Косточки

      Канада — очень молодая страна, как и Штаты, но со своими традициями. Вот к примеру… А, хотя, сейчас это не важно. Мэттью принимает дорогого гостя и готов поступиться своими традициями. На плите сопит чайник, или, возможно, это хрипит его электрический брат. Уильямс не обратил внимания на то, как Артур приготовил свой чай. На столе расположились несколько эклеров. Маловато для двух, но Мэттью кусок давно в горло не лезет.       Англия рассуждал битый час о крикете. Это у него привычка такая, когда дела плохи, говорить о том, в чем разбирается только он и Канада с Австралией.       — Как дома? — робко поинтересовался Уильямс, побаиваясь, что Кёркленд уйдёт от темы и начнёт причитать про свои старые болящие косточки.       Задумчиво бросив взгляд на декоративный ухват с канадским флагом, Англия тезисно перебрал:       — Соседи вредничают, северная крыса опять оживилась, колено разнылось. Ты помнишь мою травму колена? Ну, когда в семидесятые мы играли в футбол на вечеринке. Моё присоединение к Союзу Угля и Стали отмечали. Ладно, не только моё, конечно. Ты понял… А еще голова. Постоянно стучит в висках. И поясница!..       “Никогда ничего не расскажет”, — расстроился Мэттью.       Артур через несколько минут перешёл на причитания о том, что его правый хук давно не такой мощный из-за застарелого ранения. Он распинался на эту тему с сожалением и вкусом, смакуя как каждый пропущенный в очередной драке удар, так и собственные изворотливые успехи. Один рассказ из множества.       Канада размышлял в это время, почему Англии сложно быть открытым со своими “родственниками”? Что побуждает его концентрировать внимание на синяках и ссадинах или даже тахикардии, а не на транспорте, образовании, обороне и всем остальном. И ладно бы он отгораживался подобным образом только от соседей! Так нет же! Им он и половины не говорит, а только скупо и высокомерно обсуждает чужие проблемы.       Почему человеку (или воплощению нескольких людей) сложно повести себя более открыто со своими родными? Дело, наверное, в воспитании, традициях — любых других очень важных вещах, которые хочется сейчас сломать и заставить Артура увидеть реальную картину.       — Мэттью, ты меня совсем не слушаешь, может у тебя что-то болит? — заботливо поинтересовался Англия.       — У меня все хорошо.       — Точно? Россия тоже храбрится, но птички мне приносят информацию… У него не то гастрит, не то язва. Понимаешь, экон...       — У меня все хорошо, братик, — прервал его. Но я всегда тебя выслушаю и помогу.       Тяжело, а, может, и раздражённо вздохнув, Кёркленд вымученно улыбнулся и кивнул:       — Не хочешь прогуляться со мной?       — До “Подковы”? Тебя туда постоянно тянет.       — Не хочешь?       — Я уверен, что за последние сто лет там ничего не изменилось.              Ниагарские каскады — удивительное место. Наверное. Посетив его, можно увидеть восхитительные пейзажи. Возможно. Здесь постигаешь всю суть природы — рокочущее начало и стремительный неотвратимый конец одновременно. Тысячи глаз наблюдающих за этим действом со стороны, кто с восхищением, кто с обыденной скукой. И бесконечное ощущение кого-то за спиной. Того, кто уже занёс руку и приготовился толкнуть.       — Как там Мэт? — спросил Америка.       — Я почему-то думаю, что ты знаешь, — с привычным разыгранным безразличием ответил Кёркленд.       — Да… — выдохнул Альфред и замер, наблюдая за падением воды.       С минуту, а, возможно, десять они смотрели на водопад. Джонс вглядывался в грохочущую бездну, а Артур рассматривал играющие на свету блики. Преломление света в миллиардах естественных призм вызвало детскую радость. Подумалось о лепреконах, золоте, жадности и прошлом.       — Ты аккуратней там, — прервал тишину Англия.       — Боишься, что я упаду? — Альфред хмыкнул и постучал ладонями по перилам. — Это американские перила. Крепкие. Не подведут.       — Боюсь, что бездна посмотрит в тебя.       Америка ответил на вариацию старой фразы скептическим взглядом:       — Поэтому предпочитаешь смотреть на свет?       — Вроде того.       — А знаешь, что я заметил? — просветлел Альфред. — Твой пристальный постоянный взгляд на меня. И это значит — я и есть свет. Как и положено герою.       — Герои, мой мальчик, не прячут чужие кости через бегущую воду.       — Не вам, “папенька”, меня судить. В отличие от Ирландии, Мэт не чувствует никакого дискомфорта. Он даже не подозревает, что с ним что-то не так. У него все хорошо. Я проверяю.       — Однажды Ниагара пересохнет.       — Это невозможно.       Артур пожал плечами. В конце концов, это не совсем его дело. Духи не могут перебраться через бегущую воду, но нет такого потока, который однажды не иссякнет. И тогда кто-то перестанет быть тенью соседа. Кто-то ощутит самостоятельность.