***
— Ты слышал о дарах смерти? — Альбус вздрагивает, захлопывая книжку. Он мгновенно краснеет — книгу из запретной секции он стащил без разрешения, потому и находился так далеко от замка. Геллерт Гриндевальд стоит позади него, смотрит, изучает, Альбус чувствует это всем телом. — Да. Но все говорят, что это просто сказка. — Альбус посылает ему долгий взгляд, но Гриндевальд к счастью, и одновременно, к ужасу, садится рядом с ним. — Не сказка. — усмехается он, хлопнув его по плечу. — Поверь. О, Альбус верит. Охотно верит. Поверил бы ему, даже если это была бы ничем не прикрытая откровенная ложь. — Не сказка… — задумчиво повторяет Геллерт. — Знаешь, я мог бы рассказать тебе пару своих предположений, — Альбус так счастлив, что готов начать скакать на одной ноге или совершить ещё какую-нибудь глупость. — Я рад буду послушать. — Сдержанно отвечает он, откладывая книгу, и в ответ Геллерт Гриндевальд криво усмехается в ответ.***
Очарование Геллертом Гриндевальдом приводит Альбуса к неожиданным проблемам. Геллерт не любит омег, и в их компании им места нет. Для учеников Дурмстранга это обычное дело, но это так сильно ранит Дамблдора. Он не уверен, что хочет прожить хотя бы день без Гриндевальда. Гриндевальд умён. Чертовски умён, и это чувствует не только он. Профессора относятся к нему с подозрением, но и поведение самого Геллерта нельзя назвать примерным. Он иногда издевается над младшекурсниками, иногда использует заклинания на своих ровесниках, но никогда, никогда не трогает Альбуса Дамблдора. Гриндевальд обаятелен. И он использует это. Альбус слышал, что на некоторых приятелях Геллерта висит империо, что если он захочет, то и сам Альбус тоже попадет под него, вот только Дамблдор уже попал, и попал под куда более жестокие и коварные чары. Геллерт доверяет ему. И это, пожалуй, самое необычное. Это то, что делает Альбуса счастливым. Геллерт сам сказал ему об этом, прибавив тут же, что обычно не склонен доверять тому, кого не изучил досконально. И наконец, Гриндевальд просто находится рядом. В библиотеке, когда Альбус набирает слишком много книг и неловко роняет их, а затем запинается о толстый фолиант, с грохотом полетевший на пол, Геллерт ловит его и удерживает в равновесии. Сердце Альбуса вот-вот выскочит из груди, потому что Геллерт непозволительно близко, потому что фактически обнимает его за талию, потому что разноцветные прекрасные глаза смотрят пристально, потому что восхитительный терпкий запах альфы будит в нём омегу. — Аккуратнее, Альбус. — Геллерт не сводит с него взгляда до тех пор, пока молчание не затягивается и он не отпускает Дамблдора. Он не помогает поднять книги, но Альбус всё равно благодарен ему. Когда Альбус, в одиночестве завтракающий за столом гриффиндорцев, в самом углу, видит как к нему уверенно направляется Гриндевальд, внутри у него что-то расцветает. Геллерт с невозмутимым видом садится рядом, заставляя неподалеку сидящих однокурсников Альбуса встревоженно глядеть на них, а затем, от греха подальше, и вовсе пересесть. — Ты сидишь один. Почему? — Геллерт приподнимает бровь, и в голосе его слышно неудовольствие. Дамблдор пожимает плечами. — Значит, будешь сидеть со мной. Гриндевальд не спрашивает, просто говорит это как факт. И да, с тех пор и до самого конца турнира, Альбус сидит с ним.***
Обычно, течка не воспринималась Альбусом как что-то ужасное. Но этот раз был далеко не обычным. Во-первых, как и было положено правилами, на время течки омеги отправлялись в Хогсмид, в особый пансион. Два — три дня, не больше. Альбус врёт Геллерту про семейную традицию — он возвращается домой, к брату и сестре каждый месяц на несколько дней, потому что… Да, потому что его сестра обскур и брату нужна помощь. Наверное, если бы в Дурмстранге учились бы и омеги, Гриндевальд никогда бы ему не поверил, но Геллерт, определенно не очень хорошо разбирающийся в омежьих организмах ничего не подозревает. Только как-то расстроенно смотрит. — Возвращайся побыстрее, Ал. — Разумеется. В ту течку Альбус впервые представляет себе каково бы это было с Гриндевальдом Геллертом.***
Альбус замечает, что волосы слишком отрасли лишь тогда, когда замечает, как Геллерт пялится на них. Сначала он смущается, а потом вертится у зеркала в своей комнате, обдумывая как бы лучше их подрезать. Именно в этот момент в его комнату влетает Гриндевальд, который пароли от дверей гостиной факультета узнавал от самого Альбуса. Сначала взгляд его натыкается на ножницы и мрачнеет. — Даже не вздумай. — почти приказным тоном произносит он, но Альбус готов ему это простить, — Отрежешь хоть волосок, клянусь, приклею тебе потом эти обрезки вместо бороды. — Но они слишком отрасли… — удивлённо возражает Дамблдор. Гриндевальд отшвыривает ножницы к стенке. — И что? А мне нравится так. Геллерт не чувствует, на какой тонкий лёд сейчас вступил, но Альбус примирительно поднимает руки. — Хорошо.***
Геллерт замечает грусть своего друга почти сразу. Альбус для него открытая книга, но Альбус же и загадка. Иногда он раздражает его безмерно. Ну, что за беспомощный неуклюжий альфа?! Однако, в другие моменты Геллерт хочет заслонить его собой, желательно так, чтобы больше никто не видел его. После своих трёхдневных отлучек Альбус возвращается назад более бледным и худым, кажется усталым и вялым, и Гриндевальд заранее терпеть не может его брата, который так нещадно его эксплуатирует. А потом Альбус отращивает волосы, и эти волосы становятся его, Геллерта Гриндевальда, личным кошмаром. Ну это же невозможно! Едва он видит в толпе эти медные волосы, то в нем тут же поселяется желание запустить в них руки, потянуть, сжать, уткнуться носом… Только вот их обладатель — альфа, и кроме того — его единственный настоящий друг. А Геллерт умеет ценить преданность и привязанность. Перед Рождеством они решают сходить в Хогсмид и выпить по сливочному пиву, и Геллерт соглашается. — Только… Никаких омег. — уверенно произнёс Геллерт, немигающе глядя на него, протягивая ему ладонь. — Никаких омег, — повторил Альбус, пожимая ему руку и чувствуя, что ради общения с этим магом, он бы пошел и на большую ложь. Никаких омег.***
На Святочном балу Геллерту хочется выцарапать себе глаза. Альбус движется грациозно — слишком грациозно для неуклюжего мага, роняющего книги в библиотеке, но проблема не в этом. Даже не в том, что костюм сидит на нем как влитой, что прекрасные медные волосы собраны в хвост, что он движется так, слово его больше никто не видит. Проблема в том, что танцует он с маленькой неприметной бетой, а не с ним. Да, Геллерт понимает, что альфа не может танцевать с альфой, и всё же что-то рождает в нём такую свирепую ярость, что он буквально выдергивает Альбуса из танца, тянет за собой за лестницу. — Не танцуй с ней. — шипит он, вжимая его в стену, но страха в глазах Альбуса нет — только сильное удивление. — Почему? — Не танцуй и всё! — Рычит Гриндевальд, и он думает, что Дамблдор мог бы и обидеться, но он почему-то лишь кивает. — Хорошо, не буду. Злость как рукой снимает, оставляя после себя лишь удовлетворение и желание уткнулся носом в рыжие волосы.***
Когда он видел Альбуса Дамблдора, то ловил моральный оргазм, а хотелось бы — физический. Геллерт смеётся собственным мыслям. Но нет, это абсолютно точно. Похоже, он влюбился в альфу. Наверное, Альбус будет в ужасе, если узнает. Но вот как раз с Альбусом и творится что-то неладное. Словно тот избегает смотреть ему в глаза, и, Геллерт хочет знать в чём причина. И он следует — впервые — за Альбусом в Хогсмид, когда наступает одна из обязательных трёхдневок отсутствия его друга. К его удивлению, экипаж сворачивает к какому-то пансиону, и туда Альбус, как и несколько других студентов и направляется. От одного из них явственно пахнет течкой, но запах отталкивает его, а не привлекает. К вечеру Геллерт Гриндевальд вынужден признать, что его развели как последнего идиота. Он клянёт Альбуса, клянёт себя. И долбаный пансион для омег.***
Вечером Геллерт едва не лезет на стену. Теперь он понимает почему омег выводят из замка. Запахов много, течных, удушливых, но когда он уже собирается послать всё к чёрту, он замирает. Запах божественный. Знакомый и незнакомый одновременно. Геллерт облизывает пересохшие губы, следуя этому запаху. Альбус предстаёт перед его глазами таким… Порочным. Его шикарные медные пряди беспорядочно расположились по подушке, на щеках играет лихорадочный румянец. На нем лишь лёгкая ночная рубашка, и внизу, о, от одной мысли Геллерта вгоняет в жар, он весь мокрый. Альбус широко распахивает глаза и смотрит испуганно-испуганно, и это правильно, потому что он ему соврал. Геллерт стягивает перчатки, накладывая на дверь блокирующие чары. — Г-геллерт! — Дрожащим голосом пытается что-то сказать он, но Гриндевальд не собирается слушать. -Ты мне соврал, — мрачно произносит он. — и я хочу знать почему. — он смотрит на Альбуса так, что кажется тот готов расплакаться (но это, разумеется, тут же добавляет про себя Геллерт, влияние течки). Гриндевальд на самом деле держится из последних сил. Перед ним самая прекрасная течная омега на свете — испуганная и доступная, а от запаха у него внутри все вверх дном встаёт. Но он ждёт, ждёт, что скажет ему трижды клятый омега Альбус Дамблдор. Наконец, тот отводит взгляд и произносит: — Ты сам сказал. Никаких омег. А я… Я просто хотел быть рядом. Геллерт прикрывает глаза, чувствуя как эти слова отпечатываются у него на обратной стороне век. — Альбус Дамблдор, я официально подтверждаю, что ты самый большой тупица из всех, кого я встречал, — шипит он, но прикусывает язык, встречая в ответ несчастный и какой-то мутноватый взгляд. Несколько секунд раздумий. Ответ. — Но ты будешь рядом. — Уверенно произносит Геллерт, чем почти пугает его, и стягивает своё пальто. — Ал. Он жадно втягивает запах и Альбус дико краснеет, вжимаясь в кровать. Запах Геллерта обвивает его и лишает воли. Это запах альфы, настоящего альфы, и от него Альбусу хочется взвыть — выделение смазки ускоряется. Гриндевальд облизывается и его хищный взгляд пугает Альбуса. Тем не менее, Дамблдор не может и рукой пошевелить, а если быть более честным — чувствует, как тянется его внутренний омега к этому великолепному альфе. Геллерт ощущает почти эйфорию. Он будет терзать эти губы столько, сколько ему захочется, будет играться с прекрасными медными волосами столько, сколько посчитает нужным, а Альбус Дамблдор будет всю жизнь носить его метки. — Геллерт, не надо… — успевает прошептать Альбус, прежде чем тот сминает его губы в поцелуе. Надо. Альбус такого не испытывал никогда. Каждая клеточка его тела откликнулась жаром и чувственным восторгом. Судя по тому, как вздрогнул Геллерт — он это тоже почувствовал. — Ты понял? Понял?! — рычит Гриндевальд, сжимая его плечи. Альбус кивает, хотя он понял уже очень давно. — Ты мой, ты весь мой. — шипит он ему на ухо, стягивая с него ночную рубашку. Дамблдор всхлипывает, остаётся перед ним абсолютно обнаженным, отчаянно краснея. Геллерт разглядывает его, пробегается пальцами от плеча к кисти руки, словно мастер, изучающий материал для своей работы. — *Ich liebe deinen Körper schon. — усмехается он, стягивая с себя рубашку, затем опускает взгляд на дрожащие бёдра в предвкушении. Геллерт разводит его ноги в стороны, а Альбус завороженно наблюдает за ним, за тем как его губы касаются его, Альбуса, бёдер. Он вздрагивает от поцелуя, но Геллерт не останавливается, приподнимает его поясницу, и… Альбус издает тихий вскрик. Он не может поверить, но язык Геллерта действительно в нём, в пульсирующей дырочке сфинктера. Он громко несдержанно стонет, вцепляясь в его волосы, в красивые, чёрт возьми, светлые волосы… Геллерт отстраняется крайне нехотя и Альбус хнычет от собственной пустоты. Губы у Гриндевальда все в его смазке, а ещё голод, голод в красивых разноцветных глазах. — Ещё раз посмеешь удрать от меня во время течки… — угрожающе протянул он, но встретив в ответ лишь жалобный умоляющий взгляд, явно смягчился. Гриндевальд стягивает с себя брюки и бельё, и, Альбус, вот уже в который раз краснеет и отводит взгляд. — Ну нет, — усмехается Геллерт, кладет его ладонь на свой член и Альбус изумлённо смотрит на него. — Тебе предстоит его полюбить, так что учись обращаться. — самой пошлой из своих интонаций тянет он с усмешкой. Альбус выглядит так, словно от стыда готов провалиться под землю, и его щеки по цвету схожи с волосами, так что Гриндевальд любуется им. Альбус шумно дышит, потому что Геллерт ожидает от него действий, и начинает водить ладонью по его члену, заслужив одобрительный взгляд. Сам Геллерт с довольным урчанием уткнулся носом ему в волосы, периодически покусывая его шею. — Пожалуйста… Пожалуйста, Гел. — всхлипывает Дамблдор. Внутри так ужасно невероятно пусто без чертового Гриндевальда Геллерта, что хочется убиться о стену. Впрочем, он видит, что Геллерт и сам на пределе. Тот рваными резкими движениями забрасывает его ноги на свои плечи. — Ты — моя омега, Альбус Дамблдор. Запомни это раз и навсегда. — Рычит он. Альбус вскрикивает от толчка — не от боли, от того, как его альфа наполняет его. Он чувствует как мышцы миллиметр за миллиметром расступаются, пока он толкается глубже. Всем нутром Альбус ждал этого момента. Он был наполнен, и внутри, внутри него был самый лучший альфа, которого он мог себе представить. Геллерт довольно смотрит на него, несильно шлепает по ягодицам. — Если бы я знал, что в тебе так хорошо, — урчит Геллерт, — Я бы запер тебя в своей комнате и трахал до тех пор, пока ты бы не терял сознание. Альбус громко стонет. Он знает, это не просто слова, и Геллерт вполне мог бы совершить подобное. Геллерт берет быстрый резкий темп, и Альбус не сдерживает своих реакций. Он стонет, дрожит, льнёт, подставляясь под поцелуи-укусы. — Сюда ты больше не придёшь. — Заявляет Гриндевальд. — Никогда. — он сжимает пальцами его подбородок. — Я буду знать обо всем, ясно? О всех твоих предпочтениях, неприязнях и разумеется, о течке. Ты составишь мне расписание, чтобы я всегда мог знать когда она начнется и быть рядом. Альбуса хватает только на то, чтобы кивать и громко скулить, чувствуя насколько глубоко в нём член его альфы. Приближение разрядки радует его и пугает одновременно. Он боится неизвестности — каково это иметь метку? Но Геллерт неожиданно мягко целует его, делая особенно сильные толчки, и уже на волне экстаза, Альбус чувствует сильную боль в шее. Он дрожит, всхлипывает, потому что чувствует как в нем набухает узел Геллерта. Это невообразимо, и если бы не Геллерт, методично вылизывающий свою метку, он бы и не поверил, что всё это на самом деле.***
— Профессор Альбус Дамблдор — один из самых неприступных омег в наше время. — насмешливый голос разрывал помещение. Альбус и сам не верил, что мог попасть в подобную ситуацию. Попасться в такую глупую ловушку! И это его ещё зовут тем, кто может противостоять Гриндевальду! Омежий аукцион был настолько мерзким, настолько грязным, что единственное, что оставалось Альбусу — вспоминать о днях, когда собственная природа ещё не делала его слабым. Его почти бросили на пол на обозрение публики, и он даже не стал считать сколько мерзких похотливых взглядов скользило по нему сейчас. Какое всё-таки унижение, обнаженным перед такой-то толпой. Когда-то так он мог стоять только перед одним человеком… Резкий толчок едва не заставил его упасть окончательно. Стены заходили ходуном, свет замигал, словно бешеный. Что-то приближалось. Кто-то приближался, подумал Альбус, испытывая безотчетный страх. — Дамы и господа, — Альбус зажмурился, потому что голос душил его, голос ласкал его, этот голос был слишком убийственно знакомым. — Аукцион закончен. — стальным тоном продолжил голос. Альбус видел как хищное синее пламя пожирает сначала персонал: Тролля-полукровку, старую ведьму, других, стоявших на сцене и за кулисами. Кто-то из зрителей закричал, бросился наутёк, но синий огонь пересёк его путь и пожрал также, как раньше ведущих. Профессор Альбус Дамблдор наблюдал, как международный магический преступник Гриндевальд Геллерт беспощадно и жестоко убивает каждого на чертовом аукционе, и он… Не испытывал ничего кроме облегчения, бесконечной усталости и желания уткнуться носом в шею своего альфы. Геллерт стоит прямо позади него, Альбус ощущает его дыхание затылком и ждёт. Чего — не знает, но ждёт. Наконец, он чувствует тяжесть чужого пальто на своих плечах — Боюсь, мистер Дамблдор, — тихо, но твердо произносит он, — мне придется настоять на вашем вполне законном возвращении… — К тебе. — перебивает его Альбус и улыбается, когда чужие руки обнимают его со спины. — Мистер Гриндевальд, возражений не имею. Ответом ему служит ухмылка и поцелуй в шею.