***
...Сколько себя помнила, мисс Голдштейн младшая всегда слышала голоса. Чужие голоса. Чужие голоса в своей голове. Часто они сливались в одну кашу, из которой подчас можно было словить интересные сведения и узнать, куда старшая сестра Тина припрятала сладости, потом где Маргарет купила то чёрное платье из крепдешина или сколько любовниц на самом деле было у мистера Абернети. Над морально-этической стороной вопроса американская колдунья предпочитала особо не задумываться. Разве она виновата в том, что от рождения одарена способностью к легилименции, тонкой магической науке, о которой некоторые искусные маги могут лишь мечтать? Да и на деле понимать то, о чем люди предпочитают умалчивать, приносило определенную пользу. В прошлом году они с сестрой хотели снимать апартаменты на двадцать восьмой улице за сравнительно «недорого», но при встрече с хозяином лишь благодаря таланту Куинни узнали причину дешевизны: прежде там орудовал маньяк-рецидивист. Еще волшебница была главным спонсором свежих сплетен в Отделе, и некоторые откровенно боялись за свои скелеты в шкафу. Хотя больше всего Куинни нравилось играть в Купидона, ломая стену непониманий между волшебниками. Послушать чужие голоса не было чем-то зазорным, когда дело касалось чужих людей. Недоверие в словах «хватит-лезть-в-мою-голову» мешало колдунье заводить друзей, а из родных осталась только старшая сестра. Поступив в Школу Мракоборцев, Тина научилась закрывать своё сознание даже от приставучей сестры, и в скором времени Куинни смирилась с участью быть в курсе всех необозримых подробностей. «Я — легилимент и ничего не могу с этим поделать поделать. Это единственное, что у меня хорошо получается. Это — мое». И все было бы неплохо, но вот беда: не везло блондиночке в личной жизни. Справедливости ради, с таким обаянием и внешней сексапильностью Куинни сбивалась со счетов от адресованных мужских взглядов ещё на четвертом курсе Ильверморни. Сперва такая игра волшебницу определенно забавляла. Особенно приятно было немного позлить мамочку-сестру, когда та в очередной раз возникала по поводу «слишком яркого макияжа». Общение с противоположным полом казалось Куинни чтением раскрытого пергамента — она всегда знала, чего хотят мужчины. И потому скучала. Даже если дело доходило до «серьезных отношений» и мисс Голдштейн по-наивному признавалась, что является легилиментом, кавалеров как ветром сдувало. Куинни искренно не понимала, почему. Меж тем девушке шёл двадцать шестой год. У многих ее бывших однокурсниц уже были мужья и дети, а вместе с ними барбекю-пати по уикендам и семейные сказки на Рождество. Если Тина считала себя выше «розовой мечты домохозяек», то Куинни не разделяла эмансипированных настроений сестры и продолжала тоскливо поглядывать на витрины “The Weddings”. Восполнить душевную пустоту Куинни решила с помощью нового хобби — кулинарии. Сублимировать в булочки - ну разве не прелесть? Чтобы как-то окупать расходы на продукты и помочь Тине с оплатой жилья, Куинни приносила свежую выпечку на работу в МАКУСА, в свой родной Отдел для получение прав на использование волшебных палочек, где и продавала кексики. Еда в местном кафетерии не шла ни в какое сравнение с домашней выпечкой. Правда, один раз она чуть было не получила нагоняй от начальника за торговлю без лицензии, но, как только мистер Абэрнети попробовал заварное пирожное с ее пальчиков, вопрос был решён. Случайности не случайны. И встречу с Якобом Ковальски тоже нельзя было назвать таковой. Это был космический случай! Когда Тина только привела недоуменного Якоба со смущенным мистером Саламандром в их дом, Куинни поняла, что заинтересовалась им. Когда они восстанавливали разрушенные Обскури улицы, она поняла, что окончательно влюбилась в этого неуклюжего, простого и добродушного не-мага... Якоб был простым. Он просто был очарован красивой женщиной и восхищался ее кулинарным навыкам, а ведь кондитеры довольно ревностно относятся к своему мастерству. Он не чурался их мира, не помыслил даже «сжечь ее на костре», как призывали Вторые Салемцы, не хотел с помощью неё подмазаться к старшей мисс Голдштейн, чтобы поправить свои дела, да и в целом оказался порядочным не-магом. Хотя Куинни предпочла бы, чтобы Якоб держал некоторые мысли при себе даже от неё. Волшебнице так хотелось, чтобы в этот раз ее мечта сбылась, и ей было совершенно наплевать, что там говорит о запрете смешанных браков фригидная Серафима Пикверит. Пользуясь тем, что Тина днями и ночами торчит в Министерстве , давая показания по всем инстанциям касательного того, как Грин-де-Вальд столь долгое время водил МАКУСА за нос, Куинни изучала всевозможную литературу, описывающую способы возобновления памяти после яда пикирующего злыдня. С помощью легилименции Куинни проникала в его разум и показывала толстяку образы их прошлого, несколько приукрашивая: тут они идут вдвоем за ручку по аллеям Центрального Парка, а вот они запекают штрудель под аккомпанемент Ново-Орлеанского джаза, ну и самое главное - их первый поцелуй под дождем. Во сне мозг человека наиболее уязвим, чем и пользовалась волшебница, для пущего эффекта подсыпая в какао порошочек седативного свойства. Пока Якоб дрых без задних ног, Куинни бессовестно бороздила просторы его разума, не стесняясь поглазеть на «особые» воспоминания с Милдред, спрятанные за семью печатями — это же ее мужчина! В конце-концов старания колдуньи дали плоды: к не-магу стали возвращаться воспоминания... Следующие полгода пронеслись со скоростью мётел. Куинни уволилась с должности оформителя заявок на получение волшебных палочек, радостно помахав бывшим товаркам ручкой, и перешла в пекарню «Булочная Ковальски» на Ривингтон-стрит. Заводя патефон на ритмичный джаз, парочка с семи утра замешивала тесто и, стоя бок о бок, лепила причудливых зверушек, ставших визитной карточкой их бизнеса. Якоб радостно потер ладошки и расцеловал колдунью в обе щёки, когда та предложила добавить «немного магии» и значительно сэкономить на электроэнергии. Покупатели стекались со всех районов города - сарафанное радио работало исправно, да и Куинни подошла к делу с творчеством и нарисовала пару рекламных плакатов, - и Ковальски впервые начал присматриваться к апартаментам в центре Манхеттена. Налоговая лишь разводила руками и не могла взять в толк, в чем секрет успеха некогда бедного польского иммигранта. Куинни этот секрет знала. Они с Якобом нашли своё место и были счастливы. И если Якоб не сегодня-завтра мог стать булочным магнатом, то Куинни хотелось бы поскорее увидеть на безымянном пальце колечко. На пути к ее полному счастью стоял лишь запрет на смешанные браки. Волшебница как-то поделилась своей печалью с Тиной. Та хоть и не испытывала предубеждений насчёт не-магов, но все же не хотела видеть неуклюжего Ковальски рядом со своей сестрой. Старшая мисс Голдштейн не одобряла и того, как быстро сестра собрала свои пожитки и переселилась к Якобу, но, очевидно, посчитала, что скоро Куинни «перебесится» и сама уйдёт от него. Но вместо этого та заявила, что хочет за него замуж, и терпение Порпентины Голдштейн лопнуло — сестры сильно поругались. Слова Тины долго отзывались в голове Куинни, и легилименция была тут не причём. «Не ваше это!» Но Куинни не могла долго злиться на сестру, хоть и не шла мириться. Она подумала, что Тинни несправедливо на неё накричала: «Вычитала в том дурацком «Увлекало» о свадьбе Ньюта, теперь срывается на всех...» Точно! В Англии же разрешены браки с не-волшебниками**** (кажется, там их зовут маглами), почему бы им не пожить на родине мистера Саламандра? Решение было простым и ясным, как элементарное заклинание левитации. Она завела этот разговор вечером, облокотившись на волосатую грудь любимого и заглядывая ему прямо в глаза. Якоб сразу не разделил энтузиазма подруги. «Детка, ну даже не знаю... — почесал он затылок. — Только-только производство наладилось, я не смогу так быстро все здесь бросить и открыть новую пекарню в Лондоне, там такие расценки на аренду... Да и наш дом — здесь!» «Нет-нет-нет, наш дом будет там, где мы оба будем счастливы! Скажи, —волшебница пристальней вгляделась ему в глаза, — ты же хочешь на мне жениться?» Ее голос дрожал. «К-к-конечно, золотце, я благодарен Богу за то, что он свёл меня с таким чудом, как ты. Я люблю тебя, — раскрасневшись и вспотев, он лихорадочно зацеловал ее руки. Волшебница засияла. «Мы бы поженились хоть прям сейчас, но в вашем мире это незаконно, я знаю». «Милый, мне все равно, поедем куда угодно, где прогрессивное общество и смогут нас поженить! Где мы заживем как нормальная семья! Как все заживем!» «Ты так легко об этом говоришь, Куинни, — покачал головой не-маг. —Тутошние один черт все прознают, схватят и упекут тебя в тюрьму. Я этого себе не прощу!» Куинни не удовлетворил такой ответ, и ночью, едва храп Якоба стал похож на естественный, она пожелала услышать его настоящий голос. Мысли только уснувшего человека подобны докси: суетливы и неуловимы. Когда волшебница наконец ухватилась за своё имя, то в ужасе накрыла рот ладонью и обмерла. «Расстаться? Они зашли слишком далеко и теперь должны разойтись? Нет!» По спине пробежал неприятный холод. Следующим вечером раскрасневшийся Яков Ковальски носил смеющуюся Куинни на руках. Следующим вечером чемоданы на пароход «Нью-Йорк—Саутгемптон» стояли в прихожей. Перед работой рука Куинни с приторно-розовым пузырьком дрогнула над его чашкой кофе.***
— Надеюсь, что-то срочное, Винда. Мне ещё надо встретиться с Гриммсоном на Фран-Буржуа. Света от Люмоса хватило Винде, чтобы разглядеть каждую морщинку на Его лице. — Да, мсье Грин-де-Вальд. В зале сидит волшебница-легилимент, сестра той Голдштейн из МАКУСА. Вы говорили о ней. Маг задумчиво постучал бузинной палочкой о ладонь. Как удачно складывались карты! — В самом деле? Ты убедила ее присоединиться к нам? Розье казалась удивленной. — Разве не лучше взять ее в заложницы? Старшая сестра сделает что угодно, чтобы ее спасти. На одного охотника на Криденса стало бы меньше... — Шантаж? Ну, Винда, моя дорогая Винда, пусть это останется привилегией Министерства. Любой угнетенный волшебник или волшебница — наш бесценный ресурс. А о нашем маленьком друге я уже позаботился. — Предел ее мечтаний — стряпать на кухне в браке с non-mag,— Винда брезгливо поморщилась. — Она идеологически не может быть в наших рядах. Грин-де-Вальд усмехнулся и накрыл рукой флакончик с алой жидкостью, перед тем как шагнуть к двери. — О, из-за любви разжигали войны... Ну что ж, каждому своё предназначение. Ты ещё увидишь, чтó она сделает ради своего счастья. Но сперва ей нужно помочь... Ради общего блага. — Ради общего блага, — эхом отозвалась Розье.