Коснуться, чтобы увидеть

Эдвард не мог видеть, но знал, что день сегодня прекрасный. В качающихся от ветра верхушках деревьев щебетали птицы, он слышал их чудесное пение сквозь шорох ветвей. Тёплый ветерок овевал его тело, согревая лицо и грудь. В плотной форме было невыносимо жарко, Эдвард остался бы в легкой пижаме, но ему объяснили — нужно тренироваться, чтобы окрепнуть. Похоже, его тело всё ещё было слабым. Эдвард знал, что это правда. Он уставал даже от прогулок. Камешки хрустели под ногами. Идущий сбоку капрал Барроу напевал незнакомую мелодию. Это не раздражало. Колени Эдварда подогнулись. — Можно ненадолго остановиться? — спросил он, покрепче схватив Барроу за руку. Боль пронзила его ногу, стрельнув в ступню. — Да, конечно, — ответил капрал. Эдварда направили влево. Они были рядом со скамейкой у входа в больницу, он понял это по запаху. Эдвард не хотел здесь сидеть, мечтая отдохнуть от врачей и медсестёр, их жалеющих взглядов. — Мы рядом с парадной дверью? — тихо спросил он, боясь, что его подслушают. Хотелось выяснить, где они находятся, своему слуху и обонянию Эдвард пока не доверял. Барроу голос понижать не стал. — Да, — довольно громко ответил он. — Хотите зайти внутрь? Эдвард вздохнул и почувствовал, что его правая нога дёргается. Он знал, что другим его понять трудно. Долго находиться рядом он позволял только Барроу, доктору Кларксону и милой медсестре Кроули. Остальным не доверял. Он не мог их понять. Чем дальше они были, тем лучше. Сесть всё равно нужно, и поскорее, а то он упадёт и оконфузится. Неуклюжие, шатающиеся движения напомнили ему, как его брат в детстве, спотыкаясь, делал первые шаги. Мать им гордилась. —Лейтенант Кортни, хотите вернуться в госпиталь? — повторил Барроу — наконец, потише. — Вы несколько раз обошли вокруг клумб, так что хорошо поработали. По-моему, упражнений на сегодня достаточно. Эдварду хотелось провалиться сквозь землю. Барроу не пытался покровительствовать, но всё равно ужасно унизительно чувствовать себя таким бесполезным и беспомощным. До войны он был страстным: сильным, здоровым, в отличной форме... Больше не будет. Его левое колено дёрнулось. — А ничего другого предложить вы не можете, Барроу? Боюсь, я долго не выдержу. Он представил, как Барроу моргает в замешательстве или хмурится. А возможно, он остался равнодушным. Эдвард не знал. Если подумать, он вообще понятия не имел, как выглядит Барроу. — Не уверен, что понял вас, — сказал капрал. Его мягкий северный акцент успокаивал. Наверное, он родом с северо-запада, возможно, из Манчестера. Чувствуя лёгкое смущение, Эдвард ответил: — Барроу, я имею в виду, что мне нужно немного уединения. Я не вижу, что происходит, но постоянно чувствую на себе взгляды. Другие пациенты смотрят на меня. Врачи смотрят. Медсёстры. Они все смотрят на меня, а я их не вижу. Я не знаю, чего они хотят. — Они просто волнуются, вот и всё, — мягко уверил его Барроу. — Над вами никто не смеётся, если вас это беспокоит. — Нет, — вздохнул Эдвард. Он не знал, как ещё объяснить, что его тревожит. Барроу продолжал его вести куда-то. Местность была незнакомой. Эдвард ему доверял. — Я знаю, как вам тяжело, — тихо сказал капрал. — Не могу представить, что вы переживаете. Врать не буду — перспектива ослепнуть мне омерзительна. — Врать не буду — мне тоже омерзительна, — огрызнулся Эдвард. От резких слов ему самому стало больно. — Простите, — грустно пробормотал Барроу. — Я не… — Нет, Барроу, — извиняющимся тоном сказал Эдвард. — Я ценю вашу честность, другие относятся ко мне как к ребёнку и не решаются высказать суровую правду. От этого и я чувствую себя ребёнком, и мне противно. — Я знаю, — прошептал Барроу. Казалось, что скорее он разговаривает сам с собой. Теперь они шли в густой траве. Сквозь заросли высоких стеблей пробираться было тяжело. Местами земля была неровной. Чувствовался необычный сладкий запах каких-то растений. Цветы. Птицы пели громче. Деревья шелестели на ветру. Воздух казался свежее, хотя это, скорее всего, просто мерещилось. — Где это мы, Барроу? — Позади госпиталя, лейтенант. Здесь есть скамейка, можете присесть. Тут очень уединенно. — Очень? — Мы скрыты деревьями, нас никто не видит. Никто на вас не смотрит, кроме меня, конечно. — Хорошо. Голос Барроу вдруг прозвучал громче. Он подошёл ближе и встал слева от Эдварда. — Сэр, — осторожно сказал капрал, — хотите побыть совсем один? Тогда я покину вас на пару минут. Если обещаете оставаться здесь, я уйду и сяду подальше, но не слишком. Эдвард подумал над этим любезным предложением и отказался. — Не возражаю против компании, Барроу. Если вы сами хотите. Что-то пролетело мимо — лист или, может быть, бабочка. Он вскинул руку, отмахиваясь от атаки того-что-это-было. — Конечно, сэр, — ответил Барроу. Казалось, что молодой капрал всегда рад его компании. Эдвард не понимал, почему. Вдруг до него дошло. Барроу был его другом. Он просто не догадывался. От этой мысли потеплело на сердце. — Спасибо, Барроу. Они сидели молча. Барроу что-то снял с его формы. Потом Эдвард почесался. Осторожно шмыгнул носом. Вдали жужжала пчела. Раздался звук захлопнутого окна. Птицы щебетали и хлопали крыльями. Эдвард услышал хруст ветки где-то справа. Но всё равно это было спокойное место. Ему тут нравилось. — Барроу? — вдруг бездумно позвал он. — Да, сэр? — сразу откликнулся капрал. Эдвард не знал, что хочет спросить. Почесал колено. Потом внезапно понял. Конечно. Любопытство ему подсказало. — Эээ… Капрал, это не очень дерзко — захотеть узнать, как вы выглядите? — нервно спросил он. — Мы проводим столько времени вместе, и я вашу заботу очень ценю. Я бы хотел, если можно так выразиться, примерить лицо к имени. — О! — сказал Барроу. — Конечно. Ну, у меня тёмные волосы. Скорее, чёрные. Я высокий. — Да, я знаю, что вы высокий. Барроу сглотнул и продолжил: — А, ну да, простите. Я бледный. Всегда был таким. В детстве считали, что я болею, но на самом деле я просто бледный. Эдвард был удивлён. Он считал, что Барроу светловолосый и загорелый, как большинство людей из рабочего класса. Хотя тот говорил Эдварду, что перед войной был лакеем, поэтому большую часть времени проводил в помещении. — Какого цвета у вас глаза? — спросил Эдвард. Он представлял Томаса с ореховыми глазами, может, даже карими. — Синие, — сказал Барроу. — Скорее, серые. Вообще-то, мне не нравится, как это звучит, но моя мать однажды сказала, что они цвета зимнего неба. Это было мило с её стороны. А люди считают, что они выглядят холодными, и, думаю, это правда. Эдвард был ошеломлен. «Цвета зимнего неба», — мысленно произнёс он. Рядом снова прожужжала пчела. — Высокий, бледный, синеглазый, черноволосый, — повторил он почти насмешливым тоном. — А губы у вас очень красные? — Эээ… — пробормотал Барроу. — Ну, вообще-то, да. Как-то мне даже сказали, что они будто накрашенные. В школе компания мальчишек постарше дразнила меня девчонкой. Ну, пока однажды я не врезал их вожаку. Я и сам удивился! — Спорим, вы красивый. По описанию — вылитая Белоснежка, — рассеянно сказал Эдвард. Он пытался представить Барроу. Какие у него черты лица — грубые или нежные? Угловатые или мягкие? Он выглядит взрослым или юным? Барроу фыркнул и переступил с ноги на ногу. Он был смущён. — Ну, наверное, — выдавил он. — Я неплохо выгляжу. Если бы какая-нибудь богатая принцесса захотела разбудить меня поцелуем и забрать к себе в замок, я бы не возражал. — Там лучше, чем в госпитале, — пошутил Эдвард. — Это уж точно, — весело ответил Барроу. — Некоторые называли меня красивым, но не думаю, что я что-то из ряда вон. И никакая не Белоснежка, — вдруг он рассмеялся. — Скорее, Дракула, если угодно! Но я люблю притворяться более уверенным, чем есть на самом деле. Он замолчал, растерянно хмыкнув. Было ясно, что Барроу коснулся больного места и не хотел останавливаться на этой теме. Эдвард, кажется, понимал, почему. Когда он слышал, как Барроу держится в госпитале, он представлялся гордым и умным, даже надменным. Он мог показаться довольно высокомерным. А когда они с Барроу оставались наедине, тот расслаблялся. Его голос звучал теплее, а слова были мягче. Он становился более открытым и при этом слегка уязвимым. Добродушным, даже милым. — Делаете хорошую мину при плохой игре, да? — заметил Эдвард. Он повернулся к невидимому капралу. — Я это чувствую. — Как и все мы, — пробормотал Барроу. Эдвард на секунду задумался. В стороне слышался чей-то разговор, потом прозвучал смех. Голоса были далеко. — Да, — в конце концов согласился он. — Как и все мы, Барроу. Капрал промолчал. Эдвард промолчал. Они снова сидели в тишине. Наконец Эдвард не выдержал и выпалил: — Барроу, я слышал, как медсестра рассказывала про особенную технику, которой пользуются слепые. Ну, не знаю... Понимаете... Я думаю... Я раньше слышал о людях, которые так делали, но тогда мог видеть и не думал... В общем, она советовала одному пациенту ощупать лицо медсестры, чтобы он мог запомнить её черты и нарисовать в уме образ. И как я понял, это сработало. Люди делают так в романах — в смысле, персонажи. Я слышал... — Хотите ощупать моё лицо? — прервал его Барроу, явно веселясь. В его голосе слышалась усмешка. Эдвард открыл и закрыл рот, как золотая рыбка, прежде чем в конце концов ответить: — Ну, э-э-э... да. Если вы не против. Мне любопытно узнать, как вы выглядите. Если вам неловко, тут нет ничего страшного! Просто интересно. — Я тут, — мягко сказал Барроу и взял Эдварда за руки. Эдвард вздрогнул от прикосновения. — Вы не против? — спросил Барроу. — Я просто направляю ваши руки к моему лицу. — Конечно, пожалуйста, — ободрил его Эдвард. Это было глупо, но он начал дрожать. Особо шумная птица мерзко закричала. Эдвард мог поклясться, что эта тварь над ним насмехается. Он выдохнул, когда кончики пальцев внезапно коснулись тёплой гладкой кожи. Барроу отпустил его руки, и на секунду они замерли. Оба не шевелились. Эдварду потребовалось несколько секунд, чтобы набраться смелости провести пальцами по щекам капрала. Его руки дрожали, он неловко и неуклюже ощупал острые скулы. — Это странно, — заметил Барроу. — Хотя я не чувствую себя неловко! Такое не каждый день делаешь. Неожиданно Эдвард согласился. Кожа Барроу была очень гладкой на ощупь. Он либо побрился утром, либо был моложе, чем сперва считал Эдвард. — У вас хорошая кожа, — сказал он капралу. Барроу рассмеялся. Эдвард почувствовал движение мышц его щек. Кожа под пальцами потеплела. — Спасибо, сэр. Эдвард заставил себя улыбнулся. Он очень нервничал. Когда Барроу замер, он осторожно провел пальцами вверх, пока не нащупал глаза и лоб. Длинные ресницы дрожали под его пальцами. — Лоб у вас не высокий, — заметил Эдвард и сглотнул. — Я чувствую ваши ресницы. — Они довольно длинные, — сказал Барроу. — Повезло вам, — доброжелательным тоном отозвался Эдвард. — У вас ровные брови. К его удивлению, Барроу расхохотался и отпрянул. Руки Эдварда тут же застыли, пока Барроу не вернулся на место. Эдвард наткнулся рукой на нос капрала. — Ровные брови! — хмыкнул Барроу. — Ну, да, — слегка раздраженно пробормотал Эдвард. — Разве это плохо? — Нет, — усмехнулся Барроу. — Не плохо. А нос у меня какой? — Маловат. — Отлично, — фыркнул Барроу, развеселившись от невозмутимого тона Эдварда. Эдвард тяжело задышал и провел пальцами вниз, вздрогнув, когда они коснулись губ Барроу. Он замер. Руки у него дрожали всё сильнее. — Можете меня теперь представить? — спросил Барроу. К облегчению Эдварда, его голос звучал не слишком смущённо. — Пожалуй, могу, — слегка пожал плечами Эдвард. — У вас, кажется, довольно чёткие черты лица. — Хм, думаю, да, — согласился Барроу. Эдвард опустил руки. Пальцами он всё ещё ощущал губы Барроу. Мягкая кожа. — Я бы хотел вернуться в госпиталь, Барроу, — торопливо сказал он. Его правая нога дёрнулась. — Конечно. Вот, возьмите меня за руку. Вставайте осторожнее, сэр. — Знаю, Барроу. Спасибо.

***

Темнота. Эдвард заснул рано, а теперь была ночь. Он чувствовал запах потухших свечей. Вокруг храпели пациенты. На расстоянии нескольких кроватей шептались медсестры. Врач перед уходом советовал кому-то лечь спать. Тяжело раздавались шаги. Остальные пациенты, похоже, спали. — Жаль, что новый доктор от нас уходит, — прошептала одна из медсестёр. — В какую больницу он возвращается? — Думаю, назад в Йорк, — ответила другая женщина. — Он симпатичный, да? — Очень! — хихикнула первая медсестра. — Ну, хоть капрал Барроу у нас остаётся. — Шшш! — прошипела вторая и тоже захихикала. — Поговорил бы он с нами подольше. Но он вечно работает. — Он всегда с медсестрой Кроули или с лейтенантом Куртенэ. — Бедняжка Барроу, он так старается, да? После всего, что он пережил, он мало жалуется. Эдварду хотелось вежливо попросить медсестру говорить потише. — Он просто душка, — ласково сказала другая медсестра. Потом женщины ушли, их лёгкие шаги затихли. Эдвард терпеть не мог звук их туфель. Раздражал стук каблуков. Он опустил голову на подушку, поморщившись, когда стукнулся о спинку кровати. Значит, Барроу и правда красив. Высокий и бледный, черноволосый и синеглазый, и красивый. Мягкий. Нежный. Сильный, но странно изящный и гладкий на ощупь. Наверное, он был прекрасен, насколько мужчина может быть прекрасным. Удовлетворённый, Эдвард заснул.