Live in Fire Lion

Гарри старается быть хорошим. Послушным, старательным и не делать ничего плохого. И если первые два пункта более-менее выполнимы, то третий — это катастрофа! Он не виноват! Все эти странные вещи — они сами! Тетя говорит, что виноват он, но справедливости ради, она обвиняет его и тогда, когда он действительно не причем — виноват Дадли. Но если она неправа и тут, то получаются очень жестокие совпадения — а это еще обиднее. Все эти странные вещи случаются, когда Гарри злится или ему страшно. Он старается справляться с эмоциями, подавить их — но это сложно! Главное, он знает! Он нашел, что ему помогает — но детям не продают спички, а дома они лежат слишком высоко и далеко, чтобы Гарри мог до них добраться. Когда Гарри видит, как тетя включает плиту… Как вспыхивает огонек… Даже на большом расстоянии и в руках нелюбимой тети — это все равно завораживает. Однажды… Он не выдержал. Стащил целый коробок в ларьке, куда его послали за хлебом. Натерпелся страха, пока быстро прятал его в кармане, пока не вышел на улицу, пока не пихнул в дупло по дороге домой и пока не достал, когда его, наконец, отпустили из дома под вечер. Он тогда сжег его весь в укромном уголке парка, спичку за спичкой. Обжег все пальцы, хотя когда вернулся в свой чулан — уже не было никаких следов. Кроме как в душе. Спокойствие. Умиротворение. Счастье, в его собственном представлении. Хотелось улыбаться — Гарри и не знает, было ли у него когда-нибудь такое желание до того. Потом он думал, что воровать — плохо, а ведь он всегда старался быть хорошим. Но после того дня странных вещей не случалось практически месяц! И что хуже? Как выбрать, если и так, и так он совершает что-то плохое? И чего стоит страх попасться на воровстве перед страхом наказания за очередную странность? Но как же они пригодились бы сейчас! Он больше не может! Его взяли в Лондон, потому что в этот раз не смогли оставить с миссис Фигг, и сказали быть в семь вечера на том же месте. Сами, конечно же, уехали куда-то без него, но Гарри так даже еще больше рад. И все было хорошо, это были замечательные часы, но Дурслей нет вот уже полчаса, и Гарри чувствует, как внутри него закипает паника! Вместе с чем-то еще. Может, он не туда пришел? Или он пришел слишком поздно (хотя на самом деле намного раньше нужного времени), и они уехали без него? Будут ли его искать? А если найдут — как же сильно ему попадет, и что он сотворит в этот раз? Он никогда не чувствовал такого бурления чего-то внутри, как сейчас… Внезапно что-то сверкнуло. Спичка. Гарри уловил вспышку лишь краем глаза, но перепутать никак не мог. Он завертелся на месте, пытаясь найти кого-то или что-то. И находит. Мужчина на скамейке неподалеку держит зажженную сигарету и что-то вертит в другой руке. Что-то тянет… Гарри пытается думать, что нельзя так подходить к людям. Что это может быть опасно, в конце концов. И что вдруг Дурсли все-таки приедут — а его нет на месте. Пытается думать. Но ноги идут сами, а мысли совершенно не хотят доходить до мозга. Гарри слишком заворожен. И горящим фителем, и тем «чем-то», что оказывается коробком. Тянет… Тянет ближе. В какой-то момент Гарри осознает, что подошел слишком близко. Это резко приводит в чувство, и он готов уже сбежать, но мужчина вдруг улыбается, вскидываясь, будто оживившись. Карие глаза вспыхнули, будто их обладатель давно искал то ли собеседника, то ли слушателя, то ли зрителя — и вот, нашел. Нечаянно. По мановению судьбы. — Хочешь, покажу фокус? — несколько хриплым голосом предлагает он, увидев чуть ранее настоящую очарованность в удивительно-зеленых глазах мальчика. — С огнем? — Гарри спрашивает почти шепотом, ибо порывистость мужчины, грубые черты лица, большие ладони и резкий табачный запах — пугают. Пугают, но в то же время… Тянут. Притягивают. Что-то… очень нравится. Гарри никогда такого не испытывал. Это все так же завораживает. Все сильнее и сильнее. — Ага! Так мне не показалось! — улыбка становится еще шире и восторженнее. — Хочу! — осторожно выпаливает Гарри. Как будто в душе, наконец, тоже проснулось что-то порывистое и горячее. Что-то, что так долго подавляли, но что так хочет кипеть и взрываться бушующими эмоциями. Мужчина с довольным видом показывает коробок: — Смотри внимательно. Он зажигает одну спичку. Медленно подносит к горящей головке еще одну, вызвав шипение серы, затем еще. В темноте вечера в его руках — как будто маленький пожар, пожирающий тоненькие деревяшки, норовя лизнуть ладони, не желая быть под контролем жалкого человечишки. Но мужчина, как настоящий факир, быстро и ловко перекладывает горящие спички между пальцами, из одной руки в другую и огоньки пламени будто сплетаются, соединяясь между собой в первобытном танце. Смуглая кожа рук то поглощается тьмой, то вспыхивает красным, ловя отблески. Только чернеющие ножки в центре этого завораживающего зрелища все быстрее рассыпаются до основания, все ближе приближая миг, когда мужчина не сможет избежать обжигающего прикосновения. Но тогда он внезапным движением поднимает руки к лицу. Гарри охает, когда пламя касается волоска, осветив его мгновением ранее и скукожив — этим. Мужчина таинственно сверкает черными глазами, дергает уголком губ, а в следующий миг запрокидывает голову, и огонь оказывается у него во рту. Секунду сквозь щеки льется желто-красный свет, подсвечивая их изнутри — и все гаснет, оставляя желто-фиолетовым пятнам в глазах заканчивать действо, а мужчина убирает ото рта руки, демонстрируя пустые ладони. — Ох… После такого — как будто еще темнее стало вокруг. Только яркий румянец на щеках фокусника — след от недавнего представления, да огонь в душе Гарри, который — он знает — уже не погасить. — Вау… Мужчина довольно улыбается. — Удачи тебе, малой, — он хлопает его по плечу, уходя и снова закуривая, а Гарри в то же время видит сквозь кусты знакомую машину. Ему надо бежать. Надо возвращаться. Надо. Он срывается с места, отрывая взгляд от удаляющегося силуэта. — Эй, малой! На каких-то инстинктах Гарри вскидывает руку, ловя что-то прямоугольное. Уже на ощупь он, конечно же, понимает, что это.