что не шот, то труп.

У бара типичная модная вывеска сияет неоном в темноте — «Не Майами» как яркий фиолетовый росчерк, отсвечивает на обшарпанную кирпичную стену и маячит, зазывая внутрь. Букер бы, наверное, мимо такой не прошёл, даже если бы не было нужно, зашёл бы обязательно, поведясь на пафосное название, и пропустил бы пару стаканчиков виски. Нет, виски он, конечно, свой получит, только платить не нужно. Он об этом думает и усмехается как-то невесело, поправляя широкую шляпу, вдавливает окурок в мокрый после вечернего дождя асфальт и опускает руки в огромные карманы пальто; он сам, конечно, то ещё воплощение пафоса сейчас, но все исключительно профессии ради. За шляпой вот, например, не так сильно палят лицо, а в широких карманах — знал бы Садист, прописал бы за небрежность пару крепких затрещин — удобно устроить пистолет. Или два, как сегодня. Сегодня, конечно, та ещё запара — Виктор редко сваливал зачистку сразу нескольких людей на кого-то одного, и так же редко связывался с местными бандами. Но Букеру, вот, доверял такое, про таланты наемника Фредди Чинаски, мол, все говорят, очень заказчик именно тебя и просил, а ты справишься, я знаю. Никакой гордости по этому поводу он, в принципе, не испытывал, он давно уже мало что испытывал, где-то все те пару лет, что Садист нашёл его и предложил работать на него — молча согласился, да и цена красивая, достойная, за такую и рискнуть не жалко. Федя бы себя спросил — а за что, помимо денег, ещё было бы не жалко? Но не стал, знал, что ответа на это не найдёт. Это издержки профессии, временная закалка, прогнившая душа, да называй, собственно, как хочешь, главное суть уловить: никаких привязанностей, эмоций и слабостей. Он так жить привык и учиться по-другому не хотелось. Тянуть ещё смысла не было. Букер кидает последний взгляд на красивую вывеску, проверяет пальцами, как лежит в правом кармане пистолет, и толкает тяжёлую дверь в помещение. Бар явно из тех, что дохуя классные, но популярностью пользуются мало, чисто так, для своих — Букеру взгляда беглого хватает, чтобы это понять, едва он проходит несколько ступенек вниз и оказывается в помещении. Стены темно-бордовые, отливают спекшейся кровью, и это вызывает ироничную усмешку; несколько столиков натыкано по полутемному помещению, слабо освещенному парой ламп, постеры с грязным Питером и обесцвеченными пейзажами Майами на стенах, и откуда-то сладкий запах кальяна в воздухе. Ярким пятном выделяется только барная стойка, подсвеченная тем же неоном. Букер сразу туда и направляется, осматривая, попутно, посетителей — парочку молоденьких девочек за дальним столиком, едва, наверное, восемнадцать есть. У них вычурные высокие стаканы с яркими коктейлями, и это, к счастью, интересует их больше, чем зашедший в бар небритый мужчина в пальто — Букер мысленно надеется, что они успеют съебаться вовремя, не попадут под раздачу, хотя шансов, конечно, мало. Его клиентов ещё нет, но он на это, собственно, и рассчитывал. Барные стулья удобные, стойка чистая, и Букеру, в принципе, все больше нравится это место — жалко будет, если после сегодняшней ночи закроют. Из-за стойки выныривает тощий пацан, сжимающий в пальцах тряпку, услышал, видимо, что кто-то подошёл, несмотря на играющий на общем фоне западный хопчик. Пацан его окидывает заинтересованным взглядом, на шляпе лишнюю секунду останавливаясь, хмыкает как-то понятливо и спрашивает: — Что закажете? — Плесни виски, — отработанно просит Федя. Пока бармен выуживает из-за стойки чистый стакан, он рассматривает его в ответ — красивый, на самом деле, хоть и с явной придурью. Высветленные волосы, например, отливающие каким-то персиковым оттенком, немного дурацкая футболка с принтом из оскалов, ещё более дурацкие розовые очки с выложенными из дешёвых страз звездами — мелькает отстраненная мысль, что очки при таком освещении явно лишние. И двигается он как-то ладно, грациозно даже, явно красуется, умело перекидывая бутылку в руках, крутится на месте и подливает в стакан виски, подкидывая другой рукой пару кубиков льда из небольшой вазочки. Заигрывает, может, мелькает в голове ещё одна не менее отстраненная мысль. — Пожалуйста, — шутливо кланяется он, подталкивая стакан по стойке. Букер с интересом замечает чёрную полоску чокера с небезызвестной подвеской солнца*, и хмыкает, не удержавшись. Виски хороший — он бы за таким сюда пригонял раз в неделю, разгоняя наслаждение от выпивки разговорами с этим пацаном, потому что цепляет чем-то, как цепляет взглядом красивая безделушка в дорогих магазинах. Вроде купить хочется, а вроде не знаешь, зачем. Федя даже ловит себя на том, что, возможно, мог бы пофлиртовать в ответ, перепихнуться разок еще никому не мешало. Он чувствует, что на него смотрят, взгляд поднимает, и спрашивает зачем-то: — Ты всю ночь работаешь? — А Вы хотите предложить что поинтереснее работы? — не теряется пацан, вызывая легкое удивление, улыбается, но ответить не даёт, — Да, всю ночь. — Понятно, — Букер пожимает плечами чуть досадливо, что бармен, наверное, спишет на неудачную попытку выцепить его на ночь. Ну и пусть, собственно. Пацана становится внезапно по-настоящему жалко, больше, чем тех двух девочек; видно же, что молодой ещё, глаза даже за этими дурацкими звёздами в очках блестят целеустремлённостью, заставляют заинтересоваться. Действительно жалко, повторяется мыслями Федя, когда дверь за спиной открывается с глухим стуком о стену. Если не помрет сегодня, так нервы посадит точно. То, что это его клиенты, Федя понимает сразу, достаточно быстрого взгляда из-за плеча. Он насчитывает семерых — не рассматривает лиц, потому что ему это не нужно, все равно все сольются в памяти спустя пару суток, слушает только, как скрипят стулья за спиной, отворачивается и утыкается взглядом в стакан. Пацан торопливо кидает свою тряпку и идёт принимать заказ; Букер дожидается, пока он вернётся, осушает залпом остатки виски в стакане и тихо ставит его обратно. Он ждёт, пока бармен умело расставит на подносе семь рюмок, и привлекает к себе его внимание тихим «эй», перехватывая за запястье и не давая вытащить из-за стойки очередную бутылку. — Вам повторить? — понятливо отзывается пацан, не спеша вырывать руку, и Федя качает головой, отпуская сам. — Ты бы покурить сходил, малой, — советует он зачем-то, окидывает взглядом хмурым. Пацан на него в ответ смотрит с несколько секунд каким-то тяжёлым взглядом, потирает запястье, и тут расплывается в улыбке — так напоминающей оскал с его нелепой футболки, что Федя на секунду теряется даже. — Успею ещё, — спокойно отвечает бармен, ставит на поднос бутылку водки и жестом подзывает забрать заказ. Федя тяжело вздыхает и пожимает плечами, отводя взгляд. Он, по крайней мере, пытался. Механизм действия отработан на ура, особенно — в барах таких. У него уходит с секунду на то, чтобы натянуть болтающуюся на шее бандану до носа, выхватить из правого кармана пистолет и навести аккурат к виску подошедшего к стойке амбала. Тот, кажется, даже понять ничего не успевает, когда монотонный хопчик перебивается звуком выстрела. И на секунду жизнь в баре застывает, пока мертвое тело впечатывается лбом в чистую барную стойку, чудом не задевая нагруженный поднос. Сначала он слышит истошный женский визг, звон вылетевшего из рук бармена стакана и грубое мужское «какого хуя!». Потом видит, как растекается по стойке кровь, и как пацан брезгливо отскакивает в сторону. Он бы подумал еще, почему тот не напуган вместе с теми девчонками, но времени отвлекаться уже нет — Букер успевает крутануться на стуле и всадить пулю тому, кто сидит к нему спиной, пользуется этой секундной замешкой перед тем, как остальные бугаи приходят в себя. Двигается все ещё на чисто отработанном механизме — выцепить взглядом первого, кто выхватывает пистолет, пригнуться, посылая пулю в ответку, и откатиться в сторону, заползая под ближайший стол и сшибая его ногой с грохотом. Как же, блять, девочки визжат, по мозгам бьет нещадно. А ещё звенит за стойкой, он кидает туда торопливый взгляд, пока скрывается за столешницей, успевает заметить, как пацан пригибается, а его спину осыпает сверху стеклом разбитой бутылки, или бутылок, считать времени уже нет. Бармен, кажется, матерится, лезет руками куда-то под стойку, Букер уже не отвлекается, потому что над головой очень метафорично свистит пуля, впечатываясь в постер с тоскливым Невским. Кто-то за спиной грубо выкрикивает, рядом совсем, Букер выдыхает, рвётся наверх, высовывается по плечи и стреляет, не целясь, попадая в плечо почти подошедшему к нему мужику. Они расслабленны и не торопятся, не нападают скопом, думая, что уложат его количеством, и это хорошо. Это значит, не знают, с кем связались. Мужик матерится снова, хватаясь за плечо рукой — а потом вдруг резко заваливается назад, заходясь кровью из горла. С застрявшей в позвоночнике, кажется, пулей. А Федя снова кидает взгляд на барную стойку, и искренне охуевает. Пацан держит по стволу в руке, скалится плотоядно, так, что будь Федя впечатлительнее, точно бы мурашками зашелся, целясь в оставшихся бугаев, даже, блять, выдаёт манерно: — Вам поможет только Господь, сучки! Феде хочется зайтись в истерическом ржаче от такого гротескного перформанса, но он осаждает себя, пользуется тем, что на него сейчас никто не смотрит, охуевше отвлекаясь на бармена, и стреляет, попадая какому-то мужику в живот. Ну, хоть девчонки визжать перестали, съебались, наверное, через служебный вход, если мозги есть. Да и вообще все, что дальше происходит, он особо не запоминает — оказывается удивительно легко и быстро уложить несколько человек, если из-за барной стойки бармен палит, как полоумный, манерно и от бедра, блять. Просто какой-то пиздец, думает Федя, даже второй ствол не понадобится. Он сам как-то на автомате пришивает еще одного красавца выстрелом в шею, а пацан стрелять прекращает только тогда, когда нечем, ухитряясь и сам не словить в ответку — хотя стреляли, в основном, в него, а не в Букера, но только перебили почти все бутылки на стеллаже за стойкой. Вся чертова перестрелка, вообще, меньше двух минут занимает от силы; это в фильмах идут пафосные речи и представления, кувырки по помещению и красивые уходы от чужих пуль, в реальности все куда проще, пришей другого или пришейся сам. Букер, едва слышит, как шлепается на спину последний бугай, выпрямляется во весь рост из-за своего уебского укрытия, а пацан осматривает помещение и выдает: — Да даже Господь не помог, — а потом думает с секунду, и добавляет досадливо, — Ну, пиздец опять уборки, конечно. Федя пробегает взглядом вокруг и согласно хмыкает. Картинка, вообще, напоминает дурацкий кадр из дешевого боевика, потому что эти перевернутые стулья и стол опрокинутый, прошпигованные стены, куча стекла битого, расползающиеся лужи крови — ну точно что в тон стенам, Букер прав был. Семь продырявленных тел, даже отличить можно, кто кого уложил, потому что Феде одной пули хватало, а пацану вот явно хотелось оторваться. И дебильный хопчик все еще на фоне играет. Бля, пацан этот. Федя на него взгляд переводит и застывает, не зная, что делать — не пришивать же, в самом деле, на него, вроде, чужие пули не распространялись. Да и, что себе пиздеть, заинтересованность только возросла. Бармен отточеным каким-то жестом убирает свои ебучие пистолеты под стойку, тянется куда-то туда же, выуживает два пустых стакана и подцепляет уцелевшую бутылку с виски. И делает все так обыденно и изящно, при этом, словно каждый день вот так по приколу перестрелки с посетителями устраивает. Федя даже не знает, что сейчас преобладает в нем больше — удивление или азарт, граничащий с легким возбуждением. Не ошибся он, опять же, когда подметил, что пацан с придурью, просто масштаб не рассчитал. — Так и будете там стоять? — бармен усмехается игриво, разливая виски по стаканам, и Букер качает головой, перешагивает через чье-то тело и подходит к стойке. От былой чистоты, конечно, не осталось ничего, сплошное стекло и кровь, но Федя к такому настолько привык, что даже не обращает внимания — смахивает рукой пару осколков, налетевших на облюбованный им стул, усаживается обратно, спускает на горло бандану и снимает, подумав, шляпу, устраивая где-то рядом на стойке. — Лед не выжил, извиняйте, — пацан кидает какой-то заискивающий взгляд из под дурацких очков, Букер головой качает только, подтаскивая один из двух стаканов, и спрашивает: — Ты откуда такой взялся? — Мне тут пошутить про родителей или про то, что там, где взяли, таких больше нет? — парирует пацан, вызывая пару тихих, искренних смешков, дергает уголками губ сам, и плечами пожимает, — Не первый раз тут такое просто. То банды разборки устраивают, то еще что. Популярное в особых кругах место, сами понимаете. Вот и привыкаешь. — Ты только что со мной головорезов отстреливал, сколько "выкать" еще будешь? — Букер не знает, почему голос получается каким-то наигранно-оскорбленным, но бармен, кажется, заценивает, смеется, стаканом салютуя. — Думал, тебе это нравится, — просто отвечает он, опрокидывает в себя виски так, словно это стопка водки, а Федя залипает откровенно на натянутом на чужом горле чокере и испытывает искренний восторг, какого не испытывал давно. Да в принципе, блять, не испытывал чего-либо так ярко, как сейчас. — Может, и нравится, — говорит Букер, делая несколько крупных глотков, и придвигается чуть ближе, вперед подаваясь, — А может, что-то еще понравится. Пацан понятливо хмыкает и кидает в ответку такой взгляд, от которого внутри что-то тяжелое переворачивается, и отставляет пустой стакан. Удивительно просто оказывается протянуть ладонь, сгрести в кулак ткань глупой футболки и потянуть на себя. Пацан действительно все понимает, сам лезет руками, на шее устраивает, сам губами тянется, позволяет цепануть зубами нижнюю, выдыхая как-то по-дурацки трепетно, и не возражает, когда Федя натягивает футболку на себя сильнее. Он податливый, но не амебный, такой, как Букеру нравится, и от этого он дуреет еще сильнее, тянется второй рукой, оглаживая затылок, и очень тяжело заставляет себя оторваться. — Тебя как зовут-то? — интересуется он, игнорируя подсбитое дыхание — ну надо же, как кувыркаться от пуль, так пожалуйста, а как пососаться с красивым пацаненком, так воздуха не хватает. — Андрюша, — отвечает пацан, смешно качнув головой, — А ты Фредди Чинаски. Я про тебя слышал, на Садиста работаешь. Не думал, что когда-то с тобой пересекусь. — Ага, — хмыкает Букер, чуть оттягивая пальцем чокер, — Это ты мне потом расскажешь, откуда ты столько знаешь. А я Федя. — А ты каждому красивому мальчику перед тем, как его выебать, настоящее имя называешь? — поддевает Андрюша, пальцами елозит по шее, кажется, в попытках развязать бандану. Букер ловит чужой взгляд и улыбается широко. — А кто сказал, что я тебя выебу, и что вообще обычно сплю с красивыми мальчиками? Андрюша закатывает глаза, снова лезет целоваться, и Федя, в общем-то, не спорит, позволяет стянуть с себя, все же, бандану, ощущает голой шеей чужие ладони и дуреет. Он наконец выпускает из пальцев смятую ткань, давая пацану возможность выпрямиться, сам за ним тянется, устраиваясь локтем на стойке, и тут же тихо шипит, разрывая поцелуй. — Ебучие стекла, — жалуется он. — В подсобке диван разбирается, — тут же парирует Андрюша, пальцами ползет по плечам, поддевая ворот пальто, и оттягивает его ниже, заставляя съехаться к локтям, — Менты сюда ближайший час точно не сунутся, а как сунутся — будешь хорошим мальчиком и съебешь, правда? Федя на него смотрит нечитаемым взглядом пару секунд, позволяет пальто соскользнуть по рукам дальше, стаскивает его, кидая к шляпе. — Ты пиздец какой-то, в курсе? — чуть ошарашенно интересуется он, в несколько широких шагов обходя стойку, оказываясь по другую ее сторону. Андрюша смеется, подтаскивает его за запястье, на себя тянет, вжиматься заставляя, и кусает под подбородком. — Ты меня еще плохо знаешь, — говорит он, кивая затылком на дверь подсобки за спиной, и Федя обвивает его за талию и снова тянется целовать, подталкивая спиной к двери. Феде еще, почему-то, кажется, что это звучит дохуя многообещающе. Впрочем, не то, чтобы он был против.