Золотая звезда капитана Амадо

      Шестилетний Говард Астарн стоял перед дверьми отцовской спальни, теребя в руках маленький деревянный кораблик с белым парусом, ткань для которого была вырезана из старой рубашки Мира, которая всё равно была безнадёжно испорчена. Говард Астарн был аккуратно причёсан и переодет в чистый новенький костюмчик из серого бархата, в который его одевали лишь тогда, когда отправляли пожелать спокойной ночи отцу. Говард казался семилетнему Миру настоящим крошечным лордом из тех скучных поучительных историй, которые обожали читать и матушка, и графиня Катрина. Уже одно это несказанно раздражало. Ещё больше раздражало то, что Говард так покорно ждал, когда ему позволят войти.       В коридоре было довольно темно — горел лишь один факел, да и его свет несколько приглушался специальным заклинанием для чего-то такого, чего Мир не понимал. По стене плясали тени — часть из них принадлежала существам, живущим в стенах, дрейгурам, охранявшим цайрамский замок от внешних врагов. Дрейгуры и были тенями, если их можно было так называть — ползающими, изворотливыми тенями, что изображались щитодержателями на родовом гербе Астарнов. Мир раньше считал, что дрейгуры были духами умерших воинов, но отец сказал, что это совсем не так, что дрейгуры были существами совсем другого толка.       Ни одному Астарну дрейгуры не могли причинить вреда — Драхомир знал это наверняка, хотя знал так же и то, что поймать их было практически невозможно. Мир пытался не один десяток раз, и всё время дрейгуры ускользали от него, способные просачиваться через стены или просто внезапно исчезать, словно растворяясь в воздухе. Однако Говард, похоже, считал, что пляшущие на стенах тени могут сделать ему что-то плохое. Он периодически с опаской поглядывал на стены и бросал тоскливые взгляды на никогда не запертую дверь.       Драхомиру это надоело довольно быстро — он подбежал, оттолкнул младшего брата в сторону, отворил дверь в отцовскую спальню — она в отличие от кабинета никогда не запиралась — и вошёл в комнату. Только тут Говард словно очнулся, попробовал выпихнуть брата обратно за дверь, вместо этого только толкнув его дальше в комнату, и едва не упал сам. Но в рукав рубашки Мира он вцепился довольно крепко — раздался треск разрываемой ткани. Драхомир же, пытаясь оттолкнуть брата, смог оторвать пару позолоченных пуговиц с новенькой курточки Говарда.       — Сегодня — моя очередь! — завопил Говард Астарн обиженно, в одно мгновенье сбрасывая с себя личину крошечного благовоспитанного лорда.       Мир показал ему язык, кое-как сумел отпихнуть, что Говард упал на пол, уронил кораблик и порвал свой новенький костюмчик, после чего бросился к кровати — следовало добраться до неё первым, чтобы занять местечко поудобнее. Говард, кажется, был готов вот-вот разреветься от несправедливости и обиды — в этот момент и вовсе переставая быть хоть сколько-нибудь благовоспитанным лордом. Ноги-то у него были короче, чем у Драхомира — в свои шесть он был ниже даже пятилетнего Ренорда. К тому же, он был довольно толстым и неуклюжим, что тоже не способствовало скорости.       Так что, к тому времени, когда Говард добрался до кровати, Мир уже восседал на горе мягких подушек, в несколько мгновений оказавшихся на середине кровати, и снова показывал братцу язык — на этот раз уже на правах полноценного победителя. Говарда, кажется, такой расклад совершенно не устраивал — с минуту, наверное, он думал, а не зареветь ли ему, после чего поджал губы и попытался тоже залезть на кровать, чего Драхомиру допускать совсем не хотелось.       Забраться на кровать ему, всё же, удалось, пусть и не сразу — Мир приложил все возможные усилия, чтобы раз за разом отправлять назойливого младшего братца обратно на пол, однако тот оказался так же упрям, как и сам Драхомир, так что через несколько минут ожесточённой схватки всё-таки смог сесть рядом с Миром, предварительно, всё-таки, проявив свою благовоспитанность и сняв до безобразия начищенные ботиночки. И, когда Драхомир попытался в очередной раз его столкнуть, Говард схватил подушку и со всей силы огрел брата по голове.       Мир, разумеется, не собирался оставлять подобные действия безнаказанными, так что в следующее мгновенье уже увлечённо колотил брата первой подушкой, которая подвернулась ему под руку — кажется, той самой, узор на который был вышит царевной Варварой ещё в ту пору, когда она жила на уровне со странным названием Гермиланта. Перья полетели во все стороны. Говард, нужно сказать, уворачиваться от ударов не очень умел, зато бил довольно сильно, что даже с таким «орудием» было довольно больно. Кровать жалобно заскрипела под ними, а вокруг учинился такой страшный беспорядок, что и матушка, и графиня Катрина одновременно пришли бы в ужас.       Как в комнату вошёл отец, Мир, увлечённый боем подушками, не заметил. Он как раз бил своей подушкой обезоруженного Говарда — его «оружие» теперь валялось где-то на полу. Тот из последних сил отбивался и пытался взять другую подушку, чтобы дать сдачи, но никак не мог до них дотянуться. Простынь сбилась от возни мальчишек, а одеяло и вовсе сползло куда-то на пол.       — Что это тут происходит? — прошелестел отцовский голос прямо у Мира над ухом в тот самый момент когда он приготовился нанести решающий удар подушкой по голове Говарду.       От неожиданности Драхомир вздрогнул и обернулся, не успев, впрочем, до конца сообразить, что происходит, из-за чего решающий удар подушкой по голове достался отцу, а вовсе не надоедливому младшему брату. И тут же в ужасе замер, вспомнив, что случилось в тот раз, когда он совершенно случайно кинул мяч в лицо своего наставника, Гарольда Анкраминне.       Говард тоже молчал. Мир буквально чувствовал страх, исходящий от него, но и сам не мог пошевелиться. Злополучная подушка всё ещё находилась у него в руках, а отец казался довольно ошарашенным — его кудри, такие же светлые и спутанные, как у самого Драхомира, растрепались, в них застряло несколько пёрышек, а он сам, казалось, не мог вымолвить ни слова, поражённый такой дерзостью старшего сына. По его лицу нельзя было понять наверняка, что он думает в этот момент, но Мир был уверен, что никому не понравилось бы, если бы его со всей силы ударили подушкой по лицу. Драхомиру же не нравилось.       Мир зажмурился и подумал, что, пожалуй, сказку ему вряд ли позволят послушать — матушка точно не позволила бы. Он ждал, что ему отвесят подзатыльник или, хотя бы, как следует отругают. Но ничего этого не происходило. Он вдруг услышал громкий смех отца, после чего крупная рука вполне ласково взъерошила его волосы. Мир рискнул открыть глаза и, увидев смеющееся лицо отца, наклонившегося к старшему сыну, и сам не смог не улыбнуться.       — Здорово же ты отца встречаешь! — насмешливо сказал отец, когда, наконец, перестал смеяться и трогать волосы Мира, а потом, наклонившись к самому уху, что от его дыхания стало щекотно, перешёл на шёпот. — Подвинься-ка!       Драхомир вздрогнул и тут же подвинулся, позволяя отцу забраться на кровать. Говард продолжал сидеть молча. Он казался ещё более испуганным, чем Мир чувствовал себя. Снова повеселел Говард лишь тогда, когда отец отдал ему игрушечный кораблик — чудом не сломанный в драке.       Отец устроился поудобнее, подложил себе под спину те подушки, которые ещё были целыми, а потом закинул ноги на изножье кровати и пальцем поманил к себе сыновей. Драхомир и тут оказался быстрее, устроившись боком на отцовских коленях и прижавшись щекой к его груди. Следовало порадоваться тому, что на отце в этот день, помимо привычных рубашки и штанов из грубой ткани, к которой прикасаться и руками-то лишний раз не хотелось, не то что щекой, был ещё и халат из мягкой тонкой шерсти. Говард придвинулся ближе к отцу, усевшись около его руки, и обиженно посмотрел на Мира. Тот снова показал младшему брату язык.       — И какую же сказку мне вам рассказывать? — насмешливо спросил отец, потрепав Говарда по голове, а Мира легонько щёлкнув по носу.       Решить такой вопрос было довольно трудно. Во-первых, потому что Говард был трусом. Во-вторых, потому что Говард был редким занудой. В-третьих, потому что графиня Катрина запрещала сыну не только брать в руки, но даже слушать, как кто-то читает некоторые книги. В-четвёртых, потому что Говард был и занудой, и трусом, не рискующим нарушить запрет своей матери. Так что, страшные сказки он слушать не хотел, а истории о разрушительной магии, разбойниках или первозданных чудовищах ему запрещала слушать графиня Катрина, которую Мир и до сегодняшнего вечера не очень-то жаловал, а сейчас и вовсе был готов возненавидеть, потому как от сказок о принцах, лордах и рыцарях его просто трясло.       Сговорились в итоге на сказке о пиратах — Говарду нравились рассказы о море, а конкретно о пиратах мать ему ничего не говорила, а Мира вполне устраивали пираты, которые могли делать всё, что им вздумается. Отец щёлкнул пальцами и нужная книга перенеслась из библиотеки прямо ему в руки. На серой обложке этой книги был нарисован двухпалубный галеон — как раз из тех, которые пираты больше всего любили грабить. Книжка была довольно увесистая и большая — чем-то похожая на те огромные сборники поэзии, которую обожала матушка Драхомира.       Мир устроился на отцовских коленях поудобнее и приготовился слушать — отец всегда читал так, что его хотелось слушать.       Пирата из книжки звали Амадо Сал-Тратен, а его корабль назывался «Золотой Эстелой». Все свои документы и послания к губернаторам городов Межмирья и попадающимся на пути «Золотой Эстелы» мелких миров подписывал всего тремя буквами «AST», и всем сразу было понятно, кто именно автор послания.       Амадо странствовал по Межмирью, грабя проплывавшие между городами и мирами корабли, грабя эти самые города и пытаясь избежать мести великого пиратского барона, которого разозлил много лет назад. За этим пиратом гонялось всё Межмирье, а за его голову была объявлена столь большая награда, что он сам не устоял и был готов почти что принести свою голову в жертву и получить эту награду. Мир боялся даже дышать — настолько реальным всё это казалось, когда отец читал сказку своим звучным голосом. Он словно наяву представлял огромные парусные корабли, торжественные и прекрасные, представлял храброго капитана, которому были нипочём ни козни коварного губернатора, ни предатель на судне, ни все законы вселенной.       Шуршание юбок прервало сказку на самом интересном месте. Осторожно выглянув из-под отцовской руки, Мир не смог сдержать вздох облегчения — в комнату вошла графиня Катрина, а, значит, он мог оставаться здесь ещё сколько угодно, тогда как Говарда должны были вот-вот увести. Драхомир тут же одёрнул себя — его матушка, леди Мария, была на заседании Сената, где происходило нечто очень важное. Как она могла прийти сюда и заставить его, Мира, пойти к себе и лечь спать?..       Графиня Катрина чем-то напоминала каменных богов Пайронадола — такая же некрасивая, резкая и неприятная, с грубым голосом, что больше напоминал завывание охотничьего рога или бормотание голема, чем человеческий голос, с колкими злыми глазами и вечно плотно сжатыми губами, что делали её похожими не на женщину, а на каменное изваяние. Только вот графиня Катрина была куда более разговорчива и неприятна, нежели каменные боги Пайронадола, что служили лишь говорящими статуями при входе в учебную крепость.       Говард жалобно посмотрел на свою мать, но послушно соскользнул с кровати и обулся. Графиня Катрина бросила недовольный взгляд сначала на сына, что съёжился, стараясь быть настолько незаметным, насколько это вообще было возможно, потом на мужа, а потом и вовсе презрительно посмотрела на Драхомира, неприятно фыркнув. После этого она резко развернулась, схватила Говарда за руку и вышла с ним из комнаты, громко хлопнув за собой дверью.       — Какая же она противная! — почти выкрикнул Мир, не заботясь о том, что шаги графини Катрины ещё не стихли. — И лицо такое скучное и злое — будто бы жабу съела!.. Немудрено, что Говард такой зануда, нытик и трус!       Отец коснулся его волос, задумчиво перебирая светлые пряди, поцеловал в самую макушку, ничего не сказав про слова Драхомира, а потом, словно ничего не случилось, и вовсе продолжил читать про капитана Амадо Сал-Тратена и его приключения, которым не было конца, продолжив с того самого момента, на котором и остановился, когда графиня Катрина вошла. Была и глава про прекрасную даму — девушку из какого-то монастыря Межмирья, чистую и прекрасную, которая, пусть и была очень хрупкой, не побрезговала взять в руки лук и застрелить противного губернатора, который собирался вытащить её из монастыря и жениться на ней.       Рядом с отцом было хорошо. Тепло и уютно, как ни с кем больше. От него пахло огнём, свежим хлебом и жаренным мясом. Сидя здесь Мир чувствовал себя в безопасности. В полной безоговорочной безопасности, которую никому не под силу было разрушить. Драхомир покрепче прижимался к отцу и старался ни о чём больше не думать, кроме приключений бравого капитана.       В сон Мира начало клонить где-то на главе про побег Амадо из тюремной камеры, из которой на следующий день его должны были отвести на виселицу за все преступления, когда-либо им совершённые. Это, должно быть, была очень интересная глава, но Драхомир уже не мог внимательно слушать — глаза его слипались, а всё вокруг расплывалось. Он был уверен, что настолько долго ему ещё никогда не читали, и чувствовал себя безумно уставшим, но очень счастливым.       Драхомир сквозь сон почувствовал, как куда-то исчезла книга в отцовских руках, а потом его самого, Мира Астарна, довольно осторожно подхватили, ссадили с колен и уложили в постель — кажется, не перенося его в собственную спальню. Последнее, что почувствовал Драхомир перед тем, как провалиться в сон — как заботливые руки накрыли его одеялом.