Песенка

Когда я был сопляком, то слышал от матери песенку про девушку, которая не хочет выходить замуж за фермера. А хочет за игрока в полосатой рубашке. Ее даже можно понять, ведь фермер в грязи по уши и у него никогда нет денег. А игрок хоть моется не раз в месяц. И вот тут я призадумался: а кто мой отец? Откуда у нас деньги? Если мы переезжали, ну, раза четыре. Не игрок, это точно. А потом я понял, за хорошую лошадь хорошо платят, главное — не попадаться. А свиньи, кукуруза и корова — лишь прикрытие. Конокрад тоже в размер подходит, если так подумать, тем более ма уже привыкла. Это довольно просто, если знаешь куда, знаешь кому и знаешь, с кем ездишь. Один человек держал скакунов, ну красавцы же! Золото, бронза и медь живые, чесать не перечесать. И быстрые, как змеи. Но вот хоть за них па и получил хорошие деньги, а мне купил новые сапоги — я бы такого не увел себе. Мне бы не скорость, а кого-то покрепче, с хорошей дыхалкой и широкой грудью. А мой братец нашел себе пятнистое уродище. Ну вот что у него в голове? Такую лошадь и слепой запомнит! Или нет. Потому что запомнят именно чубарую масть, а так Джим обычный человек. Но если он еще раз стащит всю морковку с кухни для своего чучела, то я ему обеспечу особую примету. На недельку точно. Сколько времени прошло с тех пор? Год? Два? Сорок тысяч лет? Те сапоги я давно сносил, а бедный чубарый Бак уже стал кормом для червей. Тогда мы уходили от погони, прятались. Конокрада всегда ждет пуля или петля, па знал наверняка. Но вот чего он не знал, так это того, что ему эта пуля не из-за лошадей достанется. А я не знал, насколько ублюдок Бейкер. Но я показал ему, что бывает, когда убиваешь беззащитных людей. Жаль только, я не остался послушать, как он жарится заживо. Он был синепузый, а мне на это было положить. Кто убивает мою родню, тот медленно умирает. Медленно. Очень медленно. Янки? Армия? Напугали! Я знаю эти леса, холмы и овраги. Я убил судью? Какое горе! Я бы убил его еще раз! И еще раз. И еще три разочка, срезая у него мясо с костей по кусочкам, как язычник за Миссури. Янки? Красноногие висят у меня с братом на хвосте? Думают, что я буду удирать? Они думают, что я буду просить пощады? Они думают, что я мирный фермер, который не убивал людей? Я грохнул помощника шерифа в Олате, судью Бейкера и с десяток их солдат. Это легко. Целься в брюхо да жми на спусковой крючок. Они так смешно визжат, когда отрезаешь им что-нибудь: нос или ухо. Они просят пощады. У меня? Если бы меня поймали еще тогда, то повесили бы за краденых лошадей. Если бы меня поймали в Олате, то повесили бы и за лошадей, и за законника, и за шею. А сейчас меня даже не расстреляют, если поймают. Так почему я должен их щадить? У него жена и дети? У него больные родители? Его заставили? А я просто хочу послушать, как он вопит и дергается без скальпа. Или отрезать ему что-нибудь. Для наживки. Тут сом водится, здоровенный! Ему нужно что повкуснее, не лягушка, потому что там мяса — одни лапки. А мне нужны новые штаны, еще один револьвер и новая уздечка. Мой брат хочет себе часы, чтобы никуда не опаздывать. Ну и зачем ему часы, если он их завести не сможет? Да и не ездят богатые люди в дилижансе. И совершенно незачем было так громко визжать, увидев меня, брата и Айка на дороге. А так эта нервная женщина рассталась со своей брошкой. Если бы она молчала, я бы ее и не заметил. Но чего уж там, большое вам спасибо! Сестрам сгодится! Тут живет одна вдова, и ей ночью холодно, но не приходить же даже в такие гости самым настоящим пугалом. Как там теперь в той песенке поется, придумал же кто-то, что теперь девушка хочет в мужья уже партизана с револьвером в каждой руке и карманами, полными серебра. И хорошо сделал, что придумал!