацепляясь ни за что конкретное. — И зачем ты будешь его спрашивать? — Он… ему, думаю, не в тягость будет выделить тебе комнату, у нас большая квартира, и некоторые тоже снимают по соседству с нами. — Я просила тебя об этом? Пак поджимает губы. — Нет, не просила. — Ну так и не надо подачек. Мы не за этим сюда пришли. Он приглашает его сесть рядом. Но набрасывается сразу же, как только он соприкасается с мятыми простынями. Садится сверху, максимально приближаясь, ведёт носом у шеи и до ключиц, оттягивая футболку, а после сминает её руками, тянет через голову, освобождая, и за голову кидает на подушки. Серая, непримечательная комната. Никаких признаков живого пребывания в ней, кроме забытой чашки из-под чая, полпачки сухих печений и… — Это что, таблетки? — у Чимина хорошее зрение даже в полутьме. Свет идёт только из коридора, но этого достаточно, чтобы заметить рассыпанные светло-синие пилюли с наименованием прямо на оболочке. Соён замирает, когда он приподнимается на локтях и заглядывает ей за спину. — Аддерол? Ты серьёзно? Хлюпающий звук. Примерно с таким бы звуком она провалилась сквозь землю, если бы ад, конечно, сжалился и разверзся. Но нет. Чимин по-прежнему пристально смотрит, и в глазах его немое недоверие. К осуждению привыкла, объяснять заново надоело. — Проблемы с законом, помнишь? Мы все тут вообще-то небезгрешные. — Хуёвая какая-то инсталляция на миф с Адамом и Евой и змеем-искусителем Хосоком, — фыркает Чимин. — Молодец, пять по истории, — улыбается она, — только Хосок не змей, змей — я. Чимин хорошо учится, этого у него не отнять. Мозги начали работать ещё в детстве, когда бороться за выживание было первостепенной задачей. Теперь же задача минимум — выжить в умелых руках бестии с раскосыми глазами. Чимину жутко нравится, как подведены её глаза. Это и впрямь сводит немного с ума, а ещё отвлекает, пока она стягивает с него джинсы, а потом позволяет расстегнуть ей лифчик и смять небольшую, мягкую грудь в ладонях. Всё когда-то познаётся впервые. Первый синяк после падения. Первая пицца с двойным сыром, хотя последующую любовь к пепперони не отнять. Первое знакомство со снежной зимой. Первый и самый любимый альбом понравившейся группы. Первый поцелуй. Первая любовь. Первый секс. Не всем везёт с последними тремя с одним и тем же человеком. Иногда это вообще три разных. Чимин теряется в ощущениях. Не знает, правильно ли, но приятно точно. Не то, что с рукой в душе, явно лучше. Чимину не очень хочется знать, откуда всё богатство опыта, вряд ли ответ ему понравится. Ему жалко проституток, но проституткам нет до его жалости никакого дела. Или плати, или проваливай. Если его догадки верны, он ещё больше хотел бы, чтобы она жила где-то не рядом с Хосоком, но он не имеет никакого права решать за другого человека. Тем более старше его самого. Да и всех не спасёшь. — Значит, ты не любитель милых дам в школьных юбчонках? — смеётся она, доведя его до разрядки, и, вновь усаживаясь ему на колени, подтянувшись выше, начинает насаживаться мягко, издавая томный, протяжный стон. Всё это очень похоже на нуарный эротический фильм как раз про тех самых «ночных бабочек». Девушки, обслуживающие клиентов, задают такие будничные вопросы, пока трахаются за деньги, будто совершают ежедневный ритуал умывания в ванной. — Не особо. Соён, я тебе нравлюсь? — Что за внезапные банальные вопросы? — она ласкает языком его губы. Вот и до конца растлённая душа юнца в её руках! — Я о том, что… извини за откровенность, но ты ведь спишь со мной бесплатно. — Боже, Пак Чимин! — смеясь, восклицает она. — Ты самое невинное существо, которое я только встречала! Ну, если тебя это успокоит, я бы не стала спать с тобой за деньги. — Почему? — удивлённо косится он. — Я не сплю с теми, кто мне понравился. С ними мне хочется заниматься любовью. А ты думал, я тебя просто трахаться учу? — и она целует его в уголок пухлых, влажных губ. — А теперь кончай, детка. Я ужасно хочу выпить кофе. *** Душ у Хосока маленький, но практичный. Поэтому вымывшись, Чимин не задерживается в нём, не оставляет следов на зеркале, как любит встать и покрасоваться, что-то вырисовывая на нём дома, и идёт на запах кофейного аромата. Кухня в творческом беспорядке: всяческие мешочки с травяными чаями, куча немытой посуды, фирменные тарелки, ложки, облепленный магнитами холодильник, набор разномастных шоколадок на столе, ещё печенье, как в комнате Соён, и оставшаяся половина яичницы на плите. Но Чимин не голоден. В общем всё как у всех. У них дома кухня тоже самая заваленная, потому что не очень большая и всё поместить не удаётся, в итоге распихивается по углам, но по крайней мере Чимина каждый вечер заставляют мыть посуду. Намджун бесподобно готовит по выходным, а Шухуа не любит заходить на кухню, где хозяйничают мужчины. Так и живут втроём в трёхкомнатной. Дверной замок щёлкает, и Чимин подскакивает со стула, на котором сидел. В коридоре появляются две фигуры. Первой в проёме появляется Юци, довольная, потрёпанная и уставшая, в джинсовке Хосока. Заметив чужие кроссовки, она кидает взгляд на кухню, а там Чимин, выглядящий как побитый щенок, и Соён, которая даже бровью не повела, услышав, что кто-то пришёл. — У нас гости? — слышится недовольный хосоков голос. Он проходит с продуктами на кухню и останавливается у холодильника, окинув Чимина удивлённым взглядом. — А ты что тут забыл? — Уже ухожу, — Чимин поправил пряжку на джинсах. — Спасибо за кофе. — Я провожу, — Соён встаёт из-за стола, порываясь за Чимином, но Хосок останавливает её за руку. Юци и Чимин сталкиваются взглядами в коридорном проёме. — Стоять. Ты что, тут притон устроить решила? Ничего не попутала? — Мы ничего… такого не делали, — вступается за неё Чимин. Соён прожигает Чона взглядом. — Сказки мне не рассказывай. Ты хоть в курсе, что он ещё в школе учится? — бросает он последнее Соён. — Тебя ебёт, с кем я трахаюсь? Я никого бы чужого не привела, — цедит девушка. — Хосок, давай не будем устраивать скандалов, — подаёт голос Юци. — Всё нормально, он просто собственник, — улыбается она Чимину, пытаясь сгладить конфликт. — В моей квартире устраивают чёрт знает что, конечно, я буду устраивать скандал! — парень швыряет пакеты на пол и уходит в свою комнату. Юци так и остаётся стоять, не зная, что предпринять. Чимин быстро обувается, подзывая Соён. — Оставь мне номер, — суёт он ей в руки его телефон, — я позвоню или напишу, как доеду домой, — шепчет он. Она кивает, быстро набирая цифры и отдавая ему. — Если он взбунтуется, моё предложение приехать к нам всё ещё в силе. Чимин кивает Юци и мимолётно целует Соён в щёку, выходя на лестничную площадку. Только дойдя до своего байка и заведя мотор, он осознаёт, как поздно уже. И что ему снова влетит. Но сегодня хотя бы за дело.It's happening again! I don't give a fuck about your friends I'm right here Here Oh baby, take a look around I'm the only one that hasn't walked out I'm right here Here
На барной стойке своего рабочего места он находит цветы рано утром. Красные маки, в которые вплетены несколько цветков фрезий. Он знал, что означают маки — цветущую юность, но быстротечную угасающую жизнь. Юнги считал, что мужчинам цветы не дарят и уж точно не просто так, в будничный день, а сегодня был вторник, значит, никаких особенных праздников не предвиделось. Намджун, верно, с похмелья, потому что не появляется до обеда, а Шухуа привычно хлопочет официанткой. Юнги девочку, если честно, жалко до невозможности: родители в приют сдали, когда та была уже в осознанном возрасте, там над ней издевались, школу она так и не окончила, как Намджун ни бился над её образованием. Она была из того же приюта, что и Чимин, поэтому-то Намджун о ней и узнал, он ведь регулярно по мере своих возможностей делал туда пожертвования. — Джун вчера с друзьями сидел, да? — Да, у них, у одноклассников, было что-то вроде вечера встреч, — улыбается намджуновская девочка. Юнги отвечает такой же тёплой улыбкой, скрывая подоплёку своего вопроса о внезапно появившемся друге, который спас его несколько дней назад. Шухуа принимает заказ, убегает на кухню, чтобы помочь с приготовлением лапши для клиента на завтрак. У Юнги урчит в животе. Заморить червячка хочется очень, но обед у него не по расписанию и вообще когда придётся. Не жалуется, его начальник славный малый, если закрыть глаза на его туманное прошлое, о котором даже Чимин, как ни расспрашивай, ничего не знает. Когда становится народу всего пара человек, а в дневное время суток после завтрака его почти и не бывает, Юнги садится покушать. Пишет маме смс-ку, что не пропускает обед. Он сын примерный, что ни говори. Заставлять её волноваться — последнее, что он хочет. Мин всё смотрит на этот незамысловатый букет и почему-то даже не возникает сомнений, кто его оставил. Он вчера на допросе был, рассказал всё, как есть. Юнги не стыдно в этом признаваться, он давно привык, что у тех, кто применяет силу, нет совести или стыда, нет страха, и такие склонны возвращаться к тому, что не завершили. Юнги хочет жить, притом спокойно, не боясь вернуться вечером домой после работы. Бесполезно таскать с собой шокеры или что-то вроде такого, когда на тебя набрасываются сразу несколько человек. Чжухон, этот хороший друг Намджуна, вчера тоже там был. Юнги ушёл сразу после допроса, потому что ему надо было на работу, хотя видел, что этот парень о чём-то хотел с ним поговорить. — Эй, — на один из стульев присаживается Чимин. Сонный, злой и опять с полным марафетом. Юнги снова чувствует себя в своей тарелке. — Эй, — вторит он приёмному сыну начальника, — ты чего такой? Не выспался? — Выспишься тут, — бурчит светловолосый, — слушай. Я познакомился с девушкой… — Вау, ты обратил, наконец-то, внимание, что вокруг тебя ходят девушки? — подначивает Мин и заваривает ему кофе. — Я… я встретил ей в том районе, Юнги. Другу не надо сообщать, в каком таком районе, тот сразу всё понимает без лишних слов. — Чимин, ты с ума сошёл? Намджун же… — Запретил? Знаю. Я вчера чуть не выхватил за это, но, слава богу, он был слишком пьян и навеселе, чтобы вдаваться в подробности, почему я опоздал. — Ты играешь с огнём, не понимаю, зачем тебе это. — Эта девушка, — продолжил школьник, — слушай, она очень необычная. Среди моих ровесниц таких нет. Да и старше она вроде. — Знакомая Чон Хосока? — Ну да. — Неудивительно. Ты что, не знаешь, что он якшается со всякими из люмпен*? — Да, Юнги, я почти уверен, что она проститутка. Ну, или бывшая, — Чимин поднимает на него свои опущенные в пол глаза. Юнги чуть не проливает себе на джинсы чашку с этим дурацким кофе. — Так. От меня ты чего хочешь? Я не смогу прикрывать ваши тайные встречи, и вообще… как, блять, ты с ней связался? — Это неважно, да я и не прошу. Но совет бы твой не помешал. У них с Хосоком напряжённые отношения, как я понял. Хосок ведь с Юци живёт. — И? — Юнги усиленно делает вид, что не заметил, как кое-кто, кто утром прислал цветы с почти стопроцентной вероятностью, только что открыл дверцу в бар и прошёл к одному из столиков, не сводя с него, бармена, взгляда. — Хочу попросить Намджуна дать ей кров здесь. Хотя бы на какое-то время… — Чимина обрывают. — Да ты рехнулся! Намджун же сразу поймёт, откуда она, может, даже её знает! Выхватишь звездюлей, каких не выхватывал, за то, что опять ездил туда и себя подвергал опасности. — Но ей плохо там, я же вижу… — Чимин, — ладонь Юнги ложится поверх его собственной, подобранной в аккуратный кулачок, — всех не спасёшь. Некоторые об этом и не просят. Ты не можешь вмешиваться в жизнь людей, как тебе хочется. Я знаю, что внутри ты добросердечный и не хочешь, чтобы кто-то страдал, как ты на своём веку, но не стоит делать опрометчивых поступков. Чимин раздосадован, и Юнги даже стыдно за это. Что-то запрещать Чимину всё равно, что кинуть красную тряпку быку — он тут же сорвётся и сделает всё по-своему, как бы ты уклончиво не просил этого не делать. У Чимина юношеский максимализм, и это нормально. Иногда он перебарщивает, но чаще всего не имеет в виду что-то плохое. Намджуну его, однако, в узде не удержать, и даже не подкупить. Пак идёт к стойке с инструментами. Его занятия окончены, домашних заданий нет, Намджун работой не засыпает, а возвращаться в район, где живёт Соён, нельзя. Что ещё делать? Он хочет попрактиковаться, пока мало народу, и садится за пианино. Несколько лет Намджун тщетно платил за его обучение в музыкальной школе, но чем старше становился Чимин, тем сложнее было его чему-то обучить. Он любил музыку, но не был усидчивым, когда дело касалось музыкальных инструментов. Что-то он помнил, поэтому играл из раз в раз почти что одно и тоже. Юнги не были известны всяческие менуэты, польки и мазурки, но то, что Чимин всегда привносил в них что-то своё, было очевидно. — Ты на своём рабочем месте, Юнги, — к нему подходит Чжухон. Душа медленно скатывается в пятки, хотя его бояться не нужно. У Юнги может и не всегда срабатывает инстинкт самосохранения, но всё-таки иногда лучше перестраховаться, чем снова неоправданно рискнуть. — Сделаешь мне кофе? Говорят, он у тебя самый вкусный в районе. — Кофеен развелось, — фыркает Юнги, чем смешит своего собеседника, всё так же пристально смотрящего, как Мин толчёт кофейные зёрна, подносит чашку с ними к кофемашине, подставляет белую кружку и ждёт, когда горячий напиток сварится и нальётся, чтобы разбавить его молоком. — Сахар? — Пару ложек. — Сладкоежка? — зря он об этом спрашивает из вежливости. — О, да, сладкое я люблю. Твоя кожа напоминает мне топлёный сахар. Юнги вспыхивает оттенками красного. Приходится совладать со своим волнением, закончить с напитком и поставить перед Чжухоном, как ни в чём не бывало, словно он пропустил сказанное пару секунд назад мимо ушей. Ну почему с ним флиртуют только парни? Почему с ним вообще кто-то флиртует? Ведь он… просто бариста в баре? — И что ты тут делаешь? Разве у тебя не жуткое похмелье? — пытается шутить Юнги. — Есть такое, — улыбается Чжухон и отпивает свой напиток. — Очень вкусно. Я пришёл убедиться, что ты получил мои цветы. Юнги тяжело вздыхает, маскируя за этим то, как сильно сейчас забилось его сердце. По цвету лица можно догадаться, как сильно он переволновался о пустяковом жесте. Он не теряет надежды свести всё к обычной беседе, ничего ни для кого не значащей. — Ясно, — врёт Мин, — это был ты. — Я, — кивает Чжухон, следя за реакцией собеседника, — если честно, я словил на тебя краш в тот вечер, когда спас. Извини, если я слишком навязчив, не умею по-другому… — Э, понятия не имею, что тебе на это ответить, — тут Юнги не врёт, потому что такого признания в лоб он вообще не ожидал. Может, ему померещилось? Да нет, Чжухон не исчезает спустя минуту неловкого молчания и всё так же дружелюбно настроен общаться. — Так, не хочешь со мной прокатиться? — Извини? — не понимает Юнги, хмурясь. — У меня байк, — кивает он на входную дверь бара, через стекло которой видно, что тот припарковался прямо напротив входа. Из окна уже видно, как медленно начинает заходить солнце, расплываясь багрово-огненным пятном по нему. — Я подумал, может, ты хочешь немного проветриться, ну знаешь… сидишь тут целыми днями и никуда не выходишь. — Откуда ты знаешь? — Ну, я наблюдательный, — усмехается парень. — А ещё Намджун сказал, что ты свободен. — Чего? — охает бармен. — Я про сегодняшний вечер. — А. Да, так и есть, — запинается он, растерявшись. — Чёрт, я не знаю, я не уверен… — Я только прокачу, — обещает Чжухон, — с ветерком. Это весело. Ничего особенного. «Ничего особенного», — уверяет себя Юнги, оставляя бар на Чимина, который с ехидной улыбкой провожает друга на прогулку, обещая, что за всем присмотрит. «Ничего особенного», — уверяет Юнги, когда ему дают шлем, чтобы не пострадал, а то мало ли чего. «Ничего особенного», — уверяет Юнги скорее сам себя, когда Чжухон садится спереди, говоря Юнги сесть сзади и крепко обхватить его за талию, чтобы не сорваться. Юнги послушно так и делает, жмурясь. Не отдаёт себя отчёта в том, почему согласился, ведь он страшно боится случайно выпустить Чжухона из рук, свалиться прямо во время поездки, боится скорости и разбиться. Но сцепляет руки на его животе, поплотнее захлопнув свою куртку, и готовится к тому, что сейчас он либо умрёт от переизбытка адреналина, либо влюбится в скорость, сумасшедший драйв и чувство свободы навсегда. Чимин об этом говорил не раз, предлагая прокатиться, но Юнги трусил, да и сейчас продолжает. «Ничего особенного», — повторяет себе Юнги, и сам себе не верит. Мотор рычит, и они срываются с места навстречу осеннему закату.***
Чимин перечитывает сообщение дважды. Соён действительно позвала его на своё выступление в следующую пятницу в 'Airplane', клуб Хосока. Они переписываются всего ничего, а знакомы едва ли чуть больше, и кажется, будто всё это происходит не с ним и не в этой реальности. Отвечая на сообщение, он больше стесняется и краснеет, чем когда целовал её на пике своего оргазма, до которого, кстати, умело его довела она. Девочка-пиздец. С мальчиком-я-на-самом-деле-примерный-школьник. Чимин, 20:03: я приду. спасибо за приглашение. Соён, 20:04: Эй, расслабься. Хосока там не будет. Он уехал, вместо него Юци. Чимин, 20:08: куда? Соён, 20:17: Откуда мне знать? Он не отчитывается. Чимин, 20:18: ты точно в порядке? Соён, 20:31: Конечно, почему спрашиваешь? Чимин, 20:33: просто уточняю. Ничего не просто. Но ведь не спросишь напрямую, чего они грызутся с Хосоком, если тот весь такой из себя её спаситель? Чимину всегда было сложно завязывать знакомства. С Намджуном вышло просто, потому что тот был максимально нацелен наладить отношения с приёмышем. С Шухуа они не так уж часто разговаривали, а с Юнги как-то общий язык нашёлся благодаря схожим проблемам и видением мира в целом. Прекращать общение с Соён пока было бы глупо. Тем более, что его тянет, но объяснить сам себе он этого не может. Чимин отлично знает, чем чреваты такие тусовки и знакомства. Часто в прошлом году он натыкался на нелицеприятные сцены в туалетах и закрытых комнатах клуба, в которые происходили вещи страшнее несанкционированных гонок на территории заброшенного района. Насилие, наркотики, грязный секс… Всё это Чимин терпеть не может. Это не может нравиться психически здоровому человеку. Потом Хосок, конечно, подчистил и клиентскую базу, и работающих на него людей, оставил только тех, кому реально мог доверять, поставил во главу всего любимую девушку. Юци не была похожа на других. В посредственность не влюбляются толпами, а Юци была именно что иконой среди большой толпы ценителей экстрима. Было странно, ведь она не была похожа на Хосока, иногда казалось, что в ней нет ни капли цинизма, которым сквозил Чон. Она умела договариваться, а не просто приказывать, и её слушали. Чимин какое-то время сходил с ума. Нельзя было даже держать её за руку, хотя при встрече она всегда целовала его в щёку, называла любимым ребёнком. Всё как-то изменилось внезапно. Хосок перестал быть приветливым, Юци всё реже проявляла к нему своё расположение. Чимин был уверен — это Хосок заставил её быть жестче. Хосок всегда был до ужаса ревнивым, делиться своим он не собирался. Может быть, такая агрессия в сторону Соён была обусловлена именно ревностью? Хосок слыл собственником. Только вот Соён никогда ему не принадлежала. В этом и была проблема? — Ты пришёл, — с улыбкой замечает Соён, сидя в закутке за кулисами. Клуб уже полный и шумный, один из ди-джеев уже разогревает публику. — Я пришёл, — вторит Чимин и целует её в щёку. По-детски как-то, но Соён не замечает, что Чимин немного смущён. Нервничает, стало быть, перед выступлением. — Эй, даже биты сама придумала? — А как же, — хвастается девушка. — Дома всё в порядке? — Как обычно, Намджун не знает, где я, и пока так будет, всё будет ок, — он показывает пальцами знак. — Тебя запрут, если узнают? — Вероятно. Не знаю, — пожимает парень плечами. — Будет пролезать ко мне через окно и приносить вкусняшки? — Посмотрим, — смеётся Соён. — Со, на сцену, — Юци появляется из ниоткуда, и Соён, вскакивая, исчезает за шторкой. Чимин норовит присоединиться к зрителям, но оборачивается к Юци, когда та уже хочет уйти. — Так где Хо? — кидает он ей в спину. Она останавливается. — По делам уехал. — Он же никогда не пропускает пятничные выступления. После них гонки и бои, он должен за всем этим как следует следить. Он и правда оставил тебя одну? — Чим, чего ты хочешь? — хмурится Сон. — Тебе вроде ясно сказали не лезть в наши дела. — Я просто волнуюсь за тебя. Всё это выглядит как подстава, и он пострадает не он, а ты, — Чимин поджимает губы. — Я же не совсем слепой. И хватит считать меня за ребёнка. — Но ты и есть он, — она медленно двигается навстречу ему, и рука китаянки трогает его щёку, обжигая теплом. Он слышит, что Соён уже начала выступать, но не может сдвинуться с места. — Постарайся не лезть в то, во что тебя не просят, ладно? Тебе нравится петь? Отлично. Или гонять на байке? Здорово. Но никто не просит тебя рисковать, понимаешь? Это только наше дело. — Я знаю, что Хосок нашёл Соён в притоне. — И? — Значит, он знал, где искать. Вы все мне постоянно что-то недоговариваете. И держу пари, Намджун тоже, иначе он бы не был так против того, что я сюда всё время возвращаюсь. — Это всё из-за того, что ты ещё не достиг совершеннолетия. — Нет, тут что-то другое, я уверен. Юци что-то бормочет на китайском, возможно, ругательства. Но Чимину не так уж важно. — Ты так его любишь? — стараясь не выдать обиду, досаду, горькое разочарование в голосе, напоследок спрашивает Чимин. Юци шумно выдыхает. — Ты постоянно его защищаешь, даже если он не прав. — Ты многого не знаешь. — Вы и рассказывать мне не хотите. Хотя мы так давно знакомы, я не оборванец с улицы. — Поверь мне, ты и не хочешь знать, — Юци не горит желанием продолжать, поспешно ретируясь. *** — Ты приходишь сюда уже целую неделю, — замечает Юнги. Хорошо, хоть цветы не шлёт каждый день — Мин почувствовал бы себя кисейной барышней. Чжухон усаживается на место, которое по умолчанию стало его. — Мне нравится твой кофе. — Ну я так и понял, — Юнги уже идёт заваривать напиток, не теряя времени. — Разве тебе не понравилось кататься? — Нет, здорово, — честно отвечает бариста. — Намджун, кстати, здесь, можешь к нему подняться. — Обязательно, но сначала, — Чжухон вертит в руках два каких-то разноцветных билета. Юнги выгибает бровь, ожидая, что тот ему скажет, — не хочешь сходить со мной на концерт? Друзья подогнали два лишних билета. — Ты даже не пытаешься скрыть, что это подкат, да? Чжухон виновато улыбается. Но и Юнги сегодня не в настроении флиртовать с другом Намджуна, потому что позвонили из полиции и сказали, что будут закрывать дело на тех ублюдков — обошлись штрафом. Юнги это вывело из колеи, так что абсолютно нет никакого желания куда-либо идти после работы. — Извини, не люблю концерты. Вообще что-либо шумное. — Понял. Не угадал, — вздыхает парень и прячет билеты в карман куртки. — А как насчёт посмотреть на гонки? — Ты в них участвуешь? — у Юнги перехватывает дыхание. Он вообще против всего жутко опасного. В отличие от Чимина, его в эпицентр неприятностей никогда не тянуло. — Иногда. Хочется сегодня развеяться, не дома же сидеть. — Не думаю, что это хорошая идея. — Почему? Не бойся, полиция не поймает, нас заблаговременно предупреждают, если что. — Я не об этом, — хмурится беловолосый. Чжухон непонятливо смотрит на него, ожидая объяснений. — Слушай, не люблю смотреть, как люди калечатся. А на таких штуках всегда происходит что-нибудь всратое. — Всратое? — усмехается Ли. — Это именно то слово, которое ты хотел сказать. — Ты понял. — Да. Ладно… — Чжухон не притрагивается к чашке кофе, но кладёт рядом купюру, в несколько раз превышающую стоимость напитка, и встаёт, чтобы уйти. — Вижу, ты сегодня не в настроении с кем-то общаться. Я понял. Тогда я поеду, до встречи, Юнги. — Ты же не собираешься на эти чёртовы гонки? Чжухон задерживает взгляд на обеспокоенных глазах баристы, и качает головой. — Как знать.***
Намджун с улыбкой наблюдает за тем, как Шухуа готовит ужин. Незамысловатый, всего-то лапшу с жареными овощами и курицей, но им обоим нравится проводить время в тишине, беззаботно, чтобы никто не мешал. Шухуа и так почти не готовит, обычно это делает как раз Намджун. Девушка ищет глазами банку с солью, и Намджун встаёт, чтобы подать её ей сверху. Намджуну нравится быть для неё полезным. Он бы предложил ей перестать работать, пойти учиться, но Шухуа не любит чужие компании. Она практически никуда без него не уходит. Пусть и знает язык уже достаточно хорошо, чтобы общаться с другими, ей всё ещё страшно вернуться в то время, когда она считалась изгоем. Намджун — это что-то вроде дома. Большой, уютный, спрячешься в нём, и никакие монстры до тебя не доберутся. — Не мешай, — цокает она, и мужчина отходит, не переставая умиляться. Она не кажется ему достаточно взрослой для их отношений, но ему всё равно постоянно требуется её касаться, завладевать её вниманием. Намджун бы не прошёл тест на наркотики, потому что результат был бы отрицательным — эта маленькая девочка струилась по венам. Он старался не опекать её так сильно, чтобы не чувствовать себя извращенцем. Долгие месяцы он проводил в борьбе с собой, не в силах устоять перед тем, что было буквально на расстоянии вытянутой руки. Девочка ластилась в поисках поддержки, а он корил себя за то, что думает о ней совсем не в том ключе. В конце концов всё решил внезапный случай. Оказывается, с момента появления в этом доме Шухуа вела дневник — сначала на родном, китайском, но когда улучшилась в корейском, стала делать заметки и на них. Дневник нашёл Чимин, во время уборки, и Намджун хотел поступить правильно, ведь читать чужое как минимум некрасиво. Удержаться было трудно. Вдруг он плохо к ней относится? Вдруг она чем-то недовольно? Вдруг хочет сбежать? Всё оказалось проще. «Я думаю о своей новой семье, — писала Шухуа. — Чимин избалован, но он не плохой человек. Намджун, мой отчим, смотрит на меня так, словно я правда его дочь. Он любит детей. Он искренне заботится о Чимине. Стала ли я им семьёй? Навряд ли, с Чимином мы по-прежнему как приятели, не больше. Я не могу перестать думать о Намджуне больше, чем просто о том, кто заботится обо мне.» Наверное, именно это всё расставило на свои места. Он понял, что можно действовать. Что цель его существования теперь не только Чимин. Что жить после многих предательств можно. Её тоже предавали, и это стало отправной точкой их отношений. — Намджун, — она трогает его плечо. — А? Извини, я задумался. — Я тут в твоём кабинете убиралась, — издалека начинает девушка. Намджун напрягается. — Я не специально, правда. Но я нашла документы на усыновление, — Ким закрывает глаза, зная, что она скажет дальше. — Так ты и Чимин?.. — Да. Так и есть, — тяжело вздыхает он. — А…почему же ты ему не говоришь? — Я хотел, — честно признаётся мужчина. — Но прошло столько времени с тех пор, как я во всём убедился. Не знаю, как он это воспримет. — По-моему отлично он это воспримет. Чимин же так сильно к тебе привязался. — Возможно, ты и права, но я не хочу говорить ему сейчас. Будет подходящий момент, и мы обязательно поговорим. Я расскажу ему всё без утаек. — Ладно, — хмыкает девушка и тут же спохватывается, — Ой! Лапша же сейчас пригорит!***
Юнги не знал, о чём он думал. Может быть, его страх отошёл на задний план, уступив место банальному беспокойству за кого-то, кроме себя. Вообще-то он уже научился тому, что стоит думать только о своей шкуре, не привязываясь к кому-либо ещё, но всё пошло по одному органу, когда парень по имени Ли Чжухон спас его задницу. Буквально. — Блять, блять, блять… — шепчет он, останавливаясь напротив металлических ограждений. — Разве тут не должен быть проход? Сука, отлично. Я потерялся. Кто бы, блять, мог предположить. Он не собирался приходить в это чёртово проклятое место. Все знали, что здесь водятся аутсайдеры. Самые прогнившие слои общества нашли свой собственный рай на земле, так что, кто не хотел бы стать частью изгоев или же разозлить их, не совался сюда без крайней необходимости. Регулярные рейды полиции не сломали ни тех, кто тут живёт, ни правила, установленные ими же. Здесь по-прежнему торговали запрещёнными веществами, устраивали тусовки, гонки, публичные бои без правил за деньги. Тут разве что своего казино не хватало для отмывания грязных денег. Но насколько Юнги было известно, этот район курировал Чон Хосок, а Хосок бы этого не допустил. Надо было многое рассказать Чимину. Но друг настолько погряз в этом всём, скрывая от Намджуна и других, чем занимается в свободное от школы время, что трудно было бы его сейчас переубедить не ввязываться в неприятности. Чимин уже был увлечён некой Чон Соён, а это значило, что он бы в любом случае окунулся в опасности с головой. — Что ты тут забыл, Шуга? — Юнги слышит старое, школьное прозвище и оборачивается без особой охоты. Мало кто помнит его как Шугу. — Чон Чонгук? — не верит своим глазам Юнги. Позади высокого худого паренька стоят ещё несколько парней, но они абсолютно не заинтересованы во встрече двух старых друзей. Чонгук со школы почти не изменился: с такой же небрежной чёлкой на глазах, со шрамом на скуле, в ободранных шмотках, купленных на местном рынке. Когда Юнги только повстречал школьника, на четыре года младше его самого, Чонгук был плаксой, не умел драться и постоять за себя, зато выжигал волосы краской и пил пиво взахлёб, которое покупал для него его же алкоголик-отец. Юнги знал, что этот парень как раз живёт в этом районе, деваться ему было некуда. Чонгук кидается в объятия, сгребая в охапку хёна, который стал ниже на целую голову. Переросток разве что не прыгает от счастья, завидев старшего. Юнги смеётся, хотя выходит натянуто, и пожимает руку. — Ну вымахал, заяц! Ты как? — Хён, я капец как рад тебя видеть! Думал, ты уехал куда, ты же всегда был всех нас умнее, учителя тебе карьеру в Сеуле пророчили, как минимум… — Гук, я спросил, как ты сам, — перебивает Юнги. — Ну, всё по-старому, хён, — они пускаются идти по дороге рядом с ограждением. — Школу я так и не закончил, зато отец пить перестал, теперь вот восстанавливаем магазин да работаем вместе потихоньку. — Это хорошо, я уж самое худшее предполагал насчёт твоего папаши. — Да ты что! Он же после того, как о твоём услышал, в миг просох, я его даже не узнал, — грустно вдруг заканчивает Чонгук. — Жалко отца твоего… — Не согласен, — хмыкает Юнги. — Он это заслужил. Как и его дружки-мрази. Слушай, тут где-то, говорят, какие-то гонки проходят. Я пришёл человека найти, а наткнулся на это ограждение… — Кого ищешь? Не Хосока ли часом? — усмехается Чонгук. — Нет, другого. Чжухона. Знаешь, может? — Да его тут все знают, он же вечно на боях выигрывает, все, кто кидают ему вызов, сосунки! — смеётся Чон, а Юнги старательно делает вид, что не впервые об этом услышал. — Он пару дней назад выкупил хосоков клуб. Теперь заправляет им. Могу показать, где тренировочный зал. Сегодня как раз спарринги, посмотришь, развеешься, хён! — Д-да, — заторможено отвечает без энтузиазма Мин. Как многого он не знал о Ли Чжухоне. И знает ли об этом его друг, Намджун? А главное, если у Хосока выкупили клуб, где сейчас Чимин? Не в этом ли самом клубе? Юнги скоро с ума сойдёт. Он достаёт телефон, пока они идут по слабо освещённой улице мимо домов к тому самому клубу, в котором он никогда не был, и набирает друга. Чимин отвечает на последнем гудке. — Алло? Юнги? — Чим, ты где? Мне нужно срочно с тобой поговорить, — от друга по ту сторону связи не скрывается волнение в голосе Мина. — В «Airplane» с Соён. Скоро моё выступление. Приходи туда, окей? — Окей. Только бы Чимин ни во что не влип. Не нравится Юнги это всё.***
Чонгук теряет в толпе сразу же, показав Юнги нужную дверцу и вливаясь в общую тусовку, пообещав найти его друга, Чимина, и привести к Юнги. Юнги знает, что на Чонгука можно положиться, но если всё равно не по себе, особенно в незнакомой обстановке. Он толкает рукой дверь в тренировочный зал, абсолютно пустой, немного пыльный, с приглушённым светом и разбросанными по всему полу матами. В углу стоят тренировочные тренажёры, а напротив двери, вероятно, ведущей в кладовку, весит груша. И больше ничего. Юнги не ожидал увидеть здесь по последней моде оформленную фитнес-студию со всеми этими примочками для девочек, качающих задницу, так что ничего его не удивило. Из кладовой послышался шорох. Юнги направляется туда, но не успевает пересечь и середину, как из неё выходит весь перемотанный специальными эластичными бинтами Чжухон. Парень удивлён пришедшему не меньше, открывая было рот и тут же его закрывая. — Ты похож на мумию, — выдаёт первым Юнги. — Слегка поранился. — Так вот чем ты зарабатываешь. Чжухон молчит. Правду иногда не очень приятно признавать, особенно, когда ты не хотел, чтобы эту правду увидел кто-то, кто для тебя имеет значение. — Мы все занимается тем, что мы лучше всего умеем, Юнги, — Чжухон наносит первый удар по груше. В нём нехилая сила, Юнги раньше не замечал, насколько видны его мускулы. Юнги вообще много не замечал. Слепой дурак. Или проницательный гений. И то, и то о нём будет правдиво. — Не совсем. Не то, чтобы я всю жизнь мечтал кофе с корицей заваривать и напитки разливать. — Не согласен, у тебя это отлично получается, — улыбается Ли уголками треугольного рта. — Ты просто не захотел проблем. Будь я на пару лет помоложе, я, может быть, тоже сделал бы другой выбор. — Зачем тебе это всё? — Сейчас уже не знаешь, как остановиться. — Значит, бьёшь морды другим? — Юнги медленно проходит дальше, словно прогуливается, никуда не спеша, но внутри сердце заходится с каждым разом, когда Чжухон кидает на него хотя бы мимолётный взгляд чёрных глаз. — Ага. Выходит, что так. — А Хосока откуда знаешь? Слышал, ты выкупил этот клуб. — На вписке какой-то у общих знакомых. Это было уже давно, я и не помню. — Зачем? — Юнги говорит всё тише, словно его голосовые связки истончаются, хотя на самом деле он чувствует, будто смертельно устал. Вокруг она сплошная ложь, и каждый раз не знаешь, во что лучше, безопаснее поверить. Он пытался выбраться из этой грязи, а оказалось, что повяз в ней ещё больше. — Это бизнес, ничего больше. — Правда? — усмехается Мин. — Купить клуб у знакомого, который хоть и косвенно, но связан со мной? Прямо рядом с моим бывшим домом? — Ты видишь то, чего нет, — раздражается Чжухон и снова колотит грушу, но всё без толку, когда Юнги рядом, вот-вот перехватит руку, и, если рефлексы Чжухона не такие хорошие, он точно не успеет остановиться и ударит его. Приходится отступить, сделать передышку. — Да, я дерусь за деньги! Нет, я никого не убиваю, хотя иногда люди прямо с места отправляются в больницу. Да, я купил этот чёртов клуб, который по счастливой случайности оказался рядом с твоим домом. Бывшим, кстати. Ты же тут больше не живёшь и вообще в этот район не суёшься. Ты из грязи в князи, а я наоборот… — Да чёрта с два! — Юнги! — вспыхивает парень, останавливаясь напротив Мина на расстоянии вытянутой руки. — Или убирайся и не приходи больше, или оставайся и принимай последствия. Юнги бы хотелось. Иногда нужно поступать по совести, отбросить настойчивое желание сбежать от ответственности и сделать вид, что никогда ничего и не было. Юнги хочет прислушаться к сердцу, отключить холодный рассудочный разум, который приказывает ему не совершать очередных прихотей, что выйдут ему боком. Он так близко к этому парню, так хочется стать ещё ближе, впустить в сердце. И бежать-то некуда, он всго в каких-то нескольких сантиметрах. Чжухон уже наклоняется, чтобы… — Юнги! — слышится голос Чимина за спиной, так невовремя вошедший в зал. Мин отшатывается от Чжухона, делая вид, что ничего не произошло, и разворачивается к другу. У того лицо бледное, в нём читается не то страх, не то удивление, не то всё скопом. — Там копы! Кто-то их натравил! У Юнги душа в пятки уходит. Чжухон рывком его останавливает. — Успокойтесь, выходите через чёрный вход. Юци знает, где это. — А ты? — Юнги вцепляется мёртвой хваткой в его руку. — Ясно же, что это облава. — Я разберусь, валите уже! Юнги колеблется, смотрит на растерянного Чимина. Ему, как приёмышу, попасться полиции точно нельзя. Приходится подчиниться: Мин выталкивает Пака из зала, в общей суматохе они вместе разыскивают спрятавшуюся за сценой Соён, бегут к чёрному выходу, туда же стекаются бармены, Чонгук, Юци. Мин ничего толком не соображает, но делает всё так, как Чжухон сказал, и только на улице, добегая до гаражей через ограждение и кусты, чувствует себя чуть менее паршиво. Главное выбраться отсюда незаметно, мелкого до дома довезти, а там видно будет. Юнги знает, что ему видно будет. Завтра же станет известно, что новый владелец клуба Ли Чжухон пойман с поличным. Клуб переквалифицируют в наркопритон. Сделают вид, что закрыли его, виновный ведь есть, и этот район продолжит гнить дальше. Может быть, под предводительством уже новых шавок. Времена меняются. Только ничего по-прежнему здесь не исчезает.***
— Чем ты думал, приходя сюда? — Юнги хочется Чимина разок треснуть так, чтобы понял. Но сюда по прошлым его заявлениям, на Пака это уже не подействует. В сторонке нервно курит Соён, глубоко затягиваясь и опираясь на кирпичную стену заброшенного дома. Тут, на пятом этаже, в сорок восьмой квартире Юнги с мамой жили когда-то. Это всё настолько в прошлом, что будто бы даже и не было того Юнги, который там жил. Тот Мин Юнги давно мёртв. Похоронен за старой плитой. — Блять, Чим, сколько раз говорил? — Не включай Намджуна. — Да я бы, блять, на месте Намджуна выпорол тебя давно, да без толку только… — Я знаю этого парня, — сменяет тему Чимин. — Это он клуб у Юци купил. Где она, кстати? — В душе не имею, — отзывается Соён позади них. — Похоже, вечер опять испорчен. А я даже не прибухнула. — Ты серьёзно сейчас? — взрывается Юнги, ни сном ни духом не знакомый с этой особой, но уже одно её выражение лица а-ля «мне похуй просто потому что мне похуй» заставляет его беситься. — Ты хоть понимаешь, что мы могли за решётку попасть? Давно на нарах не спала? — Ты меня песочить не вздумай, — резко обрывает монолог Мина Соён, отталкиваясь от опоры и выбрасывая окурок в траву. — Одного пропесочивателя достаточно было. Чтоб он сдох, скотина. — Это ты о Хосоке? — тихо спрашивает Чимин. — Почему ты с ним так? — Потому что он наверняка знал об этом всём и не предупредил в который раз. Мне это ещё тогда подозрительным показалось, а теперь и вовсе понятно стало. Дружка он твоего нехило подставил, — кивает она в сторону Юнги. — Ты мне не нравишься, — озвучивает Юнги, за что получает укоризненный взгляд Чимина, — но зерно здравого в твоих словах есть. Не похоже это на простое совпадение. Он уезжает, и вдруг облава? Вот так ни с чего? Когда они собрались и бои устраивать, и бухать и всю шваль собрали в одном месте? — О, мы шваль, — усмехается Соён, — как мило. — Я тебя оскорбил? — Слушайте, — вмешивается Пак, — поехали отсюда для начала. Соён, он мой друг, ему можно доверять. — В отличие от тебя, — мычит в рукав своей курточки Юнги. — А Соён — девушка, которая мне нравится, так что может вы прекратите? — Как мило, — не затыкается Юнги, спародировав Соён минутой ранее. — Она присела тебе, наивнячку, на уши. — Я никуда не поеду, — Соён вырывает из рук Чимина свою сумку, — вообще, мне надо найти Юци. Возможно, она что-то знает. — Тогда я останусь с тобой, — начинает Пак, но Юнги хватает его за руку. — Сдурел? Намджун с меня три шкуры сдерёт, если ты не вернёшься, так что поехали. Вызову такси. — Езжай, Чимин. Завтра всё ясно станет, и тогда я позвоню или приеду, ладно? — пока Юнги отходит, чтобы вызвать машину, Соён смягчается и даже обнимает парня. — Не стоит злить своего отчима. Или он запрёт тебя дома, и мы не сможем видеться. Чимин целует отрывисто, но с присущей ему юношеской страстью, вкладывая в этот поцелуй больше смысла, чем девушка способна разглядеть. Её не так затрагивает его влюблённость, сколько самоотверженность. Раньше никогда ради неё ничем особо не жертвовал. А теперь появился он, с ещё детской непосредственностью и наивностью в поступках, даже неким отсутствием логики в решениях, зато с искренностью. Это читается по его глазам. Чимин умеет быть холодным на людях, но этот образ трещит по швам, когда он рядом с людьми, которые ему нравятся. Он просто сиротский мальчик, отчаянно желавший, чтобы его полюбили. Хоть кто-нибудь. Мысль остаться навсегда брошенным убивала его, и он неосознанно тянулся к людям, пусть в глубине души и понимал, что многих из них он ненавидит. За то, что оставили, за то, что заставили чувствовать себя ненужным, выброшенным, как забытая на детской площадке игрушка. Это чувство было знакомо Соён. Она бы хотела стать для Чимина той, что не бросит. Если бы умела.***
Соён дрожит. Вряд ли от ветра, больше от тревоги, узлом внизу живота запутывающейся. Она поднимается по лестнице, останавливается напротив приоткрытой двери, хочет уже дёрнуть ручку и войти, как слышит, что там за стенкой, на кухне, ругаются. Хозяин квартиры собственной персоной вернулся домой. — Ты псих. Соён или температурит, или ей кажется, что всё это нереально от последующих слов. — Хосок, как ты мог? А если бы Соён поймали? А Чимина? Ты поступил, как подонок, а не как детектив. Или вас там отморозками учат быть? Юци кидает обвинения словно в пустоту, но по тому, как там чиркает зажигалка, кто-то закуривает и несколько раз тяжело вздыхает, это всё-таки Хосок. Она задерживает дыхание и прислушивается дальше. — Я должен был их засадить. — Хосок, они твои друзья! — Эти ублюдки мне не друзья. Я долго втирался в доверие. У меня получилось неплохо. Теперь можем уехать отсюда. У меня квартира в центре Сеула… — Ты собираешься разговаривать со мной о буднях будто ничего не случилось?! — кричит Юци. — Господи! Почему же ты меня не посадил, а? Возьми, прямо сейчас надень наручники! На! На! Давай, чего ждёшь? — Прекрати истерику, котёнок, — вздыхает Хосок. У Соён наворачиваются слёзы. Ещё немного, и она распластается ковром у порога этой квартиры. Осознание обухом по голове бьёт, молоточками по вискам колотит, воздух из лёгких выбивает. Всё это время она жила в доме с копом и даже об этом не догадывалась. Он столько раз мог сдать её в полицию. Почему?.. — Не называй меня так, — цедит Юци. Становится понятно, что она попыталась его ударить, потому что слышится пощёчина, а потом, видно, её руку перехватывают и заставляют успокоиться. На что ещё способен Чон Хосок, если это он сегодня устроил облаву? — Это была моя работа, котёнок, — Соён горько усмехается, отметив, что даже сейчас этот голос не перестаёт вызывать у неё мурашки. — У меня не было выбора. Я хочу избавить этот район от аутсайдеров и сделать его нормальным, пригодным для жизни. — Не забывай, откуда ты вытащил меня или Соён, — фыркает Юци. — Значит, вот кто я для тебя? — Не придирайся к словам. — Нет, ты… — Юци не может подобрать нужных слов, и только тяжёлое дыхание — свидетельство тому, как сильно она сейчас зла. — Ты предаёшь друзей ради своей работы. Ты просто выполняешь приказы. — Нет, — говорит Хосок таким тоном, что даже Соён содрогается. — Если бы я просто выполнял приказы, Чжухон был бы давно мёртв, Чимин по-прежнему был бы в приюте, а ты и Соён отправлены в колонию. Он встаёт, включает чайник, идёт, шаркая, в коридор и останавливается напротив двери, замечая кусок ткани от одежды незваной гостьи. Соён уже и не прячется, возникая на пороге. — Думаю, — после некоторого молчания вступает он, — объясняться нет смысла. Ты всё слышала. — Вот почему ты нашёл меня тогда в притоне… — Соён не сразу понимает, что голос её дрожит, сама она бледнее мела и глазами ищет, за что ухватиться, зацепиться, как спасительную соломинку, чтобы не видеть пригвождающего к полу взгляда парня. — Так и есть, — безразлично отвечает Хосок. — Ты сдал нас. — Не вас, а Чжухона и его парней. Я долго за ними охотился. У Соён дрожат губы. То ли плюнуть в лицо ему хочется, то ли спасибо сказать за то, что наручники он на неё тогда так и не надел. А те девочки, что работали с ней? Неужели они все оказались в тюрьме? Даже думать об этом не хочется. — Я не то зло, которым вы меня выставить хотите, — говорит Хосок. — И что теперь? — глядя в пустоту, спрашивает Соён. — Мне… куда? — Куда хочешь, — пожимает он плечами. — Но лучше тебе уехать. По правилам я обязан был давным-давно посадить тебя. Соён не уверена, что хочет знать ответ, и всё же. — Почему же тогда не сдал? Хосок отвечает не сразу. — Я коп. Но даже я считаю, что не все преступники заслуживают наказания.***
Чимин сидит в комнате, поджав под себя ноги, угрюмо уставившись в зеркало напротив кровати. Из него на мальчишку, ещё совсем мальчишку, смотрит уставшая тень, а не человек. Чимин бы поспорил с теми, кто говорит, что нельзя погибнуть и при этом оставаться живым, функционировать как нормальный человек. Внизу Намджун ругается с Юнги — тот привёл его, грязного, всего в пыли, на скуле ссадины и колени содраны. Чимин, убегая из клуба, тогда ничего не заметил даже, не почувствовал, а сейчас саднит, больно, ощутимо. Намджун рвёт и мечет, и это, наверное, справедливо, как бы Юнги сейчас не пытался его, Чимина, защитить. Чимин, наверное, очень сильно виноват, и потому спускаться, показываться Намджуну на глаза совсем не хочется. Может быть, Намджун-таки пожалел о том, что однажды его усыновил. С ним одни чёртовы проблемы. Он даже влюбиться не мог в девушку из более порядочной семьи. — Хэй, ты тут? — Шухуа стоит на пороге с дружелюбным выражением лица, но Чимин не особо настроен болтать с ней. — Я принесла тебе чай. — Спасибо, — безэмоционально отвечает парень, надеясь, что она поймёт, что ему хочется побыть одному. Шухуа, вообще-то, в людях разбирается, и неплохо, иначе бы вряд ли они смогли подружиться и ужиться в одном доме. С момента её появления Чимин был абсолютно равнодушен, но в то же время не мог понять, почему она появилась и зачем она им. Они неплохо ладили с Намджуном и, надо сказать, проблемы появились как раз после. Но Чимин не собирался винить в этом девушку, это было лишь предположение, ни на чём не основанное. Может, он хотел включить эгоиста, ребёнка, которому, как старшему в семье, стали уделять меньше внимания, но не стал. — Что такого ты сделал, что Намджун такой… растерянный? — Растерянный? — переспрашивает Чимин. Губы сами складываются в усмешку. — С чего ты взяла? — Они с Юнги ругаются уже час, и за это время они ни разу не пришли к общему выводу. Мне кажется, Намджун не понимает, что делать. А ещё ему звонил некий…эм… Как же его? Хонсок, кажется? — Шухуа неловко улыбается. — Хосок, — мрачно поправляет Чимин. — Ну конечно, он сдал нас с Юнги. — Что вы натворили? — Всего лишь оказались не в том месте не в то время. Теперь Джуна опять будут доставать органы опеки. — Они тебя заберут? — у девушки округляются глаза, чашка чуть не выпадает из её рук. — Не знаю. Ничего не знаю. — Ну-ка пойдём поговорим, — в дверях появляется сутулая фигура Намджуна. Удручённый свалившейся информацией, он выглядит сильно загруженным и слегка болезненным. Чимин отставляет кружку, поднимается и семенит за отчимом, переглянувшись с Юнги, стоящим в коридоре. Тот, облокотившись на стенку, задумчиво провожает Чимина взглядом, и взгляд его не сулит Паку ничего хорошего. Чимин опять чувствует запах сигарет. Намджун курит только тогда, когда всё пошло по одному органу. В его кабинете ещё стоит дымка, рассеивающаяся, когда мужчина открывает окно, чтобы проветрить. Чимин плюхается в кресло, хотя стоять, наверное, было бы лучше. На каторге как на каторге. Ему ли не привыкать быть отчитанным. Но Намджун не спешит кричать и ругаться. Вместо этого он тяжело опускается на стул, открывает верхний ящик стола и что-то долго ищет. Выудив небольшую папочку со дна ящика, он вскрывает её, доставая затёртые, пожелтевшие листки и протягивает Чимину. — На, посмотри. Парень в недоумении поднимается, чтобы взять. — Юнги убедил меня, что тебе пора сказать. Не знаю, что теперь будет, Хосок вроде не имеет цели рассказать органам опеки, что я не справляюсь с отцовскими обязанностями, но всё-таки. Если после всего у нас появятся проблемы, ты хотя бы будешь знать. Чимин вчитывается в написанное. Кое-где уже стёрлись буквы и не разобрать врачебных почерков, но на одном из листков, где нет сплошь анализов, в которых Чимин всё равно ничего не понимает, чёрным по белому выведено:РЕЗУЛЬТАТ ТЕСТА ДНК: ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ. ВЕРОЯТНОСТЬ НАСЛЕДСТВЕННОСТИ КИМ НАМДЖУНА И ПАК ЧИМИНА — 99%.
Чимин задерживает дыхание, потому что вот это за один вечер уже слишком. — Что это, Джун? — севшим голосом спрашивает он. Язык не поворачивается назвать сидящего напротив Намджуна, который, кажется, поседел за эти пару минут, как-то по-другому. — Это тест ДНК, который Хосок, тогда ещё штатный детектив Сеульской полиции, убедил меня сделать, когда я впервые увидел тебя в приюте. Он наводил справки о всех рождённых в год твоего рождения детях по всем городам Кореи, искал больницу, в которой тебя оставила твоя мать. — Какая мать? Ничего не понимаю… — Я был женат, — собравшись с мыслями, начинает Намджун. — Ровно двадцать лет назад я женился на своей однокласснице, твоей маме. Я уже тогда знал, чего хочу. Собирался работать в отцовской фирме, да и мама моя во всём нас поддерживала. — Бабуля? — зачем-то переспрашивает Чимин, вспомнив, что в последний раз, когда они ездили к Намджуновым родителям, бабушка смотрела на него как-то иначе, ещё теплее, чем прежде. Она никогда не относилась к нему, как к приёмышу. — Да, — улыбается Ким. — Я хотел и хочу большую семью, но всё сложилось иначе. Когда твоя мать забеременела тобой, она не хотела, чтобы ты родился. Хотела сделать аборт. Я долго уговаривал её, убеждал, что я хочу этого ребёнка, что я готов сам с ним возиться и воспитывать, если ей так тяжело. Всё, чего я хотел — чтобы она родила его для меня. Она… ненавидела меня за то, что я не давал ей выбора. Сейчас понимаю, что она была права, я был слишком настойчив, не считался с её чувствами. Нам ведь только стукнуло по двадцать… — А что потом? — Потом, на позднем сроке она сбежала от меня. Я искал её, но ничего не выходило. Я понял, что, если ты и родился, она не отдаст мне тебя, но и скорее всего не оставит себе. Она ненавидела детей. Я искал по больницам, приютам, но у меня не было тех связей, что были у Хосока. Так и познакомились. Он тоже тогда был только вышедшим молодым детективом, жаждущим справедливости. У него было много знакомых, через них мне удалось разыскать тебя через несколько лет. Тебе было уже шесть, я очень долго искал. — Но нашёл, — Чимин без толку пытается сдержать слёзы и переварить шок. — Нашёл. — У меня её фамилия? — вдруг спрашивает Чимин. Намджун рассеянно кивает. — Не желаю носить фамилию той, что меня бросила. — Чим, но она всё ещё твоя мать… — Она разлучила нас и бросила меня, я… — Чимин задыхается от возмущения и Намджун встаёт из стола, чтобы присесть перед ним на корточки, взять его руки в свои, успокаивающе их поглаживая большим пальцем. — Чим, если хочешь, мы поменяем фамилию в день твоего совершеннолетия. — Стану Кимом, — кивает Чимин, успокаиваясь. — Боже… как я должен реагировать на это? — Веди себя как обычно, я по-прежнему люблю тебя, и что бы там ни случилось, я останусь твоим отцом. Просто статус немного поменялся, — с улыбкой заключает Намджун. — Я… — Чимин колеблется. — Я хочу назвать тебя папой, потому что всё это время я только хотел найти семью и почему-то мне казалось, что я только приношу тебе несчастья… — Ты ведь знаешь, что это не так? И даже если бы я не убедился с этим тестом, что ты мой родной, я бы всё равно забрал тебя из приюта, так что мы семья, понял? — Понял, — Чимин сжимает намджунову руку сильнее, чем хотел, набираясь мужества, — прости… пап. Услышав это, Намджун почти уверен, что выглядит как самый гордый и счастливый отец на этой планете.***
В детстве Хосок любил фильмы про шпионов. Особенно в духе Джеймса Бонда. Хотя сам он не претендовал на такого же гениального детектива как Шерлок Холмс, ему всегда нравилось разгадывать тайны. Иногда он страшился того, к чему приводило его шуточное расследование. Так в пять лет он узнал, что у родителей был ещё сын до него, и тот погиб маленьким, а в семь раскрыл отцовскую измену. Они с мамой переехали в Сеул. Стало тяжело, но Хосок старался. Он всё чаще понимал, что не все плохие люди изначально плохие, точно так же, как и не все люди, притворяющиеся хорошими, таковы на самом деле. Когда он начал работать, в нём ещё жила та романтическая натура, жаждущая приносить людям пользу, отрываться в приключения, раскрывать сложные дела и чувствовать себя героем. Он был несколько наивен и простодушен. Когда спустя некоторое время при расследовании намджуновского дела он встретил Чимина, он узнал в нём маленького себя. Тот щетинился, дрался, но оставался натурой легкоранимой в душе. Он искал убежища, но при этом бросался с головой в неприятности. Хосок узнавал в Чимине себя до сих пор. Сейчас Чимин был совсем-совсем похожим на него восемнадцатилетнего. Опекать его было невозможно, пришлось бы раскрыть тайну Намджуна, которую Ким обещал рассказать сам. Приходилось присматривать издалека. С Юци его тоже свела работа. Долгое время его напарник расследовал дела наркопритонов и борделей. Это было обычным делом для таких неблагополучных районов вроде района Красных фонарей. Хосока взяли в команду, он стал одним из тех, кто выезжали непосредственно на место уже с поимкой и имеющимися доказательствами. Кроме того, у Хосока была отличная чуйка на такое. Юци оказалась одной из девушек, которых вербовали нечистые на руку чеболи и использующие в своих грязных целях. Если бы она была в своём уме и пришла по своему желанию, как позже попавшаяся Соён, её бы отправили в тюрьму, но невиновность Юци удалось доказать. Её должны были депортировать в Китай, на родину, но и с этим Хосок помог. Оформить рабочую визу стоило ему больших трудов, но он сделал это, поручившись, что теперь она будет под его присмотром. Он уже тогда понимал, что не может отпустить эту девушку просто так. Она его зацепила. А потом вспышка и Чон Соён. Он до сих пор не мог объяснить себе, почему помог ей. Почему помогал всё это время. Они сдружились с Юци, сёстры по несчастью, а Хосок не знал, что с этим делать и просто пустил всё на самотёк. У него был план, в который он не посвящал других, в том числе свою команду, из которой ушёл в последний момент перед очередной облавой и стал частным детективом. Он больше не мог работать в команде. Ему казалось, что внутри него что-то сломалось. Кто-то отвинтил нужные для функционирования запчасти или же наоборот затянул их настолько, что невозможно уже было стать прежним. Эта работа словно выжигала всё человеческое. Волей-неволей, посмотрев на столько дел, преступников и их жертв, становишься циником, чтобы справляться с эмоциями и не давать им одержать вверх. Если ты будешь слишком эмоционален, это убьёт тебя. Нельзя быть восприимчивым. Нельзя жалеть одного и давать ему поблажку, и садить как ни в чём ни бывало другого. Если виновен, ты должен понести наказание, а если нет, уйти с миром. Хосок смотрит на имя в вызове и прикладывает трубку к уху. — Юци, прости меня. Я знаю, что иногда я совершаю отвратительные поступки, и ты никогда меня за них не простишь. Но я останусь при своём мнении. Я спас тех, кого считал нужным спасти, и буду садить тех, кого надо посадить. — Я боюсь, что ты становишься бездушным, — послышалось в ответ в трубку. — Я тоже этого боюсь. Не дай мне стать таким. Долгое молчание дробит сердце Чона на маленькие кусочки, но он не хочет отключаться первым. — Не дам, — слышит он на последнем мгновении перед тем, как войти в камеру к преступнику и облегчённо выдыхает. — Но это последний раз, когда ты утаиваешь что-то от меня. Или тебе придётся поднапрячься, потому что я стану твоей следующей целью. — Ни за что, — улыбается Хосок.***
— Что там? — Хосок уже собирается уйти, передав своё дело другим, потому что он по-прежнему остаётся частным детективом и не хочет оставаться штатным сотрудником. — Хорс, — так его зовут только знакомые ещё с института. К нему подходит старый друг, который и пообещал заняться делом прикрытого клуба. — Там какой-то паренёк у выхода стоит. Говорит, случайно проебал часы приёма, а ему очень надо увидеться с заключённым. — Пусть завтра приходит. — Он говорит, что завтра будет уже поздно. Хосок недоумённо смотрит на товарища. — Ну веди сюда, — вздыхает он. — Устроим ему пятиминутную свиданку. Парень кивает и уходит, а возвращается и ведёт с собой того самого паренька, которого Чон уже видел в клубе прошлой ночью. Худощавый, одна кожа да кости, впрочем, за школьника уже не сойдёт. — Хочешь увидеться с Чжухоном, значит? — хмыкает Хосок. Парень оживляется, поняв, с кем ему надо говорить. — Да, очень надо, если можно. — А в чём завтра проблема? — Завтра… — мнётся парень. — Завтра я уже не в городе буду. — Что, далеко и надолго уезжаешь? — усмехается Хосок, но выходит из-за стола и показывает, куда надо идти. Парень устремляется за ним. — Как тебя зовут? — Да, есть одно дело… М-Мин Юнги моё имя. — Законное, я надеюсь? — А что, меня подозревают? — усмехается паренёк. — Нет, но надеюсь, и повода не будет. Хосок указывает на дверь камеры для посещения заключённых. — Сейчас приведу, иди садись, — приглашает Хосок и уходит вглубь по коридору. Юнги заходит, садится на холодный стул. Ему некомфортно, хочется убежать, скрыться, но он сидит здесь и ждёт, потому что другого шанса может и не быть. Дверь отворяется. Юнги поднимает глаза и видит, что тот, к кому он пришёл, в таком же шоке. Хосок напоминает, что у них крайне мало времени и захлопывает дверь за вошедшим Чжухоном. Чжухон смотрит. Ноги не слушаются, но он всё же заставляет себя пройти и сесть. — Я как-то не так представлял себе свидание, когда говорил о нём. Голос у Чжухона по-прежнему вызывает в Юнги тонны мурашек. Пусть сейчас и неподходящее время, чтобы вслушиваться и любоваться. — Честно говоря, я тоже. Но я вообще никак не представлял себе свидание. Чжухон смеётся, а потом в миг становится серьёзным. — Почему ты тут? Часы посещения… — Да, знаю. Просто я уеду вечером. — Куда? Надолго? — Не знаю точно. Меня попросили сопроводить одну персону, я согласился. Да и оставаться тут совсем не хочется. Я же всегда хотел уехать в место куда-нибудь получше и начать всё заново. — Я так понимаю, ты покидаешь страну, а не город, — начинает догадываться Чжухон. Юнги только кивает, не в силах ответить на взгляд, полный разочарования и горечи. — Извини, что всё так сложилось. Я всегда играл с огнём, и вот доигрался. Значит, на слушании моего дела тебя не будет. — Нет, но… — Юнги протягивает листочек, на котором корявыми буквами выведен номер, — это мой номер. Вообще когда ты выйдешь, ты по-прежнему сможешь связаться с Намджуном, а он уже со мной. — Так ты хочешь, чтобы я позвонил тебе, когда выйду? — изумлённо смотрит на парня напротив Ли. — Хочу, — вздыхает Юнги. — Мы здорово катались. И… И я бы повторил это снова. Если ты позвонишь мне отсюда чуть позже, я смогу дать тебе адрес, на который ты можешь слать мне письма. — Почему ты не отвернулся от меня? — Потому что никто не безгрешен, — пожимает плечами Юнги.***
Юнги курит на улице и не знает, что делать с той информацией, что имеется в голове. Похоже на побег от всего, что они должны защищать, и это правда. Убежать от проблем проще всего. Опершись на стойку рядом с регистрацией на улице около вокзала, он вглядывается в ночное туманное небо. Самое странное даже не то, что ему позвонила Чон Соён, а то, что именно ему и именно она. Он не сомневается, что номер ему дал Чонгук. Этот пройдоха знает всё и обо всех. Мин усмехается. Да уж, судьба действительно странная штука. — Я купила билеты. — А откуда у тебя деньги? — Хосок дал на первое время. Я обещала вернуть, когда устроюсь на работу. А ты почему сбегаешь? — она берёт у него из рук бутылку воды и жадно пьёт. — Заебало всё, знаешь. — Знаю, — усмехается девушка. — Странная из нас компания, не считаешь? Она протягивает Юнги его любимые сигареты, хотя она не знала о том, какие нужно покупать, вглядывается в её осунувшееся лицо и вздыхает. — Не, теперь не думаю. Соён кивает. Они вроде как примирились и больше не говорили друг другу колкости. — А Чимин отца своего нашёл. При упоминании имени парня Чон замирает, не в силах поднять глаза на стоящего рядом Мина. Юнги правда понимает всё. У самого ступор был при встрече с Чжухоном. Всё никак поверить не мог, что всё так сложилось в кратчайшие сроки. Что он теперь отбывать наказание будет, Хосок уедет жить с Юци в центр Сеула, а Чимин жить с родным отцом и сводной… эм, сестрой? — Это Намджун, — продолжает Юнги, заметивший, что Соён не собирает спрашивать. — Оказывается, Намджун давным-давно тест ДНК делал и искал Чимина, и усыновил его намеренно. — Я рада за них, — девушка справляется с эмоциями и улыбается. — Позвони ему. Хотя бы скажи, что уезжаешь. — Ему Юци позвонит, но уже когда мы будем далеко отсюда. Он кинется за мной, будет уговаривать остаться, и я не смогу уехать. У нас бы всё равно ничего не вышло. — Но он тебе не безразличен, — как факт говорит Юнги. — Теперь мы по душам говорить будем? — иронизирует она на его манер. — Нет, пожалуй, что нет, — смеётся Юнги. — Но ты же планируешь вернуться? — Может быть, — она машет перед ним билетами. — Всё, пора на посадку, я собираюсь вздремнуть хорошенько. — Отлично, я планировал то же самое. Возможно, ты более удобный попутчик, чем я предполагал, — подначивает он, и она, пихнув его локтём, первая забегает в поезд. Оставляя позади всё: семью, друзей, работу и мечту стать певицей. Всё то, что стало дорого и то, что приносило боль. Все воспоминания, связанные с этим городом, с людьми, которые стали важными. Своё прошлое, настоящее и несбывшееся будущее. Такое ли уж несбывшееся?..***
— Здравствуйте, это семья Ким, вы позвонили, когда нас нет дома или мы заняты работой. Оставьте своё голосовое сообщение. — Привет, Чимин. Это Сон Юци. Ты не отвечал на свой мобильный. Мы с Хосоком сегодня переезжаем поближе в центр Сеула. Скоро увидимся, я навещу тебя в клубе. Прости, что приходится сообщать тебе это слишком поздно, но Соён уехала. Буквально пару часов назад она села на поезд До Инчхона. С ней Юнги. Это обстоятельства, чтобы не быть пойманной полицией из-за всего, что она сделала, Хосок сказал, что ей лучше уехать. Я честно не знаю, куда она уехала, но она пообещала дать адрес, как только обустроится. Пожалуйста, не вини её за то, что она решила уехать, не попрощавшись. Думаю, если бы она сказала, и ты пришёл её провожать, ей было бы тяжелее уехать. Юнги пообещал за ней присмотреть. Не вини себя ни в чём. Я дам тебе адрес потом, если ты захочешь. Позвони, как сможешь. Люблю тебя.