Поттер, отцепись от моих волос!

– Поттер, будь так любезен, отцепись от моих волос! – шипит Драко не хуже змей на своей голове. Эти белые чешуйчатые бестии шипят абсолютно на всех, даже иногда на самого хозяина, но пресловутый Герой и здесь стал исключением. Зато, в случае Поттера, на того шипит сам Малфой. Правда, далеко не на парселтанге, а на нормальном таком матерном. Эта глупая игра длится уже почти три недели – ровно с того момента, как Блейз какого-то черта решил проверить откопанное в недрах потрепанной книженции неизвестное заклинание, которое должно было “придать волосам дополнительный объем и лоск”. Жертвой был избран почему-то Малфой. Что ж, копна мелких змеек действительно была объемной, особенно если кто-то восторженно тянул к ним неосторожные руки – твари тогда вздыбливались не хуже, чем на изображениях Горгоны Медузы, и шипели так, что уши закладывало. И если первое время сам Драко боялся трогать собственную взбешенную шевелюру, то теперь скупыми движениями прицельно хлопал каждую змеючку по белой мордочке кончиками пальцев. Обиженные таким обращением змеи прятались за высокий трансфигурированный воротник мантии, но ненадолго. Через десяток минут они снова приходили в движение и любопытно зыркали на всех светлыми травяного цвета глазами. Иногда Драко раздраженно стягивал их атласной лентой в пучок на затылке, благо длина змей это позволяла, но после подобного болела голова, поэтому злоупотреблять этим приемом не стоило. В общем и целом Малфой удивительно быстро привык к беспокойной шевелюре, иногда даже ласково гладил острые мордочки, доверчиво льнущие к руке, да разговаривал с ними шепотом, когда совсем погружался в свои мысли. Пара тварей даже получила имена. Змейка, растущая из виска, постоянно с любопытством глядящая во все книги и пергаменты, как будто помогала ему делать домашние задания, была наречена Мадлен. Мадди получала больше всего ласки и тихого шёпота, но когда она лезла в лицо, то Драко дул ей в мордочку, чтоб та отодвинулась. В такие моменты можно было услышать даже, как Малфой хихикает. А вот та, которая пыталась цапнуть хозяина за палец каждый раз, когда тот оказывался в поле ее зрения, получила прозвище Кусака. Из-за этой гадины слизеринец периодически сидел с пальцем, засунутым в рот, чтобы ничего вокруг не замарать кровью. Иногда и сама змея оказывалась зажата между зубами, притихшая и сразу растерявшая всю агрессивность. Малфой подозревал, что именно этого она и добивалась, когда кидалась на его пальцы, мазохистка. Драко даже нравились его змейки, шипящие на все живое вокруг, создавая этим дополнительный круг обороны от любопытных. Для остальных они были ядовиты, вызывая опухание укушенных мест, для их обладателя нет. Ох уж сколько излишне рьяных и покусанных перебывало за первую неделю в кабинете Помфри, жалующихся на боль, зуд и распухшие ранки, быстро начинавшие сочиться мерзким гноем. Медиведьма поначалу ругалась на каждого, а теперь лишь вздыхала. Самому Драко никто из старших не смог помочь в решении его “шипящей проблемы”, даже консилиум преподавателей не дал результата. Вызванные из Мунго специалисты тоже развели руками, а от госпитализации проклятый отказался. Перед самыми экзаменами попадать в больницу не хотелось совсем, мало ли на сколько заложат. Здраво рассудив, что учеба важнее, а для лечения есть лето, Малфой решил просто смириться с тем, во что превратились его волосы. Предварительные обследования показали, что здоровью это не угрожает. Зато теперь не нужно было выливать тонну геля и тратить лишние двадцать минут на укладку и час на просушку. Можно было посвятить это время учебе. Правда, жить спокойно мешала лишь одна деталь – эти чешуйчатые белые гадины почему-то обожали Поттера. Извечные враги столкнулись в медкабинете, куда озмеившегося Малфоя приволок паникующий Блейз, забывший про то, что там возлежал собственной персоной национальный герой, неаккуратно сверзившийся накануне с метлы. Вечер они встречали в молчании на соседних койках. Точнее, так хотел бы Драко, но беспокойный слишком активный и явно залежавшийся Поттер решил иначе. Он с кряхтеньем сполз с узкой кровати и, прихрамывая и придерживаясь за болящие ребра, переместился на край кровати слизеринца. Драко оторвал взгляд от учебника, недовольно цокнул языком и снова уставился в книгу. – Малфой, а можно я их потрогаю? – восторженно произнес Герой, не отрывая взгляда от того, во что превратились чужие волосы. От такого заявления Драко даже не нашелся, что ответить. Лишь растерянно открыл рот, да так и остался словно оцепеневший. Посчитав, что молчание значит согласие, Поттер начал тянуть ладонь в сторону желаемого. Слизеринец отмер и ударил книгой по пальцам, уже почти коснувшихся змей. Твари в ответ оглушающе зашипели. А Поттер… Поттер зашипел в ответ! Змеи замолчали. Ошарашенный Малфой лишь глазами косился в сторону снова потянувшейся руки. Из лёгких как будто выбило весь воздух. Чертов змееуст! О проклятом даре так просто было забыть. Поттер легко улыбался, когда коснулся первой змейки, а та в ответ потрогала палец раздвоенным язычком, показав его всего лишь на мгновение, и вдруг резко ткнулась треугольной мордочкой в ладонь. После этого вся копна кинулась в сторону ласковой руки, словно отхватить капельку внимания сейчас было жизненно важно. Гриффиндорец продолжил тихо шипеть, змеи все сильнее облепляли его ладонь, которая продолжала их гладить. По ощущениям для слизеринца это было как прикосновение к его обычным волосам. Так гладила Драко до этого только Нарцисса, позволяя себе эту маленькую ласку для единственного сына. Некоторые змейки шипели, остальные молчали. – Что они говорят? – внезапно севшим голосом спросил Малфой, зачарованно глядя на разомлевших змей, боясь встретиться взглядом с изумрудными глазами гриффиндорца. – Вряд ли это можно перевести на человеческий. Змеи обычно очень честные и вслух выдают все эмоции и состояние, но не особо умные. Сейчас им просто хорошо. Поттер внезапно убрал руку и посмотрел прямо в серые глаза слизеринца. – Спасибо, Малфой, я рад, что ты позволил, – и Герой уполз в сторону своей кровати, задвинув ширму перед тем, как лечь. Драко слышал лишь тяжелое копошение за тканью. А потом понеслось: пустой консилиум, толпы покусанных, постоянные визиты в медкабинет, чтобы оценить его неизменное состояние… и внезапно назойливое присутствие Поттера рядом на общих занятиях. Тот тихо шипел на парселтанге и улыбался, украдкой касаясь мордочек. Змеи так же настырно стремились к гриффиндорцу. Дошло до того, что если недовольный Драко пересаживался подальше от Гарри, то они поднимали дикий шум и тянули голову так сильно, что их хозяин опасался за целостность шеи. Вот и сейчас сдвоенная с грифами История Магии превратилась в очередное шоу “Поттер, отцепись от моих волос!” Благо, что на дальних рядах они находились лишь вдвоем. Поттер, вернувшийся в Хогвартс без своих неизменных друзей, да так особо ни с кем и не общавшийся, предпочитал вообще все занятия проводить на самом последнем ряду, откуда сверкал лишь стеклами очков. А Малфой со своей живой агрессивной шевелюрой теперь тоже попал в отчуждение. Никто не хотел быть покусанным во второй, а то и третий раз. Даже провинившийся Блейз, нервно хихикая, сослался на то, что у него стало падать зрение, и ему просто необходимо место за первым столом. За три недели к их странной парочке, поселившейся “на Камчатке”, привыкли. Тем более, что Поттер сидел на ряд выше и старался особо не палиться с лаской и шипением. Ну то есть он пытался. Чаще всего на заигравшегося со змеями гриффиндорца приходилось шипеть в ответ, чтобы он умерил свои восторги. – Поттер, и что же ты прицепился к этим змейкам, как нюхлер к блестяшкам? – Ммм, не знаю, они безумно милые! Такие гладкие на ощупь и теплые. Я бы не отказался от таких питомцев. – И что мешает завести себе змею? – Драко откинул немного голову назад, чтобы видеть лицо Гарри. Тот перестал гладить Кусаку кончиком пальца, посмотрел прямо в серые глаза, ответил: – А вот и заведу, пожалуй. От одного белого змееныша плохо никому не будет! – и улыбнулся так солнечно, словно ему действительно безумно понравилась эта идея. Вот только в голове Драко это прозвучало настолько ассоциативно двусмысленно, что он почувствовал, что невольно краснеет. Пришлось срочно делать вид, что следующую фразу лектора просто необходимо записать, низко склонившись над пергаментом. При его аристократичной бледности, которую Малфой звал фарфором и старательно оберегал от солнечных лучей, смущаться было абсолютно противопоказано. Кожа шла уродливыми неравномерными розовыми пятнами, краснел даже кончик острого носа, а уж об ушах и говорить нечего. “Черт, уши!” В ракурсе Поттера невозможно было не заметить предательски заалевшие ещё сильнее уши, когда их обладатель понял, что так просто не скроется. Вот только с заднего ряда не поступило никакой издевательской реакции: пальцы все так же продолжали ласкать мордочки. Только шипения больше не было. *** После возвращения в Хогвартс в этом году Поттер казался непривычно тихим и задумчивым. Он старательно учился, ну или делал вид, кто его разберёт, как оно на самом деле. На издевки не реагировал, предпочитая молчать и уходить. Драко было так абсолютно неинтересно. Никакие оскорбления, кажется, не достигали гриффиндорца. Поэтому через некоторое время Малфой прекратил свои попытки возродить былую вражду. Да, он безумно был зол от этого факта, но ничего не мог с этим поделать. Того бодрящего адреналина, дарованного их маленькими перепалками, больше не было. Драко сам не знал, зачем ему это нужно, но упрямо продолжал думать, что это важно. А потом было много времени для наблюдения, анализа и выводов. Весьма неутешительных выводов. Сам для себя Малфой понял, что все эти годы был просто обижен отказом Поттера, потому и вел себя, как последняя злюка. Это было все то же желание подружиться, но извращённое эмоциями, а потому и выплескивающееся неприятными инцидентами. Всего лишь нужно все понять без высоты прошлого положения… и простить грифа за тот унизительный отказ. Сложно, но возможно. Отпустить. Зато ненависть без подпитки дровишками быстро угасла, неожиданно оставляя вместо себя что-то странное. Жалость к тому, что Поттер теперь совсем один и ни к кому не тянется. Где его смех и улыбка, которые не утихали все эти годы даже в самые суровые времена? Злость на тех, кто обрек этого несчастного ребенка на такие страдания, которые сломили бы почти любого взрослого. Желание подружиться и… защитить? Обнять? Извиниться и сказать, что он отлично его понимает? Было ли его понимание лишь самовнушением? Коктейль намешивался неслабый. А сверху ложилось то, что с самого начала года Малфой пытался подойти, но не мог решиться. И это вылилось в постоянное пристальное наблюдение за Поттером. Казалось бы, что может быть проще – подойти и сказать всего два слова: “спасибо” и “извини”. Спасибо за то, что спас на суде Нарциссу и его, дав показания в защиту. Извиниться за свое тупое поведение, за все эти годы. Но нет. Нет. Невозможно. В какой момент сердце сделало лишний удар, Драко не знал. Просто однажды поймал себя на мысли, что глупо пялится на стол гриффиндорцев за ужином в Большом зале, а в груди больно и предвкушающе тянет. Кажется, своими недопопытками подойти, он сам загнал себя в угол. Оказывается, когда слишком долго смотришь, слишком много направляешь на кого-то чувств, то сам тонешь в топком болоте, увлекаясь человеком. По-Малфоевски серьезно и ответственно от пальцев на ногах до самых кончиков волос. Осознание не принесло решимости. Ну влюбился, ну и что? С кем не бывает. Ну подумаешь в мужчину. Ну подумаешь в Поттера. Нормально. Вот только то, что это национальный герой, перечеркивает сразу все. Надежды даже не было. Ожидание конца года стало его пыткой. Одновременно сладкой от того, что у него были эти моменты наблюдения, и чертовски горькой от понимания, что дни утекают, как песок в тонкой талии стеклянных часов. Но это принесло бы облегчение. Мгновенное обрубающее избавление от бесполезного томления от того, как именно Поттер запускает пятерню в темные волосы или поправляет очки одним пальцем. Вдалеке чувства всегда гаснут, выцветают, выравниваются не подкрепленные ничем. Пусть не сразу, но все пройдет. Вот только эти змейки все усложнили в разы. Теперь будет труднее. Уже стало труднее в тысячу раз. Когда знаешь, что чужие руки так ласковы, то невольно начинаешь думать о том, а насколько тогда ласковы губы? Каково это на вкус? Любопытство плохая вещь. Неясная надежда, невольно поселившаяся где-то внутри с первого касания, обжигает хуже раскаленного прута в груди. Хочется кричать. Хочется спросить: “Гарри, зачем? За что? Почему?!” Ответов нет, и это сводит с ума. Это раздражает, потому что он не может быть привычно холоден. Тепло это не его. – Какого же хера, Поттер, ты прицепился к моим волосам? – бормочет Драко, протягивая руку к свету лампы на потолке, словно пытаясь его поймать. В комнате он абсолютно один. Блейз, как обычно, ошивается где-то в веселой компании, он не всегда приходит даже на ночь. А остальные две кровати свободны. Их побоялись поселить с младшими курсами, даже с тем седьмым, в который добавили вернувшихся. Все же большинство предпочло подготовиться к экзаменам в домашних условиях, не желая возвращаться в памятные места, которые несли слишком много боли. Да и учеников остальных курсов стало значительно меньше, поэтому роскошь отдельных комнат стала явью. Все, у кого была возможность, перевели своих детей в другие школы или посадили на домашнее обучение. Хогвартс опустел наполовину и кишел маглорожденными и полукровками. Вернулись только такие одиночки, как сам Малфой. Блейз, пытающийся удрать от опеки матери. И почему-то Поттер, покинутый друзьями. Непривычно тихие коридоры, тихие ученики, притихшие преподаватели. Как серое наваждение. Страшное наваждение. Пройдут годы, прежде чем все забудется. Время лечит. – И тебя вылечит, и меня вылечит, – усмехается Малфой тонкими губами, зажимая ладонь в кулак, словно может этим движением погасить свет. Но лампа продолжает гореть. *** – Поттер, отцепись от моих волос! – привычно рявкает Малфой, отодвигается в сторону и махает рукой назад, пытаясь отрезвить чужое рвение. Шум теплиц заглушает их маленькую потасовку, и можно больше не шипеть. Настырный гриффиндорец стоит позади и мешает выкапывать необходимые коренья. – Но они такие прекрасные, я не могу удержаться! – лепечет Гарри и снова касается маленьких головок чистой левой рукой. – Ну хочешь, я тебе отрежу парочку на память? Будешь тетешкать их вечно! Можешь даже с собой в постель положить! Драко раздраженно поднимает к голове замаранный в земле короткий широкий ножик, которым до этого срезал лишние отростки с клубня. Змеи мгновенно перемещаются в сторону Поттера и начинают яростно шипеть. – Да ладно, он пошутил, маленькие. Слизеринец рассерженно смотрит на грифа, чье лицо теперь скрыто за белым кублом, и, тяжко вздохнув, возвращается к делу. – Предательницы! – фыркает он, почему-то абсолютно уверенный в том, что на его голове именно куча дамочек. – Ты по-человечески говоришь, кстати. Поттер что-то отвечает, но за этим шипением невозможно расслышать. Малфой раздражённо встряхивает кистями рук, чтобы хоть немного земли упало с них. – Да пошутил я, успокойтесь! Он пытается собрать этот клубок извивающихся тел в кучу, но они шарахаются в разные стороны от его грязных рук. – Погоди, Малфой, не так. Гарри отталкивает его ладони, но Драко не оставляет попыток собрать змей. Тогда его запястья вдруг оказываются зажаты в захвате теплых пальцев. Гриф шипит – гадины мгновенно прячутся за воротник, аккуратно там складываясь. Малфой внезапно понимает, что оказался с Поттером лицом к лицу, ну почти, если не считать того, что тот на полголовы ниже и сейчас смотрит вниз. Гарри отпускает чужие запястья, скользит пальцами по ладоням и вдруг сворачивает последние фаланги пальцев, переплетая их со своими. – Забавно, у тебя такие тонкие запястья и длинные пальцы. Как у девчонки. Драко и рад бы ответить или оскорбиться, но не может. Его взгляд буквально примерз к темной челке, которая сейчас мешает заглянуть в зеленые глаза. А Поттер продолжает разглядывать его руки, поворачивая их так, как ему хочется, чтобы рассмотреть еще внимательнее. – Поттер, у тебя руки грязные, – наконец отмирает слизеринец. – Так это я о твои замарался! – Гарри возмущенно поднимает голову и смотрит прямо в лицо. Его глаза вблизи кажутся такими яркими и беззащитными, хоть и спрятаны за стеклами очков. Стекляшки уже не те дурацкие, круглой формы, а стильные прямоугольные и дорогие даже на вид. Дыхание перехватывает. И Драко рад, что в этот раз он смог не покраснеть. И что на кончиках пальцев невозможно почувствовать его бешеного пульса от буквально одичавшего сердца. – Отцепись, Поттер! Он злится сам на себя и свою реакцию, а потому резко выдергивает ладони из плена чужих рук. – Что? – рассеянно отзывается Гарри и смотрит на свои опустевшие ладони, сжимает их и разжимает несколько раз. – Ох, прости! А потом он запускает грязную пятерню в свои лохматые волосы, и Малфой обессиленно закатывает глаза. Ещё бы сердце так не стучало. Через два занятия они снова встречаются, в этот раз на зельеварении. И иного напарника, кроме Поттера, у Драко нет уже три недели. Никто не хочет приближаться к змееголовому. И это не очень хорошо сказывается на их успеваемости: Гарри старателен, но на редкость бестолков, в зельях он не чует никаких нюансов, но все хочет делать на свой манер, получая на выходе почти, но не совсем. Но Малфой уже разгадал, что указания надо давать четко, коротко и по одному за раз – это сводит риск порчи зелья к минимуму. Но парочку нехороших (по мнению слизеринца) оценок они уже успели схлопотать, пока притирались. Змеи абсолютно не мешают, стянутые лентой на затылке. Их очень возмущает такое обращение, но они молчат, убаюканные голосом Гарри. Драко не до игр. Драко лучше не злить. Им еще вечером идти поправлять оценки и снова варить, потому что хитрый слизеринец выпросил парочку вечеров у преподавателя, сославшись на то, что был в шоке после проклятия, оттого и напортачил. И этому змеенышу трудно не пойти навстречу. – Мадди, уйди! – Драко сам не замечает, как привычно сдувает любопытную змейку. Хихиканье Поттера его отрезвляет: – Ты дал своим змеям имена? Малфой снова закатывает глаза, потом отбирает у Гарри нож, которым тот шинковал утренний клубень, и толкает парня в сторону бедром, отодвигая от разделочной доски. А то иначе они не успеют вовремя добавить ингредиент. Гриф такой копуша. – Только двум, Поттер. Это нормально. Они же живые. – Живые, – странно вздыхает тот в ответ. Малфой чувствует невесомое касание к головке Мадлен, которую невозможно уложить под общую ленту. Он недовольно встряхивает головой, сосредоточившись полностью на своём деле. Но ласковая ладонь неожиданно объявляется в другом месте: ведет от скулы к челюсти кончиками ногтей. И это прикосновение сразу же отзывается где-то внутри тонкой струной. Опережая готовое накатить смущение с его предательской краснотой, Драко резко рявкает: – У меня в руке, между прочим, нож. И, если кто-то будет меня отвлекать, то церемониться я не буду! Пожалей мои нервы и наши оценки, Потти! Воцарившаяся тишина одновременно радует и напрягает. – Две ложки с горкой и по часовой стрелке десять раз! Зелье желтеет буквально за пару секунд, а потом приобретает яркий лимонный оттенок. Цвет правильный, Малфой хмыкает. Но смотреть на Поттера все еще не решается. Привычным движением переливает пробу в колбу, которую нужно сдать преподавателю. Остальные ещё заканчивают, они полностью погружены в процесс. Касание ладони так же неожиданно, как в прошлый раз, только в этот раз осторожное движение идет снизу вверх: от подбородка к виску, вскользь по ушной раковине. Драко зажмуривается, чувствуя, как вслед за линией прикосновения кожа вспыхивает. Некрасивый румянец заливает его лицо до кончиков ушей. Лента развязана, змеи-волосы туго ударяют по плечам. Мадлен тянется первая, Поттер гладит ее по мордочке, а потом... И это ощущение очень странное, а потому Малфой резко распахивает глаза и оборачивается на напарника. А тот уже отпустил змейку, шепнул быстрое: – Пойду сдам пробу, – и несется вниз по проходу между столов. И только тут до Драко доходит, что именно сделал Гарри, и его лицо начинает полыхать сильнее. В панике он сгребает беспорядочно вещи в сумку и одним прыжком сбегает из кабинета. Уже за дверью он глубоко вдыхает, напрочь до этого забыв про необходимость воздуха. В голове бьется лишь одна мысль: “Поттер поцеловал змею!” Всего лишь легкое касание губами, секунда, но… “Поттер поцеловал змею?!” *** До дополнительных зелий ещё около получаса, а Драко лежит свернувшись калачиком на собственной кровати и не знает, как бы отвертеться от этой встречи. Их же оставят совсем вдвоем – преподаватель доверяет Малфою, как странно это не звучит после всех его жизненных ошибок. В конце концов, перебрав кучу вариантов и оправданий, он решает, что это очень глупо. И он подведет не только самого себя, но и другого человека, к которому к тому же неравнодушен. Выйдет глупо вдвойне. Ну и что, что страшно? Где же твое холодное напускное равнодушие? Маска привычно ложится на лицо. Парень магией поправляет чуть смявшуюся одежду, после короткого раздумья оставляет мантию в шкафу, оставшись в рубашке и жилетке, и, решительно задрав подбородок, выходит в сторону кабинета зельеварения. – Я уже успел испугаться, что ты не придешь, – улыбается одним краешком губ Поттер, ожидающий около двери. А потом они молча готовятся к приготовлению зелья: Драко достает ингредиенты под пристальным взором преподавателя, Гарри устанавливает котел и раскладывает дощечки и ножики. Они надевают защитные фартуки. Мужчина одобрительно кивает ученикам, а потом удаляется в примыкающие к кабинету комнаты. Если случится что-то из ряда вон выходящее, то он услышит. А так эти ребята не особо нуждаются в контроле. Инструкции даны, все подготовлено верно – у него есть свои важные дела. Во время приготовления они обмениваются лишь короткими фразами и указаниями. Малфой, погруженный глубоко в собственные мысли, не замечает того, что Поттер практически не спускает с него глаз. Непривычно тихие змеи тоже не беспокоят, свернувшись аккуратно на затылке. Гарри почти постоянно тихо шипит, они слушают. Драко воспринимает это как фоновый шум, а не реальный разговор. Наконец проба в колбе, котел очищен. Малфой готов прибрать рабочее место и исчезнуть, как сделал это всего несколько часов назад. – Драко, постой, – неожиданно шепчет гриффиндорец. Он даже не сразу понимает, что это не очередное шипение для его змей, так непривычно слышать свое имя из этих губ. Малфой удивленно поворачивается. Поттер стоит, сжав ладони в кулаки, но с низко опущенной головой. Выражения его лица разглядеть невозможно. – Присядь, пожалуйста, я должен тебе признаться. Слизеринец буквально падает на скамью. Сердце заходится в аритмичном припадке, во рту пересыхает, а голова гудит. Он паникует, отчего в голос возвращается привычное ехидство: – Что сделать, Потти? Гриффиндорец встаёт напротив, опираясь на стол задницей и ладонями, их колени почти соприкасаются от такого положения. Мадлен неожиданно выбивается из общего пучка, шипит громко, словно знает, что должно случиться. – Признаться, Хорек, – в тон ему отвечает Гарри, а потом поднимает голову и запускает пятерню в свои волосы. – Наверное, я должен был сказать это сразу, но был слишком ошарашен этой новостью. А потому тянул время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что… – пауза мучительна, – я тебе нравлюсь. Драко громко сглатывает: – Прости, ЧТО?! – Я тебе нравлюсь. Твои змеи так сказали ещё в первый день, они отражают твои мысли, хоть и несколько бестолково, – Поттер пытается неловко улыбнуться. Это больное молчание, но прервать его слишком сложно. Драко понимает, что чертов Герой чувствует себя слишком виноватым, чтобы продолжать разговор. И, кажется, в этот раз убежать хочет не только он один. Вот только позволить это, не получив других ответов, невозможно. И он решается: – Это все твое признание? И что теперь? Поттер пожимает плечами. Это движение неимоверно бесит, а потому Малфой подается ближе, высоко задирает голову, и говорит почти в самое лицо гриффиндорца: – Ты меня ненавидишь? Ну, за эти чувства. Последнее слово дается с трудом, как будто его пришлось силой выталкивать из горла. Зеленые глаза удивленно расширяются. Гарри быстро моргает, а потом снова пожимает плечами: – Нет, с чего бы. Ты же ни в чем не виноват. – Тогда, – очень хочется заткнуться и трусливо сбежать, но где-то внутри уже разросся росток надежды, а другого шанса может и не быть, – я тебе нравлюсь? Поттер отводит взгляд, вздыхает: – Не знаю. Драко кажется, что он падает в черную пропасть. Глаза начинает предательски щипать. Он уже порывается, чтобы вскочить, но на предплечье ложится рука, сжимает до боли. – Стой! Я не против попробовать! – в зелёных глазах, сейчас находящихся так близко, сплошная паника. – Попробовать что? – Драко желает кричать и кусаться, он в отчаянии и не хочет, чтобы его истерика началась прямо здесь и сейчас. Позорище. – Встречаться? – Гарри разжимает ладонь и бережно оглаживает руку, отчего та покрывается мурашками. – С тобой… встречаться… как пара. – Я понял. – Я узнал только три недели назад, пойми. Это было неожиданно. Это сложно! Да мой мир перевернулся! Драко впервые видит, как Гарри выходит из себя, явно не контролируя свои эмоции и мысли. И это прекрасно. Эта торопливая сбивчивая речь именно то, что сейчас так необходимо. Так и не вылившиеся слезы мгновенно высыхают. – Но я хочу попробовать. Ты мне не противен, твои змейки замечательны. Ты такой красивый, хоть и вредный. Мне хочется узнать тебя больше. И больше касаться. Ты будешь? Глупое сердце пытается выбить клетку ребер. – Что? Драко смотрит только на губы, которые так близко. – Встречаться со мной… – Да? – он сам не понимает, как делает движение вперед и прикасается ртом к чужим теплым губам. От собственного явно сумасшедшего поступка, тело деревенеет. Гарри тоже застывает. Так тянется десяток секунд, а потом Драко неосторожно облизывает собственные пересохшие губы, касаясь при этом языком губ Гарри. Тот отодвигается и вытирает рот рукавом толстовки. Змеи взрываются шипением. – Это приятно, – выносит вердикт Гарри и лукаво улыбается: – Но я к подобному, похоже еще не готов. Драко уже давно покраснел как последний на ветке помидор и не знает куда деть взгляд. Ему стыдно за этот порыв. Рука легко касается волос. Змеи ластятся. Снова звучит парселтанг. – О, они сказали, что ты не против! Драко не успевает отреагировать, когда Гарри неожиданно падает на колени и обнимает его, оставляя одну ладонь на голове, а вторую пропуская сбоку и укладывая вдоль спины. И это объятие такое крепкое, что ребра недовольно ноют. Но Драко задыхается не от этого, а от самого безумно охватывающего ощущения. Такого полного, даже переполненного, жаркого и цепляющего все струны души одновременно. Он сначала неуверенно, а потом расхрабрившись, обхватывает Гарри за спину в ответ. Щека удобно ложится на чужое плечо, а змеи тянутся к шее, тоже делая попытки обнять. – Знаешь, когда тебя вылечат, я даже буду по ним скучать. Маленькие сводницы! И этот искренний громкий смех, который он слышит от Гарри в этом учебном году в первый раз, самый прекрасный в мире звук.