Ханахаки

      Он знал, что болен. Неизлечимо, серьёзно болен этой новой заразой. Она поражает в основном молодое население. Никто не знает её этиологии, потому считают это инфекцией. Или никто просто не хочет признавать, что человеческие чувства могут в прямом смысле убивать.       Скрипка для него всё равно, что жизнь, а играть на ней - жить. Опасаясь, момента, когда его воспоминания будут стёрты цветами, что агрессивно пытаются добраться до мозга и там пустить свои корни, он играл на скрипке всегда, когда только его руки могли дотянуться. Он желал играть. Играть, пока в его памяти есть ноты; играть, пока его пальцы знают, где и как издавать звуки; играть, пока его рука способна должным образом водить смычок. Играть, пока он ещё жив.       Он очнулся в больничной палате и всё понял. Он не мог видеть ничего вокруг из-за цветов в глазах. Он понял, что это больница, потому что помнил, что упал на улице, не дойдя до магазина со струнами. Он хотел купить запасных струн для скрипки, ведь эти вот-вот порвутся. Было страшно и больно. Всё поры его кожи казалось вот-вот разорвёт от вновь и вновь прорезающихся соцветий. Верхние веки были полностью раскрыты и расслаблено лежали на цветах, ресницы их были направлены вверх. Он даже не знал, были ли ещё живы его глаза. Всё о чём он мог думать - смерть. Цветы уже дошли до мозга и скоро он перестанет быть собой. Не сможет больше играть на скрипке.       Он не чувствовал своего рта - наверное, его тоже заняли цветы - и не мог ничего сказать или спросить. Он напряг все мышцы своего тела и повернулся на бок. Острая боль от цветов на руке. Собрав волю в кулак он собрался опереться на эту руку и поднять себя. Двинув ей, он обнаружил, что что-то мёртвой хваткой зажато его кистью и обвито цветочными стеблями. Осторожно разжав ладонь и поводя по предмету пальцами, сдирая цветы с них, он понял что это за предмет. Его рука держала чехол с его жизнью.       Поразминав вторую руку, он поднялся и наконец сел. Он обнаружил, что его лёгкие дышат с трудом, а пульс бьётся в голове страшным ритмом. "вам не стоит вставать, лежите".       Кажется, это был голос медсестры, ведь в палате больных этой инфекцией нет других пациентов. Наверное, она заботилась о нём то, время, что он тут лежал. Он даже не мог сказать, сколько лежит тут. "Что толку обо мне печься, если я скоро умру" хотел он сказать, но не мог, потому просто продолжил своё дело. Он знал, что ему делать. Он должен играть, потому что он ещё хочет жить, он ещё не сдаётся, он будет играть, пока в нём есть жизнь человеческая, пока он не стал любимыми фиалками того человека.       Ах, он понял. Да, именно в этот момент он понял эту болезнь. Цветы его пассии украсят его тело. Он всё равно был обречён на смерть изнутри, так что смерть от любимых цветов J не самое плохое, что могло бы с ним случиться.       Именно его игра на скрипке позволила познакомиться с J. Но у J не было чувств к нему. А его чувства не утихали даже, когда он знал об этом.       Чувство боли ушло куда-то на задний план. Или это его центр боли в мозге уже отказал? Он встал с зачехлённой скрипкой в руках.       Контейнер со смычком так же был там, они его не отделили. Он бы хотел сказать им "спасибо'' . "Вы собираетесь играть сейчас? Но ведь вы не видите ничего! Позвольте мне хотя бы убрать соцветия из полости рта и с глаз! ''       Но он не желал, чтобы его драгоценные минуты жизни ушли на бессмысленные занятия. Взяв свою жизнь в руки, он набрал полную грудь воздуха и на выдохе провёл смычком по струнам. Он почувствовал, как кровь в его жилах течёт, почувствовал жизнь. Вместе с этим звуком замерли все звуки в коридоре и соседних палатах. С этого момента он играл. Он жил. Он продолжал, пока знал ноты; продолжал пока его пальцы прижимали струны; продолжал, пока его рука вела смычок... Продолжал, пока его сердце билось.