***
У Самаэля было семеро братьев-архангелов. Одному из них оставили Небесный Престол, второй стерёг врата Рая, третий — мост к вратам Бездны. Остальные же, включая и его самого, сменяли друг друга на посту у Древа Познания, у хранилища божественных истин Метатрона и во главе небесного воинства. Самаэлю почти всегда доставалось воинство. До недавнего времени казалось, что если командует он, так больше шансов, что хотя бы часть братьев вернётся назад живой. Но дело не в командире, дело в солдатах. Дело в причине, по которой Всевышний решил даровать свободу воли людям, прямоходящим животным, вылепленным из грязи, а не чистейшим ангелам, сотканным из света. Не справедливо. То, что достойные обделены в угоду убогим, несправедливо. То, что достойные кладут свою жизнь в защиту убогих, сами того не осознавая, лишённые выбора — несправедливо!.. Так почему Он сделал именно так? Сегодня его пост был в хранилищах. В очередной раз настала пора сменить поля сражений мраморными стенами, доспех — просторным балахоном. С непривычки движения выходили слишком резкими, а шаги слишком стремительными. Троица серафимов, посланная в помощь Метатрону, смотрела вслед почти заинтересовано. По крайней мере, один. Его, не похожего на своих товарищей: бледных, узких и длинных, с тёмными глазами навыкате, будто созданных для того, чтобы корпеть над закрытыми фолиантами, Самаэль замечал ещё не раз, тенью Метатрона обходя бесконечные залы хранилища. Серафим был сложен гармонично, его гладкое лицо солнце обожгло почти до бронзы, а настороженные глаза под угольно-чёрными бровями блестели сталью. То не хранитель древних свитков, то воин. Так что он здесь забыл? Дни шли, Метатрон писал, серафимы переносили рукописи с места на место, не смея даже взглянуть на текст. Самаэль начал подумывать над тем, чтобы прочесть одно из этих откровений: это ли не шанс понять мотивы оставившего правление Бога? Разве запрещал кто-то заглядывать в их содержимое? Однажды он уже даже протянул руку, чтобы исполнить намерение, но немой Метатрон одарил его таким взглядом, что отбил всякую охоту. А на следующем восходе Самаэль обнаружил перед дверьми хранилища Михаила с Гавриилом. Холодная улыбка против тёплой, колющая против обезоруживающей, и ни один не может повлиять на другого. И предмет спора в этот раз — тот самый сероглазый серафим, посмевший открыть таки один из фолиантов. — Все равны пред законом небес. Истина сокрыта до времени, и никто не смеет её присвоить… — объявил Михаил, сжав пальцы на рукояти меча. — Я могу рассказать, что прочёл, всем, архангел… — осторожно начал серафим. — Не можешь и не смеешь, — отрезал Михаил. — Тому, кто нарушил закон, место с первородными тварями в Аду. И твой командир, если вздумает искать тебе оправдание, последует следом. Гавриил немного помедлил, но затем почтительно склонил голову и улетел. Решил, видно, раз Михаил — страж Небесного Престола, ему виднее… Но нет. — Раз Гавриил ушёл, я встану на защиту. Вторым сбрось меня, — вмешался Самаэль. — Я тоже нарушил твой несуществующий закон, брат. Я думал о том, чтобы его нарушить. Какую-то долю мгновения Михаил так и стоял, с мечом в руках и удивлённо распахнутыми глазами. Но быстро нашёлся. — Закон есть закон. Да будет так. — Я служу только Богу и равен тебе. Придуманный тобой закон я выполнять не буду. — Истина неприкосновенна. Лишь Метатрон достоин вынести её бремя. Это воля Бога. — Он лично тебе её изъявил? Разве Он говорит с кем-то кроме немого писца? — Ты сомневаешься в решениях Отца? — Я сомневаюсь в том, что это его решение, а не твоё. Не желай Отец, чтобы мы знали то, что написано в фолиантах, не заставлял бы Метатрона их писать. Разве не так? Михаил обратил взор к сияющему внизу горизонту. Вложил меч в ножны. — Пути господни неисповедимы, — отметил Михаил ровно. В последний раз обернулся к проёму, где застыл Метатрон, бросил равнодушный взгляд провинившемуся серафиму, и, поднявшись от плит, где стоял, исчез в самых высоких облаках. Его ожидал Престол. Самаэля ожидал печальный лик писца. — Разве я не прав и твой труд напрасен? — спросил он почти с вызовом. Но Метатрон молчал, конечно. Лёгкий тёплый ветер трепал его белые волосы и серебристые перья, мантия едва колыхалась. Метатрон был нем, это все знали, но речь и не понадобилась бы, пожелай он ответить. Не пожелал. Ушёл. — Ты прав, — мягко и спокойно произнёс спасённый серафим, подойдя. Его серые глаза сверкали жизнью. Какой контраст после ледяных глаз Михаила. — Бог мудр и всеведущ, ничто не происходит напрасно, ничто не происходит без его дозволения. Ничто. Ни движение небесных тел, ни изменение погоды, ни смерти ангелов во имя людского довольства. Небо всё видит. Бог всеведущ. Самаэль выпрямился в полный рост. Первый среди равных, он и в простом балахоне мог источать величие. И серафим чуть отстранился, но не испуганно, а с неким благоговением. — Если б я не вмешался, ты полетел бы вниз, а Отец молчал бы так же, как сейчас. Так к чему оно, дозволение? К чему… — громкая уверенная речь Самаэля оборвалась, стоило ему самому в неё вслушаться. Дерзкие слова. Неверные… Злые. Он взглянул на серафима, скрывая опаску, но тот в лице ничуть не изменился: — Бог всеведущ. Но спас меня Несущий Его Свет. — Как ты назвал меня? — Люцифер. Так тебя назвал Метатрон в рукописи о грядущем. — Меня ли? — Кого ещё могли так величать, если не достойнейшего? — восхищённый голос серафима сплетался с дыханием ветра и пульсацией солнечных лучей. «Я ли? Достойнейший? Он думал бы так же о любом, кто его спас», — хотелось усомниться. Но сомнения так и не возникло. Разве не Самаэль единственный, кто мыслит свободно? Разве не одному Самаэлю есть дело до вопросов жизни и смерти?.. — Пусть так. А как зовут тебя? — Асмодей. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне о будущем, Асмодей.***
У Самаэля было семеро серафимов под началом, и отныне все они называли его Люцифером, Несущим Свет. Но что в том свете, который он должен нести? Этот свет тот же, что у братьев, свет солнца и звёзд, из которого сотворил их Всевышний? Будь так, каждый ангел мог бы носить имя из пророчества. Но свет — это истина. И раз одно из откровений Метатрона направило на её поиски — он сделает всё, что в его силах, чтобы её познать. В Эдемском Саду, тенистом и прохладном, время тянулось медленно и вязко. И тем медленнее, чем больше он проводил на страже запретного древа. Здесь недомолвок нет — плод, даровав знание, отнимет у вкусившего жизнь. А Люциферу нельзя было умирать. Не раньше, чем дойдёт до ангелов причина бездействия Бога. — Дорогой брат, — начал стоящий по правую руку коренастый Вельзевул, в очередной раз приметив задумчивый взгляд, — неспроста рядом с Древом Познания посажено Древо Жизни. Укусишь разом оба плода — может и не умрёшь. — «Может», — медленно повторил Асмодей по левую руку. — Либо так, либо идём к Метатрону! — Наброски будущего имеют мало общего с ясными ответами, что нам нужны, поверь. Древо возвышалось над Люцифером и двумя его серафимами, тая угрозу и маня. А ведь слова были сказаны человеку — человек и умрёт, вкусив плод. Разве предполагал Бог, что ангелы, лишённые свободы воли, сделают что-то без приказа? Может, ангелу вреда и не будет? «Может», — насмешливо отдалось в мыслях бархатным голосом Асмодея. Риск слишком велик. Сутки следовали за сутками. Те, кто якобы обладал свободой воли, никак её не проявляли. Любимец Бога Адам и жена его Лилит просыпались с первыми лучами солнца, ели, пили, нагими бродили под тенистыми кронами, рыли землю, подобно зверям, прятали в ней плоды, а с закатом возвращались на избранное место, чтобы лечь. До чего бессмысленное существование. Мало того, людям не хватало ума понять своё убожество, и они воспринимали ангелов, делящих с ними Сад, так же, как копошившихся под ногами животных. Чем эти слабые создания заслужили милость Всевышнего? Чем? Как получить ответ? А время утекало сквозь пальцы. Приближалась пора мены архангелов на их посту, после которой Люцифер мог надолго попрощаться с доступом к Древу, на долгие столетия продлить незнание. И он решился. — Стой, стой, дорогой брат! — вскричал Вельзевул, преграждая путь. — Все мы равны пред Богом, и всё же для нас ты важнее любого из братьев. Не лучше ли в этом случае поступить, как поступил бы Михаил? — он приблизился сильнее и заговорил нарочито тише. — Пошли кого-нибудь из младших ангелов… Пошли серафима, если тем не доверяешь. Пусть проверят. Это большая честь — первым познать неведомое. Кто-то пойдёт добровольно. Вместо тебя. — Я готов, — тут же откликнулся Асмодей со своей излюбленной спокойной улыбкой. Слишком любопытен, но, если знание и правда карается смертью, — он не успеет даже пожалеть. Шаги его были легки, движения порывисты, ровные зубы впились в мякоть без колебаний. Но ответы Асмодею, как он сказал, так и не явились. Только краски потускнели и углубились тени. Адам и Лилит продолжали своё беззаботное и беспричинное существование. С их уст лился звонкий смех, все они, от макушки до пальцев ног, лучились чистым и не замутнённым счастьем. И чем дольше это длилось, тем хуже становилось Люциферу. — О, брат мой. Их счастье от глупости, — скучающе пропел Асмодей с ветки. — Мы не можем найти ответы, а они их не ищут. У них есть свобода выбора, но выбирать не из чего. А подскажешь, — бросил взгляд на Древо, — их же свобода обернётся против... Ты хочешь этого? Асмодей обернулся ветром, и голос его, мягкий и вкрадчивый летел за людьми по пятам, проникал в уши горьким мёдом. — Лилит, прекрасная Лилит. Он силён, но ты умна. Несомненно, вы созданы Богом равными. Так почему Адам раздаёт приказы? Скажи мне, прекрасная Лилит, разве это справедливо? Разве нет у тебя свободы воли, чтобы ослушаться?.. Люди не достойны любви Всевышнего. Какое-то время Люцифер был почти счастлив, убеждённый в своей правоте, но срок истёк, настала пора возвращаться к демонам на поле вечной брани. Удар. Удар. Удар. Перья кружатся меж телами, смешиваются с поднимающимся откуда-то сизым пеплом. Хлопанье крыльев. Хлюпанье крови. Хруст костей. И не зависит количество тел от того, командует ли ангельским войском Самаэль или Несущий Свет Люцифер. Раз люди не достойны — от этого только горше, только бессмысленнее каждая смерть под безмолвно наблюдающим небом. Но светом может быть не только истина. Свет — ещё и надежда. Надежда, что когда-нибудь настанет справедливость, и Бог не сможет больше оставаться таким безмятежным на своей недосягаемой высоте… Что такое свобода воли?