Летняя ночь

      Чириканье зажигалки Эндрю заглушил стук двери ванной. Без грима Коэн еще голей, чем без одежды, с беззащитной россыпью пор на кривом носу и не менее кривой, непривычно бледной без обычной размалёвнности ухмылкой. Упал на подушку, с ворчанием освободил себе место, толкаясь локтями и закинув влажную после душа руку на тщедушную раянову грудь. Подцепил свежую сигарету из чужого рта двумя пальцами вместе с дыханием, игриво затянулся, как всегда вытянув губы трубочкой и завлекающе подмигнув. Без слоев театральной штукатурки на лице, когда становится видна его винная шершавая зрелость, эта его показушная нимфеточность делает его похожим на похотливого старикашку, но Раяну нравится. Раян смеётся и подтаскивает его чуть грузное тело к себе. Ему всё нравится.       — Ах, Андрэ, — произносит его настоящее имя теперь так с тех пор, как выпросил данное при рождении, поганец игривый, — ванная в спальне все-таки чудесная идея, я тоже теперь такую хочу. Ты пойдёшь?       — Не-а-а, — Раян хотел бы пойти вместе с ним ещё десять минут назад, но Коэн упорхнул, разнузданная прелестница, пока его "грозный Морской Властитель" пытался отдышаться после очередного и последнего за вечер оргазма, головокружительного и вышибающего мозги похлеще крепкого удара по виску. Наверное, к лучшему. Он не хотел бы смотреть, как художник снимает с себя грим. Процесс казался интимным, словно стаскивание с себя кожи наживо. Интересно, относился бы он к этому так же, если бы они, скажем, жили вместе?       Жили вместе, какая блажь. Глупые мысли лезут в голову, дым клубится под потолком, стальной скорлупкой под башмаком солёной толщи воды. Океан гудел за стеклом и металлом, ревущий на надоедливую занозу, город, который он пытался разгрызть и потопить вместе с каждой парочкой отдыхающих во влажной от пота постели любовников. «А вот шиш тебе», — усмехнулся Раян про себя Океану, подтаскивая Сандера поближе к себе, согреваемый мыслью о том, что выстроил Рай, что не по зубам ни стихиям, ни пустоголовому чудовищу человеческих масс. Это довольство всегда накатывало внезапно и оставляло долгое сладкое послевкусие, тепло в животе, как хорошая еда, сигары или секс.       Хотелось лежать и молчать. К счастью, Сандер это, кажется, понимал — наверняка думал о красоте момента и о том, как хочется запечатлеть его в этой тишине или что-то в этом роде. У искусства было кое-что общее с Коэном — Раян его не понимал, но любил до дрожи в кончиках пальцев, до шумного, головокружительного придыхания. Сандер потянулся за сигаретой ещё раз, встретился с Эндрю взглядом. Глаза совершенно проклятущие, огромные, с расползшимися, как от белладонны, чернильными дырами зрачков. Кокаиновый шальной взгляд. Интересно, в полумраке дело или в том, что он успел принять, пока был в ванной? Даже если так, то запах смыло вместе с душным потом и похотью. Сейчас от Сандера пахло только любимым Раяновым одеколоном. В контексте любовника подобные собственнические отметины всегда приятны.       — Я видел женское бельё у тебя в корзине для стирки, — Эндрю не напрягся, знавший, что скандалить Сандер просто не умел, но недовольно зарычал, чувствуя, что истома из тела медленно сменяется противной усталостью, — Не ворчи, ты взрослый мальчик и должен уметь вести взрослые разговоры. Я ничего не имею против, хотя мне сам концепт ночи в одной постели наедине с женским телом чужд, как рыбе пирог с морковью, но… — Раян лежал с закрытыми глазами, подавляя желание выкинуть сигарету и заткнуть чужой рот своим, — Но ты должен быть осторожней со всеми этими девицами, понимаешь? Ты многих подпускаешь слишком… близко к себе, слишком пускаешь их под кожу, видишь ли. Как знать, полчища твоих политических врагов, этих омерзительных маловеров раскроши молот их пустые головы… Они могут воспользоваться этим.       Раян затянулся в последний раз и все-таки удушил бычок о пепельницу и сцепил свободные руки на свежем после душа теле, довольно хохоча и целуя виски. Отвлечься, чтобы не утруждать себя ответами на пустую болтовню, чтобы вернуть тишину и преобразовать её во что-то новое, столь же звонкое и трепещущее, как цветное стело и растоптанные в танце карамельки на горячем полу.       C Коэном было просто здорово. "Sasha, ahh, Sashen'ka", — шепчет Раян, почти позабывший родную речь, утыкается носом в щекотные влажные волосы. За стеной играет соседский джаз, бра гаснет, погружая подчиненное на дне морском человечеством время в ночь.