Свобода алого цвета.

      Джерар спускается по винтовой лестнице, проржавевшей в некоторых местах. Его шаги гулко раздаются в пустом пространстве, слышен каждый вздох, темнота мешает осматривать ступеньки впереди. Он думает о чем-то далеком. В прошлом его заставили казнить родителей Эрзы, оставив её сиротой. Все планировали сделать Скарлет приближённой к королю, ведь она всегда была сдержанной, строгой, ответственной. Но она сбежала. Только ей удалось вырваться из крепкой хватки военных, она бежала в неизвестном направлении.       Ноги сами несли её подальше от места казни. В глазах всплывали те ужасные моменты, слёзы мешали смотреть вперед, громкие всхлипы выдавали её местоположение, но Эрза бежала быстро, стерев все босые ноги в кровь. В тот день они очень болели. Она не остановилась ни разу, только ночью забралась в небольшой подвал какого-то пустого дома. После этого она надолго отчаялась, пыталась прийти в себя, забыть ужас на лицах родителей. Предсмертный ужас. Страшные крики. Слёзы. Весёлый смех аристократов. Аплодисменты.       Спустя неделю Эрза совсем оголодала и решилась выглянуть из укрытия, которое делила с крысами. Яркий свет ослепил её ненадолго. Скарлет искала таких же сирот, как и она сама. Она хотела устроить восстание будучи ребенком. Она собирала обречённых детей и прятала их в своем укрытии на протяжении многих лет. Они росли вместе, смеялись, плакали, дружили. Эрза наловчилась и таскала друзьям еду и теплую одежду. Они жили не так уж плохо, как могло показаться на первый взгляд.       Потом она потеряла их. Укрытие рассекретили, а её друзей увели. Конечно, их ждала казнь. Опять собралась огромная толпа на площади, наблюдая за несчастными. Они хлопали, свистели вслед. Эрза со всех ног мчалась туда, когда узнала, но опоздала. Она забралась на крышу ближайшего здания и ничего не могла сделать. Слёзы хлынули нескончаемым потоком, когда она увидела знакомые лица, застывший стеклянный взгляд друзей, их тела. Ноги приросли к земле, когда она увидела лицо Джерара. Вновь он убил всю её жизнь. Они встретились взглядами и недолго смотрели друг на друга.       Джерар просто не мог допустить, чтобы она разгуливала по городу. За спиной этой девушки были убийства более-менее влиятельных личностей в умершем изнутри обществе. Он не мог не поймать её. Но то было несколько лет назад. Она снова скрылась. А теперь сидит в камере. Прямо под носом. Её поймали и чуть не убили на месте. Хотя, наверно, лучше бы убили. Она осталась совсем одна. Никто не знал, чем она занималась столько долгое время.       Он заходит в её камеру, прикрыв за собой дверь. Эрза не поднимает глаз, она смотрит на грязный пол, напрягшись всем телом. Она чувствует, что в её тюремную камеру зашли. Джерар присел перед ней, чтобы видеть её глаза. Она не смотрит на него. — Завтра тебя переведут в третью городскую психбольницу, чтобы погасить твои эмоции, — говорит он. — Жаль, что ты хотела подговорить всех на революцию. Из тебя получилось бы отличное оружие. — Считаете людей оружием, смешиваете с грязью, а сами не лучше, — нагло отвечает ему Эрза. — Я никогда не забуду то, что ты сделал. — Ты упрямая. Это поправимо. Хотя в чем-то ты права, люди для нас — пешки для захвата территории. Но раньше я ни за что бы не согласился убивать перед толпой. Хочешь узнать про своих родителей?       Эрза ничего не отвечает. Она хранит молчание, устремив свой взгляд в никуда. Она замечает перед собой Джерара, но так хочет, чтобы он исчез именно сейчас. Эрза уже давно закалила характер, она забыла про сентиментальность, но все же дала слабину. — Что ты понимаешь в людях? Вы, аристократы, военные, даже король со своими рабами, вы не понимаете ценности жизни? Вы уже загубили все человечество, разве не понимаешь? Неужели вы думаете, что делаете мир лучше таким способом? — процедила она сквозь зубы. — Конечно, кто-то да захотел бы устроить революцию и бежать отсюда. Это ад на земле. — В чем-то ты права, — говорит Джерар.       В тот момент она отвернулась к стене и замолчала на всё оставшееся время. Джерар вышел и еще долго думал над её словами. За все двадцать пять лет он ни разу не размышлял об этом. Мир действительно катится по наклонной, но он не видел в этом ничего плохого. Пока всё под контролем. А если никто не будет представлять угрозу, то и смысла бояться не будет. Эрза же была абсолютно иного мнения.       «Каждый раз, закрывая глаза, я вижу счастливые улыбки друзей, ставших мне семьей. Я не помню лиц родителей, но всегда представляю их радостный смех, нежные голоса, любящий взгляд. А потом всё покрывается мраком, тьмой, обливается кровью, нескончаемыми потоками крови. Я слышу их предсмертные крики, чувствую их боль, — думает Эрза, сидя в запертой комнате. — Если бы я только могла отомстить за них властям».       Она смотрит вниз и ни о чем не думает. А что тут думать? Её поймали, поместили в подвал, а потом переведут в психбольницу, где из неё сделают пустой сосуд. Эрза переводит взгляд на стены, сделанные из очень странного, но прочного материала. Она не рыпалась, только сидела тихо и ждала своей участи.

***

      «Не любит аристократов, а сама когда-то была такой. Она жила в том самом особняке, это была она, я уверен. А потом у неё отняли все? — размышляет Нацу, лежа на кровати. — Классно конечно. Я и сам не люблю аристократов, эту их дискриминацию, властолюбие, самовлюбленность. Я точно какой-то неправильный, раз мне хочется сбежать, но я просто не выношу таких правил, какие установил Зереф». — Тебя не было видно в столовой, — говорит Лисанна, открывая дверь в его комнату. — Где ты был? — Заходил к… Номеру «13-32-19», — отвечает Нацу, резко встав с кровати и отряхиваясь от пыли. — Это плохо? — Нет, но неужели она не питает к тебе неприязни? Или ты её шантажируешь? — приближается к нему Лисанна с очень двузначной улыбкой. — Н-нет, только разговариваю. А ты что здесь делаешь? — Нацу осматривает свою комнату. — По заданию. Мне приказано обойти всех солдат и проверить их на наличие чего подозрительного. Ты не привез с собой ничего странного? Может, ты нарушаешь закон и читаешь запрещенную литературу? Или хранишь память о ком-то? — А что будет, если храню?       — Ну, — протягивает Лисанна. Она подходит к нему. — Тебя каз-нят. Шучу, — говорит она, смотря на напуганного Нацу. — Будь кто другой на моем месте, тебя бы убили или запихнули в эту психушку. Повезет, если не в тюрьму. Но здесь всего лишь я. Тебе нечего бояться, естественно если ты не хранишь ничего запрещенного. А теперь извини, но мне придется проверить все.       Нацу хочет броситься к своему рюкзаку и спрятать шкатулку, лежащую там. Его руки подрагивают, он весь на нервах. Если бы пришла не Лисанна, а любой другой, то шкатулку бы точно нашли и убили его. Это же прошлое. Это закон, который нельзя нарушать никому: ни аристократам, ни военным, ни подчиненным сосудам, даже король почти не хранит материальных воспоминаний. Он смотрит, как Лисанна проверяет всю комнату, внимательно осматривает вещи. И конечно, она проверила рюкзак. Достав оттуда маленькую шкатулку, она резко спрятала ее обратно. — Здесь же камеры, — говорит она. — И почему ты притащил сюда эту шкатулку? Все воспоминания под запретом. Или ты забыл? Где ты вообще её нашел? — Сдашь меня теперь? — тихо спрашивает Нацу, засунув руки в карманы и уставившись в пол, как маленький ребенок, провинившийся в чем-то. Он видит, как Лисанна нерешительно мотает головой. Она не сдаст, хоть и должна. — Я нашел её еще давно, когда только переехал с отцом в особняк. В моей комнате под кроватью пылилась шкатулка, ну я и заинтересовался. — Что в ней такого? Ты же жизнью рискуешь. — Эта шкатулка принадлежит какой-то девчонке, которая раньше жила там. Я просто подумал, что она тоже не боится смерти. Или боится, но тщательно это скрывает. Подумал, что смогу найти её и… я просто хочу найти её. — Тогда я могу лишь пожелать тебе удачи в поисках. Я иду против закона, не рассказывая об этом. Уж постарайся не попасться властям, пока ищешь. — Но почему ты помогаешь мне? — Потому что я сама ненавижу нынешний закон. Когда ты меня впервые увидел, сложно было сказать, что я тайно сквернословлю о нашем короле? — Отличное прикрытие. Что же, на сегодня осмотр закончен? — спрашивает Нацу.       Лисанна кивает ему и выходит за дверь. Нацу задумчиво смотрит на свой закрытый рюкзак и думает, что стоит перепрятать шкатулку в более надежное место, а лучше и вовсе отдать её владельцу. Он не может отрицать сходство во внешности той маленькой девочки с фотографии и Люси. Ему будет легко без подозрений посещать её комнату, следить за ней. Он хочет все же опросить её, разузнать о ней. Она может испытывать эмоции и не исключено, что помнит свое прошлое. А если она та самая, которую так хотел найти Нацу всю сознательную жизнь? Он не хочет терять ни секунды в своей комнате, он, охваченный новыми догадками, хочет узнать, прав ли он. Он хочет бежать из этого мира вместе с той девчонкой с фотографии.       Чем она его зацепила? Для начала именно своей внешностью. Больше он о ней ничего не знает. Люси же зацепила его не только внешностью, но и характером. Он пока очень плохо её знает, но уже понял, что она не так проста, как может показаться на первый взгляд. Чувства в этом мире запрещены, но что если Нацу захочет нарушить и этот закон? Кто знает, что из этого выйдет, но сейчас он лишь охвачен желанием допросить Люси.       Ночная мгла режет глаза. Темное небо, подобно бездонной яме, затягивает и не отпускает. За темными массивными облаками не видно ничего: ни луны, ни звезд. Всю ночь грохочет за окном. Люси не может заснуть. Она лежит на кровати и смотрит в стену, вновь стараясь не сойти с ума от тишины. Её глаза медленно закрываются, она хочет спать. Хартфилию удивляет сам факт того, что она чего-то хочет. Но ей страшно засыпать. Каждую ночь она, закрывая глаза, надеется, что сможет проснуться еще хоть раз. В душе она является самой обычной девочкой. Она хочет иметь обыденные проблемы, но она лежит в психушке из-за своих эмоций. Она точно жертва одной большой секты, охватившей весь мир. Или только в этой стране такой ужас? В любом случае она это никогда не узнает.       Наутро Нацу первым делом заходит в комнату Люси. В его руках находится поднос с более-менее сытной едой, коей кормят военных. Люси удивленно смотрит на него, хотя по сути должна скрыть все свои эмоции от военного. Нацу молча протягивает ей поднос и присаживается рядом на ее кровать. — Расскажи о своем прошлом, — просит он. Нацу долго обдумывал, как бы поаккуратнее спросить ее об этом, а в итоге решил просто спросить напрямую. — Что это за военный, который нарушает закон? — спрашивает она, немного улыбнувшись. — А никто этого не узнает, — так же улыбается он. — Так ты мне расскажешь? — Что ты хочешь услышать? — Я знаю, что ты раньше была аристократкой, верно? — Откуда ты знаешь? — Люси глубоко вздохнула. — Когда я была совсем маленькой, я жила в особняке со своим отцом. Ну, были всякие удобства, нормальная еда, много пространства, никаких запретов на эмоции. Я не очень помню такую свою жизнь. Помнится, я нарушала закон, сохраняя воспоминания. Материальные. — Как фотографии? — спрашивает Нацу, слушая все внимательнее. — Да, именно. Но когда моего отца настигла смерть, меня приписали к этой массе ничтожеств без эмоций и будущего. Мне было трудно сохранить свои эмоции, было страшно показать не в тот момент слезы или улыбку. У меня даже друзья были. Я знала, что дружба под запретом. Это же… может подпортить нашему королю «идеальную» жизнь. Но меня засекли и сплавили сюда. Конец. Хочешь что-то еще узнать? — Ты рассказала очень мало, но мне и этого хватит. Я надеюсь, ты потом сможешь рассказать мне все подробно, интересно ведь. — С какой целью ты это узнаёшь? — Я ищу одну девушку, очень похожую на тебя. Переехал в большой особняк и нашел там маленькую шкатулку, внутри которой была фотография девчонки. Я подумал, что она тоже ненавидит закон. Вот и захотел найти. — На фотографии девочка… со светлыми волосами… улыбается и держит что-то в руках, верно? — Ту самую шкатулку. А ты откуда знаешь? — Я и есть та самая девчонка с фотографии. Сможешь принести мне ту шкатулку? — спрашивает Люси. Она видит, что Нацу кивает ей, и в ней поселяется надежда. Надежда на побег, на лучшую жизнь, на эмоции и чувства.