Соседи по комнате

В жизни ужасно часто встречаются люди, совсем не совместимые друг с другом. Посади этих двоих в одну комнату, и через час они перегрызут друг другу глотки, даже не думая о последствиях. Они пытаются сторониться друг друга, понимая, что если сойдутся, может случиться так называемый взрыв. Это может продолжаться долгое время, но такие люди никогда не смогут спокойно разговаривать и гулять, потому что так решила природа. Таких называют химически несовместимыми, их отношение друг к другу строится где-то в подсознании, и каждого что-то бесит в другом, хоть он и не может понять, что именно. Все это может закончится, только если один из них или оба сразу влюбятся друг в друга. Пак Чимин всего лишь третьекурсник Сеульского университета, которого, не спросив, поселили c Чон Чонгуком в одну комнату в общежитии, и именно после этого начался пиздец. Чимин был из тихих и незадиристых людей, которые любили природу, мечтали о банальной романтике и глупо улыбались при виде предмета своего обожания. Парень учился отлично, все профессора его безумно любили и ценили, а в группе он имел неплохой авторитет. Старостой он, к сожалению или к счастью, не стал. Просто не захотелось взваливать на свои и без того хрупкие плечи еще одну ответственность, поэтому Пак вежливо уступил одногруппнице, за что потом даже получил от нее поцелуй. Кажется, Чимин и в правду привлекателен. Но Пака, как раз, девушки не очень-то и интересуют. Он, признаться честно, больше по мальчикам, и именно в этом заключается проблема его стеснительности перед каждым сверстником мужского пола. С недавних пор Чимина переселили. Произошла какая-то замена, и блондин, стоя на пороге новой комнаты с небольшим чемоданом, смотрел на паренька, который лежал на кровати, уткнувшись в телефон. Юноша ни на секунду не оторвал взгляд от экрана и не удостоил Пака банальным «Привет». Он лишь презрительно хмыкнул и скорчил недовольную гримасу, на что Чимин тяжело вздохнул и отправился раскладывать вещи. Блондин не был предвзят к людям, всегда пытался находить в них светлые стороны, но вот с Чонгуком, чье имя он узнал от друзей, не сложилось. Этот тонсэн казался ужасно избалованным и самоуверенным, постоянно смотрел на Пака свысока, будто он — король всего мира, и никто не достоин его внимания. Он был полной противоположностью Чимина: хулиган и гроза школы, дерзкий и холодный парень, держащий в страхе и студентов, и профессоров. Пак же был мягким и ранимым, отлично учился и со всеми поддерживал дружеские отношения. Со всеми, кроме Чона, конечно же. Ненависть к Чонгуку у старшего зарождалась постепенно, маленькими черными каплями капала в чашу, превращаясь в огромные сгустки злобы. Все началось с того, что Чон пролил на него кофе. И нет, чтобы извинится (Чимин бы, скорее всего, его простил), но этот нахал только посмеялся и ушел в свою комнату, пока Пак медленно начинал закипать и шел менять только что постиранную белую рубашку на другую. Этот тонсэн вел себя по-хамски, разбрасывал свои вещи где попало, что не мог не замечать Чимин. И сколько бы раз он не просил младшего прекратить это делать, тот все время возражал, ехидно ухмылялся и забивал на то, что говорит старший. Пака бесил этот самодовольный взгляд и просто до небес завышенная самооценка. И последней каплей терпения старшего стал один интересный случай, произошедший совсем недавно. Чимин только пришел с учебы, ужасно уставший и измученный. Не удивительно, ведь сегодня в расписании стоял математический анализ, а это значило, что можно было со спокойной душой застрелиться, а потом в Аду высказать все Дьяволу за то, что он только додумался создать этот предмет. Сегодня Пак не был настроен на какие-либо разборки с Чонгуком, который, кстати, сейчас преспокойно посапывал в спальне. — Хорошо ему, — буркнул старший тихо, — первый курс, все-таки. Желудок предательски заурчал, намекая на то, что полностью опустошен. Чимин проследовал к небольшому холодильнику, больше напоминающему морозилку, с немного потрескавшейся краской на ручке, и потянул на себя, даже не надеясь, что найдет там что-нибудь съестное. Конечно, там ничего не оказалось, но Пак нашел что-то похуже пустоты. — Ебаный в рот, что это за чертовщина?! — перед этими словами раздался громкий визг, а после старшего прорвало на ругательства. Чимин слышит возню в соседней комнате, а затем на его крики выходит заспанный Чонгук, обернувшийся в одеяло и потирающий кулаком правый глаз. — Ты че разорался-то тут? — еле сдерживая смех, спрашивает младший, наблюдая за откровенно охуевшим лицом сожителя. — Здесь голова. В нашем чертовом холодильнике мертвая голова! — возмущенно поясняет Пак, уже догадываясь, чьих рук это дело. — А какой ей еще, по-твоему, быть, если она отдельно от тела? — усмехается Чон и берет в руки телефон, плюхаясь в мягкое кресло. — Это ты ее принес? Какого хрена, Чон Чонгук?! — Ну да, я принес, и что с того? Просто хотел напугать тебя и, как видишь, мне это удалось. Честно, не ожидал таких визгов от тебя, Чимин, — ухмыляется тонсэн, поглядывая все еще на пребывающего в состоянии шока Пака. — Чимин-хен. Не забывай об этом, — холодно отрезает старший. — Где ты ее вообще достал? Морг, небось, ограбил? — Нет, я просто там подрабатываю, поэтому украсть ее не составило труда, Чимини-хен, — передразнил Чон. — Я в душ, — блондин вытаскивает из шкафа домашнюю одежду и направляется в ванную комнату. — Если найдешь там отрубленные пальцы, непременно заори на весь этаж, чтобы все слышали, — кричит вдогонку Чонгук, на что слышит краткое: «Пошел к черту». Именно с этого дня, с этого самого момента Чимин решил отомстить. И не просто напакостить, а хорошенько отомстить, чтобы Чону это аукнулось. И удобного случая долго ждать не пришлось. Действие бумеранга, знакомы с таким? Вот и Пак на него надеялся, и подвернулась такая ситуация, что он смог убить двух зайцев сразу. А почему двух, узнаете чуть позже. — Сейчас мой отец придет, — объявляет темноволосый, натягивая белую футболку на мокрое после душа тело. — От тебя требуется сидеть и не вякать. Этот человек с легкостью может купить твою душу. Пак шумно сглатывает, как можно убедительнее скорчивая напуганное выражение лица, а сам, когда младший отворачивается, бежит в свою комнату и наспех кидает некоторые вещи в небольшую спортивную сумку. Дальше он наводит марафет. Подкрашивает глаза черной подводкой и легко наносит персиковые тени на края глаз, красит пухлые губы нежно-розовым блеском и любуется своим отражением в зеркале. Довольный собой, Чимин прислоняет ухо к двери и вслушивается в каждый звук. Парень слышит нервное хождение младшего по комнате. Он явно что-то шепчет себе под нос, да так встревоженно, что кажется, что сейчас он встречается с самим президентом. Пак никогда не видел или, вернее будет сказать, не слышал Гука таким. Беззащитным, что ли? Парень вздрагивает от каждого шороха, а когда в дверь стучат, шумно сглатывает, поправляет рубашку и идёт открывать. — Привет, пап, — Чонгук улыбается и тянется к отцу за объятиями. Тот лишь слегка приобнимает сына, а после отстраняется. На сцену выходит Чимин. Он взъерошивает светлые волосы и быстро выбегает из комнаты, направляясь к младшему. Взгляд брюнета выражает полное непонимание и замешательство, а отец его пристально наблюдает за происходящим. Блондин подходит к Чонгуку вплотную, приобнимает за плечи и, встав на носочки, чмокает того в щеку. — Спасибо за прекрасную ночь, — Пак шепчет это тихо, но так, чтобы отец Чона отчетливо все услышал. Старший краснеет и по-глупому смеётся, а затем, протиснувшись между мужчиной и стеной, выбегает из комнаты и направляется прочь из здания, прыгая и чуть ли не крича от счастья, ведь только что он отомстил своему соседу, а это, знаете ли, дорогого стоит.

***

Чимин гуляет долго, почти до самой ночи. Он ходит по центру города, наконец вдыхая полной грудью запах большого мегаполиса. Он скучает по дому. Безумно скучает по родным и друзьям, которые остались далеко в Пусане. Когда он ехал сюда, пообещал, что на отлично закончит университет и вернется домой победителем. А потом снова уедет, чтобы работать по профессии, адвокатом. Пак с детства мечтал им стать и упорно шел к мечте, выбивался в лучшие ряды и в конечном итоге прошел отбор в самый лучший университет страны. Подходя к общежитию, парень взглянул на небо. Луна и звезды были сегодня по-особенному красивы. Белый серб безмятежно висел в небе, возвышаясь над засыпающим городом, а звезды, коих была огромная россыпь, поблескивали как-то загадочно, сияли, словно самые дорогие бриллианты. Чимина вдруг посетила мысль, что он хотел бы, возможно, изучать небесные тела. Ведь их огромное количество, и большинство неизведанно. Неизведанно также, как и холодное сердце Чонгука. Пак понял одну вещь. Еще пару дней назад, когда Чон щеголял по комнате без футболки, блондин проклинал весь мир и изредка мельком поглядывал на подтянутое, спортивное тело младшего. Но стоило старшему только взглянуть на своего, уже спящего соседа, тихо посапывающего и сладко улыбающегося во сне, он тут же расплывался в лужицу любви. Чимин влюблен, и ничего не может поделать, ведь сердце никому не подчиняется, а делает все, как вздумается. — Черт, — Пак выругался, еле сдержав эмоциональный порыв, что хотел проявится в виде одинокой блестящей слезы. — Что я за дурак такой? — парень тяжело выдыхает, придерживая ручку сумки, и идет прямиком ко входу общежитие, чтобы успеть до закрытия. Юноша проходит внутрь, показывая охраннику пропуск, и поднимается на нужный этаж. Подойдя к своей комнате, он открывает ее маленьким ключом и тихо заходит, не желая будить Чона, ведь тому, скорее всего, сегодня пришлось несладко, и Чимин, хоть и чуть-чуть, но чувствует собственную вину. В темноте Пак пытается нащупать выключатель, но, как назло, не может его найти. Вскоре юноша чувствует чьи-то теплые руки на своей талии, которые разворачивают его спиной к стене и с силой в нее вжимают, да так, что возможности освободиться нет. От неожиданности Чимин охает и закрывает глаза от легкого страха, чувствует лишь то, что чужое тело находится вплотную к нему и плавит. Осторожно открыв глаза, Пак различает в темноте лицо Чонгука, который сейчас над ним возвышается и улыбается по-зверски плотоядно. — Чонгук, ты чего? — говорит как можно громче и увереннее старший, пытаясь не пускать в голову самые разнообразные мысли недетского характера. Сейчас его сердце колотится в бешеном темпе, отстукивая чечетку, наровясь вырваться из груди от страха, смешанного с легким желанием. — А ты как думаешь, Чимин? Знаешь, какой разговор мне устроил отец? Да ты хоть понимаешь, что я лишился денег, которые он мне обещал дать на покупку новой машины?! — от обращения в таком тоне у Пака на глазах наворачиваются слезы. Сейчас он действительно понимает, что Чону эта встреча с отцом была очень важна, и старшему выть хочется и лезть на стену от того, что он как обычно все испортил. А еще ему невыносимо больно от того, что человек, которому открыто его сердце, сейчас злится и кричит на него. — П-прости, — хрипит Пак и всхлипывает, все также продолжая смотреть брюнету в глаза. Изнутри его съедает колющее чувство, Чимин хочет бежать без оглядки и кричать, заглушая обиду. — Ну-ну, Минни, — тянет сладко младший, тыльной стороной ладони поглаживая пакову щеку и утирая хрустально-чистые слезы большим пальцем руки. Он смотрит в карие глаза напротив, блестящие от влаги слез, а потом резко прижимается губами к губам напротив, трепетно и тягуче сминает их, пробует на вкус, придерживая лицо старшего двумя руками. Пак хочет было возразить, но тут же млеет и смягчается, позволяя Чону хозяйничать в своем рту. Тот по телу старшего руками бродит, гладит, за талию хватается и ближе прижимает, дает весь жар своего тела прочувствовать. Чонгук стягивает с Пака безразмерную серую толстовку, откидывает ее на пол и тянется к застежке черных облегающих штанов, попутно на кремовой шее оставляя метки, тут же расцветающие яркими цветами. Чимин перехватывает руку младшего на своей ширинке и отстраняется, заглядывая в блестящие глаза напротив. — Зачем ты это делаешь? — старшему нужен ответ. Действия Чона сводят его с ума, заставляя окунуться в бездну желания и возбуждения, но что из этого он для себя вынесет? Ответа не следует, брюнет снова целует розовые губы напротив, с удовольствием слизывая с них остатки так ароматно пахнущего клубничного бальзама. Он подхватывает Чимина под бедра, ни на секунду не разрывая столь сладостного поцелуя, и несет его на кровать, аккуратно кладет и нависает сверху, оставляя между их губами тонкую нить слюны, и снова смотрит, вглядывается в чужие глаза, скользит взглядом вниз по подтянутому телу, ранее не замеченному под одеждой. Пак прикрывает глаза от удовольствия, пока чужие руки исследуют его тело, «случайно» задевают чувствительные бусины сосков, вызывая хриплый стон, ведут вниз по животу и избавляют-таки от штанов. Чонгук смотрит, любуется прекрасным телом, не прерывая ласк, руками исследует каждую косточку и впадинку, обязательно ее оглаживая. Чимин слышит щелчок в районе рук, и его это настораживает. Он пытается приподняться, но с ужасом понимает, что его руки прикованы к изголовью кровати. Парень переводит напуганный взгляд на Чонгука, который снова по-зверски ухмыляется, смотря на Пака как на беззащитного котенка. — Ты что сделал? — выдавливает из себя старший, пару раз дергает руки, чтобы удостовериться, что путей побега нет. — Да так, малыш, — пожимает плечами младший, — сегодня, когда рылся у тебя в вещах, нашел эти черные наручники у тебя под кроватью, — усмехается Чонгук. — Вот, захотел опробовать. — Если это шутка, то очень несмешная, — вопит Пак и снова дергается. — Отпусти меня сейчас же! — Успокойся, малыш, — хрипит Чон. — Мы с тобой немножко поиграем. Обещаю, в конце тебе будет приятно, — на щеках старшего проступает заметный румянец. Он чувствует ужасный стыд вперемешку с возбуждением. Это чувство такое странное, и Пак даже не знает, чего хочет больше: сбежать или поддаться сладкой пытке. Брюнет переворачивает Пака на живот. Тот сопротивляется, но несильно, и только из-за того, что в нем осталась капля здравого смысла. Он утыкается лицом в подушку и встает на колени, прогибая спину, и Чонгуку открывается прекрасный вид. Он усмехается, а Чимином снова смущение овладевает, ему ужасно стыдно, руки начинают затекать в неудобном положении, но когда он чувствует горячие ладони на своей талии, забывается. Они гладят, ласкают тело, а влажные губы оставляю дорожку из поцелуев вдоль позвоночника, плавно переходя к округлым ягодицам. Чимин дышит часто, глаза закрывает, пытаясь сконцентрироваться лишь на ощущениях, которые до ужаса горячие, опаляющие, но ему до боли хочется большего. Чонгук же две половинки раздвигает, плюет на пальцы, смачивая их слюной, и входит сначала одним, погружая сразу на две фаланги. Пак шипит и хнычет, на глазах снова проступит влага, он пытается отстраниться, но его держат. — Садист, — сквозь силу проговаривает старший, жмурится, сводя брови на переносице. — В комплекте с наручниками смазка не шла. Твой прокол, — смеется Гук, медленно начиная двигать рукой, вводя палец до упора. Когда же он видит, что Пак охотно сам насаживается, стонет сладко и тягуче, то добавляет второй палец, двигает быстрее, заставляя Чимина поскуливать. Чон вводит третий палец, и у старшего сносит крышу. Он стонет и извивается навстречу резким движениям, прогибается в спине до хруста, голову запрокидывает и как в бреду просит глубже. Брюнет оглаживает розоватую головку его члена, бросая того в дрожь, и с легким нажимом водит по стволу. Безумно приятно, Пак скулит хрипло, но ему этого мало для того, чтобы дойти до разрядки. Он хочет наконец почувствовать Чона в себе, но понимает, что за просто так ничего не получится. — Чонгук-а, — парень призывно виляет бедрами, еле сдерживая себя, чтобы снова позорно громко не простонать, — войди в меня. Брюнет усмехается и резко бьет старшего по правой ягодице, оставляя красный след от своей ладони и получая на это громкое «а-ах». — О, Чимин-а, сначала нужно хорошенько попросить, извиниться за то, что из-за тебя я был вынужден каждый день находиться в душе дольше, чем обычно, каждый день видеть то, как за тобой бегают толпы девочек, а ты будто заигрываешь с ними. Как же я был зол, когда одна из них тебя поцеловала. А ведь ты даже не возразил ей. Эта подводка на твоих глазах, этот клубничный бальзам, этот запах карамели от твоих волос, — все это сводило меня с ума буквально с первой нашей встречи. Извинись, Минни, и я подумаю, — Чон говорит в надменном тоне, вновь шлепает Пака по пятой точке, на что тот снова охает, но теперь уже не от неожиданности. — Чонгук-а, прости меня, прошу. Я был неправ. — Неправильно. Чимин вздыхает и собирается с силами, на секунду у него в голове проскальзывает мысль, что это ужасно унизительно, но она теряется где-то среди многочисленных стонов и вздохов. — Папочка, прошу, извини меня, — сладко, с придыханием тянет старший. — Я хочу почувствовать тебя в себе, прошу-у. Не успевает Пак закончить, как слышит щелчок на своих руках. Наручники спадают с запястий, оставляя после себя только красные следы, а все прелюдии от младшего прекращаются. Чонгук стягивает с себя штаны вместе с боксерами и без предупреждения, резко входит в старшего, давая тому наконец почувствовать заполненность внутри. Пак стонет протяжно, опирается на локти и бедрами подвиливает, призывая к дальнейшим действиям. Брюнет хрипит и сразу же срывается на быстрый темп, потому что сил уже нет, хочется наконец довести себя до пика, до разрядки. Чон долго терпел, смотря, как старший беспомощно извивается и дрожит от каждого прикосновения, и от этого возбуждение нарастало очень быстро. Сейчас же Чимин сладко и обрывисто стонет — уже давно сорвал голос — и молится всем богам о том, чтобы поскорее кончить. Он было хочет прикоснуться к собственному члену, но тут же отдергивает руку, когда получает смачный и не очень приятный шлепок по уже и так раскрасившимся ягодицам. А Чон даже сейчас продолжает издеваться, гладит эти покрасневшие места, заставляя Пака скулить сквозь рваные вдохи и выдохи. Он чувствует, что вот-вот и оргазм настигнет его, поэтому не удерживается и снова-таки кладет руку на член, начиная быстро надрачивать. Чонгук этого «не замечает», желая довести обоих до оргазма, чувствует, как Пак всем телом напрягается, а затем издает гортанное «Папочка-а-ах» и кончает, пачкая простыни. Стеночки сжимают член внутри, и брюнет изливается внутрь, на некоторое время замирая в том же положении. Пак обессиленно валится на постель, его примеру следует и Гук, ложась сзади и прижимая старшего за талию к себе. Тот заливается румянцем, в его животе сейчас летает уйма бабочек. — Кажется, настало время для признания, — уже не по-злобному, искренне смеется Чонгук. От него веет теплом и нежностью, он больше не похож на тот холодный айсберг, каким казался. — Я тебя люблю, — Чимин поворачивается лицом к младшему и утыкается носом в его шею, вдыхая аромат одеколона. — А где же твое «Папочка-а-ах»? — Чон заливается смехом, а Пак сводит бровки и несильно бьет брюнета кулаком в грудь. — Не напоминай. Я тут тебе в любви признаюсь, а ты… — Ну чего ты, Минни, я тоже люблю тебя, — младший чмокает Чимина в макушку. — Завтра выходной. Пойдешь со мной в автомагазин? — до старшего доходит не сразу, но когда он все же понимает значение сказанного, удивленно смотрит на Чонгука. — Ну чего ты так смотришь? Отец-то мой дал мне денег. Он вообще не против однополых отношений, он у меня понимающий, так что когда ты ушел, он за меня порадовался и перевел денег на карточку. — Айщ, что же ты за зараза такая, а, Чон Чонгук? — вопит Пак, но тут же оказывается заткнутым поцелуем. — Спи давай, задница моя ненаглядная, возмущаться будешь утром, — младший сгребает Чимина в охапку, укрывает их обоих одеялом и закрывает глаза, почти сразу же проваливаясь в сон. Пак еще некоторое время лежит и думает. Думает о том, что если бы не его желание отомстить, возможно, произошедшего некоторым временем ранее могло бы и не быть. Чимин засыпает только тогда, когда осознает, понимает, что сейчас он счастлив, а большего ему пока что и не надо. Удивительно, как за один лишь день положение может измениться, и как человек может быть в начале дня ужасно уставшим и унылым, а в конце его обрести самое настоящее счастье.