Эстетика этого утра

— Данте… С каждым его словом… — Смотри, как красиво… Сердце наполнялось чем-то необъяснимым… — Восход… Любовью… Трепетом… Жаром… — Он невероятен! Его полная жизни улыбка сводила с ума, а глаза, во всём ищущие эстетику, так и сияли под неповторимыми лучами нового дня. Они смотрели первый восход марта, взобравшись на гору, под которым стелился серым ковром город. Они забрались выше голосов людей, выше заведенных моторов автомобилей, выше приближающихся и уходящих в неизвестность поездов, чтобы вдохнуть в себя нетронутый никем воздух, дать мурашкам рассыпаться по телу, поёжиться, когда ветер пробежит по неприкрытой шее. — Да. Он прекрасен. Как и ты, Габриэль. Эльф отвёл взгляд от голубо-фиолетового неба, где облака окрасились в нежно-розовый и дерзко-оранжевый, несмело посмотрел на Данте глазами, в которых читалось смущение, и быстро отвернул голову, чтобы он не заметил румянца на щеках. Но Данте заметил. Со спокойной улыбкой он провёл пальцами вверх по заострённому уху Габриэля, чувствуя, как оно горело от смущения, робости и желания. Ведя ладонью по щеке, немного надавливая, дабы повернуть лицо к себе, красноволосый изучал его, хотя знал его всего: все повадки, эмоции, прихоти, страсти, каждый миллиметр тела. — Не порть эстетику этого утра, — прошептал на ухо Габриэля Данте. Кареглазый вздрогнул, поддался пленительному голосу и позволил вновь оказаться под юным философом, заключенным в поцелуй.

***

Они зашли в квартиру, которая пропахла вчерашней пиццей и хорошим фильмом, где витали нотки старых свечей, где, если прислушаться, были слышны томные вздохи и сладостные стоны прошлых ночей, где играл тихий винил и клубился окурок тонкой сигареты в пепельнице, где клубились и тени от задёрнутых штор бордового цвета. — Что теперь? — переступая через одеяла и подушки на полу, спросил Габриэль, беря новую сигарету из пачки и зажигалку, заваливаясь на диван. Данте ничего не ответил, молча подошёл к кареглазому, сел на диван и уложил голову эльфа на свои колени. — Ты сегодня молчалив. — Зачем что-то говорить, когда молчание дает ответов больше, чем простые слова? Рука потянулась к его лицу и еле касаясь подушечками пальцев, нежно очерчивала незамысловатые узоры от мягких волос до выдыхающих дым и никотин губ, до ключиц под тонкой майкой и окаменелых сосков. Эльф закрыл глаза от щекотного удовольствия, но дальше спуститься не позволил. Тогда Данте забрал полускуренную сигарету, и, сделав глубокую затяжку, нагнулся, выдохнув в рот Габриэля, и пока последний не сообразил, что происходит, накрыл его губы своими. Всё танцевало в никотиновом танце: и языки, и разумы двух одурманенных любовью сердец. Никотиновый дым тихо струился из поцелуя вверх, всасываясь в одежду, волосы, смешивался с кислородом и оседал еле заметным туманом. Пепел сигареты разлетался по всей комнате, а мерцающий красный фитилёк вскоре обжигал пальцы. Габриэль стал задыхаться и первым оторвался от припухших и мягких губ. Мутным взглядом он посмотрел на Данте, который с первого раза попал в пепельницу окурком, и откинул голову назад, упираясь затылком в ногу, открывая безупречный вид на шею и кадык. — Не могу больше сдерживаться, — признался громким шепотом Данте. — Не сдерживайся, — выдохнул Габриэль. Поддавшись эмоциям и туманом в голове от никотинового воздуха, Данте повалил кареглазого на вал из подушек и заткнул сдавленный вздох поцелуем, что после их связывала только тонкая слюна, которая всё пыталась порваться. Эльф был для него как желанным глотком кислорода, будто после долгого нахождения в воде, когда мозг в последнюю секунду понимает, что причина жить ещё есть; как источником жизни, сил и вдохновения; как свет в конце тоннеля. Одной рукой он завёл обе его руки за голову, чувствуя, как они медленно сжимают одеяло в предвкушении, второй Данте задернул майку до его шеи и, легко щекотя, плавно провёл ладонью от ремня джинс до выступающих ключиц, чувствуя как тело под рукой дёргалось от удовольствия то отдаляясь, то сильнее прижимаясь к холодным пальцам. Смотреть на него было сплошным наслаждением: чуть прищуренные глаза, смотрящие сквозь Данте туманным взглядом, залитые румянцем щеки, приоткрытый рот с припухшими губами, хрипло вдыхающий воздух, что при вдохе расширялись рёбра и впалый живот становился более плоским. Внизу сладко потянуло, болезненно завязываясь в узел, стало невыносимо тесно. В одну секунду Данте снял штаны вместе с бельем и пристроился к Габриэлю, освобождая его от джинс. Щелкнула пряжка и эльф выдохнул: теперь и его ждала свобода. — Ты великолепен, — признался красноволосый. Он чувствовал его губы на своём теле, скользящих по шее, плечам, животу; как засыпал от ласк; как зубы кусали губы до металлического привкуса; как руки до побеления костей сжимали одеяло; как член горел и пульсировал от нетерпения, и каждая пульсация под ладонью Данте приносила невероятные ощущения. Восход угасал, бледнел, оставлял силы для нового рывка, готовился загореться и сыграть последний акт уже вечером, а потом погаснуть для луны и звёзд, уступая небосвод им. В такое время соседи уезжали по своим местам работы, дом становился пустым и затихал. Но в одной из таких пустых квартир загорелось ярким огнём нечто новое и до головокружения прекрасное. Габриэль стонал, громко и сладко, стонал под Данте. Тело и щеки горели, ноги обхватывали его талию, а руки вцепились в запястья красноволосого до красных следов. Он не мог глубоко дышать, заполняя все лёгкие воздухом, и от коротких порций кислорода — задыхался. Любовь до безумия сводила с ума, сознание плыло и он плыл вслед. Весь целиком, от кончиков волос на голове, от пылающих мочек ушей, до пальцев на ногах, — Габриэль принадлежал целиком Данте. Темп ускорился, угол поменялся, и Габриэль стонал чаще и громче. Кислорода не хватало и грань между вымыслом и реальностью стиралась. Под сомкнутыми веками плясали искры и блики, горячие слезинки пролились с ресниц на щеки. Низ требовал разрядки и от соприкосновения с кожей Данте тягуче изнывал. Его стоны не перекрывал даже играющий винил, наоборот, придавал им мелодичность и Данте это нравилось. — Я сейчас… — Знаю. Толчок, два, три и Габриэль с громким хриплым стоном прогнулся в сильных руках до хруста позвонков. Его тело дрожало, покрываясь мурашками, сознание уплывало, а глаза невольно закрылись. Красноглазый потянулся к губам эльфа, сухим и мягким, нежно целуя, но ответа не последовало. Данте отстранился от Габриэля, повалился на одеяло, прижимая к себе спящего эльфа, укрывая себя и кареглазого пледом. Габриэль согнулся, обнимая одной рукой Данте, медленно и хрипло вдыхал и выдыхал воздух. Пальцы в волосах нежно убирали пряди со лба, медленно покрывая его поцелуями. Данте и сам засыпал, но заскрипевшая входная дверь заставила вздрогнуть и отвлечься от всех набежавших мыслей. — Опять они двери не запирают, — послышался знакомое бурчание с каплей фирменного недовольства. Данте тяжело выдохнул, встал, попутно одеваясь, и стал искать деньги. — Квартплата, — громковато для тишины сказал Вару, высовывая свою зеленую макушку, а потом и всё тело в дверную арку зала. Данте бесшумно, обходя все скрипучие половицы, но быстро приблизился к Вару, грубо закрыл его рот ладонью, и с силой выталкивая его за входную дверь, всучил деньги и выпроводил на лестничную площадку. — Остальное вечером, — грубым шепотом сказал Данте, быстрым движением закрыл дверь и запер на щеколду: так в сто крат надежней. — Кто это был? — Спросил Габриэль, приподнимаясь на локте. — Сосед, — тихо ответил Данте. — Ты опять с ним груб, — усмехнулся Габри, снова прикасаясь лицом к подушке. — Я могу быть мягок только с тобой и если это болезнь, то я не хочу от нее излечиваться, даже если она называется «зависимость»… — сказал Данте уже спавшему Габриэлю, укладываясь рядом. Сил не было ни на какие действия, глаза сами по себе закрывались, разум ускользал и оставалась только темнота, беспросветная и неприглядная; Данте засыпал, прижимая к себе Габриэля.