Красота — в глазах смотрящего

      Почему-то распространено мнение, что дроу не умеют нормально спать. Только тревожно, только в полглаза, вскидываясь на любое движение или громкий звук. Что любому разумному, даже фениксу, нужен нормальный сон, считающие так как-то забывают.       На самом деле дроу не умеют нормально спать, пока не чувствуют себя в безопасности. Именно поэтому Канафейн сейчас с трудом боролся с дремой, стараясь сидеть прямо, не приваливаясь к спинке дивана. Но время шло, и бодрствовать в тишине пустой квартиры становилось все тяжелее.       По-хорошему ему вообще не стоило сегодня никуда идти. Спину до сих пор дергало при любом движении, а подстегивающее заживление лекарство имело множество побочных эффектов, в которые входили как раз таки сонливость и постоянный голод. Но если со вторым помогали справиться пластинки сухпайка, которых он с собою прихватил весьма щедро, то первое... Канафейн взглянул на часы — собственное чувство времени слегка шалило. Если верить часам, сын с внуками должен был прийти вот-вот, но со стороны двери по-прежнему не доносилось ни звука.       Собственно, только ради внуков Канафейн и плюнул на все последствия общения с неимоверно ценимой тёмной родней. Те никогда не умели вовремя останавливаться, и теперь ему хотелось просто повозиться с детьми, не контролируя каждый вдох и выдох вокруг, которые могли нести слишком много неприятностей. Куда больше, чем безжалостно ожегшая голую спину плеть.       И все-таки он уснул. Тишина и уютная жесткость дивана в конце концов сломили сопротивление. Возможно, будь диван мягче... На мягком и неустойчивом Канафейн всегда ощущал себя как в ловушке — но Рилонар разделял вкусы отца касаемо мебели. Так что Канафейн в конце концов закрыл глаза, решив, что ничего страшного не случится, если он немного подремлет.       Во сне сплелись воедино слишком свежая память о родных подземельях; тревога за супругу, которая могла броситься на защиту, сочтя, что дроу зарываются — хотя в этот раз они были в праве нанести и не один удар; жесткость дивана и ощущение покоя и уюта, которое всегда накатывало в этой насквозь пропахшей камнем и молоком квартире. И во сне Канафейн весело щурился, глядя, как Ариндель сжимает рукоять ритуального кинжала. Может быть, его светлой леди недоставало многолетней привычки, но пальцы лежали правильно, а решимости в глазах хватило бы на целый боевой отряд.       — Ты уверен? Никаких больше... условий?       — Никаких, — легко откликнулся он, кидая на пол рубаху и садясь на каменную глыбу алтаря.       Неуважительно, но кому видеть это неуважение здесь, в давным-давно заброшенном гроте старого города? Они ведь специально нашли такое место, где никто не смог бы помешать провести ритуал. И, стягивая штаны, Канафейн невольно предвкушающе улыбался, то и дело ловя в темноте белое пятно — лицо Ариндель, такое сосредоточенное в свете небольшого фонарика, пристроенного на выступ стены. Кажется, это был завиток волос какой-то высеченной из камня жрицы — или свернувшиеся языки стальной плети? Для них двоих сейчас это не значило ничего. Только глыба алтаря имела значение, и то лишь потому, что он был столь нужным местом силы.       Канафейн ничком лег на холодный камень, вытянул руки вдоль тела. Он чувствовал себя почти пьяным от предвкушения, и прикосновение тёплой ладони заставило вздрогнуть.       — Смелей, моя светлая леди.       И кинжал в первый раз коснулся кожи, резкой болью обозначая линию, одну из тех, что с этого момента должны были связать его с живущими под солнцем.       — Дед... Деда! — тонкие пальчики сгребли и помяли кончик уха, выдергивая Канафейна из такого приятного сна.       Открыв глаза, он поморгал, осознавая, где находится. Оказалось, в гостевой комнате, на кровати, а вокруг пристроились внуки, все трое. Ришелар, наверняка с боем, отвоевал место у него под рукой, Шерин клубком свернулся в ногах, а Ясмин вытянула хвост вдоль стенки, положив голову на плечо дроу. Плечо ещё хранило ощущение тепла — сейчас Ясмин приподнялась на локте, заглядывая в лицо.       — Ты уснул, и папа Рил принес тебя сюда, — пояснила она. — И мы решили поспать рядом. А потом ты начал ворочаться и улыбаться. Тебе снилось что-то хорошее, деда?       — Очень, — улыбнулся Канафейн, устраиваясь удобней и стараясь не потревожить так и не проснувшихся мальчишек. — Наша с бабушкой свадьба.       — Свадьба — это красиво, — закивала Ясмин, тоже укладываясь. — Папы рассказывали! А ваша с бабушкой была красивой?       — Очень, — не покривив душой, откликнулся Канафейн. — Спи, змейка.       Зевнув, Ясмин послушно закрыла глаза. Погладив ее по сонно жмурящимся змейкам, Канафейн и сам задремал, даже не пытаясь согнать с лица дурацкую улыбку. Потому что перед глазами стояла Ариндель с испачканным в крови кинжалом — и это было очень, очень красиво.