golden sensuality

Пытаясь почувствовать счастье, но без боли, ты знаешь, Ты можешь почувствовать пожар в ночи, лежа здесь. Детка, словно мы идем по проволоке сквозь страх. Mat Kearney — Sooner or later

SoMo — Ride       Сехун поглубже вдохнул и, напоследок посмотрев на свое отражение в зеркале, выдохнул. С гладкой поверхности на него смотрел совсем не тот, кем он был каких-то полчаса назад. Макияж творил чудеса. Глаза его были подведены ярко черными тенями. Да и от природы каряя радужка с линзой холодного голубого цвета стала ярче и выглядела обворожительно. Тонкие линии бровей, выделенные карандашом, стали еще заметней, а пухлые губы, с нанесенным на них блеском, манили и привлекали внимание. Сехуну было страшно даже коснуться своего лица, чтобы ненароком не стереть труды визажиста, хлопотавшего с ним так упорно и самозабвенно. Но больше всего взгляд привлекали красивые украшения, цвета золота, на лице, над бровями, на переносице, скулах и остром подбородке. Образ в целом казался завлекающим, странным и оттого манящим. — Сехун, вас ждут, — тихо позвала возникшая из ниоткуда девушка и тут же скрылась за большой шторой.       Сехун кивнул сам себе и последовал за ней, собираясь с духом. Зайдя в большой зал слепящего белого цвета, он невольно зажмурился и отвел глаза, но тут же зацепился взглядом за высокую фигуру, одетую во все черное и слишком сильно выделяющуюся на этом фоне. Фотограф стоял к нему спиной, чуть сгорбившись, и что-то смотрел на экране большого фотоаппарата. — Он здесь, сэр, — мягко отозвалась девушка. — Пусть проходит вперед, а ты, Лиса, можешь идти.       Девушка поклонилась фотографу и, подмигнув модели, тихо выпорхнула из зала, оставляя Сехуна в одиночестве. Заметив, что фотограф не собирается ему ничего говорить, он осторожно сделал шаг и следом быстро прошел в центр съемочной площадки, хотя все вокруг было белым, границы комнаты стирались, словно их и нет вовсе. Сехун не знал, куда ткнуться. Бросив быстрый взгляд на фотографа, парень принялся внимательно его осматривать. Пак Чанёль — так звали мужчину — в модельном бизнесе о нем слагали чуть ли легенды, получить у него фотосессию мечтали не только новички, но и бывалые акулы модельного бизнеса. Каково же было удивление Сехуна, когда именно ему, только-только подписавшему контракт с агентством, выпал шанс получить фотосессию у Пак Чанёля. А все благодаря его менеджеру — Бён Бекхену, который хоть и является таким же новичком, отличается смекалистым характером и обворожительной улыбкой.       Мужчина был высоким. Закусив губу, он внимательно просматривал готовые снимки в фотоаппарате. Его кучерявые высветленные волосы закрывали глаза, и Сехун никак не мог рассмотреть их. Стройная фигура фотографа, обтянутая черной тканью, хоть и выделялась на белоснежном фоне, казалась ее неотъемлемой частью. Отвести взгляд было почти невозможно. — Раздевайся, — вырвал из мыслей хриплый голос, и Сехун вернул взгляд на лицо фотографа.       Тот стоял в двух метрах от него, аккуратно, даже бережно держа камеру в руках и оценивающе смотря на Сехуна большими равнодушными глазами цвета вязкой смолы. Почувствовав, как быстро колотится сердце, Сехун беспрекословно подцепил пояс атласного халата нежного цвета чайной розы и, развязав его, скинул одежду на пол, оставаясь лишь в нижнем белье. Ткань бесшумно упала на пол, словно бы клякса на белоснежный лист. — Какие-то проблемы? — строго произнес Чанёль, заметивший вдруг четко проступившее волнение модели. — Н-нет, — сбившимся голосом почти прошептал Сехун. Его грудь тяжело вздымалась, а кожа начала покрываться колючими мурашками. — Полностью, — подтолкнул фотограф и бесстрастно выгнул бровь, смотря на модель.       У Сехуна перехватило дыхание, но, кивнув, он стянул с себя остатки одежды и внимательно посмотрел на фотографа.       Чанёль вновь изучающе принялся осматривать его, обходя по кругу и цепляясь взглядом за каждый плавный изгиб юного тела. Сехун покорно стоял на месте, чувствуя, как этот липкий взгляд блуждает по его обнаженному телу. Сердце заходилось сумасшедшим ритмом, и дышать становилось почти невозможно.       Закончив осматривать изящное тело модели, фотограф ухмыльнулся и без лишних слов скрылся за дверью в стене, которую Сехун раньше не замечал. Его отсутствие не продлилось дольше пары секунд, вернулся он с большим белым ведерком в руках. Поставив его рядом с моделью, Чанёль снял с шеи фотоаппарат и убрал его на единственную мебель, не считая ламп для освещения, — стул, такого же белоснежного цвета. Фотограф наклонился и убрал крышку с ведерка, отбрасывая ее куда-то в сторону. Внутри переливалась яркая золотая краска, она блестела и казалась настоящим расплавленным золотом. Сехун завороженно смотрел за тем, как Чанёль закатывает рукава черной водолазки до локтей, а потом резко окунает руку в краску.       Выпрямившись, фотограф тут же коснулся измазанной рукой груди Сехуна и принялся размазывать по бледной, будто молоко, коже золотую краску. Она была холодной, и руки Чанёля слишком уверенно скользили по телу модели. Сехун внимательно следил за лицом фотографа, но оно все равно было до ужаса спокойным, а его действия безразлично пустыми — отработанными. Прикосновения теплых ладоней к груди, животу и реберным дугам согревали, и Сехун не мог оторваться от того, чтобы концентрироваться на тех участках своего тела, куда попадала краска с больших ладоней мужчины.       Потом Чанёль плавно перешел на плечи и принялся с особым усердием размазывать краску по коже, маскируя за ней каждый миллиметр тела модели. Ключицы и яремная впадина, с хладнокровным безразличием задрав голову модели вверх, фотограф принялся растирать краску по его шее, задевая адамово яблоко. Он резко дергал руку вверх, задирая подбородок Сехуна сильнее и разбрызгивая капли золотого цвета на его лицо.       Когда все тело модели оказалось в краске, Чанёль с довольной улыбкой обтер руки о собственную кофту и взял измазанными пальцами фотоаппарат, отходя на несколько шагов назад и пинком убирая от модели опустевшее ведро из-под краски.       Вновь оценивающе скользнув по телу Сехуна, Чанёль ухмыльнулся и поднес камеру к глазам. Тишину разорвал первый щелчок фотокамеры. — Если снимки окажутся хороши, то я опубликую их в журнале, — проговорил фотограф и, выглянув из-за камеры, улыбнулся. — Сехун, — будто на пробу произнес Чанёль и, насладившись звучанием, довольно хмыкнул.       И почему-то в голове моментально скользнула мысль, что имена моделей Пак Чанёль обычно никогда не запоминает.       Мужчина вновь поднес камеру к лицу и сделал несколько снимков, обескураженно смотрящего на него Сехуна. Тот стоял не в силах сдвинуться, хмуря брови, он изучающе смотрел на фотографа, а его это, по-видимому, лишь забавляло. Чанёль ухмылялся, медленно обходя модель по кругу и делая один снимок за другим. Как расточительно, подумал Сехун, тратить понапрасну пленку. — Ты так и будешь стоять на месте? Или все-таки покажешь хоть что-то, что оправдает потраченное на тебя время?       Голос фотографа резал по коже лучше любого ножа. Сехун, вдруг потеряв весь свой страх, принялся с вызовом в глазах принимать одну позу за другой. Поднимая руки и поворачивая лицо, он неотрывно следил за объективом камеры, словно бы разговаривал с ней. Между этой маленькой коробочкой и неопытным на первый взгляд парнем оказалась скрытая связь, уловить которую фотограф не мог.       Чанёль прерывал тишину щелчками затвора камеры, пока Сехун, отчего-то позабыв о присутствии мужчины, принимал одну позу за другой. Выгибаясь всем телом и натягиваясь струной. — Балет? — вдруг убрав камеру от лица, спросил Чанёль.       Сехун замер на месте и перевел на мужчину недоуменный взгляд, кивнув. Он сощурил глаза и закусил губу, слизывая блеск, отдающий приторно персиковым вкусом, перемешанным с химией. — Как вы догадались? — Движения. Ты слишком стараешься, Сехун.       Чанёль подошел к модели и, коснувшись руки, помог принять нужное положение. Он очертил кончиками пальцев силуэт Сехуна и заглянул тому в глаза. — Зрители должны захотеть картинку. Это не сцена, им не нужен танец. Лишь момент, кадр, застывший во времени. Не работай на время, все, что у тебя есть, — это мгновение. Заставь зрителя возжелать его.       Сехун кивнул, и Чанёль вернулся на свое прежнее место, запечатлев новый кадр.       После слов фотографа Сехун несколько секунд лишь завороженно смотрел на него, после, словно бы обретя второе дыхание, возобновил свои движения, концентрируясь на сиюминутном кадре и забывая о танце. Чанёль не говорил ни слова, лишь делал снимки один за одним.       Спокойное лицо мужчины не выражало ни единой эмоции, и Сехун не понимал, делает ли он правильно или нет. От волнения и напряжения мышцы начали подрагивать и дыхание сбилось. Резко выпрямившись и убрав камеру, Чанёль нахмурился, заставив сердце модели от страха сделать кульбит. Фотограф вплотную подошел к Сехуну и раздраженно посмотрел тому в глаза. — Страсть, — тихо прошептал он, — это важная составляющая моих фотографий. Эмоции, за которые стыдно всем, но которые всеми любимы. Я не берусь за работу с пустышками, с такими же, как и тысячи прохожих вокруг, не берусь снимать сухие, штампованные эмоции. Либо ты выдашь мне сейчас все, на что ты способен, либо одевайся и проваливай.       Последние слова фотограф выплюнул прямо в лицо модели, скривив недовольную гримасу. Дыхание Чанёля обжигало губы Сехуна, и, зло сверкнув глазами, тот подался вперед, обнимая руками шею мужчины и прижимаясь к нему всем телом, словно страх и вовсе исчез, оставив мыслям желание доказать и показать собственные силы и возможности. Краска мазнула по кофте фотографа, и губы модели нагло коснулись его, требовательно срывая поцелуй, отдающей привкусом железа из-за капельки крови, что выкатилась из прикушенной губы мужчина. — Достаточно? — отстранившись, прошептал Сехун, переводя сбившееся дыхание. — Достаточно страсти, Пак Чанёль? — Когда не будет стыда, тогда и будет достаточно.       Фотограф сбросил руки Сехуна со своих плеч и вернулся на прежнее место, кинув короткое «работать» застывшей модели.       Сехун подавил вздох обиды и вновь принялся позировать, смотря на камеру так, словно смотрел в глаза Чанёлю — зло, с вызовом, смешной пакостью. Чанёль ухмылялся, прячась за объективом, но довольно кивал сам себе, наблюдая за раскрепостившимся юнцом, что с алыми от стыда щеками двигался призывно и маняще. Поистине, стыда было в избытке, но страсти это придавало доселе невиданную невинность, делая ее еще более желанной. Странной, словно бы искаженной, да, но желанной, фотограф не мог с этим поспорить.       Он выгибался в спине, замирая на долю секунды. Давая кадру жить одно мгновение — и задача фотографа состояла в том, чтобы успеть поймать его на камеру, сохранить, оставить в живых на пленке. Чанёлю это удавалось с завидным упрямством хорошо, словно он предчувствовал, что через секунду будет нужный ему момент.       Когда время работы перевалило за оговоренную границу и снимков оказалось более чем достаточно, Чанёль с довольным видом убрал камеру на стульчик, критично осматривая безбожно испорченную ткань своей собственной одежды. — У меня получилось? — с надеждой в голосе спросил Сехуна, быстро поднимая с пола халат и накидывая его на острые плечи. — Куда делся тот развязный юноша, которым ты был секунду назад? — с усмешкой в голосе отозвался фотограф.       Сехун виновато закусил губу и притупил взгляд. Осознание произошедшего, случившейся только что фотосессии отразилось пунцовыми пятнами на бледных щеках. Фотограф хмыкнул и подошел ближе к модели. Он осторожно провел по его лицу пальцами, сдирая украшения, больно и неприятно. На их местах оставались едва заметные розовые следы, они чесались и неприятно жгли кожу. — Для первого раза ты был неплох, — пожал плечами Чанёль и улыбнулся. — Но помни мои слова, Сехун, живи моментом.       Чанёль хотел развернуться, но оказался притянут обратно. Сехун аккуратно сжал его лицо в руках и заглянул в глубину черных глаз. — Моментом, Чанёль? — шепотом спросил он. — Моментом, — кивнул мужчина.       И Сехун вновь потянулся к губам фотографа, действуя скорее на слепом и неумелом желании оказаться чуть ближе, нежели на желании отомстить или что-то доказать. К фотографу тянуло, какой-то странной магнетической силой притягивало так, что казалось невозможным отстраниться и отпустить. Чанёль никак не отвечал, лишь с интересом наблюдал за моделью. Тени смазались, на губах уже давно не было того противного блеска, а следы от сорванных украшений стали бледнеть.       Когда Сехун отстранился, все равно не отпуская фотографа, тот издевательски выгнул бровь. — Ты думаешь, этого не пытались сделать другие? — с укором спросил он, заставляя парнишку краснеть еще сильнее. — Каждая модель, попавшая ко мне на фотосессию, пытается сделать то же, что и ты.       Секунду подумав, Сехун, подобно фотографу, издевательски выгнул бровь и пожал плечами. — А мне есть дело до остальных? — Думаю, что нет.       Сехун согласно кивнул и вновь прильнул к губам фотографа, чувствуя режущий грудь азарт. Чанёль скользнул пальцами по реберным дугам юноши и улыбнулся в неловкий поцелуй. Краска уже давно застыла и кусками стала осыпаться с кожи. На некоторых фотографиях это слишком заметно, и на них Сехун выглядит, как ожившая статуя, сбрасывающая сдерживающие оковы.       Чанёль сильнее сжал пальцы на талии модели, чувствуя холодную ткань халата, и с неконтролируемой злостью стянул с Сехуна его, откидывая куда-то в сторону. Охнув, тот лишь с силой сжал волосы фотографа, но не отстранился, подставляя шею под горячие губы. Краска сухой крошкой оставалась на черной кофте мужчины, как и его губы, что покрывались золотым цветом моментально, стоило ему прильнуть губами к измазанной коже.       Чанёль покрывал невесомыми поцелуями тонкую шею, острые плечи, выпирающие ключицы, руками придерживая дрожащего мальчишку, пока тот слишком нагло зарывался пальцами в светлые волосы мужчины. Он обжег дыханием грудь, большими пальцами принимаясь методично рисовать круги под ребрами модели, и накрыл губами низ живота, после утягивая Сехуна вниз. Тот повалился на белоснежный пол, тяжело дыша и томно прикрывая глаза. Его щеки пылали от стыда и скрытого желания почувствовать Чанёля как можно ближе. — Искусство, — продолжая ласкать податливое тело модели, прошептал на ухо мужчина, — это есть все, что нас окружает. Не замечал? — Сехун непослушными пальцами зацепил края кофты Чанёля и пробрался под нее, оглаживая плоский живот холодными пальцами. — То, как человек собирается утром, как пьет кофе, все время поглядывая на часы, как спешит на работу и ест свой остывший ужин у телевизора. Искусство окружает нас повсеместно, каждый твой вздох, Сехун, — это чертово искусство.       Сехун судорожно выдохнул воздух, запрокидывая голову и позволяя фотографу припасть губами к адамову яблоку. Чанёль укусил основание шеи, каким-то чудом притянув ближе ведро с краской. — Но искусство не всегда привлекательно, ты со мной согласен, Сехун? — Чанёль отстранился, опуская руку в пустое ведро и сгребая остатки краски со стенок. Сехун шумно выдохнул и тут же закивал, очерчивая рельефные мышцы на животе фотографа. — А знаешь, что же высшее искусство для меня? — с нажимом спросил мужчина. — Что? — на грани слышимости спросил Сехун. — Истинное желание обладать, — срывающимся шепотом.       Чанёль резко принял сидячее положение и рукой, вымазанной в краске, несильно схватил горло модели, оставляя новый отпечаток поверх старой, слезшей краски. Сехун прикрыл глаза и улыбнулся, чувствуя, как рука начинает медленно ползти по его телу вниз, очерчивая грудь, пупок, подвздошные косточки, что слишком сильно выпирают, касаясь внутренней стороны бедра и игнорируя возбуждение модели, переходя на острое колено и далее на лодыжки. — У тебя красивое тело, Сехун, — стянув все-таки свою кофту, прошептал Чанёль. — Юное, натренированное, самое то для работы. Твое тело — такое же искусство, как и те снимки, что мы сделали. Высшее искусство.       Сехун закусил губу, чувствуя руки мужчины на своих бедрах. Он неспешно поглаживал его измазанную кожу, пальцами сдирая краску и оставляя розовые полоски на коже. Пока тот цеплялся пальцами за идеально ровный пол, не находя опоры.       Перед глазами все плыло и взрывалось яркими фейерверками. Дыхание причиняло боль, и из груди вырывались лишь сдавленные хрипы. Чанёль умело ласкал его тело, готовил, оглаживал кожу шершавыми ладонями. А в мыслях модели небо и земля менялись местами, все смешивалось в неразборчивые картины и плыло. Сехун и помыслить не мог, что позволит себе такое, но в тот момент его телом будто завладел кто-то другой, кто-то, кто вынимал его тайные желания наружу и позволял совершать безумства, на которые тот бы никогда не согласился.       Мужчина оставил поцелуй на подвздошной косточке и помог Сехуну перевернуться и лечь на живот. Когда фотограф снял остатки одежды, для модели осталось загадкой, он ничего не замечал, лишь желал. Желал стать ближе, как можно ближе, до хруста костей и сбитого сердцебиения.       Чанёль поднял за бедра модель, поставив на колени, и огладил его спину, заставляя прогнуться кошкой. Тихий стон сорвался с искусанных губ Сехуна, на что фотограф лишь довольно хмыкнул, пристраиваясь сзади и что-то неразборчиво шепча ему на ухо.       Сехун чувствовал, как фотограф непозволительно медленно проникает в тело, наугад шаря по сжавшемуся телу модели. Найдя руку мужчины, Сехун с силой сжал ее, так, что побелели костяшки на руках и проступили вены, в которых бурлила разгоряченная кровь. Боль смешивалась с удовольствием, и это сносило крышу.       Тяжесть чужого тела, потная кожа, рваное дыхание — все это возбуждало лишь сильнее. Чанёль двигался рвано, дыханием опаляя мочку уха модели и шаря по тонкому телу руками, не разбирая, слепо, исходя из безумного желания касаться. Сехун оглянулся через плечо и встретился с треснутым хладнокровием во взгляде фотографа, с затуманенными зрачками и влажными губами, его глаза бегло скользнули по взмокшей и прилипшей ко лбу челке, а после все перед глазами заполонили белые пятна, смазывая картинку и вырывая несдержанный крик.       Когда Чанёль повалился на модель, шумно вдыхая воздух, тело Сехуна пробила легкая, приятная дрожь и стук сердца эхом разнесся в ушах, оглушая и стирая границы реальности. Казалось, будто воздух вокруг накален до предела, было трудно шевелиться, трудно соображать, трудно дышать. Тело фотографа прижималось к телу Сехуна, его запах перемешанный с одеколоном забивался в нос, оседал на коже и запоминался каждой фиброй тела.       Когда легкая поволока неосознанности начала постепенно выветриваться и пропадать, мужчина осторожно поднялся, оставляя модель лежать на белоснежном полу, все еще переводя дыхание. Кожа у Сехуна была все такая же бледная, с разводами золотого цвета, но теперь на ней ярко выделялись следы, оставленные Чанёлем. Пробежав по ним быстрым взглядом, фотограф довольно хмыкнул. Отчего мысль о том, что теперь Сехуну не скоро будут доступны фотосессии, похожие на эту, возродила в груди чувство колоссальной победы Чанёля над остальными.       Осмотрев собственное тело, мужчина заметил на своей коже золотую крошку. — Я испачкал тебя, — хрипло отозвался Сехун, приподнявшись на локтях. Его губы выгнулись в нахальной усмешке. — Здесь есть душ, — бесстрастно ответил Чанёль, поднимая с пола халат и набрасывая его на обнаженное тело модели. — Вставай.       Вновь повалившись на сложенные впереди руки, Сехун устало прикрыл глаза и проигнорировал недовольное бурчание фотографа. Спесь холодности уже давно спала с этого таинственного образа.       Чанёль натянул одежду на измазанное тело и наклонился к Сехуну, все-таки помогая тому встать и надеть на себя прохладную ткань. Затянув пояс на талии модели, мужчина аккуратно подхватил на руки оказавшееся непозволительно легким тело и понес Сехуна в душевую. Поставив его на кафельный пол глубокого ультрамаринового цвета, фотограф взглянул в глаза, полные сплошных противоречий, невысказанных надежд, крылатых желаний, переполняющих эмоций.       Но Сехун лишь показательно скинул халат, задрав подбородок и развернулся, включая воду, даже не дождавшись, когда мужчина отойдет хотя бы на пару шагов, чтобы не намочить его. Дерзкий и своенравный, таких Чанёль еще не встречал. Робость перекрывала все остальные чувства и эмоции у каждого, кто был под объективом его фотокамеры, у каждого спирало дыхание от одного спокойного взгляда, а характер, неприкрытый и выставленный на всеобщее обозрение, затачивался покорностью из-за желания быть в этом бизнесе как можно дольше. Сехун долго здесь не протянет, Чанёль был в этом уверен. Слишком наивен и дерзок. Но если его характера хватит на смелость преподносить себя индустрии таким, какой он есть, карьера сокрушительно взлетит до небес.       Продолжая смотреть на ровную спину модели, стекающую по коже воду, что так безбожно смешивалась с золотой краской, Чанёль, подумав с минуту, неожиданно для себя прошептал: — Сехун?       Тот лишь едва заметно обернулся и замер, вслушиваясь в тихий голос фотографа. — Хочешь взглянуть на свои снимки?       Обернувшись всем телом, Сехун сначала язвительно выгнул бровь, а после кивнул, вновь возвращаясь к теплой воде с довольной, победной улыбкой.       Высшее искусство — желание обладать. Но еще больше вскрывает чужие сердца — покорность, скрытая за дебрями своенравного характера.