Выбраться

Мне взболтать, но не смешивать Не смешить и не тешить Мы идеальная пара Я без эмоций, а ты без одежды Я звезды хватал с потолка Волочив одеяло по полу — я маленький Наполеон И не мог бы никак по-другому Но треснула маска

      У всех детей есть мечты, так ведь? Стать политиком, военным, принцессой, да хоть гребаным пекарем. Кем угодно. Я вот тоже мечтал о банальном — хотел стать космонавтом. Ну или хотя бы астрологом. Дотянуться наконец до звезд, увидеть их не через стекло телескопа. Поэтому, да, космонавтом я хотел стать больше, чем астрологом. Но еще в детстве я понимал, что не все мечты сбываются и стоит иметь запасной вариант. Главное, чтобы сбылся хотя бы он, что мало кому светит в Южном парке, проклинаемом, кажется, всеми поколениями живущих в нем людей.       О чем мечтал ты? Стать богатым, чтобы вытащить себя и сестру из нищеты? Стать ученым, чтобы понять, что с тобой происходит? Или же режиссером порнушки, журналы с которой, похоже, никогда не покидают твой потасканный временем рюкзак?       Какая к черту разница, о чем мы мечтали… Детство закончилось, забрав с собой и большинство детских мечтаний и надежд на светлое будущее. Какое, мать его, светлое будущее может быть здесь?       Я хочу вернуться в детство. Повязать вокруг шеи концы одеяла и изображать какого-нибудь супергероя, который может путешествовать по пространству космоса. Супергерой ведь даже круче космонавта, разве нет? Но супергерой у нас только один — ты. Мистерион, в свободное время нищеброд, по выходным принцесса Кенни. Принцесса уже не для всех, как в четвертом классе с ебанутыми играми, а только для меня. Да и не всегда принцесса. Просто Кенни мне нравится больше…       Почему именно твоя наглая рожа так привлекает? Да черт с ней, с наглой рожей, ведь… Это же ты — проклятый самой смертью Маккормик. Словно не могло найтись другого человека, способного заставить меня улыбнуться. Заставить снова мечтать, как прежде, придумывать тысячи увлекательных историй перед сном в своем воображении, зарываясь лицом в подушку. Заставить почувствовать себя вновь наивным ребенком, но…

…ты давно уже не ребенок, Крейг Такер, пора бы запомнить.

Я за столько лет сам себя научил разделять, но не властвовать Предвидеть опасность и делать шаг к ней навстречу Мы дети, что переиграли в песочнице Делая том, что для нас безупречным бы стал Я чувствую мир, как ребёнок, лизнувший качели на холоде Им конечно не понять то, что я вечный естествоиспытатель Я стал им без повода

      Я с детства научился разделять свои эмоции. Разобрал все по коробочкам, ненужное затолкав подальше в глубины сознания, отгородил себя от мира стеной из картона и бумаги с истинной верой в то, что это — преимущество. Однако же, хладнокровие, как выяснилось, делает жизнь сколь спокойной и управляемой, столь и… Скучной? Да, именно так. Скучной… Не к борьбе ли со скукой я рвался, нарушая одно табу за другим и встревая в различные неприятности в твоей, кстати говоря, компании?       Я мог бы бесконечно вспоминать детство, в котором я пытался придерживаться спокойной, да что там, хотя бы просто адекватной жизни, пока ты и твоя компания ввязывались в очередную дурнопахнущую историю, но какой в этом смысл? По сути, мы все те же дети… Все так же наивно пытаемся верить в хороший исход, ждем прекрасного будущего. Пытаемся из дерьма и палок соорудить себе мост в лучшую жизнь, как прежде строили из песка замки. И судьба наши мосты ждет такая — снесет первым же порывом ветра.       Впрочем… В одном я неправ. Если я сейчас остро осознаю, что, похоже, под слоем картона все еще скрывается ребенок, то ты… Ты, кажется, ребенком никогда и не был вовсе. Пока я изображал взрослого, ты пытался пробиться в жизни своими методами, которые иногда казались смешными и глупыми. Пока я избегал проблем, ты упорно в них лез и решал. Как бы по-идиотски ты себя ни вел, на самом деле ты всегда словно смотрел на весь наш класс свысока, с высоты возраста, которого достигнуть еще не успел. И почему этого никто не видел… А говорят, дети ощущают все острее взрослых. Куда ж там, многое я начал понимать только сейчас.       А может быть, прежде я просто не хотел задумываться… Только сейчас я действительно захотел понять. Понять, что происходит в твоей ненормальной голове, осознать, почему ты такой. С воистину детским любопытством разобрать на части и узнать, как все устроено. Быть первым, кто поймет и сможет собрать все обратно…

…вот только человек — не конструктор, да и эмоции — не детальки.

Страдая, взамен получив больше, чем потерял Это вечная боль Это вечное топливо вечного двигателя Внутри — это сердце Смотри — это зеркало Отразив миллионы лучей Коль нечем согреться, просто Я им смогу сымитировать солнце

      Все мы страдаем, кто-то больше, кто-то — меньше. Я предпочел закрыться от страданий и пытался не пропускать в свою жизнь то, что может их причинить. Впрочем, Твик всегда был исключением, но он же, пожалуй, был мне вечным учителем в том, как сделать свою жизнь спокойнее. Пропустив в свое существование небольшой хаос в лице этого блондина, я учился бороться с хаосом более проблемным.       С тобой так не вышло. Ты, Кенни, — трясина. Чем больше я пытаюсь понять, тем больше затягиваюсь, проникаюсь тобой и, что самое худшее, все больше разделяю то, что ты испытываешь ежедневно, ежечасно и ежеминутно. Плохо ли это? С точки зрения меня прошлого — несомненно. С точки зрения меня нынешнего — неведомо…       Твой образ мышления, чем дальше, тем более понятен мне становится. И знаешь, я бы ни за что не смог его придерживаться. Твоя удивительная бескорыстность смешивается с не менее удивительной расчетливостью. Ты страдаешь во имя других, изображаешь клоуна и просто извращенца, хотя насчет полного притворства во втором случае я не уверен, ты раз за разом делаешь то, что непременно причинит тебе боль, чем бы это ни было: общение с людьми, которые мало тебя ценят, самопожертвование во имя людей, которым ты безразличен и которые о твоей жертве даже не узнают… Ты воскресаешь раз за разом, знаю, но ощущать боль это не мешает, не так ли? Так почему ты все равно продолжаешь делать это? Мазохизм? Нет, конечно нет. Ты старательно куешь себя из боли, вновь и вновь разбивая себя на осколки, а после спаивая их в единое, более прочное, целое. В этом и есть твоя расчетливость — ты нашел безупречный способ стать сильнее и стимул жить дальше со своим проклятием.       Я не понимаю лишь одного — глупого стремления заменить Южному парку солнце, которого ему так не хватает. Ты отдаешь этому гребаному городу свое тепло, а когда и его не хватает — отражаешь и преумножаешь чужое. Я не понимаю этого, но меня неумолимо затягивает. Ты — трясина сам по себе, но вот парадокс — тебя затянуло в трясину еще большую, имя которой — Южный парк. Город не отпустит свой источник тепла, если ты вдруг вздумаешь вырваться. И это бесит настолько, что я просто не могу не протянуть тебе руки в попытке вытащить, не желая понимать одного…

… — топь затягивает все и меня, если сунусь, затянет тоже.

Только помни Как бы ни было холодно И что бы ты ни терял это вечная боль Это вечное топливо вечного двигателя Это вечный огонь Это то, что стучит вопреки И внутри у тебя это вечная боль Это топливо твоего вечного двигателя Ты только помни Как бы ни было холодно И что бы ты ни терял это вечная боль Это вечное топливо вечного двигателя Это вечный огонь Это то, что стучит вопреки И внутри у тебя это вечная боль Это топливо твоего вечного двигателя Ты только помни

      Сколько бы я ни пытался оградиться от боли, в конечном итоге все мои усилия оказались тщетны из-за одного единственного прокола, наименование которому — любопытство. В попытках познать тебя я собственными руками пробил дыру в защищающей меня стене из картона. Глупо было превращать наше общение из простых редких встреч в нечто большее, но я упорно пытался понять, как тебе удается постоянно проникать через мой барьер, не повреждая его, и вносить в мое сознание сумбур. Так же глупо было и мое отрицание одного очевидного факта — познавая что-то, мы непременно проникаемся этим. Я проникся тобой и твоей вечной болью, которую ты очень старательно прячешь. Ты вообще хороший актер, я всегда это знал, но то, с каким мастерством ты притворялся, достойно восхищения. Как и то, как ненавязчиво ты пытался воспрепятствовать моим попыткам, ведь, не в пример мне, ты прекрасно понимал последствия.       Я проникся настолько, что твои проблемы в какой-то момент стали моими собственными. Наверное, кто-то назвал бы это любовью. Ведь именно и так поступают влюбленные — делят проблемы пополам и решают их вместе, да? Была ли это любовь…       Прежде ты всегда был не более, чем скрашивающий одиночество компанией, которая казалась чуть приятней прочих. Мы молча курили последнюю сигарету на двоих, так же молча выпивали на двоих банку пива, если удавалось добыть деньги и купить эти запрещенные к продаже малолеткам товары. Мы вообще многое делили на двоих, не придавая тому особого значения. И так же молча поделили на двоих свой первый секс. И как нам только удавалось всегда понимать друг друга без слов? Впрочем, чему я удивляюсь, нам и сейчас это неплохо удается, хоть теперь мы и разбавляем наше общение редкими диалогами ни о чем… Потому что оба знаем — по-настоящему важное всегда остается неозвученным и тот, кто должен, поймет все и так.       Поэтому за руку, впервые в жизни, я беру тебя тоже молча, сжимая твою ладонь столь сильно, что после точно останутся синяки. И именно они будут тебе напоминанием о том, что теперь ты не обязан терпеть все в одиночку. Возможно, в список моих несовершенств можно приписать ненормальную тягу помогать различным страдающим блондинам, но мне уже откровенно похрен. И пусть появившееся вдруг чувство собственничества будет толкать меня к тому, чтобы оставлять подобные напоминания на тебе постоянно, но я не позволю, чтобы ты и дальше оставлял все в себе или, того хуже, делился с кем-то, кроме меня. Теперь у нас совместные не только сигареты, алкоголь и тишина, но и твоя боль…

…и утопать в трясине мы будем тоже вместе.

Мне взболтать, но не смешивать Не смешить и не тешить Мы идеальная пара Я закрытый за шторами, а ты прикован к батареям Теряюсь на дне ебанутого города Где я? Просыпаюсь под вечер И в этом платье ты был на асфальте так безупречен Или как бриллиантами сыпет на нас, не желая понять, словом ранят Цветы лучше пуль, но они увядают как мысли о будущем Мысли о детстве и смерти сравнивал

      Как это ни странно, но даже теперь, все порушив, я с каким-то ненормальным рвением продолжаю прятаться от мира за обрывками картона. От тебя-то и раньше спрятаться не удавалось, что уж сейчас, но закрываться от мира я, похоже, не перестану вообще никогда. Я увидел, что сделала открытость с тобой, и, пожалуй, это стало только лишним стимулом для моего импровизированного затворничества. И, пожалуй, в некотором смысле мы идеальная пара. Ведь влюбленные дополняют друг друга, да? Твоя открытость прекрасно дополняет мое полное отсутствие оной. Возможно, это нас и сблизило. Там, где я не мог открыться миру, это делал за меня ты, я же закрывал тебя в те моменты, когда ты хотел это сделать, но оказывался не способен. Мы два фрика, своими душевными уродствами пытающиеся сделать друг друга лучше.       Вот только, сколько ни старайся, все практически не имеет смысла. Ты прикован к Южному парку не только своей нищетой, которая практически не оставляет тебе перспектив на будущее в каком-то ином месте, но и тем, что ты сам приложил все усилия к тому, чтобы оказаться прикованным. Порой кажется, что наш город не просто болото, но живое существо, которое пожирает все, что нему приблизится, и не оставляет шансов на побег. И даже если человек вырвется из Южного парка, частичка города все равно останется в нем. Звучит по-идиотски… Но почему-то я твердо уверен в том, что именно тебя город не отпустит точно, он не отдаст тебя даже в руки смерти. Он уже это делает… Ты — тепло, ты — свет, ты — столп, на котором держится многое в нашем ебанутом городе. Там, где я просто теряюсь, как и любой другой человек, ты находишь выход, умудряясь вывести за собой и толпы заблудших.       А может быть, дело в том, что ты, умирая слишком часто, просто пропитал улицы города своей кровью, стал частью его, в то время как он стал частью тебя. Ты умирал красиво, умирал глупо, умирал страшно и умирал нелепо. Дикие звери, случайные пули, автомобили, столько смертей и столько причин… Я помню их все. Даже самую нелепую, в роли принцессы, когда эти идиоты — наши одноклассники — все же ухитрились тебя угробить. Сколь нелепо, столь и красиво выглядел мальчик в девчачьем платье, распластавшийся по асфальту… Наверное, если бы ты знал, что я помню и эту смерть тоже, то ты бы меня убил. После нее ты ходил в особенно удрученном состоянии. До сих пор не понимаю почему, кстати. Вроде с твоей-то тягой к извращениям умереть в роли девушки было не так уж удручающе.       А еще, наблюдая, я заметил одну деталь — ты избегаешь кладбища. Разговоры о нем — одна из немногих вещей, что выводят тебя из себя. Попытки затащить туда — вещь, пугающая тебя даже больше предметов, способных стать причиной твоей смерти. Вот только все это упорно игнорируют, порой намеренно доводя тебя еще больше. Людям нравится причинять боль — это неизменный факт. И я, честно сказать, рад, что никто не нашел на дальней окраине кладбища могилу Кеннета Маккормика, на которой я зачем-то регулярно обновляю букеты быстро увядающих цветов. Сущая дурость, ставшая неизменной дурной привычкой, одной из многих…

…слишком много дурных привычек, Такер, слишком.

Столько разного можно построить из LEGO в детстве А сейчас просто серая масса И от безделья глупый поток из идей поколению в каплях абсента Помни, сколько было намешано В нас горел вечный огонь и мы засыпали в разных постелях Сейчас мы свели расстояния в ноль У тебя малокровие с низким давлением Я гипертоник помешанный на алкоголе Мы сможем отсюда выбраться, только верь мне, только помни

      Попытки разобрать тебя на составляющие, хоть и оказались успешными, но вот собрать все обратно, чисто в своем подсознании вернуть твой изначальный образ, оказалось невозможно. Как гребаное LEGO из детства, которому можно было придать кучу разнообразных форм. Отличие лишь одно — что бы я ни пытался собрать из того, на что разбилась твоя сущность в моем представлении, ничего цельного из этого не выходило. Для меня ты все равно оставался разбитым, сколько я ни пробовал придать тому, что узнал о тебе, какую-то форму. Да ты и сам раз за разом собирал себя из осколков новым, не таким, как прежде.       Вывод напрашивался только один и для меня самый логичный — просто не дать тебе разбиться снова. Вытащить тебя и отдалить как можно дальше от источника всех проблем — Южного парка. Сотни глупых идей в голове, непрерывный поиск выхода, поиск той веревки, кинув которую тебе, я смогу вытащить тебя из трясины, не утонув в ней сам. Но каждая идея — абсурд. Каждый выход — тупик. Сколько ни находи решений, в итоге все равно возвращаешься к точке отсчета… И тебе, кажется, на все это совершенно плевать. Ты сам себя приковал и ты — полностью добровольная жертва, которая, может быть, и хотела бы выбраться, но сама этого делать не станет. Но ты улыбаешься каждой озвученной мной идее, придавая сил искать дальше, хоть я и вижу, что ты не веришь в мои попытки. А ведь раньше бы просто послал, агрессивно велев не лезть в чужие проблемы… Раньше я и сам не стал бы упорствовать. Раньше… Не теперь, когда расстояние между нами свелось к нулю во всех смыслах.       Твоя вечная бледность от малокровия и недоедания порой вызывает в моем затуманенном алкоголем мозге ассоциации с ликом смерти. Пить, но не напиваться, также стало одной из дурных привычек. Наивная вера в то, что слегка одурманенный алкоголем мозг сгенерирует какую-нибудь потрясающую идею и мы все же выберемся. Такая уж наивная?.. Бредовые мысли и идиотские планы почему-то казались более осуществимыми на практике, чем те, что приходили на трезвую голову. Возможно, не так уж я и ошибался, отыскивая решение на дне бутылки. Ведь часто именно самые дурацкие идеи оказываются самыми действенными. Со временем я даже обрел некоторую веру в то, что все получится…

…но навязать свою веру другим сложнее, чем обрести самому.

Только помни Как бы ни было холодно И что бы ты ни терял это вечная боль Это вечное топливо вечного двигателя Это вечный огонь Это то, что стучит вопреки И внутри у тебя это вечная боль Это топливо твоего вечного двигателя Ты только помни Как бы ни было холодно И что бы ты ни терял это вечная боль Это вечное топливо вечного двигателя Это вечный огонь Это то, что стучит вопреки И внутри у тебя это вечная боль Это топливо твоего вечного двигателя Ты только помни

      Виноват ли в том алкоголь, или же физическое состояние человека отражает моральное, но все чаще меня прошибает холодом от мыслей о том, что я действительно не справлюсь. Не найду выхода, подведу тебя… Страшнее было бы подвести только твою веру в меня, но ее не было и так. Точнее даже, в меня-то ты, может, и верил, но не в мои силы. Теперь синяки на твоих ладонях были напоминанием не только тебе, но и мне — я обязан справиться, просто не могу провалиться.       Ты постоянно набрасываешь на меня мало чем помогающий плед, видя, как меня бьет озноб, ты продолжаешь актерствовать перед всеми, совсем как раньше, ведя свою безупречную игру длиною в жизнь, пока я лихорадочно пытаюсь что-то придумать. Передо мной все доступные человеку знания, скопленные в одном лишь ресурсе — интернете. Пальцы порхают над клавиатурой лихорадочно быстро каждый раз и я давно уже не использую лейкопластыри, чтобы перестать стирать подушечки в кровь — привык.       Что может тебя вытащить? Что гарантированно не даст тебе вернуться в этот город, позволит пробиться в жизни за его пределами, преодолеет нищету твоей семьи и сделает ее незначительной? Что?! До окончания школы — пара недель, но уехать просто так ты, что логично, не сможешь, не бросишь сестру… Ты, может быть, и оставишь ее с пьянницами-родителями, но не оставишь без средств к существованию. Уже сейчас, не успев закончить школу, ты ищешь всевозможные подработки, чтобы накормить ее и одеть. Работа? Нет, кто ж возьмет тебя на работу за пределами Южного парка без достойного образования… Образование? Но ты не сможешь оплатить его сам, тут и я не смогу помочь. И никакой колледж не примет тебя на обучение бесплатно и не снабдит стипендией, способной обеспечить тебя и твою сестру, без каких-то заслуг. Какие вообще у тебя есть заслуги кроме ненормальной способности жертвовать собой во имя всякой херни, притворяясь при этом придурком?!       Притворство… Оно стало неотъемлимой частью твоей жизни. Ты прекрасный актер, я не устану повторять это тебе в лицо. Каков же идиот! Столько искал, не видя главного…

…выход всегда на поверхности.

Внутри меня четыре камеры И я называю их твоим именем Руки печатали настолько быстро Как капли на улице при сильном ливне Знаю как выбраться, дай же мне руку И ты мне сам поможешь согреться Я и не знал, что столько боли Может хранить в себе мое сердце

      Я впервые готов рыдать от облегчения, когда автомобиль отца минует ненавистный стенд, приветствующих всех, кто въезжает в Южный парк. Впервые за долгое время я сжимаю твою руку не до синяков, пока ты впервые на моей памяти улыбаешься искренне, но как-то рассеянно и недоверчиво.       Даже ветер, бьющий в лицо из открытого окна авто, не вызывает уже озноба. Я перестал ощущать его в тот самый момент, когда ты сдал вступительный экзамен в свой колледж актерского мастерства на самый высший балл в своем потоке, выбив себе тем самым, вкупе с материальной поддержкой для малоимущих, стипендию.       И только сейчас я понимаю, что своими глупыми стенами из картона отгородил свои эмоции от себя самого тоже. Лишь испытав невероятное облегчение, я понял, насколько сильно сжимало мое сердце все то, что я пытался разделить с тобой. И знаешь, Кенни, может быть теперь я и стану более открытым, пока ты, хочешь того или нет, будешь учиться закрываться от людей. Мы продолжим дополнять друг друга, даже если перестанем быть фриками.