Стать живой

      Таро задумчиво улыбнулся:       — А ты не пробовала сменить причёску?       Брызги фонтана игриво дотрагивались спины девушки.       Вопрос застал её врасплох. Она никогда не задумывалась об этом; точнее, о том, что настолько не важно для безэмоционального человека. Социальные взаимодействия раньше не вынуждали совершать такого рода перемены, поэтому ничего не менялось.       Но теперь Аяно может сама захотеть поменять что-либо.       Теперь она живая.       Она помотала головой и ответила человеку слева искренне:       — Нет. Я привыкла к ней. Даже не умею делать ничего, кроме хвоста.       Таро перевёл взгляд с её тёплых от солнца волос на спокойные глаза и улыбнулся ещё раз, уже с намёком:       — Попробуешь расплестись?       Аяно не смогла не смутиться, выдавила теснившийся в груди воздух и смущённо отвернулась. Действительно, в таком простом, ненапряжённом действии сейчас было даже что-то интимное. Доброе лицо Таро говорило ей, что никто не принуждает её это делать. Тем не менее, рука под весёлый ритм сердца легко спустила резинку вниз, и, почувствовав свои волосы на плечах, Аяно вдруг осознала, как был напряжён её затылок всё это время… и какая она расслабленная теперь.       Когда девушка подняла взгляд на парня, чтобы оценить его реакцию, она не выдержала, снова стеснительно усмехнулась — с распущенными волосами собственная внешность ощущается иначе — и уставилась в сторону, чувствуя, как неостановимо горят щёки. Сколько бы её глаза ни избегали силуэта парня рядом, по-настоящему отвернуться жертва своих чувств, наверное, не сможет уже никогда, даже за сотни километров от него; то ли боковым зрением, то ли каким-то шестым чувством она ощущала, каков его взгляд.       — Повернись-ка спиной…       Она ахнула. Это ещё не всё?       Девушка удивлённо обернулась на друга, но, услышав просьбу, послушно, медленно, осторожно, одолеваемая потоком эмоций, подставила спину. Аяно почувствовала, как Таро приблизился к ней сзади. Сердце заколотилось иначе: стало страшно. Такая позиция слишком беззащитна!       Аяно боялась, даже почти начала дрожать от страха… пока не почувствовала в своих волосах его пальцы.       Она удивлённо замерла. Сердце тоже этому удивилось; в самой груди вдруг возникла какая-то неясная, давно забытая песня. Или… песня, которая не звучала никогда.       — Что ты делаешь? — взволновала воздух впереди Аяно, не решаясь повернуть голову, пока на ней хозяйствуют чужие руки.       — Раньше я очень часто заплетал Ханако косички… Самые разные…       С замиранием сердца она слушала парня и ненароком следила за ловкими движениями его некогда медлительных и не особо красивых рук. Девушка физически не могла на них посмотреть, но кожей головы чувствовала, с каким изяществом пианиста он распутывает её комкающиеся мысли и сплетает локоны — словно судьбы — между собой.       — Знаешь… — изменившимся голосом начал он, дойдя уже до середины косы, — я только сейчас понял, как соскучился по этому. Ханако выросла. Когда-то она была так зависима от меня, так хотела проводить со мной время… Сейчас мне стыдно и грустно, что я её отгонял, что не ценил её внимание. Теперь она сама считает проявления родственной любви чем-то инфантильным. Не в гиперболизированной форме, конечно… То есть, мы продолжаем заботиться друг о друге: я помогаю ей с уроками, даю советы, когда она просит; она же иногда готовит мне бенто, покупает вкусняшки, которые я люблю, без моего ведома гладит мою одежду. Иногда даже кажется, будто это она — старшая. Но косы я ей больше не плету…