Мемуары медсестры

Три года я нахожусь в месте, откуда все время хочу уйти, но боязнь, что не смогу найти работу, заставляет меня оставаться сидеть на попе ровно и не рыпаться. Каждый раз я говорю, что все, я уйду, мне все это надоело, не хочу это терпеть! Но все равно я остаюсь и терплю все это раз за разом. Я расскажу вам, какого это быть госслужащим, об которого все вытирают ноги. Расскажу вам, как страшно бывает за себя, за свою жизнь, за свой душевный покой. Я поведаю вам, что значит быть медсестрой в государственной больнице. Я работаю в больнице уже не первый год. И за все это время я повидала очень много дерьма, и очень мало хорошего. Даже уже сложилось мнение, что пациенты – не люди. Да, вы можете меня ненавидеть, я привыкла, что со мной это часто происходит. Мне не привыкать. Начнем, пожалуй, сразу с мякотки. С первой смерти во время моей смены, после которой я не могла прийти в себя довольно долго. Мы почти всегда пропускаем первую смерть через себя. И тебе очень повезет, если пациент умрет спокойно во сне, без оравы скандальных родственников, жужжащих над душой. Мне не повезло. Мужчина средних лет. Последняя стадия рака. У него началась раковая интоксикация. Его жена и старшая дочь вызывали в палату каждые 10 минут, требуя от меня чуда, чтобы я сделала что-то, чтобы он встал и пошел. Но я ничего толком не могла сделать. Я вызывала дежурного врача, которая приходила, общалась с родственниками, пыталась донести до них, что мы ничего не можем сделать. Сам же мужчина говорил, что он не доживет даже до полуночи. Он чувствовал это, и говорил это нам. Дабы немного угомонить родственников, которые уже конкретно, извините, заебали, доктор назначила мужчине укол Феррумлека, препарат железа, так как у мужчины, плюс ко всему, была еще железодефицитная анемия. Сделала укол, ухожу в процедурный кабинет, разбираю шприц, иду на пост, дабы доделать дела, которые мне надо было доделать еще час назад. Звук вызова в палату, это как 2 пулеметные очереди, врывающиеся тебе в оба уха, и со звоном ударяясь пулями в центре мозга. Ужасная сирена, оповещающая о том, что родственники опять вызывают к мужчине. Иду к ним, захожу. Цепенею. Мужчина не дышит и начинает синеть. Родственники орут, кричат, требуют от тебя Иисусьего воскрешения, а ты разворачиваешься, бежишь к посту, вызываешь реанимационную бригаду, попутно звонишь на мобильный дежурного врача, невпопад рассказываешь что случилось. Тебя трясет, огромный ком застревает прям в центре горла, слезы подкатывают к глазам. Но ты не можешь забиться в угол, дабы выплакаться и успокоиться. Я возвращаюсь в палату, начинаю делать непрямой массаж сердца, понимая, что я этим все равно ничего не сделаю. Прибегают дежурный врач вместе с бригадой, говорят мне вывести из палаты родственников. Родственники не хотели уходить, как бы я ни старалась. 30 минут мы пытались завести его сердце. 30 минут качали сердце, мешок амбу, вливали адреналин и атропин в вену, пытались завести сердце всеми способами. Но тщетно. Врач взяла на себя родственников, оставив меня наедине с мертвым мужчиной. Я впервые видела свежий труп так близко к себе. А если еще вспомнить все фильмы ужасов разом, то мне стало очень неуютно рядом с ним. Я не знала, что мне с ним делать. Да, на учебе нам говорили, мол, пишете бирку и тащите в морг. Но не более. Благо моя санитарка знала некоторые аспекты подготовки тела к перевозке. Раздели, связали ручки и ножки бинтом, накрыли простыней. Надо написать бирку, повести ее на руки и через 2 часа вызвать охрану. Обзваниваю всех, с кем была хоть мало-мальски знакома по работе. Надо мной поржали, поздравили с почином, после чего уже сказали, что надо писать. Написав бирку и прикрепив ее к рукам умершего, я поняла, что мне жизненно необходимо перекурить, потому что руки трясутся, слезы норовят вылететь из глаз. Бегу в туалет для персонала, сажусь на унитаз и начинаю реветь, как паскуда, словно это умер мой родственник, которого я знала всю свою жизнь. Сейчас же, я отношусь к смертям гораздо проще. Я больше не сострадаю умершим. Эмоционально выгорела та часть, что отвечает за человечность. Я так ревела только тогда, когда у меня через несколько лет умер отец. А так, больше ни разу. Чтобы вы понимали, городские больницы это то, что вас лечит, в большинстве случаев. И чтоб вы понимали, финансировать мало кто хочет. По этому большинство больниц было закрыто, а медработников сократили. И даже не смотря на все это, для оставшихся больниц, не хватает финансирования. У нас не бывает порой систем для капельниц, шприцов, некоторых препаратов, таблеток, растворов для капельниц. Банального аспирина не бывает месяцами. Приходится виновато улыбаться пациентам и, извиняясь, объяснять, что в отделении нету того-то и того-то. Довольно часто они понимают, что у тебя руки связаны, и ты ничего не можешь сделать. Но иногда, они начинают истерить, мол, как это так? В БОЛЬНИЦЕ НЕТ ТАБЛЕТОК!? И тебе приходится выкручиваться из положения как хочешь. Если у тебя есть свои собственные, на свои кровные купленные для себя любимой, эти самые таблетки, ты идешь и даешь эти таблетки. А если же у тебя их нет, то в ход идет все остальное. Как правило, это снотворные таблетки или банальный бромгексин, если он есть, конечно же. К сожалению, иногда бывают случаи, когда ты действительно находишься на волосок от физической травмы. Когда тебе уже не просто угрожают расправой, а буквально тыкают в лицо орудием, которое может тебя, в лучшем случае, только покалечить. Я тогда работала в процедурном кабинете. Начальство пошло кушать, а я готовилась к уколам в 12 дня. Ко мне зашел мужчина, ростом под два метра и в ширину в метр. Он зашел ко мне в процедурный кабинет, поставил на пол двухлитровую бутылку колы, которую ему пить нельзя из-за сахарного диабета. Я спрашиваю, мол, что-то случилось? На что он в ответ достает нож из-за пазухи и говорит мне, чтобы я уколола ему инсулин. И если через час его сахара в норму не придут, он вернется и зарежет меня. У этого мужчины, что не соблюдает нужную диету, всегда высокие сахара. Поэтому я честно набрала 12 единиц новорапида (ультракороткий инсулин, который действует 4 часа и очень неплохо так снижает сахар в крови), колю в предплечье мужчине. Сам же мужчина, все это время держал нож возле моего живота. После укола он хмыкнул носом, харкнул желтой слюной на пол и ушел. Через три дня он умер в реанимации, потому что дома он, разумеется, не колол сам себе инсулин, потому что хотел, чтоб после одного укола он целиком и полностью излечился от диабета. Но это так не работает. Не обходится и без постоянных «клиентов». Есть женщина. Диабетик. Сахара ниже 15 практически никогда не опускаются. Но это еще мелочи. Она состоит на учете у психиатра с гордым диагнозом – шизофрения. И помимо всего этого, она еще и жуткая эуфиллинщица. Каждый раз, когда она поступает, а она почти всегда поступает во время выходных, когда лечащих врачей нет нифига, зато есть 1 единственный дежурный доктор, который носится по всей больнице, потому что его везде вызывают. Каждый раз, эта женщина требует, чтобы ей поставили сделали эуфиллин. Дай Бог, если у нее есть катетер, потому что вен у нее практически нет. А если и есть, то они лопаются, как бы ты ни старался. Однажды, эта мадама лежала одна в трехместной палате, и настойчиво требовала, чтобы ей сделали этот самый эуфиллин. И после того, как я ей заявила, что я без назначения врача не имею права это сделать, она взбесилась. Чтоб вы понимали, это очень крупная дама, которая одной своей рукой может тебя в лепешку превратить. В общем, эта мадама начала орать, что я сволочь паскудная, воровка, дрянь и прочие прекрасные слова. Ладно бы, если бы она только орала. Так она начала избивать стенку, переворачивать кровати. После вызова дежурного врача, она немного угомонилась, потому что он назначил ей то, что она хотела. И плюс еще было сказано приготовить ей коктейль «спящий зассанец», состоящий из лазикса и феназепама. Ночью, где-то в районе 2 часов, я прилегла в холле на диван, дабы ножки немного отдохнули. И прикрыла глаза. Слышу, возле меня возня какая-то. Приоткрываю один глаз, а эта дама, стоит надомной и смотрит на то, как я лежу. Я мигом ощутила, как с меня сошло семь потов, а пульс поднялся до 120 ударов. Замерла, жду. Попрощалась мысленно с родителями и со своими животными. А она всего лишь хотела предложить мне плед, чтобы я не замерзла. Честное слово, уж лучше бы убила. Это ощущение облегчения и чувства, что тебя наебали – омерзительно. Вернемся немного к смертям. Порой бывали случаи, которые немного выделялись из общей картины. Чаще всего, люди умирают ночью, ближе к утру. И, чаще всего, во сне. Мирно и спокойно. Но некоторые запоминались некоторыми не очень приятными деталями. Был мужчина, с последней стадией рака легких. Метастазы чуть ли не по всему организму. Ему был назначен этамзилат 4 мг. Этамзилат – это кровоостанавливающий препарат, который, если и назначают, то по 2 мг в жопу. А этому мужчине было назначено 4 мг, 2 раза в день. Внутривенно. Я никогда с таким не сталкивалась, стало несколько ссыкотно делать его. Позвонила процедурной медсестре, спросила, а как его делать-то? Сказала, мол, в два шприца двадцатки набираю физраствор и этамзилат по ампуле в каждый шприц. И очень медленно ввожу его в вену. Я сделала все это дело. После чего я ходила каждые полчаса к мужчине и проверяла – дышит или нет. И потом, я чот завертелась, забылась на пару часов. Захожу вновь, включаю свет, подхожу к мужчине – не дышит. Первая мысль в моей голове – я убила его! Вызываю дежурного врача, говорю что делала, что было и что стало. Констатировали смерть, велели не бздеть, мол, он сам умер. Пакуем мужчину. А он окоченел. Он лежал на боку, в позе эмбриона, и он окоченел. Мы минут 20 пытались ему ноги выпрямить, чтобы хоть как-то на спине лежал нормально. Честное слово, я неделю ходила с мыслью, что это я его убила, пока не прочитала протокол вскрытия. Была еще одна бабуля. Она поступила вечером. Вроде нормальная бабуля, пешочком ползала в туалет, только забывала где он находится. В три часа ночи она начала звать свою маму и просить, чтобы она отвела ее в туалет. Я изобразила из себя ее маму, отвела в туалет, потом вернула в кроватку, накрыла одеялком и пошла дальше. 5:40 захожу к ней – она мертва. Думаю, ну, лять, спокойно умерла хотя бы. Зову врача. Врач констатирует. Вяжем ручки и ножки. Чтобы ей нормально связать руки на груди, я взяла одну ее ладонь в свою и начала аккуратно обматывать бинтом ей запястья. Казалось бы. А у нее пошла судорога и она сжала мою ладонь. Я думала, я рожу на месте. Я отпрыгнула от нее в сторону шкафа. Бегу ко врачу, говорю, что бабуля пожала мне руку. Врач в шоке бежит к ней, проверяет еще раз. Нет, точно мертва. Велел мне больше его так не пугать, а то он уже родственникам сообщил. И ладно бы, если бы только пациенты выводили порой из равновесия. Начальство это отдельная константа. Чаще всего, уйти хочется банально из-за них. Старшая сестра, если же она не в духе, она порвет тебя за малейшую помарку на бумаге. Заведующая постоянно не в духе. Разговаривать нормально она не умеет. Либо она тебе приказным тоном шепчет что-то, либо она орет на все отделение. Нормально разговаривать она в принципе не умеет. Ее требования бывают абсурдны. Взять хотя бы момент, когда к нам положили блатного пациента. Нормальный и ходячий мужчина. Я ему объяснила, где находится столовая, и спросила – будет ли он ходить туда, или ему в палату приносить? Сказал, что будет ходить. Во время обеда я убежала в другой корпус, дабы записать нескольких людей на обследования. Санитарка развозила еду лежачим. Заведующая велела ей принести еду в палату этому самому мужчине. Санитарка спросила у него – кушал ли он. Он ответил ей, что, ДА. И она поехала дальше. На следующей утро заведующая вызвала весь персонал к себе и устроила разгром на тему того, что мужчина не кормленный, если в буфете нету ложек и кружок, чтобы мы отдавали свои (ну да, конечно, пусть свои отдаст, если она так печется за него), чтобы этому мужчине мы всегда приносили горячую еду прямо в палату. И мне заявила, чтобы я каждые два часа бросала все свои дела, заходила к нему и спрашивала – как у него дела. И она мне звонила каждые два часа. Даже когда я дома была, она звонила мне и спрашивала. И по ее интонации, даже находясь дома, я должна знать его состояние. В общем, дебилизм. И это лишь маленькая часть. Постоянное отношение пациентов к тебе, как к дерьму. Медицина перестала быть благородной. Люди не относятся к тебе как к человеку, что лечит тебя. Для пациентов – медики лишь часть обслуги. Люди забывают, что медики те же люди, у которых есть свои переживания, свои моральные устои, есть характер и потребности. Порой ты не можешь в туалет сбегать, не то, чтобы чай попить или поесть. Работой я добита. И от работы откинула копыта.